Доченька

Рукопись-черновик девятого, кажется, рассказа в книгу «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки скрупулезных лингвистов (за что автор приносит заранее свои извинения) в тексте приветствуются, которые предлагается направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.

Девятый, кажется, рассказ-повесть, в книгу «Антилопа»

…Конец восьмидесятых.
Балтика. Минная гавань.
Ноябрь. Полночь. Ветер. Снег с дождём.
Четыре часа назад вся Бригада поднята по сигналу «Большой сбор».
Штаб дивизиона рейдовых тральщиков и шнуроукладчиков в полном составе привычно расположился в ходовой рубке самого быстроходного корабля дивизиона, прозванным за то моряками «Антилопой».
Командир корабля старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его называют с момента появления в имени легендарного отчества, чтобы не мешать напряжённой работе коллег по подготовке штабной документации к возможному оперативному выдвижению в назначенную точку, стоит на ходовом мостике.
– О чем задумался, командир? – неожиданно сзади хлопает его по плечу начальник штаба.
– Никак нет, товарищ капитан третьего ранга, – браво выдыхает «старлей», отводя глаза в сторону, – ни о чём!
– Ну, а всё же, – буравит глазами «кап-три». – Я ж тебе не замполит какой-то, на залихватский доклад типа: «Да здравствует КПСС!» – не реагирую, просто так не отстану.
– Понимаете, Николай Георгиевич, – неохотно начинает Феликс, – жену вчера ночью в роддом отправил, а что там и как у неё до сих пор выяснить не сумел. А тут ещё эта тревога!
– Так во-от, значит, ради кого, – многозначительно тянет, – Всевышний собрал нас сегодня здесь, в Минной гавани, ночью.
– Ради кого? – дивится «старлей».
– Ради… – загадочно улыбается.– А кого вы, кстати, ждете: мальчика или девоньку?
– Мальчика, – непроизвольно улыбается в ответ. – Имя уже есть.
– У-у-у, – скептически машет рукой, – это-то вы зря. У нас с женой, – вздыхает, – тоже имя было, два раза, а вот родились две девоньки.
– Нет-нет! – расширяются глаза Старикова. – Этого не может быть! У нас пацан, точно, УЗИ показало…
Ему вдруг привиделось, как жена будит его прошлой ночью, сказав, мол, время пришло, пора ехать за сыном. И он тут же по-флотски быстро и четко, не проронив ни звука, накинул на голое тело корабельную «канадку» и в течение каких-то десяти минут домчал до ближайшего телефона-автомата аж к проходной судоремонтного завода, – в общежитие, как и в Минной гавани, нет городского номера, лишь оперативная внутренняя связь.
Они привычно «прочухали» паровозиком, прижавшись друг к дружке, по длинному почти стометровому коридору вдоль трёх десятков входных дверей комнат соседей. Их будущий первенец шёл во главе, слитой воедино, колонны по одному, к удивлению, ни шевелясь и ни брыкаясь в этот раз, отчетливо давая о себе знать короткими болезненными ежеминутными схватками изнутри с обоих боков, видимо, пока ещё лишь готовясь рвануть на выход.
Как и положено, в карету «скорой помощи» его не пустили, пришлось десять километров до больницы бежать вслед за машиной бегом, благо спортивная форма двадцатиоднолетнего юноши позволяет этот неожиданный спринт на стайерскую дистанцию. Но благодаря этому он таки успел ободряюще помахать в окошко своей Малышке, спешно увозимой на каталке из приемного покоя в родильное отделение.
…– Да ладно, ладно, Стариков, не бузи, – смеётся начштаба. – Мальчик, так мальчик, сейчас выясним…
– Как это… выясним?
– Не просто выясним, – хохочет, – а и обмоем…
– Что обмоем?..
– Да ножки же, ножки… обмоем твоей доченьки, не зря ж всё это…
– Что это?.. – почти рыдает от нетерпения Стариков.
– Ну, сбор этот не зря! – загадочно разводит руками начштаба. – Давно, видишь ли, заметил: когда Бригаду собирают по «Большому сбору», то случается что-то необычное, важное, хорошее. Вот и сегодня…
– Что сегодня?
– Человек родился сегодня, – хлопает по плечу. – Значит так, Феликс, телефон-автомат на КПП нам не помощник, а вот телеграфное отделение на проходной у дежурного по судоремонтному заводу должно помочь.
– Как… помочь? – расширяются глаза Феликса. – В роддоме ночью ни один телефон не ответит.
– Ответит, – легкомысленно машет рукой Николай Григорьевич. – Там, у них на военном заводе спецсвязь со всеми объектами жизнеобеспечения города, в крайнем случае, попросишь, чтоб отбили телеграмму в больницу, те тут же ответят.
– А тревога?
– Да Бог с ней… тревогой-то, – беззаботно хохочет. – Если что – я за тебя!
– А вдруг выход?
– Если выход начнется, ты услышишь громкоговорители в гавани, и пока морские снимутся с якоря, за ними базовые, потом только наши, успеешь. К тому же «Антилопа» пойдёт последней, минут пятнадцать-двадцать у тебя точно есть, – деловито втолковывает начштаба. – Беги, Феликс, беги, не теряй времени, – по-доброму улыбается.
– Спасибо, товарищ командир, – наконец благодарно выдыхает обезумевший от счастья Стариков и… срывается с места…
«Этого не может быть!», – первое, что приходит в голову молодому папаше, только что услышавшему новость о рождении доченьки.
– Рост – пятьдесят, вес – три двести, – сухо ответила ему трубка спецсвязи, заспанным женским голосом.
– А мама, как мама?
– Удовлетворительно.
– Когда родила?
– Утром, в десять.
– Вы… не могли б… – запинается, – уточнить: кто ж все-таки родился?
– Не морочьте голову, – хмыкнули в ответ.
«Этого не может быть», – второе, что приходит в голову Старикова с неподдельным интересом и упрямой безысходностью всматривающегося внутрь ухающей длинными гудками телефонной трубки.
– Поздравляю вас, папаша, – ласково улыбается ему пожилая телефонистка, слышавшая, как и положено ей, весь этот нехитрый разговор. – Девочка – это ж так здорово!
– Спасибо, – отдав трубку, машинально улыбается тот, растерянно глядя в окно на живущий своей жизнью большой город,
– Поздравляю, – лукаво подмигивает тот яркими огнями гостиницы напротив, стучит колесами запоздалых красных трамвайчиков, шепчет шинами, идущих в парк, длинных сдвоенных троллейбусов, скрипит метлами уборочной техники у витрин закрытых магазинов и даже празднует праздно шатающейся по широким тротуарам молодёжью вокруг входов ночные, а значит очень дорогие бары и винные магазины.
Ошарашенный полученным известием и одновременно заторможенный Феликс, как во сне, выходит на улицу. Тут хорошо, бессуетно, нет никакой тревоги, город живет своей привычной шумной жизнью, словно издеваясь над ним, смеясь, хохоча.
Увы, не всё на свете, а точнее очень даже и немногое, нам дано изменить, но зато… мы можем изменить свое отношение к неизменяемому событию.
И тут вдруг ему на ум приходит третья мысль: «Пузырь, точней шило…», – ну, то есть корабельный технический спирт, выдаваемый для протирки контактов многочисленных корабельных механизмов, – «…для обмывки ножек их с Малышкой первенца… не подойдет»!
«Что же делать?»
«Ах, до чего ж всё-таки живучий вопрос!..» – четвертое, что приходит ему на ум, – «…у меня нет пузыря, не подготовился…».
Куда же бежать?
А тут ещё эта не к месту тревога.
Может обратно… на корабль?
Неожиданно, словно что-то накрыло, он чувствует невообразимый прилив сил, энергии, нескончаемой радости. И тут, пятое и последнее, что приходит ему в голову: «Я – папа, у нас дочь, и… снова всё повторится»!
Всё!
Полуобморочное состояние молодого папаши снимается по мановению руки. Теперь он больше не может стоять на месте, о чем-то думать, размышлять, переживать, сердце бухает, что набат на параде Победы, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди и бежать, бежать!..
Душа, ликуя, уносится под небеса, где, наверно, неистово поёт хвалу Господу – «Аллилуйя», а ноги заплетаясь и приплясывая, то ли вальс, то ли марш мчат в неизвестном направлении.
Куда мчат?..
Зачем?..
А-а-а!.. Ну, конечно…
…В «Калинку» – коммерческий продуктовый магазин, недавно открывшийся тут, напротив заводской проходной по случаю, видимо, начавшейся недавно в стране антиалкогольной компании, в котором населению почти круглосуточно стали продавать дорогущие марочные вина и крепкие элитные напитки.
Ну, а ночью цены тут, – жуть! – возрастают втрое.
Но про то Феликс, конечно же, не знает и совершенно не думает, да и вообще вряд ли о чем теперь думает, – в его груди навеки вечные поселилось огромное благостное чувство, словно с ним произошло событие вселенского масштаба.
Впрочем, рождение первенства, дочери, разве не является таким?!
У него… – нет, пардон! – у них родилась дочь.
Доченька!!!
Да-да!..
Но!?
А как с ней… обращаться?
Ну, ведь она же… не пацан, не сын.
О сыне он мечтал лет с пятнадцати-шестнадцати, когда попал в казармы Нахимовского училища в тесный коллектив замечательных неравнодушных ищущих себя и настоящего дела мальчишек – романтиков морского судьбы. Но чем больше его учили мужеству флотской жизни, прелести и доблести флотского экипажа, романтики дальнего плавания, величию и праведности здорового карьерного роста, тем больше ему хотелось собственной семьи, тихого домашнего уюта, любимой нежной жены, смешного маленького сына. И что там говорить, мечталось, просто о своём собственном личном холодильнике на своей собственной кухне в своей собственной квартире, где всегда для его домочадцев будет наготове торт фирмы «Север» и лимонад «Буратино» или «Дюшес». Тогда он ещё не знал, что для любого человека нет ничего более ненужного и надоедливого, чем просто имеемое у него во веки веков то, во что он ни вложил ни грамма своего личного усилия.
…– Будьте добры два ящика лучшего коньяка, – громко хлопнув массивной дубовой дверью, выкрикивает с порога взъерошенный офицер одиноко стоящей девушке-продавщице у прилавка крепких напитков.
– Армянского или… «Белый Аист»? – дивится та, глядя на потертую лейтенантскую шинель и повидавшую виды фуражку в его руке, предварительно снятую во время быстрого бега, предпринятого им из-за боязни, что магазин вдруг закроется перед его носом.
– «Белый Аист»! – не задумываясь, выдыхает «старлей» красивое никогда раньше не слышанное название, представив гордую птицу, парящую в небе над деревенскими избами, где он в детстве каждое лето гостил с родителями у бабушки.
– Двести пятьдесят пять рублей в кассу,– ехидно растягивая гласные, сладко поёт красавица, предвкушая, видимо, реакцию свалившегося с Луны офицера…
Моряки редко покупают алкоголь, а уж если и берут, то, безусловно, простенькую бутылку «беленькой». Да и правда, зачем им водка, когда выдаваемого для протирки контактов «шила», даже после урезанной по случаю начала антиалкогольной компании нормы, вполне достаточно для приготовления трехлитровой банки вкусной домашней брусничничной или клюквенной наливки в соответствующей пропорции и удобоваримом градусе. Да и не пили-то моряки, вопреки бытующему мнению, тогда, да и не пьют и теперь много и беспробудно, – так, лишь на праздники, – по причине хотя бы того, что дел у настоящего флотского офицера всегда невпроворот, а для этого всегда нужно быть в форме.
…– Пожалуйста, – не моргнув глазом, отвечает странный офицер, вытащив из кармана практически всю, только сегодня полученную получку за месяц, чем ещё больше удивляет, повидавших виды и не таких странных ночных посетителей магазина, продавцов…
Как он вообще умудрился добраться до «Калинки», не попав под машину или трамвай, когда, не обращая внимания на светофоры и пешеходную разметку, по прямой, словно бык на тореадора, пересекал площадь? Каким образом в состоянии слепой эйфории добрался обратно, в Минную гавань, не нарвавшись на постоянно дежуривший у КПП гавани патруль или, того хуже, на комбрига или «нач-по»?
…Схватив, дорогой в буквальном смысле этого слова, груз, молодой старший лейтенант улетучивается из магазина также стремительно, как появился в нём. Спустя каких-то пять минут в расстегнутой нараспашку шинели и с фуражкой набекрень, изрядно вымокший под мокрым осенним снегом, нежно прижимаемая к груди обеими руками два ящика эксклюзивного коньяка, он вваливается на центральный контрольно-пропускной пункт гавани. Изящно приплясывая и победно распевая экстравагантный текст на мотив победоносного марша «Прощание славянки», он спешно шествует торжественным почти строевым шагом посреди длиннющего пирса, мимо стоящих под парами кораблей, не замечая удивлённые взгляды, расположившихся на них старших офицеров штабов дивизионов и Бригады.
«В _о-пу клю-нул жа-рен-ный петух…» – гремит то и дело, перекрикивая стук дизелей, речитативом на всю гавань его голос, после которого он тут же затягивает переложенный на курсантский манер популярнейший во все времена марш:
«Отгремела весенняя сессия,
нам в поход собираться пора,
что ж ты милая смотришь невесело.
провожая меня в лагеря.
Прощай любимый край,
труба завет в поход.
Смотри, не забывай, не забывай
наш боевой Балтийский флот…
та-ра, он ВОТ!!!»
Ну-у, – хитро улыбается начштаба, открывая объятия опьянённому от счастья Феликсу.
– Доченька! – наконец выдыхает тот, переведя дух и со звоном плюхая тяжелую ношу перед трапом своего корабля.
– Ура! Ура! Ура-а-а!!! – тут же на всю гавань подхватывают молодые мужские глотки офицеров их дивизиона, по-видимому, введённых Николаем Григорьевичем в курс дела.
– Поздравляю, поздравляю, – первым жмет руку, тут же появившийся на юте командир дивизиона. – Мама-то как, мама?..
– Всё-о-о хо-ро-шо, – слышится его благодарный голос из уносящего потока рук, ног, фуражек, подхватившего молодого папашу и его стеклянную поклажу куда-то вовнутрь неугомонной «Антилопы»…
Удивительная всё-таки штука наша Жизнь! Всё-то неведомое, случайное, непознанное, происходящее вокруг нас, случается совершенно не случайно, по каким-то неведомым, лишь только угадываемым законам сохранения… Сути. Впрочем, про то Феликс прочтёт много позже у великих Братьев Стругацких в романе «За миллиард лет до конца света», а пока он лишь с удивлением отметит, что практически в эту самую минуту всеобщего ликования радист «Антилопы» получит шифровку с отбоем боевого сигнала. Всевышний, словно действительно, решил устроить в Бригаде настоящий праздник, собрав этой удивительной ночью всех в Минной гавани по случаю… рождения девочки!
Эх!
Что-то ждет её впереди?
Всё в нашей жизни не случайно!
…На штурманском столе ходовой рубки появляются железные кружки, жареный хлеб и какие-то, – Бог весть, откуда? – припрятанные, видимо, боцманом до случая банки рыбных консервов…
Моряки народ прямой, конкретный, тянуть резину, да рассусоливать с длинными речами, да тостами, как это принято у штатских, не станут. Уже через каких-то полчаса получка Феликса будет выпита до дна, ножки новорождённой девочки обмыты с лихвой, самые светлые и добрые пожелания молодой маме и папе сказаны. Через хлебосольную «Антилопу» пройдёт в общей сложности около сотни уважаемых офицеров, – ну, кто ж в Бригаде не знает командира легендарного рейдового тральщика? – во главе с комбригом и начальником политотдела.
…Коньяк оказался по-настоящему божественным, да и однополчане Феликса тоже, оценив его широкий жест по достоинству, накидав в предусмотрительно оставленную «начштабом» фуражку на гирокомпасе по пять рублей каждый. Утром, уничтожив предварительно следы былого пира, – воды Минной гавани до сих пор, видимо, хранят на дне своем те потрясающие по красоте длинные с необычно высоким тонким, как у аиста шея, горлышком бутылки, – он с удивлением насчитает там почти полтысячи рублей. До подъема личного состава останется ещё целых три часа, но спать Феликсу совершенно не захочется. Забравшись в свое командирское кресло в ходовой рубке, он с глупой улыбкой, уставится в иллюминаторы командного пункта, нелепо следя за струйками воды, весело сбегающими по давно немытому стеклу. Большие светлые, словно крылья белого аиста мысли его неспешно воспарят далеко-далеко, где-то там, в прошлом и, возможно, будущем, – время-то наше на земле штука относительная! – перенося его с одного памятного места на другое…
Вот они с его с Малышкой впервые оказываются в центре незнакомого большого города, в котором теперь родилась их доченька. Тогда, гуляя по старым многовековым улочкам, они страшно проголодались, решив зайти в первое же попавшееся кафе под многообещающим названием «Лисья нора». Денег вполне хватало, – до начала незабвенной Перестройки ещё целый год, получки офицеров, после студенческих и курсантских стипендий, кажутся безданными. За вполне обычной обшарпанной деревянной дверью оказалась настоящая нора: длинный темный коридор с глубокой узкой лестницей, круто уходящей куда-то вниз, под землю, где вдруг открылись настоящие небольшие норы-помещения с симпатичными столиками и лавками. Официант без лишних слов отвёл их в одну из таких ближайших келий. Запах от готовящегося где-то рядом шашлыка сбивал с ног, вызывая во рту обильное слюновыделение. Вокруг слышал смех, звон бокалов, неспешный малопонятный разговор на всех прибалтийских языках мира, кроме русского. Из поданного на незнакомом языке меню они, кое-как сообразив, выбрали кастрюлю ухи, чан картошки, буханку хлеба и… какого-то шампанского. Официант, молча, записав что-то в блокнот, испарился, увы, навсегда. Впрочем, бутылка холодного Советского ленинградского завода Игристых вин и буханка черствого хлеба как-то появилась у них на столе, пока они ходили… помыть руки. Запах еды в какой-то момент выворачивает наизнанку их молодые желудки, заставив вначале съесть по кусочку хлеба, а затем ещё по одному запив его бокальчиком, а затем ещё по одному и ещё, пока от обоих принесенных блюд ни осталось, увы, ни крошки…
Удивительная вещь: оказывается буханка старого черствого хлеба прекрасно идет под холодное молодое семидневное игристое, вызывая благостное и веселое состояние души. Во всяком случае, голод, как, кстати, и обиду, они снимают превосходно, – Мир снова видится прекрасным!
Сидя, крепко обнявшись, в этом уютном симпатичном подвале старого дома в обществе абсолютно равнодушных и даже, видимо, враждебно настроенных к ним людей, они были вполне счастливы и довольны без заказанной «похлебки». В какой-то момент на них даже снизошло просветление, – «…прости врагам своим их неразумение…» – недолго думая и весело болтая о жизни, молодости и счастье, они сытые и слегка пьяные просто встали и ушли, оставив на столе лишь четырнадцать копеек за хлеб и рубль за шампанское с учетом двадцатикопеечной оставленной тары. К ним так никто ни подошел, ни окликнул, ни погнался вдогонку, пока они неспешно вышагивали по главной площади города, распевая уже известное курсантское «Прощание славянки», видимо посчитав, выплаченную магазинную цену вполне честной.
А вот и их родной Ленинград, станция метро Василеостровская: по широченным ступенькам с не менее широкой улыбкой к нему навстречу спешит та, с которой он только-только, кажется, вчера познакомился в Зале Революции – эх, и кому ж в голову пришла мысль отменить их?! – на танцах. Её расплескавшиеся по черному кожаному с модными крылышками плащу соломенные с золотым отливом волосы, маняще подпрыгивают на каждой шаге, волнами ниспадая на спину и плечи. Они гуляют по городу. Сотни, – нет! – тысячи нескончаемых диалогов в их ежевечерних прогулках по ночному городу во время его непродолжительных увольнений на последних двух выпускных курсах училища, оживают вдруг все разом. Вспоминается их первый нежданный поцелуй, который произошел сам по себе, во дворе её дома. Тогда он, не раздумывая, выдохнул ей в ухо:
– Будешь моей женой?
– Ты что, с ума сошел? – приняв сказанное за шутку, то ли засмеялась, то ли заплакала она.
Грезится их чердак в соседней с её домом многоэтажке, куда они забирались частенько по вечерам, проводя там практически всё свободное время в сладком нескончаемом поиске и изучении до селе неизвестного строения друг друга.
Ему чудится то удивительное время встречи и единения их душ, летящих волей Судьбы навстречу друг к другу.
…– Власть ненависти падет и настанет время любви и справедливости, – вдруг отчетливо слышит Феликс слова из Книги, которую ему лишь предстоит прочитать в будущем.
– Это время никогда не настанет! – кто-то вторит им в ответ.
– Время это обязательно придет… к каждому, – шепчет себе под нос Феликс, обращаясь, по-видимому, к своей доченьке. – Взывай, солнышко наше, и ты услышишь отвечающего тебе…
15.04.2019г.

Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские ситуации. Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний моих друзей и товарищей периода 1987-1991гг.
Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз.