Поэт (1 часть) (Глава 1)

Этот вечер у Яна складывался как нельзя лучше. В сигаретном дыму и тусклом свете одного из богемных клубов Петрополиса, под неприкрытые разговоры и возгласы явно скучающей и подвыпившей публики, с балкона второго этажа ему открывалась довольно любопытная картина.

На небольшой сцене клуба, который спрятался в складской зоне старого города, стояла девушка, определённо выбивающаяся из весьма мрачного тона картины. Её голубое атласное платьице с широкой юбкой чуть ниже колен вместе с растерянным выражением простенького лица создавало вполне миленький образ. Похожая на принцессу, которая потерялась в тёмном жутком лесу, зажатая и слегка дрожащая, она тонким голоском начала читать своё стихотворение. Публика тут же поутихла и затаила дыхание.

Первые строки вылетели из неё с напускной уверенностью, быстро и громко, будто она стояла у школьной доски и впервые что-то читала наизусть. От реакции толпы, которая не заставила себя ждать, напускная уверенность юной леди начала чередоваться с то и дело затухающим голосом. Тем не менее, утопающая в скованности, она с достоинством дочитала стихотворение, после чего выдохнула и радостно улыбнулась. В своих строчках она поведала всем про свою безответную любовь и ужасную душевную боль, про волевое решение никогда не влюбляться, так как быть одной лучше, чем мучиться от потерь. Всё это было подано пятистопным ямбом и приправлено архаичными словами на манер старой Империи.

Когда девушка закончила, весь клуб продолжал гудеть так, как и гудел во время её выступления, то ли забыв, что кто-то вообще стоит на сцене, то ли не заметив, что выступление закончено. Немного поутих он лишь тогда, когда один из трёх судей, сидевших за столом по правую руку от чтеца, взял микрофон и попытался развеять эту неловкую паузу на сцене.

— Ну… что ж… аплодисменты! — сказал он и повернулся к принцессе. — Не буду лукавить и ходить вокруг да около. Ужасно всё, кроме ритма, который, благо, выдержан, и рифм, но и к ним есть вопросы. А на счёт содержания твоего стихотворения я скажу так. Н-да… В этом мире что, больше не о чём писать, как о том, как тебе плохо?! Да ещё и из-за того, что тебя, девочка, бросили! Да ещё и как это написано! Скорее Империя станет свободной, чем я скажу, что это стихотворение прилично выносить на публику. Ах, да, ведь ещё есть и подражание пыльной старине. Если ты вдруг соизволила путешествовать во времени и прибыла к нам из восемнадцатого-девятнадцатого веков, то это даже для того времени плохо, поверь мне! А если всё же ты — обычная обиженная девочка, которая решила придать себе флёра, то могла бы хорошенько изучить поэзию тех веков и сделать что-то приемлемое, отдав заслуженную дань языку того времени. Я пишу уже пятнадцать лет и…

И в таком ключе ещё несколько минут, словно в назидание всем остальным, худощавый брюнет и поэт со стажем отчитывал особу, которая лишь на секунду после жидких аплодисментов из какого-то тёмного угла бара с улыбкой взглянула на судей, а потом, чуть ли не плача, стояла и смотрела в пол.

Второй член жюри, неспеша куривший в потолок, с взъерошенными светлыми волосами и в джинсовой с потёртостями куртке, был менее многословен и старался быть мягче. Он тоже посоветовал девушке больше изучать поэзию, при этом сделав акцент на современную. Третий же, бородатый мужчина с серьёзным видом, представившийся писателем и сидевший дальше всех от юной поэтессы, от комментариев вовсе отказался, дав ей лишь один бал из десяти.

— Кто вообще посадил их в жюри и дал право так унижать людей? — с возмущением и явным отвращением ко всему происходящему резко бросила Алла.

Ян, загнув под себя правую ногу, облокотившись на спинку диванчика и с упоением наблюдая за происходящим на сцене, лишь на миг глянул свою девушку, вздохнул и продолжил смотреть на сцену.

— Алла, солнышко ты моё ненаглядное, расслабься и получай удовольствие, — улыбнулся после нескольких секунд молчания Ян, не переставая наблюдать за жюри, у которых начался легкий спор из-за разных взглядов на рифмы. – Пожалуйста, не воспринимай всё так всерьёз, ведь все же понимают, что поэзия — это не то, чему нужно жюри. Но раз уж это публичный баттл и раз уж эта девочка пришла в нём участвовать, а на кону целых две тысячи рублей, то нужно быть готовым к тому, что тебя смешают с грязью! Тем более тут двадцать участников, один из которых в итоге получит заветные деньги и, скорее всего, тут же их пропьёт. Вот эти ребята в жюри и решают, кому отдать награду, кто больше достоин, исходя всего лишь из личного мнения. А ведь с каждым ещё нужно пообщаться и каждого выслушать. Алла, хватит всё воспринимать в штыки.

— Мне тут не нравится! Ладно жюри, но тут публика пьяных малолеток, которые мешают выступать людям…

— А ты сейчас чем занимаешься? — со смешком спросил Ян и краем глаза на мгновение глянул на Аллу. Она ничего не ответила, лишь побегала глазами, а потом быстро взяла телефон и начала с пустым взглядом листать ленту какой-то соцсети. Парень почувствовал неприятное напряжение, исходящее от его второй половинки, которое тут же вызвало у него беспокойство.

В это время на сцену быстро запрыгнул, решив не проходить за кулисами, полненький, немного дёрганный парень, который настолько хотел казаться уверенным, что был похож на переигрывающего актёра студенческого театрального кружка. Он сразу же начал очень экспрессивно читать философское стихотворение о восприятии искусства, как нелепую пародию на жизнь, используя библейские образы и вполне неординарные метафоры. Над подачей судьи посмеялись, но вполне высоко оценили текст, хотя у него и были некоторые проблемы в техническом плане.

Наблюдая за сценой, на которую выходили очень разные поэты и поэтессы, Ян невольно сравнивал их выступления со своим. Ему это доставляло огромное удовольствие, так как анализируя промахи и удачные моменты своего выступления и выступления других, чувствовал, как набирается опыта. Каждый из членов жюри довольно высоко оценил выступление Яна с политически-саркастическим и протестным стихотворением, с которым парень вошёл в пятёрку лучших первого этапа поэтического баттла.

Первый член жюри сказал молодому поэту, что ему нужно было дать людям подумать над смыслом стихотворения самим, оставив его без финала, бьющего прямо в лоб. Второй согласился с первым, добавив, что тема, которую взял Ян, очень актуальна, что она сейчас фонит отовсюду, и что в ней нужно разбираться, так как она многогранна, а стихотворение Яна слишком нравоучительно. Писатель же особо оценил молодого поэта, выразив ему свою признательность и благодарность, так как сам писатель пишет обо всём этом уже почти десять лет, пытаясь разбить в людях равнодушие к происходящему в Империи.

Поэзия до определённого времени была для Яна за гранью понимания, а творцы — чуть ли не небожителями. Потом случилось так, что парню удалось познакомиться с шестнадцатилетней поэтессой, которая писала такие стихи, которые он никогда бы не отличил от тех, какие преподавали ему в школе или колледже. В тот момент было принято решение попробовать что-то написать. Получилось коряво, банально, но получилось! Шли годы, а новоиспечённый поэт всё больше убеждался, что на языке поэзии говорят людские души. Правда, как и другие языки, язык поэзии для начала нужно выучить, тогда душа любого человека сможет заговорить. Если человек не знает этого языка, он будет выглядеть, как ребёнок, изображающий разговор иностранца, или пытающийся писать прописью, повторяя за взрослыми, при этом зная лишь полторы буквы. Умилительно, а порой, даже уморительно, но не более того. И совсем другой разговор, кому чьи души нравятся, кто чьи души хочет слушать — дело вкуса.

Молодой поэт писал не больше пяти лет, с самого начала зарёкшись, что будет всеми силами обходить стороной любовные стихи, понимая, что вряд ли даст миру что-то новое по этой теме. Только лишь спустя сотни строк и смыслов он осознал, что любовные стихи пишутся не для мира, а для того, кого любишь.

Теперь же в описании банально-любовных переживаний Ян не видел ничего дурного, но постоянство прибегания к такому ему казалось вульгарным и безвкусным, тем более, если это делается грубо и неотёсанно, как в большинстве попсовых композиций. Его всегда огорчало, если душа человека не видит ничего дальше собственного носа, вводила в уныние зацикленность многих душ на самих себе, их замкнутость и ограниченность. Поэзия, как и любое искусство, всеобъемлюща и является лишь одной из призм, сквозь которую показывается, отпечатывается мир и высказываются мнения о нём в контексте времени и событий. Было бы кощунством не использовать стихи для того, чтобы делать этот мир лучше, обращаясь прямиком к людским душам.

— Так, попрошу внимания, — начал худощавый брюнет. – Наконец-то первый этап баттла кончился. Перейдём ко второму.

На сцену вызвали пятерых полуфиналистов, каждому из них дали по листочку, где едва понятным почерком было написано: «Никто не знает, как достойно жить». Заданием было сочинить стихотворение за десять минут, отталкиваясь от этих слов.

У Яна сразу же появились мысли, складывающиеся в строки, которыми он с радостью готов был поделиться. Парень всегда и на всё имел какое-то мнение, а зачастую — даже несколько, периодически в них путаясь и не всегда понимая, какое ему ближе, так как всегда пытался понять всё и вся, стараясь смотреть на всё с разных сторон.

После того, как задание на второй этап баттла было получено, молодой поэт быстро поднялся на широкий балкон — второй этаж — с видом на сцену и бар, где собирался закончить стихотворную мысль, но перед своим столиком вдруг остановился и замер. Там он заметил, что Алла даже не сменила позу, в которой с обиженным лицом всё ещё продолжала залипать в телефон. Поэт глубоко вдохнул, медленно выдохнул и сел на своё место.

Клуб гудел в ожидании второго этапа, жюри перешёптывались между собой, а участники усердно пытались что-то сочинить. В это время к сцене со стороны бара подбежала пьяная девушка с очень короткими растрёпанными тёмными волосами и громко закричала:

— О, пока тут никого, дайте я вам кое-что своё расскажу!

На сцене тут же появилась высокая девушка с синим каре, в берцах, широких светлых штанах и чёрном коротком топике, сквозь который просвечивались соски её небольшой груди. Она, немного ссутулившишь над планшетом и пытаясь правильно прочитать фамилии и псевдонимы, с самого начала баттла то и дело выбегала из-за кулис и объявляла участников.

Ссутулившаяся на пару секунд задержала свой взгляд на растрёпанной и кричащей, пытаясь понять, участница это или нет, а потом вопросительно глянула на жюри. Те ответили, что им нужно передохнуть, поэтому никто сейчас выступать не будет. На всё это растрёпанная девушка начала кричать ещё громче, заявляя, что просто обязана рассказать свой стих, а если ей не дадут этого сделать, она никогда больше не появится в этом сраном клубе.

Замолчавший на короткое мгновений клуб вдруг наперебой заорал разными голосами. Загремела ругань, кто-то просил дать из ниоткуда взявшей поэтессе слово, кто-то просил закрыть, наконец, ей рот. Жюри остались при своём мнении и попросили вывести девушку из клуба, тем более большинство их поддержало.

Откуда-то из темноты медленно вышел, видимо, работник бара, схватил девушку за плечи и повёл её, выкрикивающую всевозможные проклятия, на выход. Та, осознав, что на сцену её всё-таки не пустят, решила, что в любом случае она просто обязана рассказать своё стихотворение и начала его декламировать. Из тех слов, которые можно было разобрать, понятно было только то, что все вокруг мерзкие мудаки.

В это время со стороны бара появилась ещё одна пьяная особа, которая, скача вокруг уводимой девушки, начала кричать, чтобы её подругу отпустили и что клуб не имеет права так с ней поступать. Но увидев, что всё бесполезно, неожиданно стала вторым голосом в декламации стихотворения подруги. Теперь слов было вовсе не разобрать. Обеих вывели на улицу.

Начался второй этап поэтического баттла, где каждый из пяти полуфиналистов прочёл то, что успел написать.

Изначально, как только раздали листы, твёрдо уверенный в своих мыслях Ян ожидал от себя, что с ходу напишет, если не целую поэму, то довольно большое стихотворение, которое дастся ему легко. Оказавшись же за своим столиком, он осознал, что ничего дельного написать не сможет, так как не верит самому себе, не верит тем словам, которые должны были стать достойным стихотворением. При этом голова неожиданно забилась чем-то отвлечённым и ненужным, а каждый шорох перетягивал на себя всё внимание. Все строки были невпопад, мысли не хотели складываться в установленный ритм, а время за стихотворением, не понаслышке знал Ян, совсем не ощущалось, из-за чего очень торопился и волновался.

Когда девушка в берцах позвала полуфиналистов на сцену, молодой поэт быстро дописал последнюю строчку, пробежался по листку глазами и ему стало противно от самого себя.

В следующий этап баттла Ян не попал, что посчитал справедливым. Так или иначе молодой поэт был искренне рад, что в первом этапе получил от всех трёх членов жюри положительные отзывы, а от писателя – даже явную похвалу. Единственное же, что его расстроило – это то, что один смуглый поэт, с которым они сидели за одним столиком, стихотворение и подача которого Яну безусловно понравились больше всех, не прошёл даже во второй этап. Зато его друг, сидящий с ним на одном диване, прошёл в тройку финалистов.

Всё это время Алла сидела с недовольным видом, нисколько не отреагировав ни на выход Яна во второй этап, ни на то, что в третий пройти ему не удалось. Молодой поэт тяжело вздохнул и несколько минут просто смотрел на свою девушку, решая, как ему поступить. Он знал, что, если начнёт её успокаивать, совсем не понимая причины её недовольства, просто лишь гадая по лицу, то будет только хуже. Она же всё продолжала молчать. Тогда парень спросил, всё ли в порядке, получив в ответ такое красноречивое: «Всё в порядке», что начал чувствовать себя виновным во всех бедах на земле. Безумно уставший от постоянства таких ссор, в этот момент он решил, что дожидаться конца баттла не стоит.

— Пойдём домой, — сухо сказал Ян, вставая с диванчика и надевая свою куртку.

Он ещё несколько секунд тупо стоял и смотрел на неспешно, но уверено одевающуюся и вылезающую из-за стола Аллу, лицо которой всё ещё выражало недовольство.

Быстро попрощавшись со смуглым поэтом и не дождавшись его друга-финалиста, который был на сцене, Ян пошёл к выходу, а Алла не спеша поплелась за ним. Выйдя на улицу, он ощутил приятный ветерок и мысленно умчался за ним по зоне складских помещений, которые теперь стали офисами, маленькими магазинчиками и различными питейными заведениями.

Петрополис — древняя северная столица когда-то огромной Империи — этой весной был на удивление тёплым и доброжелательным. Этот город был воздвигнут на болотах первым императором государства специально рядом с границами западных стран, так как запад считался им правильным вектором для развития Империи. Но спустя многие годы выяснилось, что город так и не смог осуществить мечту её создателя, потому что Империя начала рушиться под тяжестью ошибок своих правителей, войн и огромностью самой себя.

Со временем столица переехала вглубь страны, а Петрополис так и остался зажатым между западным и восточным мирами. Довольно молодой и вольный, этот город притягивал к себе романтиков со всей империи, давая им творческие возможности и свободу самореализации, втягивая всех в свою неповторимую атмосферу, особо преобладающую в старых районах города.

Майские вечера в старом городе, где располагалась немалая центральная часть вольной экс-столицы, были пронизаны чем-то таинственным, волшебным и сказочным. Чувствовалось, что за любым поворотом не утихали страсти, приключения и авантюры вечно пьяной богемы.

Ян с Аллой были вместе около полугода, а в Петрополис приехали чуть больше месяца назад, решив умчаться в новую жизнь от проблем из прошлой, но проблем только прибавлялось. Постоянные ссоры, которые начались как раз перед переездом, не давали покоя молодому поэту, не понимающему, что вдруг случилось с его возлюбленной.

По дороге к метро Ян то и дело посматривал на Аллу, пытаясь её понять, и периодически спрашивал, что же всё-таки случилось. Она долго молчала, словно не обращала на парня внимания, а потом неожиданно нежным успокаивающим голосом сказала:

— Ты очень хорошо выступил! И я совсем не согласна с судьями. Ян, они, мало того, что несли какой-то бред, так ещё и вели себя так высокомерно, так мерзко и так гадко…

— Алла, милая, не беспокойся, — воскликнул Ян, обрадовавшись, что его возлюбленная заговорила, потом резко схватил её за руку и подтянул к себе. — Всё хорошо! Я понимаю твои чувства, но ничего дурного ведь не произошло.

— Просто я не думала, что будет так: почти все пьяные, кто-то постоянно выкрикивал из зала. Эти противные судьи! Мне так хотелось, чтобы ты победил.

В голосе Аллы слышались нотки разочарования, злобы, обиды и ещё чего-то такого, что было жутко неприятно и противно молодому поэту, но он решил, что это только его проблемы и не стоит их перекладывать на других.

— Я понимаю тебя, понимаю. Ты никогда не была в подобных заведениях и компаниях, поэтому люди в них тебе кажутся враждебными, — тут Ян ринулся вперёд, вскинув одну руку, другой потянув за собой Аллу и воскликнул, — но ведь ничего не случилось! Осмотрись вокруг и кайфуй, милая!

Теперь же Ян активно размахивал руками и без умолку говорил о высоком, радуясь, что его возлюбленная пришла в относительную норму, и что вечер был не совсем испорчен. Отходчивый молодой поэт уже и забыл обо всём негативном и просто радовался моменту, периодически перебирая в голове стихотворение, которое ему не далось на втором этапе.

Спустя некоторое время на перекрёстке показалась станция метро. Ян взял свою возлюбленную за руку, они перешли дорогу. И в этот момент парень вдруг услышал какие-то крики позади себя, сбавил шаг и оглянулся.

На другой стороне улицы, с испуганным и заплаканным лицом, тяжело шла девушка. За ней, дёргая её то за руки, то за волосы, шёл явно озверевший парень, который выкрикивал оскорбления и угрозы в её адрес. И парень, и девушка, похоже, были из Азии, но большая часть оскорблений и угроз от парня звучала на русском. В Яне заиграло беспокойство, начала закипать злость.

— Пойдём! — с явным волнением сказала Алла. — Мне страшно.

— Подожди! — грубо бросил поэт и указал в сторону метро. — Иди позови полицию. На станции она должна быть.

— Нет, пожалуйста, — повисла девушка на его руке и потянула за собой. — Пойдём!

На другой стороне улицы всё продолжалось и набирало обороты. Азиат схватил девушку за плечи и толкнул её в стену, та ударилась головой. Затем он что-то заорал, с размаху нанёс ей ещё несколько ударов по лицу и, словно низвергая в адское пекло, швырнул её на дорогу. Там только-только загорелся красный свет, машины начали тормозить. Девушка, чуть было не попавшая под колёса, налетела на горящий глаз автомобиля. Едва не упав на колени, она оттолкнулась от капота, быстро вскочила и побежала через дорогу, в сторону метро.

Ни одна машина, даже та, на которую налетела девушка, даже не посигналила, ни говоря уже о том, чтобы кто-то вышел. Редкие пешеходы проходили мимо, словно ничего не происходило, а некоторые ускоряли шаг, должно быть, боясь, что они могут быть втянуты в неприятности. Ян мог понять этих людей, но в то же время совсем их не понимал, начиная злиться всё больше и больше.

Девушка пробежала мимо Яна и Аллы, хоть и на каблуках, но довольно быстро, а следом за ней, после короткой заминки понёсся разъярённый азиат. Когда он добежал до Яна, тот одной рукой отвёл Аллу немного в сторону, а другой схватил пробегавшего мимо за руку.

Ошеломлённый азиат, по инерции продолжавший двигаться, вырвался из руки Яна, потерял равновесие и одним движением развернулся. Увидев того, кто посмел вмешаться, он поднял локти, отвёл руки назад и с явным акцентом и звериным оскалом провопил:

— Ты чё?!

Ян посмотрел в сторону метро. Девушка на каблуках, осматриваясь, уже подбегала ко входу на станцую. Люди, ходившие вокруг, лишь косо посматривали на потасовку.

Азиат быстрыми движениями головы пару раз посмотрел через плечо на вход в метро, потом медленно пошёл на поэта, вытянув левую руку вперёд, а правую держа за спиной.

— У него нож! — со стороны крикнула Алла.

«Вижу,» — подумал Ян, медленно отступая назад, готовый к любой выходке азиата. Той девушки, за которой он гнался, уже не было видно, значит, часть проблемы решена. Тут поэт почувствовал, что сперва одной, а потом и второй пяткой ударяется обо что-то — поребрик, — а следом из-под его ног начинает уходить земля. Он упал на проезжую часть, сделал кувырок назад, быстро вскочил, осмотрелся и понял, что азиат побежал в сторону метро.

— Стой! — крикнул Ян.

— Нет, хватит! — кинулась ему на шею Алла.

Поэт обнял её, сразу же пытаясь отвести назад, но та словно прилипла к нему. Она тяжело дышала, заливалась слезами и что-то без умолку бормотала.

Парень посмотрел азиату вслед. На встречу ему откуда-то подбежали двое парней. Они, то ли тоже с акцентом, то ли на другом языке, что-то кричали и размахивали руками. Азиат остановился и возбуждённо пытался что-то объяснить подбежавшим к нему людям. В это время, быстро перебежав дорогу, метров за тридцать от пешеходного перехода, к стычке присоединился ещё один прохожий, выкрикивавший отборный русский мат без какого-либо акцента. Возможно, эти прохожие всё видели и решили, наконец, вмешаться. Азиат оказался в окружении трёх людей. Все четверо наперебой кричали. Тут один из вмешавшихся начал обходить азиата, а когда зашёл ему за спину, ударил его, потом — ещё. Азиат жалобно, словно оправдываясь, что-то ещё громче и быстрее заговорил, почти начал кричать.

— Пойдём быстрее, пойдём! Они разберутся, — почти умоляла Алла, потянув поэта, который думал, стоит ли и ему вмешаться, проконтролировать всё, в сторону.

— Ладно, не беспокойся. Идём. Думаю, они разберутся, и всё будет хорошо. Те парни похоже на адекватных. А я сделал своё, — словно попытался уговорить себя Ян, увидев искажённое ужасом лицо Аллы, которая, чуть ли не моля, тянула его ко входу в метро.

Они молча вошли на станцию. Поэт, беспокоившийся обо всех участниках уличной потасовки, тут же подошёл к толстощёкому полицейскому, который стоял у эскалатора и сказал ему, что происходит у входа, попросил разобраться или вызвать наряд. Толстощёкий ответил, что ничего предпринимать не будет, потому что не он несёт за это ответственность. Ян упомянул про нож, но полицейский лишь бросил в ответ что-то невнятное и продолжил, как ни в чём не бывало, разговаривать с рядом с ним стоящим работником метро.

— Трусливые цепные псы! — резко бросил ему поэт и встал на эскалатор, чувствуя взгляд ничего не ответившего полицейского на своей спине, пока окончательно не утонул в подземке.

Возможно, на улице все уже помирились и разошлись, и при этом никто не пострадал. Тем не менее Ян всё равно чувствовал, что в его груди всё больше и больше закипает странное чувство.

— Ты хотя бы сейчас можешь не геройствовать?! — чуть ли не крикнула Алла, быстро повернувшись на поэта. — Ты хочешь, чтобы тебя забрали в полицию?

— За что?! — очнулся Ян и со смешком спросил. — За то, что я сказал ему о том, что у его под носом происходят беспорядки, где участвует, как минимум, нож? Не говори чепухи!

— Ты оскорбил его! Он мог легко тебя забрать!

— Забиралка у него не выросла, — едва слышно сказал парень, заметив, что протёр об асфальт, когда кувыркнулся, рукав куртки. — Смотри, рукав порвал. Жалко, ведь куртка хорошая…

-Ты издеваешься, Ян! — всё повышала и повышала голос девушка. — Думаешь только о себе! А если бы он тебя ударил ножом, что тогда? Ты подумал о своих близких, о маме, обо мне? Нет!

— А ты подумала о том, что эта мразь могла сделать с той девушкой, если он спокойно бьёт её головой об стену и швыряет под машину? — вдруг завёлся Ян. — Знаешь, Алла, это ты думаешь только о себе…

— Я о тебе думаю! Что бы я делала, если бы он ударил тебя ножом?

— Ты что, не слышишь противоречий в своих словах?

— Нет!

— Очень жаль, милая! — с явным разочарованием громко протянул Ян. — Если ты можешь бросить человека в явной беде, то я тебя искренне поздравляю! Мне бы тоже хотелось быть таким, но я не могу, понимаешь? Для меня это самоубийство! То же самое, что убить в себе душу, а потом попытаться жить с этой мёртвой душой, разлагающейся и смердящей!

— Тебе больше всех нужно?

— Да! — крикнул, словно ставя точку в этом споре, Ян и стиснул зубы, не понимая своей вины и стараясь не обращать внимание на то, как заплакала Алла.

Спуск на эскалаторе закончился в полном молчании. Перроны были почти безлюдны, лишь двое молодых парней над чем-то громко смеялись, а на скамейке дремал косматый седой старик. Но молчание между Аллой и Яном звенело в воздухе громче шума приближающегося поезда. Весь путь под городом, водными каналами, рекой они проделали в оглушающей тишине.

Только когда пара поднялась на поверхность и пошла в сторону дома, девушка тихо прошипела:

— Героем себя считаешь?! Да всем плевать на твой героизм…

— Я считаю себя человеком и поступать стараюсь по-человечески, — так же тихо ответил поэт. — И мне не плевать на это, понимаешь? Не плевать на это и тому, кто нуждается в помощи.

Вновь наступило молчание, которое прерывалось Яном лишь короткими высказываниями, которые вырывались из него, о том, что он не может поступать иначе, что он должен был остаться тогда в той стычке у метро и проследить, чтобы всё закончилось благополучно.

— Ну как можно бросить человека в беде? — вдруг остановившись спросил он и крикнул продолжавшей идти вперёд Алле. — Ответь же мне!

— Правильно! Теперь ещё я и плохая! — резко остановилась, развернулась и громко заплакала Алла, сев на корточки. — Ты-то у нас такой правильный, а я плохая! Ты эгоист, Ян! Вот что я давно поняла! Эгоист!

Поэт стоял над Аллой, вспоминая, сколько уже похожих слов она говорила ему за последнее время, сколько раз она плакала так, словно жизни дальше не будет, что он рушит её жизнь, и размышлял о том, что же он делает не так, копаясь в своих поступках и словах.

— Тише-тише, — приподнял он её за подмышки и прижал к себе. — Успокаивайся, и пойдём домой. Всё хорошо.

Несколько минут поэт обнимал свою возлюбленную, успокаивая её нежными словами и пытаясь неумело рассмешить, соглашался в том, что люди в клубе вели себя грубовато, а жюри довольно хамоватые. Про стычку у метро сказано не было, потому что настаивать на своём — значило усугубить ситуацию, а согласиться с Аллой значило быть нечестным к ней, чего допустить со своей стороны он не мог.

Спустя какое-то время объятий в бледно-апельсиновом свете фонарей где-то между средним и малым проспектами Острова, пара медленно двинулась домой. Лицо девушки было заплаканным и полным недовольства, так как она одержала не полную победу над упрямым гуманистом поэтом.

Малый проспект, Четырнадцатая улица, арка, двор — разрушенный колодец, так как дома, который должен был быть четвёртой стороной этого колодца, не было, затем парадная, быстрый подъём на третий этаж и квартира.

Было уже довольно поздно, когда пара добралась до комнаты, которую они снимали в небольшой квартире. Свет в коридоре не горел, но было слышно, как в соседней комнате, зашуршав, навострила уши восьмидесятитрёхлетняя старушка.

Когда Алла вошла в квартиру и начала разуваться, Ян осознал, что не хочет оставаться наедине с ней. Чувствовать на себе её осуждающий взгляд, слушать это давящее молчание и не получать ответов на свои вопросы сейчас было для него слишком тяжело. Тогда он сказал, что они забыли зайти в магазин и купить продуктов, так как ужин готовить было поздно, а есть парню хотелось. Алла, возможно, понимая истинные мотивы Яна, ещё более осуждающе и с вызовом посмотрела него, а он быстро развернулся и ушёл, почти хлопнув за собой дверью.

Во дворе стоял густой и очень тёплый воздух, в который поэт, выбежав из парадной, нырнул и увяз, остановившись в центре двора. Он был словно под водой или в какой-то другой вязкой субстанции, которая с каждым вздохом наполняла его. И вдруг поэт почувствовал на себе взгляд Аллы из окна комнаты, нависающего прямо над дверью в парадную. Дышать сладким густым воздухом становилось тяжело, а ещё тяжелее казался взгляд из окна, от чего Ян стремительно рванулся под арку, в соседний двор, а потом на улицу.

На улице было прохладно, на небе было тучно, как бывает перед дождём. Свежесть, в которой оказался парень после густого смрада двора, в первую минуту казалась спасительной, а потом вдруг стала такой же давящей. Ржавчина фонарей покрывала всё, до чего могла дотянуться. Она растекалась по земле, по машинам и деревьям, расползалась по фасадам домов, заглядывала во все окна. Даже небо не могло спастись от этой ржавчины и, тяжелое, оно кое-как висело над городом.

Ян почувствовал, как эта ржавчина фонарей накинулась на него и полезла ему в уши, нос, рот… Он быстро брезгливо несколько раз сплюнул, начал обеими руками панически вытирать глаза, а потом застыл с ладонями на лице, шатаясь, будто готов был упасть. Сквозь пальцы широко раскрытыми глазами поэт разглядел Малый проспект, промчавшуюся по нему белую машину и человека, повернувшего с проспекта на Четырнадцатую улицу. В этот момент парень попытался взглянуть на себя со стороны, хотя бы глазами этого прохожего, и успокоиться. Он всегда так делал, когда на него набрасывались какие-нибудь сильные чувства, неприятные эмоции, которые он считал нездоровыми, чтобы размышлять здраво и рационально.

Между Четырнадцатой и Пятнадцатой улицами была лишь уставленная скамейками тропа шириной в пару метров, а по сторонам этой тропы — газон. Ян решил присесть на ближайшую скамейку и окончательно успокоиться, вспомнив недавнюю ссору с Аллой, предшествующие этой ссоре события и разобрать всё по полочкам. Поэт не понимал ни причин постоянных ссор со своей возлюбленной, ни того, как можно не помочь человеку, которому явно нужна помощь. При этом он был полностью уверен в своих суждениях, что всё делал правильно, искренне и всем желая только добра.

Просидев на скамейке несколько минут, придя к относительному спокойствию и решив быть более внимательным и нежным к Алле, Ян подумал, что было бы неплохо прогуляться и ещё раз обо всём хорошенько поразмыслить.

Ржавчина на всём стала мягким тёплым светом, небо словно отдалилось от земли. Парень почувствовал, что ему стало гораздо легче, а от беспокойства почти не осталось и следа. Вдруг вспомнился поэтический баттл и неудавшееся стихотворение, которое Яну вдруг захотелось переработать и закончить. Не заметив, как он полностью ушёл в себя, как плавал в океане захлестнувших его мыслей, сочиняя за строчкой строчку, поэт потерял счёт времени. И если бы он не вспомнил, что ему надо забежать в магазин и идти домой, чтобы не заставлять возлюбленную волноваться, то пропал бы на улицах до самого утра, погружённый в себя и сочиняющий.

По пути Ян зашёл в круглосуточный продуктовый магазин, постоянно бормоча придуманные строки зарождающегося стихотворения, прикупил фруктов и отправился домой. Как вдруг, уже возвращаясь на Четырнадцатую улицу, он услышал чей-то крик и сразу же за поворотом увидел перед собой высокого полного мужчину, который кричал на стоящую перед ним миниатюрную девушку, робко смотрящую в землю.

— Всё в порядке? — громко и с вызовом спросил поэт, готовый тут же ворваться в бой.

Мужчина быстро повернул голову и посмотрел на парня яростным взглядом.

— Пошёл отсюда! — сквозь зубы процедил он.

— Если девушке нужна помощь, то я…

— Пошёл отсюда нахер! — вдруг завопила девушка. — Или ты тупой?!

— Слышал, что девушка сказала? — спокойно заговорил мужчина. — Никто тебя о помощи не просит. Без тебя разберёмся. Иди-иди.

Несколько секунд Ян стоял столбом на месте, смотря поочерёдно то на девушку, то на мужчину, а потом, ошеломлённый, быстро пошёл в сторону дома. Лишь под аркой он остановился и там засмеялся над собой, ощущая нелепость своего героизма и крушение своих принципов.

Домой поэт зашёл весёлый, всё ещё смеющийся над собой, сразу же обнял Аллу и сказал, что она была, в какой-то степени, по-своему, права. У неё на лице постепенно появилось сдержанное, на сколько это было возможно, и при этом радостное выражение. Засыпая, поэт продолжил сочинять.