"Посвящение. 8-я глава"

У каждого есть своя песнь восхождения.
Множество раз я рассказывал эти истории, пока наконец они не стали строками в этой книге.
Итак:

«Цветмет.»

Большие витражные окна, состоящие из местами выбитых стёкол, дребезжали от проходящего рядом с заводом, товарняка.
На заборе из красного кирпича, доходящего взрослому до макушки, сидели пацаны, в-наглую свесив ноги прямо во двор Цветмета.
Рабочий день уже закончился, дело было к выходным. Двор, усыпанный разноцветной металлической стружкой, был свободен. Рабочие закончили плавку, помылись в душевых и потянулись в сторону «Ялты», в генделык или в «Продмаг».
Сигнал переезда перестал звенеть. Поезд прошёл. На платформе никого из дядек не было.

— Шо там, деда нет?- спросил один, косясь на будку сторожа, рядом с синими воротами.
— Та вроде нет.
— Шо ты, на шухере?
Долговязый паренёк, похожий на Славку из «Кортика», покивал головой.
— Я тут, вдруг чево.

Трое прыгнули с забора. Через контейнера с медными чушками, с проволокой и магнитиками, они прокрались к плавильным печам.

Магний лежал большими пластинами, стружкой и неподъёмными болванками.
Наверное дед просто дрых. Рыжий дёргался. Смотрел то на двери, то на железные боксы. Пацанов нигде не было.

— Я тебе полазаю. А ну, слазь!
Из кибатурки вышел мужик, с палкой. На конце палки была накручена здоровенная латунная гайка. Вездесущих собак с мужиком не было.

— Слазь, а то милицию позову!
Жираф не знал, что ему делать?
— Где ж они? Может заховались, чи не слышат?

— Слазь!- дедуган угрожающе погрозил дрыном.
Рыжему парнишке было стыдно за свою всеобладающую трусость. Опять он на шухере и опять пацанов примут! Обида на себя самого душила его. Подкатывающие к глазам слёзы полезли было комом в горле. Пх!..

Снаружи что-то гепнуло. Потом ещё и ещё. Со стороны плавильни. На углу.

— Э!,- донеслось с той стороны. Не громко свистнули.
Они уже перекинули чушки магния через забор, через дырку, замазанную солидолом.
Один, Обезьяна, пролез прямо через мазюку.
Двое рванули, как на сцену, перед дедом, ко второй проходной. По над цехом, в обход, к депо, через второй забор.
Дед побёг наперерез.
Паренёк на заборе поглядел в сторону убегающих товарищей.
-Шухер, пацаны,- крикнул он не громко.
Те уже оторвались метров на пятьдесят.

Поняв, что малых не догнать, дед остановился у долговязого, столпом стоящего на заборе.
— Ах ты, сука рыжая!- крикнул дед.
— А ты, сука лысая!- обиделся рыжий.

В игре в «Пекаря», надо палкой сбить банки из под краски, с под горошка, или просто от консервов, выстроенных друг на друге.

Латунная гайка, дав направление держаку от лопаты, просвистев, огрела дозорного прям по горбу; в самый тот момент, когда ноги его уже оттолкнулись от забора, в полёте.
Малый взвыл и бахнулся за ограду, прям на побитый кирпич.

-Ай, ай,-ныл он, держась за ушибленное место. Коленки его были разбиты. Из порватых штанов проступила кровь. Ладони содраны.

-Вот гад!- братуха рыжего, чернявый, мелкий малой, с передними пощербленными зубами, плюнул харчком за забор.
— Мы там магний перекинули. Щас Чуча с Игорьком оббегут. Как ты?-
-Больно, ай.
-Ля, — чернявый взвесил гайку на дрыне,- тяжёлая!
-Шо там?- кивнули подбежавшие пацанята семи и десяти лет.
— Мы там, в кустах попрятали…
Они зыркнули на пускающего слезу шухерного.
-Это, давай на забор, пацаны.
Не смотря на кровь, рыжий упёрся ногой об кирпич, и залез со всеми.

-Э!- крикнули пацаны в сторону дедугановой кибитки.-Эээ!
Дед выглянул.
-Дядь, можно мы во дворе полазим?-они свесили ноги за забор и стукали пятками об кирпичи.
— А мы вам сигарет принесём?...- Мы не долго. Мы магнитики пособираем и уйдём- хором они уламывали сторожа.
— Не хер! А ну, валите отсюда! Щас в милицию позвоню!- Дед решительно засеменил к будке.

Чуча достал рогатку.
— А ну?
Он натянул серую авиационную резинку. Кокс свистнул и витринное стекло завода, стало ещё щербатее. Со звоном оно упало крупным куском с под самой крыши об рельсы двора.
— Я тебе!- взревел дед. Он кинулся в коморку, прям рысью.
Пацаны подоставали свои рогатки и уже стёкла, огромные промышленные окна, стали трощиться, как взрывы; одно за одним.

— Милиция!- завопил дед.
В его сторону просвистел кокс, тяжёлый, с линии; затем ещё и ещё!
Наконец-то единственное окно сторожки луснуло, потом выпало полностью и разлетелось вдребезги.
Дверь открылась. Из неё было видно, как присев под стол, дед орёт в телефонную трубку, зачем- то держа её над макушкой.
Под шквальным огнём голова его периодически из упора лёжа молниеносно выныривала в распахивающиеся двери, затем он с силой гупал ими.
Пацаны, тем временем, перелезли в заводской двор; и уже как немцы, при прочёсывании леса, полномасштабно, шеренгой, наступали.
Кодла гоготала от собственной безнаказанности.

Через пять минут, со стороны Верещаковского переезда, показался жёлтый милицейский УАЗик.
Пацаны вскочили на забор, под перроном, к лесопилке, к дырке в плитах, по дровам, по наваленным горой бревнам, они забрались на чердак; и уже оттуда наблюдали, как милиция звонит в синие ворота Цвет Мета.
Лёжа на крыше трёхэтажной промышленной сушилки, головами к месту событий, они гоготали.
Там они пробыли до сумерек, чуть ли не до темноты; а потом спрыгнув с крыши на огромную, до второго этажа кучу тырсы, гордые пошли домой.

Магний поделили для взрывпакетов. А большие куски побросали в костёр, у «железки», для салюта.
Старшие пацаны, с Диканёвки, улюлюкая разбили этот костёр палками. Они подбрасывали горящий металл вверх. Он падал, рассыпаясь на множество искр, пыхал в траве ещё и ещё.

А один из старшаков, после армии, пьяный, показал, как надо тушить костёр и помочился на горящее белым, пламя.
Брызги горящего металла стрельнули тому на штаны, на рубаху, на патлатую хипарскую шевелюру. Белый, вонючий, едкий дым заволочил его фигуру. И голос из кислотного облака произнёс: «Ё маё, только джинсы купил!?»
Когда туман рассеялся, стало видно, что одёжа его вся в мелкую дырочку, а волосы дымятся.

В этом яру это всё и осталось, тогда. Через время они сами станут старшаками и не будут повторять тех ошибок. Не будут писать огнетушителем на стенах слово из трёх букв, вышибать электрокаром ворота. Будут просто договариваться, если надо.

Проходя через время лет, я увидел, что всё изменилось: местность, дома, район, люди. Многих друзей уже нет.
И может наступить так, что о том, что было, никто и никогда не узнает. Я это чувствую. И это живёт внутри меня.
Мне надо описать всё это.
Пока «всё это», не исчезло навсегда. И тогда некому будет рассказать, какими мы были.

октябрь. 2020.