Мой день рождения и не только (Глава 9)

31 июля день рождения Эдиты Станиславовны Пьехи. В это день она каждый год даёт концерт в «Октябрьском». На это раз в концертную программу была включена песня на мои слова. И я был в качестве почётного гостя приглашён на концерт. Накануне я созвонился с Эдитой Станиславовной, и она мне сказала следующее.
— Добрый день, Андрей! Я рада, что у нас с вами получилась песня. Мои домашние напевают её каждый день по несколько раз. Михаил молодец, написал очень красивую мелодию. Вы тоже умница, я видела все ваши предложенные варианты. Жду вас на концерте. Приходите заранее к служебному входу. Там для вас будет оставлен конверт, в котором будут два билета для вас, и деньги. Мои друзья обычно мне дарят песни, но с какой стати должны это делать вы? Я вам заплачу. Всего доброго вам, Андрей, и до встречи на концерте!
Второй билет я, разумеется отдал Апельсинке. Моя мама тоже захотела послушать, как Эдита Станиславовна будет исполнять песню на мои слова, и купила билет в кассе. На концерт мы шли втроём, и возле «Октябрьского» догнали Михаила и Риту. Они тоже шли на концерт. Михаил сказал, что на такие мероприятия они на машине не приезжают. Тогда и коньячку не попить с шампанским, а без них на праздничных мероприятиях не обойтись. Логика в таких рассуждениях присутствовала, так что спорить с Михаилом никто не стал. Мы оставили женщин перед входом, а сами пошли к входу служебному, где нам были оставлены билеты.
Возле служебного входа стояла разношерстная толпа. Тут были и знакомые Эдиты Станиславовны, и работники концертного зала, и фанатки творчества. Михаил точно знал, куда нам следует идти, и вёл меня за собой. За небольшим столом, как на вахте в общежитии, сидели две дамы и вежливо просили отойти всех подальше. Было видно, как они устали, с одной стороны, но с другой, это была их работа, поэтому слова их были верхом интеллигентности. Михаил первым подошёл к ним и назвал соё имя.
— Куприянов, Куприянов, — проговорила одна из них, и стала перебирать конверты с написанными на них фамилиями, — вот ваш, держите.
— И ещё посмотрите Андрей Бонди, он со мной пришёл, вот он, — Михаил указал пальцем на меня.
— Бонди? Был такой, фамилия необычная, запоминается, — женщина ещё раз пробежалась по конвертам, и вынула с моей фамилией, — вот ваш, всего вам доброго.
Мы поняли, что делать нам тут больше нечего, и вышли на свежий воздух.
— Хороший ты себе псевдоним выбрал, — сказал Михаил, вскрывая свой конверт, — не спутаешь, и запоминается легко.
Я открыл свой конверт. Выяснилось, что Михаил сидит прямо перед сценой, а мы с Апельсинкой немного в стороне, и подальше. Это было закономерно. Михаил не только написал песню, он ещё делал аранжировку ко всей программе, и знал, что именно Эдита Пьеха будет петь.
— Наша песня будет последней в первом её блоке выступления, — говорил мне Михаил, пока мы шли ко главному входу, — а сама мелодия будет закрывать весь концерт.
Мы прошли контроль и пошли в буфет. Михаил не зря упомянул про коньяк. Он, я и моя мама взяли себе по широкобёдрому бокалу. Рита взяла себе вина, а Апельсинка водки. Так что начало концерта мы встретили с энтузиазмом.
Сам концерт проходил так: — Эдита Станиславовна пела песню, потом минут семь-восемь из зала поднималась публика и говорила ей добрые тёплые слова. Количество цветов не поддаётся подсчёту. Для этого случая на сцену выходили два молодых человека, которые уносили цветы за кулисы. В первой части песни были лично мне не знакомы, пока Эдита Станиславовна не стала объявлять песню, написанную мной и Михаилом.
— А сейчас я хочу сказать следующее. Четыре года назад, к моему семидесятилетию, появился журнал «Тайны звёзд» с моей фотографией на обложке, где было написано: — Её последний концерт. Какой артистке в свой день рождения было приятно прочитать такую обложку? Но я из шахтёров, обиду проглотила…А вот несколько недель назад другой журнал, названия я не помню, написал, — ей осталось жить один год. Неизвестно, откуда они считают, что мне жить остался один год. Но я жива назло всем журналистам, бедным, нуждающимся, которые такие небылицы пишут, и как вызов им звучит новая песня Михаила Куприянова на стихи Андрея Макарова – Бонди «Я вам дарю свою любовь»!
Как только умолкли последние звуки мелодии, возле лестницы, ведущей на сцену, началось столпотворение. На этот раз пауза между песнями затянулась больше десяти минут. Но никто из зрителей против этого не возражал. Апельсинка сжала мне руку, и было видно, что она рада за меня. Конечно, всем было всё равно, кто именно написал песню, главное, что её спела Эдита Пьеха! Таких аплодисментов ни одна песня, прозвучавшая в концерте, не собрала.
Потом выступили «Поющие гитары». Они спели свои самые известные песни в количестве две штуки, и ушли, довольные собой. После чего на сцену снова вышла Эдита Пьеха.
На это раз она исполняла песни, написанные несколько лет назад, некоторые я узнал, они были и в моей коллекции тоже. Картина повторялась. Песня, аплодисменты, цветы, слова в адрес Эдиты Пьехи, и новая песня. И так до следующей паузы в концерте.
На этот раз паузу заполнял Стас Пьеха. Мне сложно судить, пробился бы он на тот уровень, не имея такой фамилии, но его выступление у меня на сердце ничего не оставило.
Эдита Пьеха вышла на сцену в третий раз. В каждом отделении на ней был новый сценический костюм. На это раз Эдита Станиславовна меня сильно удивила. Она спела песню 1963 года на польском языке «Валентина твист», посвящённую Валентине Терешковой. Я слышал эту песню впервые. Она была такая заводная, что если бы в зале организовали танцевальную площадку перед сценой, то скорее всего, она была бы заполнена. Зал зашумел, задвигался, словом стало окончательно ясно, что вечер удался. Эдита Станиславовна спела ещё четыре песни, и стала прощаться со зрителями. В зале зажёгся свет, и под мелодию нашей песни Эдита Станиславовна пригласила всех прийти через год. Зал ответил бурными овациями, после чего на сцену опустился занавес.
Больше всего радовалась моя мама. Она сказала, что когда услышала мою фамилию со сцены, то тогда поняла, насколько я гениален. Ей надо срочно поделиться этой новостью с сестрой и подругами. Мама поехала домой в отличном настроении.
Михаил и Рита составили маме компанию, так как им надо было двигаться в одном направлении. А мы с Апельсинкой поехали на север города. По дороге мы зашли в магазин и купили водки, чтобы отметить это событие. Я с лёгким сердцем выложил песню в интернете и уже ночью, когда Апельсинка заснула, написал стихотворение, в котором попытался рассказать о своём состоянии.
Не время выходить из берегов,
И раздвигать границами пространство.
Не воевать, но наживать врагов,
Так хочется немного постоянства.

Не время раздавать свои ключи,
Чтоб каждый мог войти в любые двери.
Пока есть боль и сердце вновь стучит,
Так хочется в хорошее поверить.

Не время соглашаться на ничью,
Когда победный ход уже в кармане.
Усталость веки трогает чуть — чуть,
И тот, кто рядом, больше не обманет.

Не время отдавать, что не твоё,
Кем ты не стал, вакантных мест немного.
Душа в пути, как правило, поёт,
Как хочется найти и ту дорогу.

Не время возвращать надежды в плен,
Когда ещё приятно волноваться.
И не бояться в жизни перемен,
Как хочется минут таких дождаться.
А через два дня после концерта Эдиты Пьехи наступил день моего рождения. Приглашены были все мои хорошие знакомые. Надо было отпраздновать, во-первых, и пригласить на свадьбу, во-вторых. Отмечать мы решили в доме у мамы. Это место все хорошо знали, и объяснять, как проехать, никому не надо было. Еду и выпивку купили и привезли заранее. Осталось только приготовить свежие салаты, да разложить по тарелкам.
Мероприятие было назначено на 16.00. Мы с Апельсинкой планировали выехать за два часа до начала, чтобы у нас оставался час времени на подготовку. Апельсинка надела своё любимое платье, белое в синий большой горошек, открывающее загорелую спину и коленки, а я ради такого случая надел чистую белую рубашку.
Добираться мы решили не через город, а по кольцевой дороге. За рулём, по нашей семейной традиции, сидела Апельсинка. Выезжать на кольцевую дорогу мы решили мимо крематория, и как только оказались на трассе, как со своего места слетел ремень охлаждения генератора. Апельсинка включила аварийку и остановилась как можно правее. Я не один раз ставил такой ремень у себя в «копейке», и знал, что это не сложно, хотя и грязно. Перчаток у нас не оказалось, поэтому пришлось действовать голыми руками. Ремень наделся достаточно быстро и мы тронулись с места. Но стоило нам проехать станцию «Ржевка», как ремень вылетел снова. Мы выругались одновременно.
— Если он так будет вылетать, то мы не успеем до четырёх часов приехать, — высказал я вслух своё опасение.
— Я потом отвезу её в ремонт, на «Красный треугольник», где у нас база, — ответила мне Апельсинка, — но сейчас другого выхода нет, как поставить его на место.
— Пусть двигатель остынет немного, я прошлый раз обжёгся, — мрачно ответил я, — а другого ремня у тебя нет?
— Надо посмотреть, — оживилась Апельсинка, и вышла из машины. Открыв багажник, она переворачивала лежащие на его дне разные сумки с барахлом.
— Вот, держи, — она протянула мне ремень, который только что извлекла откуда-то снизу.
Этот ремень был прочнее, и немного уже в диаметре предыдущего. Судя по всему, тот растянулся, и слетал при больших оборотах. Второй явно был надёжнее и его было надеть намного труднее. Первый я легко нацепил на три колеса по очереди. На первые два вообще надевались легко оба. А вот на третье колесо надо было приложить силу и закинуть ремень в жёлоб колеса. Я изо всех сил тянул его гаечным ключом, но моих сил хватало только до середины колеса. Промучившись так минут десять, я совершенно выдохся. Пот залил мне всю спину. Мимо нас на большой скорости проносились автомобил, и машина Апельсинки ходила ходуном. Я выпрямился во весь рост и отматерил все автомобили, произведённые в России. Не помогло.
Апельсинка мирно курила в салоне, ожидая, когда я поставлю ремень на место. Я мысленно сказал ей спасибо. Моя матушка прыгала бы вокруг курицей, пытаясь помочь советами в том, в чём совершенно не разбиралась. В этом плане с Апельсинкой было намного проще.
Отдохнув, я снова принялся за дело. На этот раз ремень не стал спадать, а повис на колесе. Моих сил толкнуть его дальше не было, тут требовалось провернуть само колесо. Я подошёл к Апельсинке и объяснил ей ситуацию. Она молча кивнула и завела мотор. Послышался стук удара и дальше мотор заработал в штатном режиме. Я попросил Апельсинку выключить двигатель. Ремень сидел на месте, как родной. Я закрыл капот и прежде чем сесть на место, снял с себя рубашку. Весь левый рукав её был выпачкан в грязи, так что снимать её пришлось бы в любом случае. Руки мои тоже были в машинном масле, как минимум. Так что мне сразу по прибытии к маме надо было принимать ванну.
— Ладно, садись, поехали, — спокойно сказала Апельсинка, — будем надеяться, что сейчас всё будет хорошо.
Так оно и оказалось. Ремень больше никуда не вылетал, но мы потеряли почти сорок минут и приехали к маме без двадцати минут четыре.
Я тут же полез в ванную. Апельсинка с мамой накрывали на стол, когда раздался звонок в дверь. Это пришёл первый гость, тоже Андрей, старый рокер. Он старше меня лет на тринадцать, битломан, на этой почве мы с ним и подружились. Он ничуть не удивился, когда ему передали, что я моюсь в ванной.
— Именно так и вёл себя Пол Маккартни, когда Битлз пришли в гости к Брайну Эпштайну, — объяснил он моё поведение Апельсинке, после чего прошёл в комнату.
Я вышел к нему минут через пять. Пришлось мне этот день проводить не в праздничной рубашке, но после всего пережитого, это уже не имело никакого значения.
Почти тут же пришли остальные гости, — мой друг Паша, ещё один Андрей, приятель по институту Юрий, приятель моего приятеля Виталий со своей женой, на чьей свадьбе я перепутал маму невесты с её подругой. Приехала моя старая знакомая по предыдущей работе Лена, коллега по моей второй работе Галя. Чуть позже подъехали приятельница моей знакомой, которая устроила меня работать охранником, Райля, и, со стороны Апельсинки, её подруга Аня.
Застолье вышло замечательным. Каждый по очереди говорил обо мне что-нибудь хорошее, после чего мы пили за меня. Выпили мы и за мою маму, и за Апельсинку. Больше всего аплодисментов собрал наш рассказ с Виталием, в котором мы в лицах пересказали, что произошло на его свадьбе. История это давнишняя, но поскольку не все присутствующие знали, что на той свадьбе происходило, мы рассказали ещё раз.
А произошло следующее. Виталий проводил застолье на свадьбе не в ресторане, а на арендованном теплоходе. Все гости подъехали к Аничкову мосту, где и прошла погрузка на теплоход. Гостей было около тридцати человек, но я знал в лицо не больше пяти. Родителей невесты я разумеется, знать не мог.
Как только теплоход отчалил, как началась концертная программа. Произносились тосты, разыгрывались конкурсы, пели песни. И всё это шло под горячительные напитки с хорошей горячей мясной закуской. Через час на теплоходе не осталось ни одного трезвого пассажира. Да что там пассажира! Команда тоже была навеселе.
И вот среди этого балагана я заметил молодую красивую девушку, которая скучала одиноко возле барной стойки. Мне показалось, что её бросил парень, увлёкшись другой барышней, благо выбор был велик. Я решил подойти к ней и её развеселить. Она не прогнала меня, когда я сел рядом, и я стал её рассказывать о том, как мы с Виталием весело проводим время. Ей эта тема показалась интересной, и она повернулась ко мне, чтобы лучше меня слышать. Содержание моих рассказов не были оригинальными. В них мы с Виталием в основном шли в какое-нибудь культурное заведение и пили там водку, или коньяк, в зависимости от погоды и времени суток.
Со временем я заметил, что выражение лица моей новой знакомой стало меняться. Оно мрачнело с каждым моим словом, пока мне самому не стало страшно. Теряясь в догадках, что же такого я сказал, я решил всё-таки узнать, а с кем это я сейчас говорю.
— Простите, а вы подруга невесты? – задал я глупый вопрос, хотя теперь это уже не имело никакого значения.
— Вообще-то я мама невесты, — гордо ответила моя собеседница, и ушла, оставив меня возле стойки в недоумении. А не сказал ли я что-нибудь лишнее, — пронеслось у меня в голове, но тут же вылетело оттуда, поскольку меня позвали за наш столик, обнаружив моё исчезновение.
А через неделю мне позвонил приятель Виталия Рашид, и дал мне понять, что я Виталия просто подставил.
— Ты понимаешь, что у него начались проблемы с тёщей ещё до того, как он реально что-то сделал, что ей могло бы не понравиться? – грозно спросил меня Рашид.
— Честно говоря, не понимаю, — признался я, — мне и в голову не могло прийти, что я про Виталия могу сказать что-либо плохое.
— Теперь знай! Он на тебя очень зол, и лучше тебе ему на глаза не попадаться!
Я прикусил язык и стал покорно дожидаться своей участи. Ну, захочет Виталий меня побить, пусть бьёт. Но только морально. Но Виталий, как потом оказалось, и не думал этого делать. Он вообще очень миролюбивый человек. Хотя некоторые шероховатости с тёщей у него были. Но они быстро улетучились. Что касается меня, то я до сих пор не помню тёщу Виталия в лицо. А вот голос не забыл, его очень сложно перепутать.
Рассказав эту поучительную историю гостям, мы вернулись к теме вечера, а именно к моему дню рождения. Проводить конкурсы и розыгрыши было ни к чему, но до гостей была доведена очень важная информация.
Всем присутствующим было объяснено, что они приглашены на нашу свадьбу, о дате которой всем будет сообщено дополнительно. Старый рокер стал спаивать Галю, надеясь её соблазнить. Но Галя могла перепить любого мужика, и поэтому рокер скоро сидя заснул. Я попросил не обращать на него внимания. Ему было хорошо.
А в конце вечера я читал свои стихи. Отдельные произведения, собравшиеся уже слышали, а теперь я прочитал целой компании сразу. В нашей секции поэтов осенью должны были начаться заседания. Я записался на апрель, раньше всё было занято. Но, почитать вслух заранее, нельзя было опускать такую возможность.
Тебе понравилось летать, пока ты спишь,
Попутный ветер поднимает в облака.
Ты видишь город многоцветьем пёстрых крыш,
И на твоей руке лежит моя рука.

Туда, где солнце, продолжаешь ты свой путь,
Багровым заревом рождается рассвет.
А ты в движении зажмурилась чуть-чуть,
Ты ожидала той минуты столько лет.

Сев на крыло одной из многих птичьих стай,
Тебя уносит вихревой поток вперёд.
Ты точно знаешь, что земля имеет край,
И кроме нас двоих, никто там не живёт.

Ты спишь уютно на подставленном плече,
И улыбаешься полётам наяву.
Когда мы вместе, не стоит вопрос зачем
Летать вдвоём? И что так люди не живут.
Мне вежливо поаплодировали. Потом я почитал ещё несколько своих стихов, которые вошли в один литературный сборник, вышедший в Новокузнецке. Именно там меня стали издавать впервые. Одним словом, все были довольны тем, что я наконец-то нашёл ту самую женщину, которая выйдёт за меня замуж. Апельсинка тоже сказала тост в мою честь, о том, как же ей со мной повезло. Перед тем, как гости ушли, мы ещё раз напомнили им, что регистрация у нас 13 октября, и что на этот день им категорически запрещается планировать что-либо ещё.
Мы не поехали домой, а остались ночевать у мамы. Как обычно бывает на подобных мероприятиях, половина еды осталась нетронутой. Поэтому на следующий день мы занимались с утра тем, что паковали салаты, картошку и мясо в специальные контейнеры, забирая их с собой. Апельсинка всегда подчёркивала, что готовить в маленьких объёмах она не умеет, а тут ещё добавилась небольшая кампания. Так что они вдвоём с моей мамой приготовили еды на неделю.
И ещё одно важное событие произошло со мной в эти дни. Я узнал, что у меня есть сводный брат по отцу, Дима. Он на четыре года меня младше, врач по профессии, женился на поволжской немке и переехал на постоянное место жительства в Германию. Эту информацию мне передала моя мама. Она была в командировке в Калининграде, где проживает наша родственница по линии отца моей мамы. Она-то и передала маме Димины координаты, точнее почтовый адрес.
Мама сказала, что это моё дело, связываться с братом, или нет. Сказала она это мне по телефону, когда я ждал Апельсинку, сидя дома. Апельсинка попросила встретить её на улице и сходить с ней вместе в магазин. И первое, что я ей сказал, когда мы обменялись тёплыми поцелуями, это была информация о брате.
— Да ты что? Так это же здорово! Конечно, ты ему напиши! – Апельсинка была искренне рада. Её старший брат давно уехал в Канаду, работая там промышленным альпинистом. – Я думаю, что он обрадуется.
Я так и сделал. Написал короткое приветственное письмо. Что я есть, и что, если Дима не возражает, мы с ним можем познакомиться. Отправил его и стал ждать ответа.
Но ответа не было. Когда я сказал об этом маме, она спустя пару дней перезвонила, и сказала, что неправильно сказала мне адрес. Перепутала одну букву. Фамилия Димы Флат, Но, вместо т на конце мама написала ф. Поэтому Дима письмо и не получил. Я повторил отправку письма, изменив адрес. И через несколько дней получил ответ. Дима писал латинским шрифтом, потому что в Европе нет клавиатур с русскими буквами. Он написал, что очень рад тому, что я ему написал. Что ему когда-то в детстве однажды сказали про меня одну фразу и тут же пожалели об этом. А ещё он попросил у меня номер моего телефона, чтобы позвонить мне при случае.
Я отправил ему свой номер и взамен попросил от него его фото. Он прислал мне фото своей семьи, где они сфотографированы втроём, с женой и сыном. Ростом Дима не пошёл в отца, он ниже его на восемь сантиметров, но вот лицо у него отцовское. Я же догнал отца по росту, но лицом пошёл не в его родню, а в мамину.
Дима позвонил мне, когда я работал на транспортной проходной. Это была суббота, а значит, мне никто не мог помешать говорить с ним долго. В результате разговор длился почти час. Дима мне рассказал, что закончил Красноярский медицинский институт, как и наш отец, как он работал в родном Ачинске в больнице анестезиологом, как женился, и как потом перебрался в Германию. Но больше всё-таки говорил я, так как Диму интересовали как моя жизнь, так и жизнь отца до того, как развелись мои родители.
Я рассказал ему то, что мне говорила когда-то мама, и что мне удалось узнать у моей тётушки. Очень Дима удивился, когда узнал, что моя мама жила со мной в Ачинске почти год, и только после развода вернулась в Ленинград. Никто ему об этом из родственников никогда не рассказывал.
Но всё-таки главное в нашей беседе было не само содержание, а то, что мы друг друга услышали. Всё-таки нам было уже за сорок лет каждому, и в таком возрасте узнать, что у тебя есть родной, пусть сводный, но брат, это дорогого стоит. Не берусь судить о том, почему наша родня никогда Диме ничего про меня не рассказывала, но теперь нам общаться никто не мог помешать. Я записал в свой мобильный телефон номер брата, но он сказал, что не надо ему самому звонить, это дорого. Ему обойдётся это дешевле намного, и кстати, пригласил меня и Апельсинку к себе в гости. У меня на тот момент не было загранпаспорта, и мы решили, что сначала мы с Апельсинкой решим все свои проблемы с документами, а потом подумаем, когда его навестить.
Апельсинка предложила мне съездить к её брату в Канаду. Вызов она могла получить легко, а я мог полететь с ней, как близкий родственник. Мне эта идея очень понравилось, но опять же, сначала мы должны были расписаться, а потом Апельсинка должна была менять документы в связи с изменением фамилии.
Одним словом, Апельсинка была рада не меньше моего тому, что у меня нашёлся брат. Я, наверное, и сам не осознавал, что приобрёл с появлением брата в своей жизни. Апельсинке было проще, у неё как раз были два брата, причём младший как раз сводный. Её родители развелись, когда Апельсинке был всего один год. Её мама переехала жить в другой город, где и вышла второй раз замуж. От второго брака у неё родился сын, который до сих пор остался жить с мамой.
На работе в эти дни никаких происшествий не происходило. После бурного мая, когда я штамповал подвиги, вторая половина лета ничем не запомнилась. Я развлекался, как мог, в пределах своих полномочий охранника, а по ночам писал стихи. Белые ночи уже закончились, но фонари светили ярко, было достаточно тепло, и я не мог отказать себе в удовольствие написать что-нибудь красивое, посвящённое своей любимой женщине.
Утро плещется туманом,
Разбиваясь о стекло.
Просыпаться слишком рано,
И внутри пока тепло.
По обоям цветом алым,
Пробирается рассвет.
А моя под одеялом,
Улыбается в ответ.

Тени появились в профиль,
И гуляют по стене.
Я варю покрепче кофе,
И, конечно же, не мне.
Ночь прощается устало,
Тратя свой авторитет.
А моя под одеялом,
Улыбается в ответ.

Звон посуды не помытой,
Слишком громкий в этот час.
В спальню дверь давно открыта,
Но не для случайных глаз.
Новый день и всё сначала,
Только дней похожих нет.
А моя под одеялом,
Улыбается в ответ.
Апельсинка всегда одинаково реагировала на мои произведения. Она улыбалась, потом говорила спасибо, и нежно меня целовала. После этого мы на какое-то время забывали о том, что были чем-то заняты. Я уходил от компьютера, а Апельсинка закрывала книгу, которую только что читала. Мы не могли друг от друга оторваться.
Была одна проблема, которую надо было решать, и без вмешательства специалиста было никак не обойтись. Апельсинка не могла забеременеть. Прожив пятнадцать лет в браке до знакомства со мной, она как-то умудрилась пустить это дело на самотёк. Был момент, когда она детей хотела от бывшего, потом не хотела, но сходить к врачам, и узнать, в чём дело, у неё всё никак не было времени.
И дело было не в бывшем её муже. У него был взрослый сын, значит, он был способен воспроизвести потомство. Какой-то процент нельзя опускать на тот случай, что не он был донором спермы при зачатии. Но мы с Апельсинкой третий месяц жили вместе, и она забеременеть тоже никак не могла. Сходить обследоваться Апельсинка отказывалась под тем же предлогом, — надо расписаться и менять документы. С этим у неё были проблемы в том плане, что прописана она была в том общежитии, где когда-то жил её брат, который потом уехал в Канаду. То есть посещать она могла только местные районные поликлиники. Жила же Апельсинка совсем в другом районе города.
Все эти недоразумения Апельсинка пообещала устранить только после регистрации. Я понимал, что для неё это очень важно, и не стал спорить. Единственно, что меня огорчало, что она не может никак забеременеть. Я давно хотел стать отцом, но одному мужчине это не под силу. Женщина может переспать с кем попало, забеременеть, родить, и все будут говорить, какая она умница. Мужчина родить не может, поэтому его все обвиняют, что это он виноват, раз у него нет детей. Я категорически с этим не согласен, но фактически сделать ничего не могу. Уговаривать какую-нибудь Дусю родить от меня ребёнка я никогда не собирался. Только от любимой женщины. Разумеется, если она увидит во мне отца своего ребёнка. Апельсинка, насколько можно было догадаться, это во мне увидела. Маму своего ребёнка я в ней видел давно.
Была у Апельсинки ещё одна вредная привычка, от которой она обещала избавиться, — она курила. Штамп в паспорте для неё был таким шлагбаумом, который не допускал возврат в прошлое. Бросить курить Апельсинка пообещала сразу после регистрации. А пока мы просто получали удовольствие от того, что мы вместе. Пока мы снимали комнату у Риты и Михаила, рядом с нами никого не было.