«Странные люди»

Первый рассказ во вторую повесть «Общага или… беспутье» для  книги «Феликс»

     …Начало девяностых.
     Зима. Идет мягкий пушистый снег. Вечер.
     В окнах заводского общежития на улице Федюнинского в одном из пригородов Ленинграда горит тусклый желтый свет от редких вольфрамовых ламп.
     – Странная у нас всё-таки общага, – говорит мужу заметно утомлённая долгим нескончаемым днём двадцатитрехлетняя девушка, укладывающая годовалого сынишку и трехлетнюю дочурку в разборные кресла, плотно прижатые к их с мужем полутора спальной тахте.
     – И что в ней… уж такого странного? – нарочито бодро шепчет в ответ двадцатишестилетний паренёк, осторожно ставя в раскрытый шкафчик над кухонным столиком, притиснутым к входной двери узкой малюсенькой комнатёнки в восемь квадратных метра, принесённую с общей кухни посуду. – Общага… она и есть общага! Что от неё ждать-то?.. Не в первый раз, прорвёмся… как-нибудь.
     – Ну-у, – тянет Малышка, задергивая занавески на узком высоком окне-двери, выходящей на общий балкон, опоясывающий весь этаж здания, выполняя, видно, функцию эвакуационного выхода.– Люди здесь какие-то не такие, странные, – говорит не сразу, задумавшись, – не сравнишь их с нашими соседями из общежития у Минной гавани.
     – Так время ж было другое, – отзывается муж, сев у столика на повидавшую виды квадратную табуретку-баночку, захваченную со своего ныне списанного в утиль корабля, некогда за отменные ходовые качества прозванного моряками «Антилопой». – Вот и люди были другие. Пе-рес-трой-ка, понимаешь ли, – тянет по слогам.
     – Да уж, – вздыхает девушка, – «перестройка»!.. Звучит, как «разруха» в устах профессора Преображенского из «Собачьего сердца».
     – С чего бы это?
     – Сам посуди, – жмёт плечами. – В комнате напротив нашей, к примеру, без каких-либо перспектив второй год живет семья начальника вертолётного училища. А он, между прочим, заслуженный летчик Советского Союза, переведённый сюда из каких-то дальних южных ныне сокращённых боевых воинских частей.
     –  Видел, – стискивая зубы, кивает паренёк. – Заслуженный человек, пожилой, по виду, так уже все шестьдесят можно дать.
     – Вот-вот! И жена у него тоже: такая статная дама, а идёт… глаза прячет, ни с кем не разговаривает, из комнаты почти не выходит, похоже, спивается потихоньку.
     – Так ведь у них же дочь есть, – округляет глаза, – мне говорили, вот только что-то её совсем не видно.
     – Съехала, – кивает Малышка, – живет с кем-то гражданским браком.
     – Каким… браком?
     – Ну, с мужиком, то есть, не расписываясь в ЗАГСе.
     – Как это?
     – А вот так! Теперь так принято.
     – А они, родители… что?
     – А что родители? – вздыхает. – Денег у них… на свадьбу точно нет.
     – Да, уж, – жмет плечами парень, – дела.
     – А у соседей справа, – горят глаза Малышки, – как и у нас, двое детей.
     – И что, с ними… необычного?
     – Он какой-то бригадир на местном судоремонтном заводе, в очереди на жилье  второй десяток лет стоит. Нашу комнату, кстати, им обещали…
     – Кто?
     – Не знаю кто, – выдыхает устало. – Возможно… дирекция завода, а может ещё кто…
     – Про ту историю я, кажется, слышал, – усмехается муж.
     – Какая ещё история?
     – Ну-у, – тянет, неохотно, – понимаешь, опять мы с тобой, как и в Минной гавани,  с кем-то общагу не поделили.
     – Феликс! – Вообще-то старший лейтенант запаса Стариков Валерий Феликсович, но со времен появления в его полном имени этого легендарного отчества, его почему-то все так теперь зовут, даже дома. – Как тебе снова удалось выбить комнату в общежитие? – А он и сам привык, не возражает, даже сам путается иногда. – Мы ж после увольнения с Балтийского флота никакого отношения ни к военному ведомству, ни, тем более, к судоремонтному заводу не имеем.
     – Не имеем, – кивает новоиспечённый офицер запаса.
     – И как тогда?
     – Как и в прошлый раз, – улыбается. – Через секретарей, заведующих всем и вся, комендантов и прочий вездесущий обслуживающий персонал завода и общежития.
     – Каких таких секретарей, заведующих? Коммунистическую партию после путча, кажется, запретили, – жмет плечами. – Кстати, а что там у тебя с постановкой на учет в местном обкоме, первичной ячейке.
     – Да, ничего, – машет рукой, – нет теперь той ячейки, куда я документы сдавал на регистрацию, самораспустилась, сказали, что будут создавать новую организацию, с новым названием.
     – Пойдёшь?
     – Нет, – сжимает кулаки. – Выходить в трудную минуту из партии, как это модно теперь, ни за что б не стал, но и обменивать свой старый партбилет, тоже не буду. А насчет секретарей и заведующих, – успокаивается, – так ведь они не только у партии имеются, всё и всегда на них держится.
     – Где ж ты теперь-то их нашёл?
     – Здесь и нашел, – смеётся. – Пришел в общежитие по вызову для восстановления работоспособности сигнализации и, пробежав по этажам, вдруг выяснил, что вот уже как год общежитие из-за отсутствия соответствующей статьи бюджета снято с баланса завода.
     – Как это?
     – А вот так.
     – И как же оно теперь? – дивится Малышка. – Без довольствия.
     – Как мы все, – трёт виски руками, – на полном самофинансировании и окупаемости.
     – Понятно, – тянет. – Но нам-то это, что дает?
     – Как что? – улыбается Феликс. – Как минимум то, что комендант общежития теперь сам выдаёт и забирает ордера, сам устанавливает квартплату?
     – Это я поняла, но что с того?
     – А то, что комендант общежития в отличие от директора крупного военного завода человек местный, а не назначенный Бог весть откуда. А значит выйти на него земляку, прожившему в городе всю жизнь, большого труда не составит, тем более, если пообещать ему, платить за его восьми квадратную комнатёнку в два раза больше, чем тот же полковник напротив и в четыре, чем наш сосед-бригадир завода справа.
     – И такой человек, – радуется жена, – ты?!
     – Правильней сказать – мы! – смеётся. – Ну, а точней мама, которая ещё в юности работала на этом заводе вместе с будущим комендантом общежития в их ведомственном детском садике, куда меня, кстати, ещё малышом водили.
     – Здорово!
     – Но квартплата получилась: мама не горюй! – вздыхает парень. – Дороже даже, чем родительская трехкомнатная «хрущевка», где они вместе с семьей брата теперь прописаны.
     – Зато без войн, не то, что в прошлый раз в Минной гавани, за место под солнцем.
     – Пока только за место под звездами, – вздыхает Феликс, – за солнце… ещё предстоит побороться.
     – Опять?
     – Ну-у, – неохотно тянет, раздумывая, – не хотел говорить.
     – Да уж, говори, – машет рукой, – раз проговорился.
     – Да нечего говорить-то, – вздыхает Стариков. –  Наш сосед-бригадир жалобу куда-то накатал, а ещё поймал меня на выходе их общаги, – усмехается, – грозил всей бригадой придти разбираться.
     – И что ты? – пугается Малышка.
     – А что я? – беззаботно машет рукой. – Этого-то «гегемона», как старпома с Базового тральщика в прошлый раз на юте «Антилопы», в политотдел не потащишь. Пришлось предложить ему, как детям во дворах положением отцов и связями не мериться, а выяснить отношения по-мужски: спокойно и один на один. Если, конечно, он захочет, да на всякий случай напомнил, что Рамбов, мой город, родной, а не его. Это ведь я домой вернулся, а вот откуда он тут появился ещё посмотреть нужно.
     – И что он?
     – Да ничего, – смеётся Феликс, – хорохорится. Ну, да черт бы с ним, тут другое…
     – ???
     – Жалко его, их, – понимаешь? – правда, жалко! Он говорит, что когда у них младшая в прошлом году родилась, ему на заводе комсомол твердо натвердо наобещал помочь эту комнату получить. Вот они и ждали целый год, пока из неё прибалтийские рабочие съедут, они тут на заводе какой-то спецзаказ дорабатывали.
     – Так почему ж им не дали?
     – Ну, я ж говорил, – жмёт плечами. – Общежитие на самоокупаемости, платить двойной тариф за вторую комнату бригадир, отказался, надеясь, что комсомольская организация завода за них заступится.
     – А комсомольская организация, – вздыхает Малышка, – как раз к этому времени почила в неизвестном направлении.
     – Точно, – кивает Феликс. – И мы с тобой вдруг на радость коменданта обанкротившейся Общаги свалились ей на голову, согласившись платить не двойной, а четвертной тариф, да к тому ж мне  пришлось пообещать обслуживать их охранно-пожарную сигнализацию в первую очередь, бесплатно и по звонку.
     – Бартер?
     – Точно, – кивает парень. – Теперь во всем один бартер: ты мне – я тебе!
     – Я поняла, поняла. А что бригадир-мастер?
     – Я что бригадир? – вздыхает и Феликс. – Говорит, что он это так не оставит, будет писать жалобы везде и всюду, пока не вышвырнет нас отсюда.
     – Куда?
     – Его это не волнует.
     – Хорошие дела.
     – Лучше не придумаешь, – азартно блестят глаза мужа.
     – Что же делать?
     – Хороший вопрос!
     – А главное новый, но всё же –что?..
     – Как что?.. Как всегда!
     – «И вечный бой…» – вздыхает Малышка.
     – «…Покой нам только снится…», – привычно горят глаза Феликса.
     – С тобой не соскучишься.
     – С тобой тоже, – радуется. – «…Летит, летит степная кобылица…», – продолжает азартно цитировать строку Александра Блока.
     – «…И мнет ковыль», – грустно завершает жена.
     – Ну, а ещё какие тут странные люди проживают, – нарочито бодро, чтоб поддержать свою Малышку, трет ей ладошки Феликс, нежно целуя её в носик и глаза. – Впрочем, в странное время беспутья и люди вокруг все странные, беспутные…
01.07.2019г.

Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские ситуации. Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей, товарищей и соседей  периода 1992-1995годов в период так называемого «беспутья».
     Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз.

https://proza.ru/2021/07/22/1013