Леший

Среди хрущовок городских я вырос.
На погоняло Леший отзывался,
И чтобы я не зазнавался — Одежду покупали мне на вырост.

По ходу в школу был у нас базар
Тогда он Крытым рынком назывался;
До дури люд крестьянский торговался,
Чтоб получить, там свой навар.

Ну а шпана, такая вроде нас
Дыру в своих карманах прорывая-
В учёбе воровской преуспевая
Несла свою добычу в класс.

Стояли на учете мы тогда,.
Инспектор всё в родню, к нам набивался:
*Чтоб от корней своих-никто не отбивался*-
Рассказывал, он помнится всегда

Ему бы вместо папки лом,
Чтоб жизнь ему малиной не казалась,
Узлом ему, чтоб грыжа завязалась,
Чтоб в жизни полный был ему облом.

Но был в той жизни, лёгкий романтизм,
Что криминальным миром назывался,
В него, всяк с головою окунался — Кто строить честно не хотел социализм.

В те времена у нас была война:
Америка с Вьетнамом воевала.
Страна свои все жилы напрягала — Победа очень нам была нужна.

Нам доставался серый хлебушЕк
Который нам с Канады завозили-
И чтоб в Державе сильно не бузили
Народ водярой баловал генсек

На Вознесеновке всегда цвела «малина»,
Народ в «Пингвине» водку пил.
Там Саня Синий в королях ходил,
Пока его судьба не подломила.

Все мы росли, как в поле трын-трава,
Не меньше нам, чем взрослым доставалось:
Немного здесь в живых из нас осталось — По ком прошлись стальные жернова.

Мы выросли… и в загнивающей доктрине,
Вслепую, свой выискиваем путь,
Нельзя истолковав превратно суть
Менять, лишь только вывеску в витрине.

Лешего звали дома Алёшей. Но где вы видели, чтобы на улице дворовая шпана кого-то звала по домашнему? Хорошо если подгонят погоняло производное от имени или фамилии, а то влепят что-нибудь по черте характера, вовек по жизни тогда тот человек не отшкребётся и внуки с тем погонялом умрут. Так, что можно сказать Лешему повезло, что его имя совпало с именем сказочного персонажа, хотя… если посмотреть на того грязного, восьмилетнего оборванца с полным карманом окурков, то погоняло напрашивалось само по себе.

Страна ещё не отошла от военной разрухи, когда новоявленный совдеповский мессия-генсек, пообещавший всем в скором времени коммунизм, подписал договора, по которым вся пшеница высшего сорта на двадцать лет, отправлялась в помощь братскому кубинскому, немецкому, монгольскому и ещё Бог весть какому народу. Потому, как добрые мы. Мало того, что вытащили на своём горбу всю войну, так теперь ещё и кормить всех надо было.

В итоге такой высшей политике, Леший не то чтобы голодал, он недоедал и в следствии этого заболел рахитом. Он чуть было не помер, но мама отпоила его рыбьим жиром, который смогла выменять на самогон у маляров на заводе, где они использовали его для разбавления краски, вместо олифы. От болезни у него увеличилась голова и появился впереди небольшой горбик. Большая голова его конечно не украшала, как и горб, но мозг в ней помогал ему одновременно делать несколько дел и запоминать огромные тексты. Пользуясь вновь открывшимися возможностями Леший брал шахматную доску и уходил в парк Пушкина, где громил в пух и прах доморощенных шахматистов, что несколько пополняло его карманные деньги. Некоторые доморощенные шахматисты, обыгранные сопляком, входили в раж и проигрывали всё больше и больше, пока из-за проигрыша не лезли с ним в драку, стараясь отнять свои проигранные деньги. И вот тогда появлялись его кенты, которые всегда находились поблизости и вваливали незадачливому игроку по первое число. Выигранные деньги тут же проедались в магазине «Паляныця», где в кафетерии всегда были в наличии варенные сосиски и чай, а напротив в кафе «Весна», кое-что и получше: молочные коктейли и заварные пирожные. Когда денег не было, поздним вечером, в кафе выставлялась одна из подвальных решёток и все те деликатесы выносились на свет божий бесплатно. От большого количества сладкого у пацанов в заднице слипалось и шайка малолеток отправлялась к кинотеатру им. «Довженко», где стояли автоматы с газировкой.Там с помощью специальной проволочки засунутой в щель монетоприёмника они пили газировку в ожидании окончания последнего вечернего киносеанса. А дождавшись, начинали обменивать у выходивших из кинотеатра любителей кино, трёхкопеечные монеты на газировку. Много ли можно было заработать таким нехитрым образом? Немного, но он то был не единственным: зная место куда надо ударить таксофон, его можно было опустошить за пару секунд, а посчитайте сколько было тех таксофонов по городу. Правда они все были поделены между местными шайками, и позарившись на чужой аппарат можно было вполне свободно заработать по голове. Но чувство голода и азарта брало своё и обчищались не только чужие аппараты, но и пункты приёма стеклотары. В которых и сами приёмщики не знали количество принятых ими бутылок, потому, как втихаря давным-давно научились дурить государство, принимая оптом от проводников мешками бутылки по бросовым ценам, они сдавали государству ту тару по твёрдой таксе. Влиться в их немногочисленные ряды было с родни совершению героического подвига.

Остальным гопникам, не таким отважным, как те барыги, приходилось просто воровать и грабить ближнего своего. Потому-то в порядке самозащиты в одном кармане Леший носил самопал сделанный из спицы, а во втором: нагрудном, сигаретные окурки собранные в районе Сталеваров, у ювелирного магазина «Жемчуг». Почему именно там? Всё просто, в тот магазин изредка ходили зажиточные запорожцы, которые курили, ну, как минимум «Беломор», хотя иногда даже попадались окурки и от гаванских сигар. Один такой горящий окурок, опущенный в карман по недосмотру, прожёг его насквозь, спалив по дороге остальные чинарики собранные им за полдня.

В штабе красных кавалеристов, который с успехом заменяла вырытая в парке возле стройки нового цирка землянка, голоногие командиры были этим очень недовольны. Леший получил по шее и был снова откомандирован на спецзадание, но уже в район Крытого рынка, где молдаване торговали из дубовых бочек, на разлив своим вином, а ветераны четырёх войн, звеня георгиевскими крестами и орденами Славы, на день Победы, под стаканчик кисляка, вспоминали, как они рубили возле Полог красную и махновскую сволочь, расстреливали у Перекопа и вешали на балконах Севастополя, не успевших сбежать в Турцию беляков, травили газом восставших тамбовских крестьян, а потом они, чудом выжившие в гулаговских лагерях и огненных котлах, в штрафбатах — штурмовали Кенингсберг и Берлин… У Лешего родной дед, по материнской линии, после освобождения села Радионовки был мобилизован, и как проживающий на оккуптрованной территории, смывал эту вину в штрафбате. Брал Сиваш с одной винтовкой на пять человек.

Особое внимание жителей промышленного города сталеваров Запорожья, привлекали сбежавшие с домов-интернатов безрукие и безногие инвалиды — «самовары.» Им подавали щедро, не жалея трудовой меди. Около них всегда, в большом избытке, тырловались все нищие и калечные, до которых ещё не добрались всевидящие органы МВД, в лице ряженных сексотов. От нормальных калек и инвалидов, с несмываемым фронтовым или калымским загаром на обгорелых чахоточных лицах, сексоты отличались откормленными и загорелыми, на крымском солнышке, харями. Пьянствуя за счёт тех же «самоваров» они внимательно вслушиваясь в пьяный разговор, мотали всё себе на ус и нередко на другой день, в тёплой компашке недосчитывались вчерашнего болтуна. Но там была и другая сторона медали: нередко этих тружеников невидимого фронта, находили в балках Вознесеновки с перерезанной глоткой. Бывшие фронтовики крови не боялись, чем и пользовался криминальный мир, привлекая их к своим «деликатным» операциям. В то время у всех на слуху и на памяти, был афоризм усатого батьки Сталина: «Нет человека, нет и проблем!» А стукачей сам зэковский Бог резать велел. Велеть, то велел, но видно не до всех сексотов добралась уркаганская заточка — многие из них, выйдя на пенсию, осели в Севастополе, как почётные ветераны доблестных вооруженных сил, которыми теперь гордятся внуки: «Деды воевали!!»

У Лешего был любимый однорукий инвалид, художник дядя Витя, который учил его рисунку и пониманию творчества. Художник откликался на погоняло Коробок, которое было производным от его фамилии Коробов. Жил со своей женой и дочерью, возле базара по улице Победы и потому вездесущие органы не могли его просто так взять и изъяв с улицы, вывезти в Казахстанские степи, где для таких же, как он инвалидов, был оборудован интернат, в котором они и доживали свой век, забытые лживой Родиной и неверными жёнами. Некоторым ходячим инвалидам, взвалив на плечи «самоваров» удавалось бежать с тех совдеповских дурдомов и они с огромным трудом проехав почти весь Советский Союз, снова появлялись на Крытом рынке, пугая жуткими рассказами о своих похождениях, многочисленных друзей.Через некоторое время их снова изымали с базара, и они уже навсегда исчезали в лабиринтах советской карательной медицины.

Но Коробок, благодаря своему таланту живописца держался: не спивался. Он дружил с отцом Лешего и частенько, отдыхая в распивочной «под грибами» они дискутировали о жизни, значении искусства в мировой социалистической революции и о роли пролетариата во всей этой лабуде. Дело в том, что отец Лешего, хоть и работал печевым на титано-магниевом заводе, был очень образованным и культурным человеком и как представитель древнего дворянского рода князей Дурново, органически не воспринимал коммунистическую утопию и маразматическое заявление генсека Хрущёва, о том, что: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». По причине своей несовместимости с советской действительностью он регулярно уходил в запой, доказывая невидимым слушателям, что он флотский парень. Пять лет службы на Балтийском флоте видно оставили свой след в душе потомка князей Дурново. Однажды участковому это надоело и он по заявлению соседей, которые метили на его комнату по улице Сталеваров, отправил его на два года, подлечить здоровье в ЛТП. Леший раз в месяц возил в тот профилакторий,( обыкновенная зона, обнесённая высоким забором с колючкой и вышками вертухаев по периметру ) «подогрев» с сигаретами и сливочным маслом, которые он покупал на деньги от собранных на свалках и сданных бутылок. На одной из таких свалок младший брат Лешего оступился, напоролся на битую бутылку и чуть было не остался без кисти. Леший перетянул ему руку и на себе отнёс брата в пятую горбольницу, где ему её неправильно пришили, оставив на всю жизнь калекой. У Лешего на одну проблему стало больше.

А ту ещё после «лечения» отца в ЛТП, его родители развелись и Лешему в десять лет пришлось стат взрослым мужчиной в семье. Помимо своего выживания в уличной среде, он ещё был вынужден защищать от уличных хулиганов и своего младшего на пять лет брата. Пришлось записаться в спортивную секцию, благо она располагалась рядом с их домом, в бараке возле Крытого рынка. В том бараке тренировался кумир всей запорожской шпаны тяжелоатлет Леонид Жаботинский.

Он и взял к себе в секцию задиристого шкета, потому, как хорошо знал отца Лешего, с кем не один раз ездил на рыбалку. Посмотреть, как Жаботинский, обладающий не шуточным весом и гренадёрским ростом влезал в горбатый запарик принадлежавший отцу Лешего, сбегался весь их двор. Зрелище было достойное: «горбатый» проседал на своих амортизаторах, дальше некуда, его задние кривые колёса выпрямлялись и чихнув облаком сизого дыма, он летел в запорожские плавни, везя рыбаков на остров Хортицу.

В те времена, из-за изобилия и толчеи, рыба в плавнях выходила на берег перекурить, выпить рюмку другую водки с рыбаками, травануть анекдот и отдохнув снова уплывала в свои омуты. Особенно славился своими рассказами двадцати метровый сом, который попав в детстве в утопленный махновцами вагон с зерном, прожил там более полувека и знал массу историй. Вагон давно под водой развалился, зерно закончилось и он высыпаясь днём, по ночам приплывал к рыбакам с наглой мордой, клянчить кашу. Старожилы говорили, что это дух Днепра, которого нельзя обижать.Ловиться на перемёты он категорически отказывался, мотивируя это тем, что это бы повредило его здоровью с травмированной во время войны психикой, когда весь Днепр, после взрыва Днепрогэса, был завален трупами людей и животных.

Его не все любили — беременные женщины при его виде впадали в истерику и требовали от своих мужей изловить его или хотя бы прекратить с ним пьянствовать. Но время шло: женщины рожали, сом жил-не тужил и уже клянчил дармовую водку и кашу у подросших детей тех истеричных женщин. Леший видел его однажды. Дело было глубоким вечером, когда он и его друг, сбежавшие с детского садика, ночевали на Днепре возле рыбацкого костра. Сом появился внезапно, выплыл из речных глубин весь обросший ракушками, молча съел свою кашу и пыхтя трубочкой что-то невнятно стал бормотать на своём языке. Сонному Лешему показалось, что он им пел колыбельную. Он с другом уснул и больше его не видел.

Лешему отец рассказывал, что как-то ради спортивного интереса Жаботинский решил с ним побороться, на это зрелище собрались все местные рыбаки. Сом приплыл, как обычно вечером, выслушал предложение, скептически осмотрел внушительную фигуру тяжелоатлета и неожиданно ударил по воде своим хвостом, поднявшаяся волна сбила с ног многих стоящих на берегу рыбаков, устоял только Жаботинский, который раскинув руки пошёл в лобовую атаку на сома. Сом не стал ждать когда его возьмут за жабры и рванулся ему навстречу. Встреча борцов состоялась на прибрежной отмели и длилась с переменным успехом почти до утра. Никто никому так и не уступил. В конце-концов обессиленные борцы присели на береговые корчи и выпив за примирение по сто грамм, обнялись и разошлись с миром.

Старожилы говорят, что тот сом и сейчас живёт где-то в днепровских омутах, только всё реже и реже показывается рыбакам.

Народный любимец Запорожец был неплохой машиной: помимо того, что мотор охлаждался воздухом, что облегчало его запуск в любой мороз, он обладал колоссальной грузоподъёмностью и проходимостью. Когда его сняли с производства северяне были очень этим недовольны. У них в тундре и тайге, он им был, как находка. В его проходимости и грузоподъёмности Леший смог убедиться сам, когда он восьмилетний пацан, возил своего отца с его четырьмя товарищами по глухим дорогам русской тайги, после того, как они там всей деревней гнали самогон и естественно там же его и дегустировали, до потери пульса. Леший никогда и нигде больше не видел, чтобы где-то так ещё гнали самогон ( а он в своё время и сам гнал его в Средиземке, на боевом корабле, да и сейчас иногда делает бальзамы и настойки), но тот процесс был уникален: на одном берегу горел костёр на котором стоял перегонный куб, а через небольшую речку на противоположный берег, для охлаждения пара, был проложен медный змеевик, с конца которого и сбегало в кастрюлю, то волшебное зелье, под названием самогон.

Брагу, которая стояла в кадках, в нескольких деревнях, в каждой избе, собирали в один перегонный куб и по очереди, раз в месяц, гнали в глухом бору. Главными действующими лицами, на этом празднике жизни были участковый и егерь, которые закрывали глаза на это вопиющее нарушение закона. Вот и в тот раз они так нарезались, что отец Лешего с непривычки выпал в осадок и ему самому пришлось развозить их по домам. Загруженный, под завязку, невменяемыми телами, «жужик» бодро форсировал на таёжных тропах, глубокие лужи, перелезал через поваленные гнилые деревья и жизнерадостно пофыркивая выдавал под сотню километров на сухом участке пути.

После того, как все тела были доставлены по домам и отец Лешего немного проспался они поехали в Рыбинск к своему родственнику: последнему потомку из их рода князей Дурново, кто ещё помнил «проклятый» царский режим, когда его преки имели в Питере свой дворец, несколько доходных домов, и это не считая поместья с мачтовой сосной, которую они отправляли на лучшие судостроительные верфи всего мира.

Князь Дурново, могучий, древний старик (русский богатырь на заслуженном отдыхе) встретил их в холодной, освещённой одной лампочкой комнате, из мебели которой там стояла большая лавка, на которой он видимо спал и огромный на всю комнату стол, заваленный пустой пивной и винной посудой. Был там ещё один старик, который оказался бывшим управляющим его поместья, а после революции, которая должна была всех сделать равными и богатыми, он стал первым уездным чекистом, ссылавшим в лагеря всех эксплуататоров трудового народа. В один из таких лагерей, на исправление, загремел и родственник Лешего, а потом в 37-м году и сам чекист. Не рой яму другому… И если бы не брат князя Дурново, полковник Данилов ставший к тому времени нач штаба 24-го мехкорпуса и ни его связи — он бы не выжил в тех лагерях.

И вот теперь эти два последних осколка старого мира, сидели в захламленной комнатухе и мирно, под сушёную волговскую чехонь, пили пиво, вспоминая за те дни когда чекист служил в поместье управляющим и ездил с барином по Ницам и Парижам, жуируя там на водах с весьма аппетитными барышнями.

Разлив привезённое отцом Лешего вино по стаканам и выпив за процветание ирригационной системы Узбекистана и Рыбинское море, затопившее города и деревни и похоронившее множество народа, бывший князь закурив самокрутку спросил у своего бывшего управляющего: «Ну что гнида, оно того стоило, чтобы разрушать установленный Богом мировой порядок?» Гнида-чекист, поперхнулась дымом, сморщилась, даже став меньше ростом и что-то забелькотала за то, что хотелось же, как лучше, а получилось, как всегда плохо.«Это ещё не плохо, — затягиваясь ароматным дымом философски заметил князь, — будет в России в следующем тысячелетии ещё хуже: станет на российском престоле царь-самозванец, одурманит свой народ, сделает его нищим и стравив братские народы между собой, развяжет такую войну, по сравнению с которой все прочие войны покажутся детскими шалостями. Как сказано в Святом писании — «Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их».

Леший сидел на противоположной стороне старого стола, сквозь дрёму слушал этот разговор и никак не мог понять, как это в стране, которая перенесла столько войн и революций может быть ещё хуже.

Оказалось, что в той стране, в которой он жил, всё может быть. Но Леший, по опыту своих поколений, уже знал: чтобы здесь выжить, не стоит вестись на то, пропагандистское фуфло, которое пытаются втюхать людям новые лжеапостолы от политики. А нужно занимаясь своим делом: жить себе в удовольствие. Чем он после службы на флоте, где его травмировало на боевой службе (в то время раненых не было, только травмированные в «пьяных драках» где-то в Сирии или Афгане) всю свою сознательную жизнь и занимался, пока не впав как-то в кому и повстречавшись с Высшим Разумом, не понял своего истинного предназначения в жизни.

После того, как он вернулся в свою временную земную оболочку, в нём проснулся дар предвидения и врачевания. Талант живописца и писателя был дан ему с условием, что он будет применять его на благо всего человечества. Что он, как миротворец, находясь на стороне Добра и выполняет в меру своих сил и способностей, работая арт-директором в Запорожском культурном центре «Парнас».

И если кто-то по своему скудоумию думают, что они могут чем-то помешать Лешему в выполнении его миротворческой миссии, тот глубоко ошибается — многих уже нет на этот белом свете, другие исчезли в неизвестном направлении, третьим сейчас не до того, чтобы паскудить — они лечат своё резко пошатнувшееся здоровье.

Это не угроза — констатация факта. Ведь Леший добрый человек, пропагандирующий своим творчеством мир во всём мире.