Хана

«Я верю в неслучайность встреч»
Ежова (Бабанкина) Юлия Юрьевна

Встречу с этой пожилой женщиной можно было бы назвать случайной, если бы Валентина Харитоновна не знала, что ничего «случайного» в жизни не бывает. Когда она вошла в автобус эта пожилая женщина с недобрым взглядом сидела на переднем сиденье рядом с дверью и держала на коленях тощую авоську. Пассажиров в автобусе было мало, и Валентина Харитоновна уже направилась было в середину салона, как эта пожилая женщина вдруг спросила её:
– Сядешь? – и указала на место у окошка рядом с собой.

Валентине Харитоновне стало интересно, почему же её решили «посадить» рядом с этой женщиной, хотя в автобусе было много свободных мест. Она понимала, что инициатором этого была не эта женщина, а Высшие силы, а женщина была только инструментом в их руках, а, значит, ей нужно было сесть рядом с ней.
– Хорошо, сяду, – ответила Валентина Харитоновна и направилась к указанному ей месту.

Женщина неловко поднялась и пропустила её к окошку. Протиснувшись на предложенное место, Валентина Харитоновна внимательно посмотрела на соседку. Это была пожилая женщина лет семидесяти с как-то по не доброму поджатыми губами и жёстким взглядом. Чтобы немного разрядить обстановку, Валентина Харитоновна сказала:
– Как замечательно сегодня на улице, наконец-то выпал снег, посмотрите, какое белоснежное великолепие вокруг.

Женщина мельком глянула в окно и сердито произнесла:
– Ничего хорошего. Всё плохо…
– Что же плохого? – удивлённо спросила Валентина Харитоновна. – Люди радуются теплу и первому снегу. Посмотрите, какие у них счастливые лица.
Женщина опять повторила:
– Всё плохо.

«Та… а… ак, — подумала Валентина Харитоновна, — что-то у этой женщины все плохо». И, чтобы продолжить дискуссию, Валентина Харитоновна решила узнать, как зовут женщину. Она спросила её об этом.
– Хана, — резко выпалила женщина, сделав ударение на первом слоге.
– Хана? Какое у Вас необычное имя. Я никогда не слышала такого. Вы, по виду, русская женщина, на Хануму не похожи. Откуда у Вас такое необычное имя?
– А я почём знаю, – раздраженно буркнула соседка, – Хана и всё.

– Ну, хорошо. Хана так Хана. Тогда скажите, Хана, а что же конкретно Вам не нравится? Почему «всё плохо»?
– А потому что всё плохо и есть. Жить трудно. Безработица. Обучение не бесплатное. Говорят, что и проездные билеты скоро отменят…
– Хана, зачем же заранее горевать о том, что пока еще неизвестно. Ведь сегодня мы ещё пользуемся проездными билетами.
– А завтра? – махнула рукой соседка и повторила, – всё плохо.

Наступило какое-то тягостное молчание. Хана нервно теребила в руках свою авоську, а Валентине Харитоновне всё же очень хотелось докопаться до сути, почему у её соседки такое негативное отношение ко всему.
– Хана, скажите, а сколько Вам лет? – спросила она.
– Семьдесят три, – ответила Хана, продолжая разглаживать руками авоську.
– Семьдесят три. Прекрасно. А вот моей маме – семьдесят девять, а маме моей подруги – уже восемьдесят два. И ведь это же здорово, что в свои годы все вы живы и здоровы. Вы вот даже едете куда-то, едете одна, без посторонней помощи. Вы домой едете?

В ответ Хана зло сверкнула глазами:
– Нет у меня дома…
– Нет дома? А где же он? Человек не бывает без дома. Вы, наверное, продали его?
– Продали. Да только не я. Теперь нет ни дома, ни денег…
Валентине Харитоновне показалось, что в этот момент Хана аж зубами заскрипела. «Я, похоже, нечаянно наступила на ее любимую мозоль, – подумала Валентина Харитоновна. Видимо, её просто «кинули» с квартирой, как сейчас нередко бывает».

– Хана, а дети у Вас есть? – продолжала она расспрашивать женщину.
– Нет у меня никаких детей. Кому я нужна, вся больная? – Хана тяжело вздохнула.
– А где же Вы живете? У кого?
– Ни у кого. В богадельне…
– В богадельне? Это, значит, в доме-интернате? В том, который теперь называется «Домом ветеранов войны и труда» и находится в сосновом бору, на берегу Оби? Хана, да это же прекрасный дом для пожилых людей, он расположен в таком живописном месте, там чистый воздух, красивая природа. Я однажды там была и порадовалась за стариков, что они имеют возможность жить в таком замечательном доме, постоянно любоваться этой красотой, таким великолепием природы. Просто проснуться утром, открыть глаза и видеть за окнами такую благодать. Вы согласны со мной?

– Ну-ну, как же, любоваться. Богадельня она и есть богадельня. Хоть куда ее поставь, хоть в лес, хоть в поле.
– Зачем же Вы так? Ведь многие старики годами стоят в очереди, чтобы получить путевку в этот дом-интернат. Это ведь действительно замечательное место и там очень хорошие условия для проживания. Я это говорю не просто для красного словца, я там была и сама всё видела. Нам, проживающим в городе, редко удаётся выбраться в лес и подышать таким чистым и свежим воздухом, которым дышите Вы. А знаете, Хана, я считаю, что ведь у Вас в жизни всё совсем даже не плохо. Скажите, персонал дома-интерната доброжелательный, не обижает Вас?
– Не обижает, — сказала Хана с нескрываемым раздражением.

– Вот и замечательно. Вы встаёте утром, а Вас уже ждёт горячий и вкусный завтрак. Повара хорошо готовят, вкусно?
Хана промолчала.
– Что молчите, Хана? Повара хорошо готовят?
– Нормально, – с трудом выдавила из себя Хана.
– Ну, вот и опять прекрасно. Покушали, Вам даже не надо посуду за собой мыть. За Вами всё уберут и пол в комнатах вымоют. Так ведь?
– Так…
– Чудесно. А вас там много?
– Много…
– Но ведь и это хорошо. Значит, Вы можете там и подруг найти, можете создать что-то вроде кружков по интересам и чем-то заниматься по мере своих сил и возможностей. А не хотите – можете просто смотреть телевизор. Телевизоров у вас хватает?
– Хватает…

– Значит, и с этим у Вас нет проблем. А Вы сейчас, наверное, в гости едете, да?
– В гости…
– Замечательно. Вы прекрасно выглядите, едете в гости, где Вам будут рады, едете одна и у Вас даже костылька в руках нет. А Вы говорите, что всё плохо. Нет, всё у Вас просто замечательно, Хана.

Хана молчала, но её недоброжелательный взгляд был очень красноречив.
– А давайте, Хана, с Вами поговорим о другом. Вот я Вам сказала, что матери моей подруги уже восемьдесят два года. И живёт она в деревне. Одна. Недавно похоронила мужа, который помогал ей вести хозяйство, и теперь ей приходится всё делать самой. А ведь в деревне жить одной в таком возрасте очень даже непросто. Вот Вы, Хана, проснулись утром, у Вас в комнате тепло, сухо. А она проснулась – дом за ночь промёрз, и ей надо выбраться из холодной постели, затопить печь, потом пойти в колонку, а она в конце улицы, где снега по колено, привезти на саночках воды, это в её-то годы, потом растопить печь, приготовить себе завтрак. У неё-то ведь нет рядом ни поваров, ни обслуги, как у Вас. Дети у неё есть, но они живут в городе. Они, конечно, зовут её к себе, но ей трудно уехать из родного дома, оторваться от земли. Так вот скажите, Хана, кому хуже живётся – Вам или ей?

Хана молчала, а Валентина Харитоновна вновь повторила вопрос:
– Так кому, Хана, хуже – Вам или ей?
Еще немного помолчав, Хана с трудом выдавила из себя:
– Ей…
– Вот видите, а Вы говорите, что всё плохо. Не гневите Бога, Хана. Вам-то грех обижаться. Вы находитесь просто в райских условиях по сравнению с той старушкой из деревни и еще многими стариками, живущими одиноко и без посторонней помощи. И уж поверьте мне, они были бы рады оказаться на Вашем месте в Вашей, как Вы говорите, «богадельне». Комфортабельной «богадельне», между прочим.
Хана помолчала, а потом, вздохнув, сказала со злостью:
– И всё равно всё плохо. Безработица, работать негде.

– А Вы что, работать собрались? И Вас не берут?
– Я не за себя. Я – за других…
– А за каких других, Хана? За кого конкретно? Вот Вы говорите, что безработица. А ведь сейчас, дорогая Хана, многие люди стали жить лучше, чем жили раньше. Если раньше они вынуждены были работать за маленькую зарплату, то теперь очень многие имеют собственное дело и чувствуют себя преуспевающими людьми. С этим сейчас проблем нет: открывай собственную фирму и трудись. И, поверьте, тот, кто хочет работать, он всегда найдёт себе дело.

– Образование не бесплатное, – опять пробурчала Хана.
– А что такое «бесплатное»? Говорят бесплатное – это когда бес платит. Да, я согласна, образование не бесплатное. Но если раньше молодежь шла учиться по принципу «где полегче и конкурс поменьше», то теперь в институты поступают, в основном, по призванию. И ежегодно по стране миллионы выпускников получают дипломы о высшем образовании, а институты не страдают от нехватки студентов. Согласны?
Хана молчала.
– И, самое главное, – продолжала Валентина Харитоновна, — что отношение к учёбе сейчас стало иным. Более серьёзным. Ведь студенты теперь за учение деньги платят, а, значит, и отдачи хотят лучшей, и знаний более качественных. А Вы говорите «плохо». Где плохо?

Валентине Харитоновне было интересно, на сколько же Ханы хватит. Сколько ещё её минусов придется превратить в плюсы. Хана молчала, а Валентина Харитоновна продолжила:
– Вот Вам, Хана, семьдесят три года. Вы живы и, как мне кажется, здоровы. А Вы знаете, сколько моих подруг и друзей уже нет со мной? Людей, которых я очень любила и которые ушли в возрасте 40-45 лет, а некоторые и еще раньше. Мне их сейчас так недостает. Вот это действительно плохо. И — непоправимо. Вы согласны со мной?
Хана, глядя в окно, еще долго молчала, а потом, видимо, согласившись, сказала:
– Да…

– Так вот, Хана, благодарите Бога за то, что он подарил Вам долгую жизнь. Благодарите его за всё, что Вы имеете. Благодарите, даже если чего-то у Вас и недостает. Благодарите за тёплую комнату, за вкусную еду, за солнышко за окошком, за доброту людей, которые окружают Вас. Благодарите просто за то, что Вы есть на Земле. Знаете, Хана, я за свои пятьдесят шесть лет, кроме друзей, похоронила уже очень много близких родственников, которых я очень любила. Недавно папа ушёл. Двадцать первым. А как бы мне хотелось, чтобы все они сейчас были живы. Но, увы…

Валентина Харитоновна вздохнула и, немного помолчав, продолжила:
– Вы, Хана, счастливая. Посмотрите в окно, какой замечательный день, какой ослепительно белый снег, какие хорошие, приветливые лица у людей. А ведь те, кого нет с нами, уже не увидят этого. Никогда не увидят. Хана, не предавайтесь унынию, радуйтесь, каждому новому дню радуйтесь, и, поверьте, всё у Вас будет замечательно. Жизнь – потрясающая штука, и она у Вас есть. А это – главное.
– Да, – произнёс вдруг кто-то за спиной Валентины Харитоновны, – Вы правы.
Оглянувшись, она увидела сидевшего сзади молодого мужчину в форме старшего лейтенанта милиции. Она поняла, что он слышал весь её разговор с Ханой.
Автобус подъезжал к очередной остановке, и Хана поднялась со своего места, готовясь выйти. Она подошла к двери автобуса, крепко вцепившись в поручень, и молча смотрела себе под ноги.

– Всего хорошего Вам, Хана, и доброго пути, – пожелала женщине Валентина Харитоновна.
Хана никак не прореагировала на слова Валентины Харитоновны. Автобус остановился и Хана, как-то отрешённо махнув рукой, стала спускаться по ступенькам вниз.
– И всё равно всё плохо, – донеслось с улицы, когда Хана уже стояла на тротуаре.

Валентина Харитоновна смотрела на неё из окна автобуса и думала: «Ну, почему, почему она видит жизнь только в чёрном цвете?» Потом она оглянулась на сидящего сзади мужчину. Он тоже смотрел на Хану, потом вздохнул и как-то обречённо произнес:
– Хана`, сделав ударение на втором слоге.
Автобус тронулся, все поехали дальше. Дальше в нашу непростую, но интересную жизнь.
А Хана, сгорбившись, шла по тротуару, сжимая в руках свою тощую котомку…