Божий дар и яичница

Ну вот: в кои-то веки выбрался в свой выходной погулять по центру и — на тебе, дождик зарядил, — думал Павел, на ходу натягивая капюшон, — Нет, есть в этом, всё-таки, элемент чудовищного нервно-паралитического хамства. А впрочем, чего я хочу? Осень! У неё при себе не набор разноцветной посуды, как у скучной во всех отношениях домохозяйки… Тут скорее рисуется образ шпионки и агента влияния на обнажённые души, безо всякой награды готовых открыться дождю… В её сумочке есть запрещённые для обывателей фотоснимки, сняты исподтишка, втихаря — и от этого столь живописны… Но всегда в рукаве, наготове, полный цикл атмосферных осадков, чтобы скрытно уйти от погони: вот махнёт рукавом и укроется в снежной зиме… А пробоина в правом моём башмаке мокро шепчет: «Укройся скорее в метрЕ! Залатай меня – мне с тобой унизительно хлюпово, все косятся на нас при ходьбе. Обыватель же хитро подслушает и расскажет о правой твоей нищете, и не вспомнит про левую сухость».
Уже дома Павел зашёл-было в интернет, чтобы проверить почту, но сигнал, спустя две минуты, пропал, чтобы через десять минут опять ненадолго появиться и вновь отключиться. Чёрт! Третий день такая ерунда происходит. Гады и сволочи! Он встал за пультом и включил телевизор. Пощёлкал каналы и остановился на одном. Положил пульт и вернулся за стол. Начинался какой-то фильм. На столе перед ним была выставлена тарелка, луковица, тёрка и марлевый мешочек: кто-то посоветовал, что от выпадения волос надо прикладывать натёртую луковицу. Что ж – посмотрим. И только он взял в руки луковицу, как кот тут же запрыгнул к нему на колени, лизнул в подбородок и, немного потоптавшись, уставился в телевизор. Павел машинально возложил руки на кота и стал поглаживать оного, чего, собственно, тому и было надо. Кот улёгся на коленях и довольно затарахтел, закрыв один глаз от удовольствия, но другим продолжал пялиться в телевизор. Интернет вновь на мгновение дал о себе знать и пропал. Павел плюнул в монитор, выругался и обратился к коту:
— Котофеич, ты у меня прямо как противорадарный выхухоль! В иной ситуации ты был бы крайне полезным зверьком. А тут – все полезные сигналы гасишь. А почему — «выхухоль»? А потому, что слово смешное. И кроме того, всем ведь известно, что согласно народным повериям, этот зверёк может проявляться в трёх ипостасях: «вы-», «на-» и, «по-» — формах. – И Павел, повинуясь проснувшимся древним инстинктам, запел вкрадчивым колыбельным голосом, объясняя коту события происходящие на экране:
— … Прилетели тут космонавты с ружьями. А чудовища им в ответ: «Уходите-мол, космонавты, нам тут и без вас тесно!» А космонавты им и сказали: «Нет, чудовища, мы не уйдём, мы – американцы, и у нас есть ружья, мы вас всех тут поуничтожаем». А чудовища им не поверили, да и поубивали их всех на хрен. Естественно, — кроме одной очень смелой тётеньки. Она их мамашу взяла, да и сбросила в прямо в космос… Ужас просто – что делается! Вот это – да… Ибо не надо было им ружьями размахивать и похваляться попусту. Мораль! Ну а тётеньке потом снова придётся с чудовищами бодаться, назвался груздем, как говориться, — уж не взыщи потом. Она дальше облысеет в следующей серии. Вот и сказочке конец… Что ж? – «Чужой, Ещё Чужее». Не поймёшь, что нам нужнее. Захотели космонавты перейти границу у реки… — Павел запел громче, ибо соседей в квартире не было, свалили куда-то на вечер, выходной всё-таки. А раз так, то можно и в голос попеть, сто лет этого не делал, горло хоть прочистить:
— Приводи всё отделение… Много в ней лесов, полей и рек!..
Кот тут же открыл глаза и ошарашенно уставился на хозяина. А Павел на это пропел, всё более распаляясь:
— Да, я шут… И что же?.. – И взяв луковицу, стал натирать её на тёрке. Резкий луковый дух вышиб слёзы из глаз. Павел запихал кашицу натёртого лука в марлевый мешочек и положил себе на темя. Капли сока стали стекать по волосам, одна из них упала коту прямо на переносицу, после чего тот фыркнул и спрыгнул с коленей на пол, выразительно чихнул и уселся на некотором безопасном, по его мнению, отдалении от дурно пахнущего и завывающего хозяина. А Павел, прикладывая мешочек с луком, то к одному, то к другому участку намечающейся лысины, продолжал петь всякую ерунду. Потом вдруг замолчал, закатил глаза и запел уже с серьёзной интонацией:
— …это души завёрнутых в тряпочку чудо-людей… Натёртых на тёрке до кашицы и в качестве удобрения, лекарством от облысения приложим заботливо к темечку в надежде на урожай. А будет ли прок – не ведомо, — надейся и обтекай. Мне стало всё полиэтиленово — несвежая детская ложь! Щемяще-тоскливо от этого: не страшно и не смешно. И где бы я не случился, и что бы не произошло, и сколько бы я не бился – везде одинаково ровно — безветренно и светло… — И не в силах больше сидеть на месте, он вскочил со стула и придерживая левой рукой целебный компресс закружился в ритме вальса по комнате:
— Мокрый бархат гранита, словно воротником прячет щёки фасадов от дерзких ветров, а по ним слёзы радости – жёлтой листвой, благодарно стекая, — дают перегной! – И Павел, кружась и вальсируя, очутился возле холодильника. Он машинально открыл дверцу и в его свободной руке волшебным образом материализовался десяток яиц в картонной упаковке. Мгновенно в голове созрел план яичницы, и Павел уже открыл-было дверь в прихожую, чтобы проследовать на кухню для воплощения своего внезапного, как, впрочем, и всё гениальное, порыва… Но тут происходит нечто немыслимое!
Далее нам придётся прибегнуть к художественному приёму — эффекту замедления, нет, – скорее остановки времени. Ибо событие, длящееся по земным меркам около трёх секунд, смогло вместить в себя целую эпоху в космическом времяисчислении. Итак, начнём. Во- первых, в прихожей Павел чуть не налетел на расстёгивающую мокрый от дождя плащ, неожиданно вернувшуюся соседку. Во-вторых, надо заметить, что Павел не успел даже закрыть рот, и его баритон всё ещё громогласно звучал не только на всю прихожую, но и учитывая, что входная дверь в квартиру была открыта, и в неё в это же самое время входил ещё и сосед со складным велосипедом в руках, то ещё и весь подъезд мог бесплатно насладиться его вокальными данными! Конечно, если бы мир был идеальной моделью, то с точки зрения теоретической физики, тут должна бы произойти полная аннигиляция, то есть полное взаимное уничтожение как Павла, так и непрошенных соседей, или же их преобразование в нечто иное. Ну, это в идеале. Или же ситуацию можно представить в более правдоподобных вариантах, как-то внезапное проваливание головы Павла в трусы и последующий вызов «Скорой», самовозгорание будущего апостола Павла от стыда (и такое бывает), наконец, он мог почувствовать себя подростком, которого врасплох застали родители за занятием мастурбацией! Но всё произошло гораздо мягче, душевнее, что ли – как в сказке. Павел, увернувшись от неминуемого столкновения с соседкой, держа в правой руке упаковку яиц, с луковым набалдашником на голове, воняющим на всю прихожую, со всей дури ударяется мизинцем левой ноги об угол стиральной машины, замирает в гримасе боли и ужаса. Яица медленно падают и разбиваются возле его ног. Разбиваются все! Вдребезги! Ошмётки стекают по обоям и блестят на шлёпанцах.
— Ну вот, и покушал яишенки! – С нескрываемым злорадством шипит Павел и оборачиваясь к окаменевшей соседке, пытаясь изобразить дружелюбие, ехидно спрашивает:
— Гм… Как Вы находите мой баритон? – И, не дожидаясь её реакции, сам себе улыбаясь, и что-то напевая под нос, уходит за ведром и тряпкой.

1 октября 2019 г.