РЕПЕТИЦИЯ

Режиссёр бегал по сцене и размахивал руками:
— Нет, нет, нет и нет! Что вы делаете?! Кто так играет? Слишком всё у вас плоско получается! А это должно быть настолько вульгарно и очевидно, что зритель должен уйти оплёванным своей же собственной жалкой совестью. У нас должно получиться так, что, хоть у нас вроде бы и бесплатный для зрителя спектакль, но на выходе ему (зрителю) должно стать настолько не уютно от этого, что он невольно потянется за кошельком и просто вынужден будет бросить в наш ящичек как можно большую сумму. Иначе — он просто не сможет людям в глаза смотреть! В этом вся с-суть! Ну и сруть, разумеется. Сцена-то примитивная, в смысле сюжета… Всё просто: вы заходите в трамвай и садитесь, а вы – кондуктор. Вас всего двое на сцене! Вы должны поставить жирную точку в этом спектакле. А зритель… Он пусть сам домысливает. На этой сцене спектакль обрывается. Всё! Это должно быть для зрителя как обухом по голове! Раз!.. И всё… Убийственная холодная тишина… За которой после минутного ледяного внутреннего безмолвия из глубин самого естества должен произойти вулканический выброс, катарсис, етицкая сила! Зритель теряется – он не знает, что ему с этим делать, он мечется из стороны в сторону, не находит выхода своим страстям… И вот на выходе его поджидает наш спасительный ящичек. Идея понятна? Вот и славно, трам-пам-пам! – Режиссёр спускается со сцены в зрительный зал и садится на своё место в середине зала за режиссёрский пульт. На его столе горит настольная лампа, стоит графин и пару стаканов, пепельница доверху набита окурками, из неё тонкой струйкой поднимается дымок недокуренной сигареты. На сцене стоят в два ряда несколько стульев, имитирующих салон трамвая, и вешалка из гардероба, олицетворяющая собой поручни. – И так, всё сначала.
На сцену выходит человек в коротком сером плаще, он прижимает к груди банку с водой, в которой плавает золотая рыбка, проходит, держась за вешалку, в салон, останавливается возле своего стула и, громко выдохнув, садится. Он поворачивает голову вправо и неподвижно смотрит как бы в окно. К нему из глубины сцены между рядами стульев пробирается кондуктор. На нём безрукавная телогрейка, на груди висит кожаная сумка со множеством кармашков, из неё торчит билетная лента, а один из кармашков сильно оттопырен и при движении позвякивает мелочью. Кондуктор останавливается возле пассажира, как бы нависая над ним, и напряжённо на него смотрит. Пассажир с обречённым выражением лица вынужденно поворачивается к кондуктору и поднимает на него глаза. Они смотрят друг на друга и молчат.
— Стоп! Да что же это такое? – Режиссёр вскакивает и размахивая руками вновь выбегает на сцену, он бегает по сцене, жестикулирует, потом резко останавливается и совершенно спокойным тихим, даже вкрадчивым голосом обращается к изображавшего пассажира актёру:
— Вы, простите, кто по образованию?
— Я вообще-то… Да у меня два высших образования, а я тут… — актёр теряется и опускает голову.
— У него два высших, видите ли. Выучили вас на свою голову! А правильно заходить в трамвай вы так и не научились! Вы поймите: правильно зайти в трамвай – это искусство! Вы давно последний раз в трамвае ездили?
— Не помню. Да я, вообще-то, на машине езжу. Не пользовался давно общественным транспортом. И мне не понятно: почему я в трамвай с рыбкой захожу? Это как-то не нормально…
— Рыбка – это просто художественный приём, метафора. Я вчера вам давал канделябр держать — у вас не получилось с ним. Значит придётся с рыбками пробовать. Делать нечего. Это, чтоб вы своими шаловливыми ручонками не рукоблудствовали на сцене. И потом, это же символ! Пусть зритель голову ломает! А вам нечего такими мелочами голову забивать. Рыбки – и рыбки! И всё тут: «Ибо – не хуй!» — как говорили древние греки, и всегда оказывались правы! – Режиссёр спустился в зал, сел на своё место, взял в руки микрофон и продолжил:
— Вы фигура героическая! Героический герой! Вы должны героически, но не в ущерб художественности и зрелищности процесса, эстетически грамотно и верно зайти в салон трамвая и, будучи олицетворением героизма, торжественно водрузится на своё место. Как-то так. С бесстрашием и решимостью в глазах целеустремлённо отвернуться к окну и, замерев, смотреть в даль… А появление кондуктора здесь – это вызов! Вызов вашему бесстрашию, это оскорбление вашему героическому прошлому и не менее героическому настоящему, в придачу к трагической развязке сюжета. Это попирание святыни, в конце концов! Да как он посмел – на святое, на основу основ?! Жалкий червь! Это должно читаться в ваших глазах. Я так это вижу. – Он прикурил сигарету и продолжил:
— Теперь перейдём к кондуктору. Вся драматургия и трагизм этого эпизода завязана на фигуре кондуктора. Вы должны показать всю трагичность своего падения. Вы не просто кондуктор! Вы акт вынужденного, осознанного грехопадения. Вы – жертва, узник совести! Вы понимаете КТО перед вами, но вы вынуждены делать свою работу. Вы предчувствуете надвигающуюся беду и тщетность своей попытки взять плату за проезд, но всё же подходите к Герою. Совесть начинает кровоточить внутри вас. Но что же делать? Зрителю должно быть невыносимо видеть ваши нравственные страдания, он должен выйти со спектакля с твёрдой уверенностью в том, что после смены вы непременно, не выдержав угрызений совести, удавитесь ночью дома в туалете, оставив записку о невыносимости своего дальнейшего проживания в этом несправедливом, несовершенном мире. И ни как иначе! Это же драма! Мне вот так это видится. Я думаю, у нас всё получится. А сейчас еще три прогона. А потом прошу всех ко мне в каморку: отметим будущий успех!
Поздно вечером со служебного входа ТЮЗа нетвёрдой походкой вышла группа актёров во главе с поникшим на плече одного из них режиссёром. Возле входа стояла одиноко припаркованная машина, и проходя мимо неё, один из актёров на мгновение задержался, затем махнул на неё рукой и побрёл вслед за остальными.

3 января 2018 г.