Выстрел

— Фаяз-абый, а как та звезда называется?
— Какая?
— Вот та.
— Белый орёл.
— А почему их днём не видно?
— Улым, все звёзды на небе зажигаются только ночью от минаретов.
— Абый, а ты мечеть когда достроишь?
— Эх, это только Аллах знает. Ну, если ты будешь помогать мне, думаю, что до Курбан-Байрама успеем пол залить.
— Абый, а почему у тебя нет жены и детей?
— Сынок, тебе уже пора спать. Беги домой, набирайся сил, а завтра к обеду приходи, будем на камне узоры резать.
Артём, так зовут нашего юного строителя, убежал в припрыжку домой, а Фаяз-абый ещё полночи носил песчаник с берега Камы и только под утро прилёг немного передохнуть, здесь же, у стен недостроенной мечети. Фаязу было, наверно, лет восемьдесят. Возможно, даже больше. Точного возраста его никто не знал. Семьи у него не было. Вёл он, прямо сказать, аскетический образ жизни: излишеств себе не позволял, почти всю свою пенсию пускал на строительство мечети. С соседями он был немногословен, но односельчане все его знали и уважали. Если нужно было Никах провести или усопшего проводить, обращались только к нему, хотя официально ни муллой, ни имамом он не был.
Этой ночью Фаяз-абый спал как убитый. Не мешал ему ни холодный ветер, задувавший с Камы, ни раскаты грома, доносившиеся со стороны Челнов. Что снилось Фаязу, пока он спал, мы не узнаем, но улыбка не сходила с его лица. С первыми лучами солнца Фаяз-абый был уже на ногах. Помолившись, он приступил к работе. Артём, наш юный помощник, тоже был тут как тут. Дело спорилось. Фаяз-абый выводил узор за узором. Гранит под его рукой таял словно масло. Казалось, что это не твёрдая порода, а пластилин, подтаявший на солнце. Тюльпаны на камне расцветали один за другим. Артём не сводил глаз с Фаяза, он старался всё подмечать и копировать, даже вздыхал точно так же, как его учитель. Время от времени Фаяз отдавал резак в руки юнца, и тот со всей серьёзностью пытался резать. Но камень не поддавался, отчего слёзы Артёмки лились рекой.
— Ничего, ничего! Скоро всё получится. Немного упорства, и ты его победишь! – успокаивал Фаяз своего помощника, похлопывая его по плечу.
К полудню одна из стен мечети была готова. Колонны, арка, витражи и особый рисунок на камне выделяли её среди других.
— Так, улым, мой руки и садись подкрепиться. А я пока плитку нарежу, – сказал Фаяз-абый. Он выложил на скатерть лепёшки и, налив катык в большую пиалу, вышел во двор. Артём уплетал угощения за обе щеки, и казалось, что ничего вкуснее на свете быть не может. С улицы под трель самодельной электропилы лились песни Фаяза. Артём знал их все почти наизусть и иногда, когда никого не было рядом, тоже напевал.
Вдруг, в одно мгновение, Фаяз-абый вскрикнул и наступила тишина.
— Абый? – встревоженно воскликнул Артём и, не дожидаясь ответа, выбежал во двор.
— Абый! Абый! Что случилось? Что случилось? – уже взахлёб кричал Артём, пытаясь понять, что же произошло.
— Улым, не смотри сюда. Не подходи. Беги за отцом. Скажи, в город нужно срочно ехать, – спокойно ответил Фаяз-абый, прикрывая окровавленную руку полотенцем.
Меньше чем через час Фаяза привезли в городскую больницу. Несмотря на значительную потерю крови, Фаяз-абый отказался от каталки и сам дошёл до процедурного кабинета. Медсестра быстро обработала рану и наложила повязку.
— До свадьбы заживёт, – пошутила она и посоветовала зайти ещё к врачу в соседний кабинет. Фаяз-абый поблагодарил медсестру и, попрощавшись, отправился в кабинет напротив. Ещё по табличке на двери Фаяз понял, что ему сильно повезло. Он даже на минуту забыл о боли в руке. Зайдя внутрь, он убедился в этом – это был он!
В кабинете за столом сидел тот самый человек-легенда, о котором говорила вся Республика. Николай Андреевич отдал медицине большую часть своей жизни и, будучи травматологом по специальности, поставил на ноги десятки тысяч обречённых людей. Раздробленные кости он собирал буквально с закрытыми глазами, а для постановки диагноза ему не нужен был даже рентген: чуткие пальцы с точностью определяли мельчайший изъян лучше любой техники. Говорят, что пациенты с приговором остаться прикованными пожизненно к постели вследствие тяжёлых травм, пройдя через руки Николая Андреевича, уже через полгода отплясывали чечётку. Столичные чиновники, прознав про чудо-врача, не раз пытались переманить его в кремлёвскую больницу, но Николай Андреевич на все уговоры отвечал отказом. Чиновники не сдавались и делали попытки заманить врача золотой монетой, но тот был равнодушен к деньгам. Даже своим студентам он всегда говорил: «Настоящему врачу неважно, сколько у него в кармане целковых. Врач – это не бизнес и даже не профессия. Врач – это образ жизни, можно сказать, своеобразное монашество. Человек отрекается от всех мирских благ во имя одного – здоровья людей!» Студенты обожали Николая Андреевича и бежали на его лекции как в булочную с голодухи. Сам врач не любил излишнего внимания к себе, но с удовольствием делился с учениками своими знаниями. С утра и до вечера он продолжал заниматься врачеванием, а в выходные дни, которые случались не так часто, старался посвящать своей семье. Вот и сейчас Николай Андреевич, задумавшись, сидел над очередной историей болезни и, кажется, даже не заметил Фаяза, который уже минут десять стоял посреди кабинета, держась за край кушетки.
— Кхм! Кхм! – попытался обозначить своё присутствие Фаяз. Но врач его не слышал. С минуту на минуту должна была состояться операция, а перед тем, как к ней приступить, Николай Андреевич всегда мысленно проходил весь путь от её начала до конца: вот сейсас он сделает скальпелем разрез, уверенно раздвинет мышцы и осторожно отодвинет надколенник…
— Вы что, не слышите и не видите меня?! – топнув ногой, спросил Фаяз-абый.
— А? Что? Что у Вас? – опешил Николай Андреевич.
— Вот, – выставил вперёд перебинтованную руку Фаяз.
— Понятно. Подождите за дверью. У меня сейчас нет времени, – тяжело вдохнул врач.
— Я им тоже не располагаю! Сегодня-завтра помру, а дело останется незавершённым. Или смотрите сейчас, или я пошёл! – Фаяз сделал шаг к двери.
— Ну хорошо, хорошо. Присядьте и снимите, пожалуйста, головной убор. Бактерий нам еще не хватало, – указав на тюбетейку, ответил Николай Андреевич.
— Что?! Тюбетейка – это не зараза! – сжав кулаки, вскрикнул Фаяз.
— Снимите. Это требует антисептика. Это санитарные нормы, – попытался объяснил врач.
— Я тюбетейку ни перед кем не сниму! – уже не сдерживаясь в эмоциях, кричал Фаяз. На крики, доносящиеся из кабинета врача, сбежалась охрана. Они не стали разбираться в происходящем и сразу же вынесли Фаяза в коридор прямо на табуретке. Николай Андреевич убежал в операционную. После операции он вернулся в кабинет, но своего пациента уже не застал. Рана у Фаяза затянулась довольно быстро – помогли местные травы. Но он по-прежнему почти не показывался на людях. Целыми днями Фаяз возился у себя в столярке или бродил по лесу. Строительство мечети он забросил, а проводить обряды отказывался, ссылаясь на плохое здоровье.
Прошло больше шести лет. В то зимнее утро в сторонке, недалеко от входа в больницу, сгорбившись, стоял старик. Он опирался на палку и что-то бурчал себе под нос. Это был Фаяз-абый. Он ждал. Уже издалека он узнал Николая Андреевича, который, как всегда, одним из первых спешил на работу. Когда Николай Андреевич уже был на крыльце больницы, раздался выстрел. Фаяз увидел, как упал Николай Андреевич, увидел, как первый, никем не тронутый снег окрасился в розовый цвет, увидел, как испуганная вахтёрша бегает вокруг врача и зовёт на помощь, как огни полицейских и реанимационных машин слились в единое сияние, ослепив всё вокруг… А на небе зажглись звёзды.
На второй день после смерти врача Фаяз сам пришёл в полицейский участок и признался в убийстве. Поначалу следователи не поверили старику и выпроводили его на улице. Но потом Фаяз принёс доказательства. Как выяснилось, он переделал трость в огнестрельное оружие и именно из него стрелял в то утро. Мотивы и всю хронологию преступлению выяснить следователям так и не удалось. В деле было много пробелов, например, молодой сержант утверждал, что видел в записях видеокамеры автомобиль с правительственными номерами, который умчался сразу же после выстрела. Но во внимание это брать никто не стал, а докучавшего сотрудника уволили.
На суде Фаяз-абый никому не смотрел в глаза. Последняя речь его было короткой: «Я убил человека. Я предал свой народ. Я предал Аллаха». После этого он снял свою тюбетейку, медленно опустился на колени и зарыдал. После приговора никто больше не видел Фаяза. Умер он в тюремных стенах или, отсидев положенный срок, вышел на свободу, никто не знает. Но в своё село он больше не возвращался. А вот мечеть, которая так долго стояла одинокой, в этом году начали строить. Говорят, восстанавливает её молодой инженер из Казани. Он так лихо режет узоры на камне, что кажется, это не гранит под его рукой, а пластилин, подтаявший на солнце.