Парапет

Солнце, несмотря на обилие облаков, тем весенним вечером светило особенно ярко. Местами коралловое, местами огненно-золотое небо простиралось над головами горожан, заставляя их высоко запрокидывать головы и устремлять свои восхищенные взоры ввысь. Многие, наверное, по праву могли бы назвать тот закат самым красивым из всех, что им приходилось видеть в своей жизни, что было бы совершенно справедливо. Солнце будто стремилось сообщить людям, что тяжелая и холодная зима позади, что скоро природа проснется ото сна и вновь наполнится жизнью, что и им, людям, следует наполнить свои сердца надеждой и радостью вместо того, чтобы вверять свое существо весенней хандре.
Однако доводы солнца не казались такими уж весомыми для наших героинь, что наблюдали за этим поистине прекрасным закатом, стоя на парапете двенадцатиэтажного дома. Их звали Света и Надя. Когда они сговаривались насчет дня своей смерти, они не могли знать, что последние его часы выдадутся такими… чарующими. Возможно, если бы не намерение оборвать свои жизни, эту последнюю их встречу можно было бы расценивать как простое свидание. Впрочем, именно так тот вечер и начинался: они выпили вина на крыше, поговорили вдоволь, покурили и, как им показалось тогда, сделали все, что должны были сделать любящие друг друга девушки перед тем, как расстаться с жизнью. Теперь они стояли на парапете, наблюдали за огненным закатом и никак не могли решиться на прыжок.
– Надя.
– Что?
– Готова?
– Нет.
– Я тоже нет, – грустно выдохнула Света и немного погодя добавила, – Я выложила стори, в которой написала, что сегодня вечером со всем покончу.
– Я тоже.
– Я видела. Тебе отвечали?
– Не смотрела.
– Мне отвечали. Весь день писали, спрашивали…
Надя понимала, что Свете страшно едва ли не более, чем ей самой, но все равно не хотела ее слушать. Света всегда становилась особенно болтливой, когда волновалась, а сейчас она волновалась сильнее, чем когда-либо прежде. Однако Надя была слишком погружена в себя, чтобы слушать речи своей девушки; так, продолжая давать Свете односложные ответы, Надя нырнула еще глубже: представится ли ей другая возможность вспомнить все то, что привело их на этот парапет? Она позволила мыслями заполнить свой разум, за скоростью работы которого едва ли могло угнаться даже ее бешено стучащее сердце. Таким образом, вспоминая все, она думала так, как написано ниже.
«Как, – звучал дрожащий голос в ее голове, – как мы здесь оказались? Еще год, нет, полгода назад мы даже не были вместе, а теперь вот стоим здесь, держимся за руки и готовимся к смерти. Причем добровольно. Значит ли это, что мы умираем только потому, что полгода назад сошлись? Отчасти. Ни моя мать, ни Светины родители просто не способны принять тот факт, что девочка может встречаться с девочкой. Может любить девочку. Оттого ли это, что ее отчим – бешеный алкоголик, бьющий и ее, и жену и готовый костьми лечь за то, что Соловьев по телевизору ему выдает за правду; разум моей матери, разумеется, тоже порабощен тем, что принято называть «духовными скрепами», но она меня хотя бы не бьет. Хотя что можно взять с человека, который мечтает поставить свечку в Главном храме Вооруженных сил только потому, что ее муж погиб в Чечне много лет назад, защищая интересы родного государства, которое сам он искренне ненавидел. Позиция спорная, но с мамой не поспоришь.
Итак, очевидно, что родители не могли принять нашей со Светой связи, а потому всячески порицали и оскорбляли нас. Но с этим сталкиваются многие, и это нельзя назвать поводом для суицида. Да… То есть одно это – нет, но в совокупности со всем остальным… Короче, что было еще такого, что привело нас сюда?
Школа? Да, школа. Наверное, в основном школа. Должно быть, после того случая, когда вследствие череды некоторых неприятных происшествий про наши отношения заговорила вся школа, все и покатилось в бездну. Именно тогда про нас узнали родители, узнали учителя. Последние устроили нам настоящую травлю, а учеников, которые следовали их примеру, никак не наказывали и даже поощряли. Тогда у нас начали сдавать нервы, тогда мы начали курить (из-за чего так же возникли проблемы), тогда мы и задумались впервые о том, что здесь мы никому не нужны.
Но все ли это? Только из-за школы и родителей мы сейчас здесь? В таком случае, говоря о школе, стоит вспомнить и об экзаменах, подготовка к которым сама по себе была настоящей пыткой, а после начала этой травли сделалась вовсе невыносимой и невозможной. Сейчас, к середине весны, у нас насчитывалось больше пропущенных консультаций, чем посещенных; дома занятия ни у меня, ни у Светы не шли, так что на успешную сдачу ЕГЭ стоило только надеяться. Или молиться. Но в бога я перестала верить давно, и молитвы были скорее прерогативой моей мамы, чем моей. Ох, как часто она мне говорила, что из-за своего характера я попаду в ад; но разве я виновата в том, что я выросла такой, какой выросла? Она… Они все так часто называли меня психопаткой и дурой, но была ли в этом моя вина? Если я и могла контролировать процесс своего воспитания, то в итоге все равно стала бы именно такой, ведь это я… Да, это я. Такая, какая есть. Пускай не идеальная, и пускай я не знаю ни одного человека, кроме Светы, кому я действительно была бы дорога, но… Выходит, что это и есть причина, по которой я тут оказалась? А Света? Ее история ведь точно такая же, как и моя. Разве что ее отчим-дикарь мог послужить причиной, но как-то же она справлялась с ним раньше. Просто она всегда делала из мухи слона и любую из наших проблем превращала в трагедию, из-за чего они таковыми, возможно, и становились. Однако как-то же мы со всем этим раньше справлялись. Почему именно сейчас она вдруг решила, что нам нужно умереть? А почему я так легко согласилась? Потому что любила ее? Умирать, потому что любила? Любила? Ее?»
– Света! – вскрикнула Надя, вернувшись в реальный мир. – Света?!
Ответа, к ее великому ужасу, не последовало. В отчаянии она оглянулась по сторонам и, нигде не обнаружив свою возлюбленную, трепеща от страха, посмотрела вниз. Но солнце давно уже опустилось за горизонт, а поскольку пространство у подъезда не было освещено, Надя была не в состоянии увидеть тела своей девушки.
Будучи еще в состоянии сдерживать слезы, она хотела было броситься вниз, но ее рассудок сдержал этот порыв: только теперь до него дошла депеша от глаз, – настала ночь, а Надя все еще стояла на парапете. Ей страшно хотелось в туалет и страшно хотелось курить. Не решаясь сделать шаг ни в одну из сторон, она села на парапет, закурила и заплакала. Окурок вместе с почти полной пачкой она выбросила туда, куда недавно собиралась броситься сама. Захлебываясь в собственных слезах, она опорожнила полный холодного вина бокал Светы, скинула его с крыши и отправилась домой, не находя в себе более сил смирять естественную нужду.