Отец

… Как-то буднично все произошло. Без слёз, уговоров и нервов. Отец присел передо мной, четырехлетним, на корточки, обнял неловко и смазано поцеловал в щеку.
— Прощай, сын…
Подхватил свой лёгкий коричневый чемодан из кожзама, ещё раз внимательно посмотрел на маму, и ушёл.
Только после того, как закрылась дверь, она опустилась на кухонную табуретку и спрятала лицо в ладонях.
— Вот и всё…
Выдохнула.
Меня потянуло к окну — посмотреть с высоты третьего этажа на отца: может, то, что сейчас происходит, понарошку? Вдруг он стоит у подъезда, смотрит вверх, и улыбается?
Нет, быстрым шагом отец удалялся в сторону остановки. Понурые плечи в белой рубашке от мелкого сентябрьского дождя промокли и выглядел он от этого ещё больше потерянным.
Никчемным.
У дороги вдруг остановился и я подумал, что вот здесь и заканчивается эта глупая игра. Открыл окно и собрался было помахать рукой, мол, возвращайся, папочка! Но скользнул по подоконнику и…
Последнее, что я помню из того дня — мамин крик, проникающий до самых косточек…

Слово «развод» я услышал гораздо позже. А его смысл понял примерно лет в четырнадцать. Да, ведь надо обязательно сказать, что тогда я не упал из окна — мама кричала по другой причине.

Чтобы я не останавливал отца.

Потом она кричала, чтобы я не плакал от тоски по нему. Затем — чтобы даже не вспоминал…
Не вспоминал о том, что у меня вообще есть отец…
Самое страшное во всем этом — она смогла внушить мне, что так оно и есть. Ведь это он ушёл, оставил нас, бросил. Поэтому — подлец…
Зачем мне это было нужно знать? У меня нет ответа на этот вопрос. Не подумайте, у меня замечательная мама. Возможно, что в её мыслях я просто стал инструментом нелюбви. Или — мести за расставание.
В общем, достаточно быстро он просто исчез из моей памяти. На целых двенадцать лет.
Я мало чем отличался от других подростков — курить попробовал лет в четырнадцать. Алкоголь — немного позже. Но я не был шалопаем в полном смысле этого слова — неплохо учился и даже считался активистом в школе. Планировал поступать в юридический. Но компания и двор своё дело делали. А ещё озлобленность из-за частых до недавнего времени формулировок в родительских междусобойчиках в школе типа «безотцовщина» — чего с него взять?
Отсюда и черствость. И цинизм.

К 16 годам я не боялся уходить из дома с ночевкой. Часто приходилось бывать и в подвалах, и на заброшенных стройках. Но матери звонил всегда, предупреждал, чтобы не волновалась.
И в этот раз позвонил. Стрелки на больших вокзальных часах показывали десять минут одиннадцатого вечера. Не ночи — она для меня начиналась гораздо позже.
— Привет, мам. Не жди меня сегодня…
— С тобой, сын, кое-кто поговорить хочет…
И тут меня буквально парализовало в таксофонной будке. Голос я узнал сразу. Отец.
— Привет, родной мой...- говорит.
Цунами в душе возникло за доли секунды. Хотя, может быть, моя злость маскировала совсем другие чувства…
— Родной??? Какой я тебе родной?! У меня 16 лет отца не было! Почему он сейчас появиться должен? Пошёл из нашей квартиры, тварь!..
Ничего не дал ему сказать, ответить. Повесив трубку, тяжело дыша, стараясь проглотить огромный комок в горле, я медленно открыл дверь кабинки и побежал!

Побежал домой. Может, успею…

Железнодорожный вокзал располагался в получасе ходьбы от дома и бегом это расстояние можно было преодолеть минут за пятнадцать.
На ступеньках подземного перехода споткнулся, упал на глазах редких вечерних прохожих, которые смотрели на меня как-то с вопросом что ли. Да плевать на всех!
— Чего уставились? — заорал на все мощь.
А слезы-то уже лились по щекам, проделывая извилистые тропинки от глаз к подбородку. Попытался размазать их грязными от падения ладонями… Стало ещё заметнее, что плачу. Как девчонка…
Поднялся, вздохнул, сделал три шага и снова припустил в сторону дома.
Успеть бы.
…Метров за сто от дома увидел красные фонари отъезжающей волжанки такси. А на заднем сиденье – все тот же понурый силуэт в белой рубашке…
Но по-прежнему бегом взлетел на этаж, ведь, может, обознался. Перед дверью в коридоре прислонившаяся к стене плачущая мать.
— Зачем ты так с ним? – вздохнула.
— Это я-то зачем? Я? – слов больше не было – их забрала моя бесконечная, как тогда казалось, боль. Лучше бы я упал с того подоконника!..
Уже потом, через несколько дней, мама рассказала мне, что все эти годы она с отцом созванивалась и переписывалась, мои фотографии ему посылала. Хвалилась – какой большой, самостоятельный и умный сын у него вырос. Добрый и понимающий. А я вон какой оказался, «пошел вон, тварь»…
Я, выходит, виноват во всем…

Плохо с виной жить. Но еще пятнадцать лет прошло с этим ощущением.
В армии отслужил, женился, дочь родилась. Как-то она у меня спросила – где мой папа, её дедушка? А что скажешь?
Ничего.
Но пути господни – странная штука. Туда приводят, о чем подумаешь. По работе оказался в том городе, где отец живет. Адрес его у меня с той, несостоявшейся встречи после разговора с матерью, всегда при себе в блокнотике был. Не знаю зачем – надеялся, наверное, что пригодится.
С самарского вокзала, с первых шагов по перрону, карман с блокнотом горел буквально. Ладонь обжигал, в которой сжимал его. Решение принял – увижу отца в этот раз. Обязательно!
Три дня командировки одним махом пролетели – уезжать завтра рано утром. Но слово себе дал – исполнять надо. Собрался, ботинки начистил, даже галстук нацепил. Может, чтобы понравиться? Кто же знает…
Такси привезло к обычной «хрущевке». Во дворе — детвора, старушки на лавочке. В этом смысле все наши города друг на друга похожи, не отличишь. Постоял на углу – может, так увижу? Нет вроде бы лица знакомого. Родного. Еще одну сигарету закурил. Чего жду – непонятно. Трушу, значит. Решился, зашагал бодро ко второму подъезду – по номеру квартиры посчитать успел, мимо бабушек прошел, поздоровался. Но на их вопрос в спину «вы к кому?» сил ответить не нашел. На второй этаж поднялся – вот она, дверь дерматином обитая. Уф, воздуху в легкие набрал, в звонок позвонил. А у самого ноги на несколько шагов назад отошли, будто бежать собрались. Стоять! – кричу себе. За дверью, слышу, шаги…Замок щелкнул.
Открыла приятная на вид женщина с сединой в прическе.
— Вам кого? – спрашивает.
Пока я слово подбирал – то ли отцом назвать, то ли по имени отчеству – в её глазах узнавание возникло. Рукой за сердце взялась.
— Господи…Игорек…
И слезы брызнули.
— Он тебя ведь каждый день ждет. Сейчас хотя бы в окно смотреть перестал… Да что же ты, заходи, — и дверь шире распахнула. – Сейчас он с прогулки вернётся – вокруг дома гуляет. Вот радости будет!
Сотни хороводов в голове эмоции закружили – и радость, что живой, и счастье, что ждал-таки. Не смотря ни на что.
— Нет, — отвечаю, — я его во дворе подожду лучше.
Развернулся и через две ступеньки из подъезда выбежал. Пристроился на низком заборчике детской площадки напротив, жду, в лица всматриваюсь.
…По плечам узнал – тем самым, понурым, будто груз на себе несет. Или вину за что-то. И по слезам тоже.
Отец остановился метрах в десяти, на дерево рукой облокотился. Смотрит прямо в глаза, только подбородок дрожит. И я не выдержал.
— Папа…
И тут рванул ко мне, словно пацана маленького загробастал, прижал. А сам в голос плачет.
— Сынок. Сына. Сколько же я ждал тебя. Как надеялся, что простишь…
— А я думал, что прощения просить я должен, — выжал из себя сквозь слезы.
И мир дворовый притих вдруг. Круги счастья, как по воде, до всех докатились. И даже умудренные жизнью бабушки, смотрю, платочки подоставали, носом хлюпают.
Отец отстранился, улыбнулся и все годы прожитые растаяли, талой водой из сердца смылись. И надо-то всего было – приехать. Просто как.
Под руку в подъезд зашли, в квартиру поднялись.
Всю ночь на кухне просидели. Про жизнь свою рассказывали. Тетя Валя, жена отцова, стол накрыла, суетилась до полночи. Потом оставила мужиков – мол, вам есть о чем поговорить – спать ушла.
А мы молчали больше – насмотреться друг на друга не могли.
Но время, как на зло, пролетело быстро. А у меня поезд рано. И еще в гостиницу успеть за вещами.
На пороге обнялись. Опять со слезами.
— Теперь, — говорю, — приезжать часто буду. И внучку твою привезу.
С этим ощущением счастья и уехал. С надеждой и любовью в сердце. Ведь родного человека, который, казалось, потерян, снова для себя нашел…

Как обещал, в следующий свой приезд к отцу дочку взял, с дедом познакомить. Правда, забегая вперед, скажу, что знакомство это скомканным получилось.
У могилы…
Отец через неделю после моего отъезда умер. Сердце не выдержало. Тетя Валя рассказала потом, что у него болезнь неизлечимая была, на чем держался – не известно. На ожидании, может.

…Дочка сорванные на лужайке перед входом на кладбище ромашки ему положила.
— Привет, деда, — улыбается. – Я тебя таким и представляла – глаза как у папы.
И погладила фотографию на памятнике…
Любовь, она ведь навсегда, вечная, независимо от расстояния между людьми, глупых и придуманных обстоятельств. Она и в прощении тоже. Ради детей.
Ради себя…