Люди и… кошки

Второй рассказ во вторую повесть «Общага или беспутье» для  книги «Феликс»

     …Начало девяностых.
     Зима. Идет мягкий пушистый снег. Вечер.
     В окнах заводского общежития на улице Федюнинского в одном из пригородов Ленинграда горит тусклый желтый свет от редких вольфрамовых ламп.
     Недавно прибывшая к месту постоянной дислокации молодая семья офицера запаса, уложив годовалого сына и трёхлетнюю дочь в свои кроватки, разборные кресла, плотно прижатые к их полутора спальной тахте, делятся своими впечатлениями от первого прожитого дня на новом месте.
     – «И вечный бой…» – вздыхает Малышка.
     – «…Покой нам только снится…», – привычно горят глаза Феликса.
     – С тобой не соскучишься.
     – Точно, – радуется. – «…Летит, летит степная кобылица…», –  продолжает цитировать.
     – «…И мнет ковыль», – грустно завершает известную строчку Александра Блока жена.
     – Ну-у, какие тут, в общаге ещё странные люди проживают? – нарочито бодро, чтоб поддержать свою Малышку, трет ладошки Феликс. – Впрочем, чего уж там: в странное время беспутья и люди в нём становятся странными, беспутными…
     …– Это уж точно!.. – вздыхает жена. – Вон, к примеру, Лариска из соседнего холла.
     – Кто-кто?
     – Ну, маленькая, худенькая такая, вечно несущаяся куда-то с вытаращенными глазами с кошкой на руках.
     – А-а-а, что-то такое видел, только не кошкой, кажется, а кошками, они у неё каждый раз разные.
     – Вот-вот, – вздыхает, – она сюда, к нам на четвертый этаж всех кошек со двора перетаскала, а те у неё в комнате не желают сидеть, томиться, чуть что – сразу за дверь, а она за ними бежит, вопит, по всем этажам и двору ловит их вместе с дворовыми мальчишками.
     – Ты знаешь? – грустнеет Феликс. – У нас в детстве, когда мы с родителями ещё в рабочих бараках за городом жили, была такая же невзрачная соседка-старушка, она тоже всех кошек и собак с улицы в дом тащила. Ох уж, сколько там, через стену к нам блох и тараканов лезло от неё, – жуть! Помню, родители как-то, не выдержав, вызвали санэпедемстанцию и участкового милиционера, – все-таки дети кругом, многие болели лишаем.
     – И что?
     – Ничего. Кошек забрали в приют, старушке выписали штраф, а она потом… несколько дней плакала, даже заболела.
     – Из-за денег?
     – Из-за кошек, говорила, что во время блокады, они ей жизнь спасли.
     – Как спасли?
     – Ну-у…. ела она их, иногда даже сырыми, не на чем, рассказывала, было тогда варить их, дров в городе… не было.
     – Ах… – с ужасом выдыхает Малышка.
     – Да-да! Время такое было, понимаешь? Вот она потом и не могла мимо них просто так пройти, не накормив их, не приласкав, в дом не принеся.
     – Да-а, – горько тянет. – Но здесь другое. Лариска-то наша тех кошек вовсе не кормит, она их просто так домой тащит, вот они и разбегаются от неё кто куда, сломя голову.
     – Может, она просто не успевает их покормить.
     – Вот уж не знаю, себя она накормить не забывает, да к тому же  за чужой счет.
     – Что значит за чужой?
     – А то и значит, – машет рукой. – Поставила я днём на кухне суп варить и отошла буквально на пять минут, чтоб детей уложить, пока он не закипает. Возвращаюсь, а там из нашей большой кастрюли Лариска прямо руками ложкой мясо вылавливает и ест.
     – Как это… ест?
     – А вот так… ест.
     – Ну-у, и ты? – округляет глаза Феликс.
     – А, что я? – разводит пуками. – Спросила, мол, вкусно?
     – А… она?
     – Говорит, что вкусно, мол, она решила  пробу снять.
     – А… ты?
     – Говорю, что так нельзя, что у нас, слава Богу, ещё пока не коммунизм, и что я всё утро для этого супа по магазинам с детьми за продуктами бегала, потом их чистила, резала, варила.
     – А она?
     – Молодец, говорит, хороший суп получился.
     – Да-а, уж! – вздыхает потрясённый Феликс. – У неё видно по поводу коммунизма другое мнение имеется.
     – Возможно, что и другое, но выливать такое количество продуктов жалко, объяснить ей что-то о правилах поведения невозможно, она, кажется, вообще мало что понимает, в лучшем случае, в качестве компенсации принесет какой-нибудь свой кусок мяса взамен съеденного, – сокрушается Малышка. – В общем, пришлось отдать я ей наш суп вместе с кастрюлей, всё равно я в той кастрюле теперь ничего для семьи приготовить не смогу, примета плохая.
     – Правильно сделала! – задумчиво выдыхает Феликс. – Интересно, откуда она вообще тут взялась, ей же, похоже, не в общежитие жить нужно, ей…лечиться нужно.
     – Нужно, – кивает Малышка. – В магазине на углу общаги соседки про неё говорили, что она на заводе вроде каким-то кладовщиком работает, даже мужик, что ли, у неё когда-то был, – вздыхает, – да погиб при странных обстоятельствах, а она от расстройства… менингитом в прошлом году заболела.
      – И что ж с того? – возмущается муж. – Это ж не повод сумасшедшую с нормальными людьми в одной общаге держать.
     – А куда её девать-то? Медики не видят основания для её изоляции, не буйная, говорят, да и изолировать-то теперь просто так не получится, теперь только по суду. А кто в суд-то пойдёт на неё заявлять? Кому возиться охота? Да к тому ж на работу она ходит вовремя, исправно, претензий, вроде, нет. Да и заводу не до неё, он, бедолага, говорят, третий месяц стоит без дела, не работает, зарплату людям не платит, заказов нет, вот-вот закроется.
     – Да-а, дела-а, – обречено, тянет Стариков. – И как же ты потом готовила?
     – Так и готовила, – улыбается, – достала нашу старую плитку.
     – Ту самую, что… с «Антилопы»?
     – Ту самую, – грустно кивает, отворачиваясь и пряча слёзы.
     – Да-а, – снова тянет Феликс. – Всё возвращается на круги свои. А, помнишь?.. – вдруг оживает. – Мы тогда ещё и утюг, и кипятильник, и электрочайник купили в нашу комнату.
     – Помню, – улыбается. – Всё нашла, кстати. Как и там, теперь буду готовить исключительно в комнате, – вздыхает. – Так и проще, и спокойней.
     – Ну, и правильно, – хмурит брови Феликс. – Вот только, наверно, всё это по противопожарной безопасности не положено.
     – Чего это не положено?.. Это ты где такого поднабрался, в своём новом кооперативе? – сердится. – Здесь так все делают. На общей кухне все равно в трех четырех конфорочных плитах лишь две конфорки исправны, да и те через пень колоду работают, а уж какой там зверинец на кухне разведен – жуть!
     – Да, ладно-ладно, я так просто… предупредить, – вздыхает Феликс. – Смотри только аккуратней, не оставляй без присмотра.
     – Да хорошо, хорошо, – успокаивается Малышка. – А помнишь, как мы там обои клеили, потолок белили?
     – Конечно, помню, мы тогда с тобой в самодельный клей из муки и крахмала добавили какие-то противогрибковые и противонасекомные приправы, что нам твоя мама прислала.
     – Дуст! – смеётся девушка.
     – Неважно, главное то, что вонючий был, – страх! – всех клопов и тараканов, а заодно и соседей на целую милю от нашей комнаты отогнал.
     – Да помню, помню, – хохочет. – Он и нас чуть бы из комнаты выгнал, да и спать-то не на чем было. Ты тогда свой матрас с корабля на первое время принёс и, пока мы эту тахту не купили, а Шурик нам её туда не доставил, спали на нём прямо на полу, очертив круг вокруг себя карандашом «Машенька», вокруг которого полчища насекомых, что вурдалаки, носились, боялись перешагнуть линию.
     – Да уж! – брезгливо морщится Феликс. – И как мы с тобой всё это выдержади?
     – Ума не приложу, – хитро блестят глаза Малышки. – А помнишь, как мы притащили туда в комнату Тошку, двухмесячного щенка, родившегося у вашей дивизионной дворняги Чуни, прибившейся как-то к рубке дежурного.
     – Да-да, – нарочито строго подхватывает муж. – Он не давал нам спать по ночам, зовя играть в коридор и на улицу, тявкал непрестанно, пришлось отнести его обратно на «Антилопу», вручив заботу над ним боцману.
     – Интересно, где они теперь?
     – Чуню, говорят, забрали морские тральщики, уходя в Калининград, – потухают глаза Феликса. – А Тошку замполит взял к себе, увольняясь в запас, увез куда-то домой, на Украину.
     – Олег Анатольевич?
     – Точно, – вздыхает Стариков. 
     – Так ведь он вроде бы не собирался увольняться.
     – Замполитов после нас почти сразу попросили на выход. Мне про то, наш дивизионный механик, Рыбалов поведал.
     – А его-то, ты здесь, откуда видел?
     – И его… тоже попросили! – жмет плечами бывший офицер. – Он к нам в головной офис заезжал, в сторожа устраиваться, там и видел.
     – А как же Антилопа? – дивится Малышка. – Он же должен был её по осени вести куда-то на Ладогу.
     – Не на Ладогу, а за Ладогу, в Старую Руссу, – вздыхает. – Свёз уже, говорил, но не успел ещё вернуться, как узнал, что неожиданно пришёл приказ о его демобилизации и передислокации оставшихся кораблей.
     – А как остальные?
     – Про остальных ничего не знаю, – грустно давит Феликс. – Но думаю, что и они скоро все пойдут в народное хозяйство, будто оно резиновое и ждёт нас всех здесь с распростертыми руками.
     – А помнишь?.. – отвлекает его Малышка. – Как ты притащил кошку?..
     – Это не я притащил, – снисходительно улыбается. – Это ты её приметила во дворе.
     – Я-то приметила, – смеётся жена, – а ловил-то ты.
     – Этого я уже и не помню, зато помню, что она тоже спать по ночам не давала.
     – Не давала, – хитро кивает. – Она тоже играть с тобой хотела, а ты её за то тапком по макушке настучал.
     – Ну, так было за что, вот и настучал слегонца.
     – Так вот она и сбежала из-за тебя, той ночью.
     – Вовремя сбежала, – беззлобно улыбается Феликс, – она мне ж напоследок в ботинок по большой нужде сходила.
     – Это она тебе отомстила.
     – Нашла способ. Подумаешь, чуть-чуть потрепал для острастки.
     – А помнишь, наш утренний паровозик в душ? – шепчет Маришка. – Тебе на подъем флага, мне на завод к семи тридцати, и мы идём около шести по пустому длинному коридору из нашей самой дальней комнаты, обнявшись, друг за другом гуськом паровозиком из Ромашкова и гудим: «Чух-чух, чух-чух, ту-ту-у-у»!
     – Помню, – хитро улыбается муж. – А ты помнишь дни нашего дежурства по уборке того самого коридора, и кухни, и туалета, и душа? А тут, кстати, как?
     – Тут не так, – вздыхает Малышка, нехотя выныривая из того непростого, но очень счастливого времени. – Здесь за каждой комнатой закреплена территория ответственности в общих  местах пользования, и каждый убирает только её.
     – Можно и так, – жмет плечами. – И что за нами записано?
     – Кухня.
     – Та самая… со зверинцем?
     – Угу.
     – И не уж-то целиком?
     – А кому легко? – улыбается жена. – Мы ж с тобой последние здесь въехали, вот нам самое хлопотное место и приписали.
     – Странно, а я всегда считал, что туалет более хлопотно.
     – Ты бы видел ту кухню.
     – И что там такого страшного, кроме насекомых?
     – Та-ам, – таращит девушка глаза. – Плита, не просто не работает, она, кажется, целое десятилетие не мылась, а про раковину, окно, стены и пол я и говорить не стану.
     – Так может с неё и начнём наш ремонт на новом месте.
     – Ты что, Феликс, с ума сошёл? У нас с тобой что… деньги лишние есть?
     – Ну, так ведь отмывать придется.
     – Ничего, отмою как-нибудь, – вздыхает. – Это моя забота, а ты лучше узнай, где здесь можно ремонт плит заказать, а заодно и обои купи для нашей комнаты…
     – Как скажешь, товарищ жена, – нарочито бодро шепчет мужи и ласково, целуя в носик, трет ей ладошки. – Ну-у, а ещё про каких странных людей, подстерегающих нас здесь, ты мне расскажешь?..

Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские ситуации. Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей, товарищей и соседей  периода 1992-1995годов в период так называемого «беспутья».
     Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз.

https://proza.ru/2021/07/22/1013