Роковая крошка

Можно ли отказаться от земного счастья и посвятить себя великой цели, используя людей как корм?

Один человек был уверен, что люди делятся на три категории. Первые это те, кто создают книги, фильмы, музыку, картины. Они творцы. Вторые – их корм – те, кто на это вдохновляют. Третьи в этой пищевой цепочке – зрители, читатели, поклонники, либо критики. Себя он, конечно, относил к первым и думал, что ему все по зубам.

Жили в одной уютной квартире, по случайному стечению обстоятельств, человек-плед и человек-шарф. Это были их прозвища. Оба постоянно мерзли, любили уют и считали себя талантливыми. Первый писал книги, в основном, на заказ, второй днями и ночами корпел над сценариями. Денег у него было достаточно, и часто он сам выбирал или придумывал сюжеты для фильмов и пьес.
Однажды режиссер без тени сомнения сказал, что он гений. Писателя задело такое высокомерие друга. С легкой иронией спросил: «А дашь мне почитать?»
Режиссер. Даш, Даш… Дашка-пташка улетела в Париж…

Как всегда снисходительно с обаятельной улыбкой низким бархатным голосом игриво почти пропел человек-шарф. Он провел по своим темным, коротко стриженым волосам. С них струилась вода. Он пять минут назад вышел из душа, поэтому его лицо блестело от влаги, на густых темных ресницах все еще ютились капли воды, глаза блестели и напоминали шкуру ядовитой зеленой мамбы.
Писатель (побледнел). Откуда ты ее знаешь?
Режиссер.Кого?
Писатель. Дашку!
Режиссер (улыбаясь). А-а. Это героиня моей сюрреалистической пьесы, нереальный персонаж. У нее синие глаза, потому что она пьет джин, рыжие волосы, потому что питается только апельсинами.Даша любит корсеты на шнуровке и ненавидит театр
Писатель.Потому что любит книги?
Сымпровизировал писатель. Вид у него был растерянный. На голове в независимости от прогнозов синоптиков, у него были облака из кудрявых волос цвета соломы, на лице две серые лужицы – невзрачные глаза, которые, правда, в тонкой оправе плюсовых очков казались больше, чем есть. Но римский нос и пухлые, как у девушки губы, обаятельная улыбка придавали ему схожесть с греческими богами, и в то же время, какую-то хрупкость. Он нравился некоторым юношам, а девушки были от него без ума. Молодой и красивый, да еще писатель – это же так романтично! В тоже время женщины не воспринимали его серьезно, дочек важных чиновников, которым нужно было тут же выйти замуж, а жениться он не хотел, или падших женщин, которых привлекали в нем деньги и связи, но как только выяснялось, что ни того, ни другого у него нет, они испарялись. Хотя были и немолодые замужние тетушки, которых привлекала в человеке-пледе нежность, молодость, пыл и особенная чувствительность, которая присуща только творческим личностям. Они рассказывали ему о своих мечтах, жаловались на мужей. Человек-плед никому не отказывал. Он изучал людей и мир во всех его проявлениях. Он был уверен, что когда встретит ту самую, он это поймет, все произойдет легко и пойдет как по нотам. Само. Дашке нравились его кудри. Но будущего с нищим писателем, который живет лишь мгновениями, она не видела.
Режиссер. Она ненавидит театр. Но про книги не по тексту
Холодно заметил режиссер и посмотрел писателю прямо в глаза, этот взгляд не все выдерживали.
Писатель. Остальное, ты хочешь сказать, по тексту?
Атмосфера накалялась. В воздухе витала страсть, но не земная, а страсть к искусству.
Режиссер. Да, по тексту…
«Я-то все равно талантливее, а он подражает мне», – думал каждый из них. В глазах писателя колыхалось пламя, танцевали черти.
Писатель (с нажимом). И почему же она ненавидит театр?
Человек-плед видел очевидное, но не мог поверить, что героиня сценария срисована с Дашки. Его Музы. Но автор лишь хитро улыбнулся в ответ. И продолжил: «Еще она любит большие залы с мягким приглушенным светом, оркестровые ямы и закулисье». Режиссер еле подавил похабный смешок.
Писатель. Хватит! Ты читал мои переписки с пташкой. Совпадает до мельчайших «деталейчешек». Последнее слово сорвалось с губ забавно, потому что сначала это прозвучало как: деталей, чешек. При чем тут чешки? Он так никогда раньше так не выражался, разволновался, и произнес его нараспев, на «шек» его голос стремительно, как ракета взлетел ввысь.
Немного помолчал, потом продолжил: «Но как ты узнал, что она улетела в Париж? Об этом она сказала вчера с глазу на глаз?» – Подавляя в себе сомнения, заявил писатель, с таким видом, будто сейчас вызовет друга на дуэль.
Режиссер (передразнил). Ня-ня-ня…А куда еще? Все девушки в 19 лет хотят в Париж! Все женщины одинаковые, кроме тех, которых мы придумываем сами. Я видел однажды красивую рыжую студентку, но мы так и не познакомились, я лелеял ее черты в памяти. Она танцевала на моих нервах, дирижировала моими мыслями, не давала уйти, мое сердце стало таким ей преданным, что я думал, скоро оно начнет не стучать, а лаять. Я даже почти перестал есть, потому что она заменила мне все. И, в конце концов, создал в своем воображении некий образ. Просто руки не доходили «оживить» ее.

Однажды после дикого похмелья где-то в жаркий полдень последнего летнего, августовского понедельника, он пил кофе в ресторане через дорогу, потому что в доме закончился кофе, а ехать в магазин у него не было ни желания, ни сил…После двух глотков горького ристретто, к нему вернулось ощущение реальности. Он выпрямился, поднял подбородок и увидел рыжую бестию. Она сидела за столиком напротив, тоже пила кофе, читала книжку и не обращала на него никакого внимания. Но один раз она посмотрела в его сторону, поправила волосы и улыбнулась как Мона Лиза. Когда девушка уже уходила, она случайно обронила около его столика билетик на сеанс в театр. Он его поднял, окликнул незнакомку, и когда хотел отдать ей кусочек картона, их глаза встретились. Он не выпускал билет из рук, читал: «Спектакль «Мастер и Маргарита». Хм, старый за прошлый сезон, видимо, она использовала его как книжную закладку.
От человека-шарфа все еще разило перегаром, даже крепкий кофе не перебивал этот ужасный запах, да и вид у него был не самый подходящий для знакомства. Он даже не расчесался с утра и не брился уже неделю. Что она обо мне подумает? Он снова посмотрел ей в глаза и ухмыльнулся. Рыжая нервно выркнула: «Я не знакомлюсь!» Он засмеялся: «Не верю!»
Конечно же, она врала. Что еще здесь делать бедной студентке филфака (человек-шарф разглядел ее книжку, пока она пила кофе, это был учебник «Введение в славянскую филологию»). Он подумал, что раньше филологинь на летнюю практику отправляли по деревням – собирать фольклор, а теперь…Что собирают здесь, ДНК загулявших поэтов? Он все еще смотрел на нее, она ждала… Они держали использованный билетик с двух сторон так, как будто он был титановый, так будто это нечто ценное. Девушка разомкнула пальцы, в ее глазах читался вызов: все в твоих руках. Он развел руками. Билетик упал. Режиссеру стало интересно, что будет дальше. Но незнакомка молча, стремительно развернулась на высоких тонких каблуках, ее локоны подпрыгнули.

Красное платье мелькнуло, как языки пламени. Жар ударил в лицо, горячая волна прошла по всему телу, сердце заколотилось. Где-то в голове заиграла «Хабанера» из оперы «Кармен» Бизе. Человек-шарф даже наиграл ее на воображаемом пианино, выстукивая пальцами по столу и что-то мурлыча себе под нос. Нет, звучало не в голове…Это у незнакомки звонил мобильный. И она удалялась. Человеку-шарфу показалось, что она растворилась в этом огненном облаке. Ах, любовь и правда как пташка, неуловима. Как ее зовут? Может, Дашка?

Он заказал двойной эспрессо, поднял билетик с пола. Партер, 8 ряд, 8 место. На обратной стороне была схема зала театра. А внизу ручкой нарисованы мужчина и женщина в непристойной позе и сердечко в восьмом ряду на восьмом месте. И еще два: в районе оркестровой ямы, и слева от сцены, человек-шарф решил, что это уже закулиса. «Роковая крошка, настоящая Кармен!» – ухмыльнулся человек-шарф.
Писатель. Когда ты решил, что твоя героиня улетит в Париж?
Режиссер(задумчиво смотрел в окно, из которого как раз был виден тот ресторанчик). Сразу, как только начал писать. Она хотела слишком много.
Человек-плед не унимался.
Писатель.Я требую прочитать все! Я должен убедиться, что это не плагиат. Что ты не читал мои переписки и не срисовал все с моей девушки. Или я с тобой больше не разговариваю.
Режиссер (снисходительно). Повторюша!
До этого они месяц не разговаривали. Из-за какой-то мелочи. Обоим это пошло только на пользу, они не отвлекали друг друга от работы. Ему стало жаль своего товарища. «Моей девушки?» – звучит глобально. Почему же никто ее не видел здесь, почему она ему не звонила? Она вообще была в курсе, что она его девушка?

Утром творцы встретились на кухне. Режиссер подавлено пил очень крепкий кофе (полпачки зерен перемолол) и ел булку огромными кусками, как потерпевший, заедая малиновым вареньем. Когда он краем глаза увидел, что его застукали за обжорством, выпрямился и с невозмутимым видом вытер малину с губ дожевал хлеб. Сделал глоток кофе, принял строгий вид, выдержал паузу, но вместо слов из его горла вылетел кашель. Крошка застряла где-то внутри и не давала сделать вдох. Он стал почти беспомощным, похожим на рыбу: с влажными глазами, в конвульсиях смерти, которую выкинули на сушу.
Человек-плед знал, что человек-шарф не любит, когда его хлопают по спине, когда он умирает от кашля, но глядя как тот страдает, не удержался, еле касаясь подушечками пальцев, так нежно, как играют Дебюсси, «похлопал». Как ни странно, режиссеру полегчало.
Он присел рядом и положил руку на плечо.
Писатель.Друг, я еще больше запутался, прочитав это. Ты на самом деле не был знаком с Дашей? Ты описываешь мою девушку.
Режиссер покачал головой. И это была правда. Ведь он так и не узнал ее имени. Но все, что он о ней писал, был лишь портрет, сотканный из ассоциаций и деталей, которые он подметил в то утро.
Писатель.Наверное, ты прав, все женщины чем-то похожи. Это совпадения. Мне жутко. Но, наверное, это и есть талант. Поздравляю, друг. Я когда читал, видел мою Дашу. Но это обман. Моя улетела в Париж одна, а не с преподавателем, как в твоем сценарии. Она никогда не встречалась ни с кем, кроме меня. Она не лишалась невинности в оркестровой яме. Я был у нее первый. Хотя она как-то раз сказала, что ей приснился сон, что она занимается любовью за кулисами, со мной. Она говорила, что когда у нее появится своя квартира, то она обязательно купит темно-бордовые шторы, как занавес, что ее возбуждает этот цвет. И театр…
Режиссер. А как вы познакомились?
Писатель.Я как-то шел мимо того ресторанчика, напротив дома который. И она шла навстречу, и споткнулась, чуть было не упала. Я спас ее, и пригласил на кофе. Она так стеснялась сначала, никогда не ходила по таким заведениям. Ей 19 лет.
Режиссер уже подумал: «А может быть, это правда другая Даша? Но тот же ресторанчик…Той тоже на вид было не больше 20 лет».
Режиссер. А есть ее фото?

Писатель оживился и полез в телефон, там было не меньше 10 фото Даши. Это была та самая филологиня, которая обронила билетик в ресторане.
Режиссеру стало вдруг любопытно: почему на самом деле Даша ненавидит театр?
В его сценарии она его ненавидит любя: когда ей было 17 лет, она не поступила на театральный, а еще потому что, в тот же год, влюбилась в немолодого дирижера и соблазнила его. Но утром поняла, что это была не любовь. Горький вкус разочарования и пустота переполняли ее, и она решила восполнить ущерб материально. Указывая на грязные простыни, она попросила такую сумму, что ее хватило бы на старенькую иномарку. Но у старого ловеласа было в два раза меньше: «Детка, слетай на море. Искупай свое прекрасное тело в Черном море». Конечно, он мог бы обозвать ее и прогнать вообще. Но она была слишком юная и прелестная, и он боялся огласки. Впрочем, она все равно не смогла бы объяснить родителям: откуда деньги, ведь она нигде не работала, поэтому взяла, что было и растратила на такси и рестораны, где она цепляла новых жертв. Эта была лишь художественная фантазия, но теперь уже режиссер начал сомневаться и в этом. Слишком много из его выдумок оказались правдой.

Писатель. Даша ненавидит театр, потому что любит его до рвоты.
Режиссер (выдохнул). Да уж, много совпадений.
Писатель. Нет, ты что. В твоем сценарии Даша чуть ли не падшая женщина. Хотя, во многом другом, не считая мужчин, наши Даши похожи.

У дураков мысли схожи. Человек-шарф подумал, что если бы он встретился с Дашкой при других обстоятельствах, все могло бы сложиться иначе. Она бы стала его музой, а не «кормом». Она не стала бы главной героиней, но по-настоящему вдохновила бы на что-то масштабное. По сути, он тоже любил ее, платонически. И пусть он не узнал ее до конца, но принял ее со всеми недостатками – в сценарии. Но для него вся жизнь сценарий. Интересно, а человек-плед принял бы ее, если бы снял розовые очки и увидел хищную суть? Писатель не хотел видеть очевидного.

Но в любом случае, по его сценарию, Даша не долетает до Парижа, ее самолет разбивается. На этом роман и заканчивается. Режиссеру нравилось убивать героев, он чувствовал себя Богом и судьей. «Люди, всего лишь люди, с меркантильными взглядами, земными потребностями: хапают и плодятся. Их волнует только то, как бы устроиться лучше в жизни, заработать побольше и оставить после себя след на простынях. Иногда человек-шарф завидовал, что им так мало надо для счастья. Пройдет сто лет, и никто не вспомнит Васю Петрова из первого подъезда, кроме его внуков, таких же заурядных, ничем неинтересных миру. И вот они будут идти за его катафалком и кидать гвоздики. Или вообще кремируют и будут хранить в баночке на полке со специями. Рано или поздно все умрем. Мы пришли для того, чтобы умереть. Но я и мне подобные, по крайней мере, оставим после себя хоть что-то искусству. Нам присуще все земное, но мы не получаем настоящего удовольствия ни от чего, кроме творчества. И я ничего с этим не могу поделать. Не я выбирал судьбу ТВОРЦА, это судьба сама выбрала меня! И я буду нести этот груз», – неоднократно думал он.

Вечером в новостях передали про разбившийся самолет. Человек-плед и человек-шарф молчали несколько минут. Потом человек-плед закрыл лицо руками и заплакал. Человек-шарф решил оставить его одного, вышел на балкон, он смотрел на ресторанчик, из которого выходила пожилая блондинка и молодой мужчина. Он узнал в нем известного бодибилдера, а в ней владелицу крупной компании. Он пытался почувствовать вдохновение. И сесть за новую работу. «Или сесть в тюрьму? Возьмут ли заявление, что это я убил ее в романе, а потом самолет разбился…Или сочтут за сумасшедшего?» – размышлял он. Что это: грех или великий талант? И кто знает, может быть, ему тоже заготовлен сценарий?

Режиссер (вернулся в комнату, посмотрел на писателя). Ты сейчас над чем-то работаешь?

Человек-плед с заплаканным лицом смотрел перед собой, скрестив руки, помолчал, но потом ответил:

– Да, над романом про талантливого молодого человека, который решил посвятить себя искусству. Он так фанатично следовал этой цели, не замечая никого и ничего вокруг. Всех использовал, прикрываясь высокими целями — служить искусству, что умер из-за того что подавился хлебной крошкой, и некому было подать воды. Он пролежал в квартире год, пока соседи не почувствовали едкий запах. Из-за какого-то недоразумения, решили, что он покончил жизнь самоубийством, и его не стали даже хоронить на обычном кладбище, его тело покоилось за оградкой, без памятника. Он так и не стал известным. Вся информация о нем пылилось в архивах медэкспертизы. Даже никто никогда не принес цветов на могилку.

Человек-шарф не знал: правда ли то, что сказал человек-плед или он сочинил это только что – в отместку за девчонку. Ему было все равно.
– Вы оживший мираж? Вас нет или вы есть?
В дверной арке, весь в белом, словно посланник всевышнего (на санитара он явно не был похож), появился человек-глюк. Они уже и забыли про товарища. Он гостил неделю на лоджии. Ел какие-то таблетки, рисовал и много спал. Сначала он только курил. Но человек-шарф говорил, что нелегальный аромат стоит до первого этажа и просил прекратить. Таблетки помогали ему искать вдохновение, как он говорил, но из-за них ему было сложно различать реальность и свои фантазии. «Ради этого выхухоля пришлось нарушить байкот», – С досадой осознал режиссер. Нужен ли был он вообще? Байкот — то, если мы «считываем» мысли друг друга без слов. Может, нас и правда нет? Или пока ми пишем сценарии жизни, кто-то пишет сценарии в которых, все пишут сценарии друг другу?

Человек-шарф решил оставить растерянного писателя и художника и просто прогуляться. «Пути господни неисповедимы!» – Бабульки на лавочке обсуждали трагедию с разбившимся самолетом. Погиб ректор вуза с молодой любовницей. «Осталась крошка дочка и жена», – охала одна. «Ну, вот роковая красотка забрала у ребенка отца и утащила в ад …», – вторила ей другая пожилая дама с собачкой.
Человеку-пледу очень хотелось исправить «красотка», на «крошка». Ему вообще хотелось, чтобы все замолчали, кто они вообще такие, чтобы говорить о его Даше. Имеют ли эти жалкие люди право вообще раскрывать свой гнилой рот?

Потом он задумался: а есть ли Бог?
«Интересно, если мы созданы по образу и подобию, то значит, в каждом из нас есть создатель. Но это не отменяет существования Его? – подумал человек-плед. Печально, если кто-то ведет нашей рукой, диктует нам текст, позволяет поверить в то, что это мы сами создали. А сам смеется. И для него, мы все лишь люди, и нет никакой разницы, что мы хапаем: деньги или славу и где мы хотим оставить свой след: в искусстве или на чьем-то теле».

Писатель не заметил, как его ноги повернули не в сторону винного, а в сторону храма. Он купил и поставил две свечи за упокой. Первая – Даша, горела стремительно, искрилась, как будто торопилась. Вторая – ректор, имени его он не знал… ровно, и как будто нехотя. А вскоре затухла. Другие свечи горели одинаково, их были сотни, ничем не отличающихся друг от друга огоньков. «Поставит ли кто-то свечу, когда закончится мой путь? – думал человек-шарф, выходя из храма – И почему это вдруг стало сейчас так важно? Может быть, я найду ответ к тому времени, когда оно наступит…».

Ему шагалось легко, как будто он скинул тяжелую ношу, но не покидала какая-то тоска. Он остановился, поднял голову вверх, на него смотрело небо, усыпанное воздушными облаками, словно сделанными из сладкой ваты. Потом выглянуло солнце, и небо пописало на режиссера мелким теплым дождем, после чего улыбнулось радугой. Он знал, что целый мир к его услугам, а впереди ждет долгая жизнь, и до того момента как он подавится хлебной крошкой и некому будет подать стакана воды, еще очень много времени. Из хлебного доносился пронзительный аромат свежей выпечки… Он приуныл: какая крошка станет роковой? Может вся жизнь состоит из крошек – людей. И нас поедают чьи-то рты? Если это так, то мной можно и подавиться.
Он вдруг решил написать сюжет для фильма о человеке, который знал, как и когда умрет, поэтому продумал все до мельчайших деталей, и обманул смерть.
В восторженном состоянии он пришел домой. Ему не терпелось похвастаться перед другом своей изобретательностью, сказать о том, что вызов принят – пусть он сколько угодно напишет книг о молодом человеке, который посвятил жизнь искусству и плохо кончил. А он лишь посмеется. Но в квартире никого не было. На столе лежали ключи и записка от человека-пледа. Ее он решил прочитать ее потом и забросил на книжную полку. Человека-глюка тоже не было, остались лишь его странные таблетки, он разглядел внимательнее, это были сильные психотропные, скривился и убрал их в сторону.

Кофе ароматно пах и был с привкусом успеха, свежий хлеб торжественно хрустел, крошки летели во все стороны, прилипали к губам, как юные фанатки к своему кумиру. Когда он подавился крошками, то впал в отчаяние, он пытался успокоить свое воображение, он знал, что ничего страшного нет, и он не в первый раз давится хлебом, но панический ужас охватил его. Вместо того чтобы выпить воды, он стал искать записку в книгах. «Это человек-плед меня убил, наверное, в записке он желает мне смерти», – крутилось в голове. Спазмы сковывали его все больше, он потянул полку на себя и упал на стол. Записку он так и не нашел, последнее, что он увидел, была фотография рыжей девушки, которая вылетела из какой-то книги. Он сжал ее в руке, так ему хотелось, чтобы хоть кто-нибудь помог ему. Конечно, глупо просить помощи у фотографии девушки, которая стала прототипом героини твоего сюжета, которую ты с легкостью убил.

Краем глаза он уловил, что лежит прямо на рассыпанных таблетках, оставшихся от человека-глюка. «Из-за какого-то недоразумения, решили, что он покончил жизнь самоубийством, и его не…», – звучали слова человека-пледа у него в голове, сказанные вечером. Он уже не мог двигаться, но в предсмертном бреду видел картину: как его находят с фотографией в руке, на фоне рассыпанных таблеток. Будто кадры из фильма видел он эпизоды: «Выглядит как самоубийство!» – говорит толстый полицейский. «Да, несчастная любовь. Роковая крошка! Он посвятил ей роман, а она разбилась в авиакатастрофе», – отвечает второй. Газеты пестрят заголовками: «Режиссер предсказал смерть», «Смерть любовнице ректора предсказал режиссер», «Ректора с любовницей «убил» режиссер», «Тело режиссера, из-за которого разбился самолет, найдено мертвым». Последняя его мысль была: одна роковая крошка меня сделает знаменитым, а вторая убила. Но я умираю знаменитым… Ни одна живая душа о нем не знала, кроме человека-пледа.

Если бы он прочитал записку, то узнал бы что в ней говорилось о том, что он дерзнул и поставил пароль на его компьютер, раз он обладает даром предсказания, то справится…Еще там говорилось, что человек-глюк уезжает на поселение хиппи в горы. И человек-плед едет с ним, писать новый роман. Режиссера скрутило в последней предсмертной судороге, он умер с улыбкой, веря, что прославится и восхищаясь талантом человека-пледа. Улыбку перекосило, и она стала похожа на ухмылку. Словно рука незримого художника забавлялась над слепком. Глаза были открыты, в них застыл ужас, удивление и восторг, брови были приподняты. На лице читался вопрос.

Он думал, что люди делятся на три категории: творцы, вдохновители, зрители. Теперь он уже не был ни кем из перечисленных. Жизнь его выплюнула, словно самого никчемного и жалкого человека. Он как будто спрашивал: «Неужели все из-за какой-то крошки. За что?»
Возможно, в том сценарии, который был написан для него кем-то нам неизвестным, кто-то сразу так решил.