Пасха

Вот она уже, Пасха. Вчера купили краски и десяток яиц. Красили весь вечер. Красили яйца конечно. Сегодня Ариночка под ногами вертится. Мама на стол корзинку поставила — «Сюда вот крашенные, сюда простые, вот тут пусть кулич, а там свой ставь, тот что для бабушки Кати. Вот сюда ставь, этот мы бабушке повезем.» Я терпеливо расставляю, у меня и своя такая же точно корзинка. Глупо идти в церковь с пакетом. Я же не дура! А в прошлом году мама в пакете яйца несла. Боже мой, так стыдно было. Ну куда нести в пакете. Что за глупости? Сегодня я заставила их взять корзинку. Так эстетичнее. Так принято вроде бы? Нет? Ну не важно. Мне корзинки нравятся! И всё! Яйца и кулич в корзинке! Коля морщится — «Вы бы еще Пасхального кролика купили!» «И купим если надо!» — мрачно обещаю я. «Правда что ли купишь?» — радостно спрашивает Ариша и тихонько прячет варенье яйцо в кармашек пальто — «Шоколадного?» «Никакого!» — отвечаю я укладывая яйца в корзину — «Деньги кончились!» «Не выдумывай, не кончились!» — весело парирует Арина. «Отдай яйцо, раздавишь в кармане!» — мама протягивает руку к Арине и шевелит пальцами — «Ну, поскорее, рано еще яйца кушать!» «Я только одно!» — всхлипывает Ариша вынимая яйцо из кармана. «Ни одного!» — строго говорит мама. «Кролики это у американцев!» — авторитетно вмешивается отец — «У нас нет кроликов!» «Что совсем нет?» — удивляется Арина. «Есть!» — встревает в разговор моя сестра. «Света, Арина вышли с кухни!» — командует мама. Девочки выдвигаются в коридор. «А правда что ли воскрес?» — спрашивает оттуда Ариша. «Правда наверное. Раз Пасха!» — отвечает мама. Николай ухмыляется. Он вообще всё утро за компьютером и ему неинтересно. На кухне душно. Пар от кастрюли, пар от чайника, кажется даже от нас идет пар. Парилка. Баня. А за окном умытая весна. Солнышко. Такое острое солнышко, словно тысячи малюсеньких иголочек впиваются мне в душу. «Как Первое Мая.» — неожиданно говорит мама глядя во двор. А во дворе соседи. Под навесом резной чугунной беседки крашенной в черный цвет и укрытой кирпичного цвета черепицей две старушки с корзинками о чем-то горячо спорят. Девочка лет шести-семи скачет по плиткам, поправит платок на голове и снова скачет. Через дорогу по тротуару всё тянется и тянется народ в сторону церкви. Женщины в нарядных платках и длинных юбках несут сумки, пакеты и корзинки. Мужчины, словно только что очнувшиеся от тяжкого сна и не вполне понимающие что вообще происходит медленно и важно двигаются за своими домочадцами. Старушки семенят с легкими улыбками на лицах, наверное вспоминают свое детство. Хотя было ли оно у них? Дети в белых рубашках и нарядных платьях, словно на первое сентября с веселым гомоном бегают вокруг родителей. Девушки в сопровождении кавалеров чинно и загадочно плывут в общем потоке. Еще немного и мы тоже вольемся в эту многоцветную говорливую реку. «Вы всю скатерть краской угваздали.» — вздыхает мама. «Да ладно!» — машет рукой Светка. «Я „Vanish“ купила, отойдет!» — задумчиво говорю я разглядывая пятна. И вовсе я не уверена, что отойдет. Скатерть жалко, она у нас одна такая белоснежная, нарядная была. «Может и не взять»- бурчит папа, словно читая мои мысли. Он выносит обе корзины в коридор, что бы поближе к двери, таким образом поторапливает наши сборы. «А у меня „Белизна“ есть» — с легким сомнением говорю я. «Так „Белизна“ разъест» — подает голос Николай из коридора. «Много ты понимаешь» — огрызаюсь я на него — Ты не лей столько что бы разъело!" «А я и не буду, тебе отстирывать» — пожимает плечами Николай стоя в дверях кухни. Он оглядывает масштабы ущерба и молча уходит в комнату, обратно за компьютер. «Ну скоро вы там?!» — торопит отец. «Другую не куплю!» — кричит Николай из комнаты. «Надо будет, купишь!» — зло возражаю я ему уже из коридора. «Шиш тебе, а не новая скатерть!» — зло бросает Николай горбясь за компьютером. Он даже не оборачивается в мою сторону. Хотя я уже стою у него за спиной. «Праздник же!» — укоризненно восклицает мама. Мне кажется она сейчас заплачет. Поэтому я выхожу из комнаты плотно прикрыв двери. Пусть себе сидит за компьютером, лишь бы не говорил ничего сейчас. Я молча застегиваю на Арише пальто и поплотнее затягиваю платок, что бы ветер не продул ей уши. «Они всегда так!» — звонко говорит Ариша. В её голосе нет ничего кроме радости от предстоящего приключения. Пасха это весело. И ей нас с Колей ни капли не жаль. Ну так и мне не жаль! Отец неловко мнется у дверей. Я повязываю яркий платок в ирисах, подарок бабушки на Рождество. Беру свою корзину и еще раз иду проверить, все ли я выключила. «Вы бы уже поторопились!» — кричит Светка от лифта. «Коленька, идем с нами.» — ласково зовет мама заглядывая в комнату. Ох зря она это. Я ожидаю чего угодно, чего угодно. Николай еще ниже склоняется к клавиатуре — «Идите уже!» — бубнит он — «Идите уже Ольга Михайловна у меня дел много!» Ногой он неловко старается задвинуть полтора литровую пластиковую бутыль «Очаково» глубже под стол. Мама не видит или делает вид что не видит. Вижу я. Я всё вижу и мне хочется плакать. «Праздник же!» — говорю я. Николай молчит. Мама тихо прикрывает двери — «Идем, идем уже» — говорит она отцу, берет его под руку и они чинно и не спеша выходят из квартиры. Я осторожно приоткрываю дверь в комнату и просовываю голову внутрь, делаю еще одну попытку — «Коль, праздник же, семья же, посмотри какое солнце на улице.» — ласково зову я мужа. «Да идите вы уже, а!» — зло бросает Николай, ударя по клавиатуре — «Идите, кто вас держит!» Я выхожу из квартиры, придерживаю длинную юбку, роняю ключи. «Плохая примета» — думаю я равнодушно. «Праздник же!» — кричу я в раскрытую дверь квартиры. Но мне оттуда никто не отвечает.

Щелкают два оборота ключа в замке и я сбегаю по лестнице легко щелкая каблучками о ступени. Одной рукой придерживая юбку, другой крепко сжимаю ручку корзины укрытую поверх яиц и кулича расшитым рушником. Семья ждет меня у подъезда. Мама держит отца под руку. Светка крепко удерживает за руку вертящуюся Аришу. Вот наконец и мы вливаемся в разноголосый, разноцветный поток, что неудержимо стремится к возвышающимся над кронами деревьев куполам. Со всех сторон в общую бурую реку стекаются шумные ручьи, люди выходят со всех улиц, проездов и переулков и присоединяются к общему потоку. «Толкотня будет» — мрачно обещает отец. Мама не отвечает. Я боюсь что потеряется Ариша в общей праздничной сутолоке. Небо глянцевое как с обложки журнала. От холодного ветра ломит в ушах. Платок не спасает, он все время норовит развязаться и сползти на плечи. Через каждые десять шагов Ариша останавливается что бы подтянуть сползающие колготы. Коля вчера купил новые, они немного великоваты Арине. Но она надела именно их, от того, что они новые. «Праздник же!» — сказала Ариша одевая белые колготки — «Вот и новые!» Сестра без умолку рассказывает мне о своем женихе и всё время смеется. А у меня настроение под стать погоде. Умытое такое настроение, глянцевое, светлое и в душе ломит как в ушах от холодного ветра. Родители неспешно идут впереди нас под руки. Папа несет корзину. Ветер дергает углы белоснежной кружевной салфетки которой они укрыли кулич и яйца. Мама на ходу в очередной раз пересчитывает красные свечки. Хватит ли? Всем ли купили? Ариша расстегивает пальто и бежит обгоняя нас всех. «Застегнись! Застегнись сейчас же!» — кричу я — «Ты не в цирк идешь! Ты в церковь идешь! Остановись!» Арише весело. Ей непременно хочется показать свой праздничный наряд всем прохожим. Светка хохочет еще громче. Я смотрю на нас всех как будто со стороны. Степенная, загадочно и печально улыбающаяся мама. Она еще дома закрепила шпильками свой платок на пучок, скрутила волосы тугим жгутом на макушке и приколола к ним платок шпильками. Теперь она не боится, что платок неожиданно сползет в церкви. И её мысли заняты чем-то совершенно иным. Отец, серьезный и сосредоточенный украдкой поводит головой из стороны в сторону. Ему трет накрахмаленный воротник свежей нарядной рубашки, праздник же. Счастливая Светка, думающая только о предстоящем свидании. Она так крепко затянула завязки своего капюшона, что лицо её кажется маленьким и очень белым на фоне ярко желтой куртки.Она быстро перебирает ногами в такт своей болтовне и двумя руками придерживает слишком длинную, зато совершенно новую юбку. Специально к Пасхе покупали, вместе с Аришиными колготками. Юбка Светке не только слишком длинна, но и слишком широка кажется понизу. Ветер усердно хватает юбку за подол и оплетает Светкины ноги. Светка хохочет, дергает юбку и семенит быстро быстро, словно японская гейша в сабо. Присмиревшая Ариша в ярко алом пальтишке. Одной рукой она держит за узел платок, что бы не сполз с головы, другой рукой постоянно пытается подтянуть свои колготы. Ариша теперь идет впереди всех. И создается впечатление, что именно она ведет нас всех в церковь. Я же несу корзинку и постоянно о чем-то беспокоюсь. То о юбке хватающей меня за щиколотки, то о сползающем платке, то о колготах Ариши, то о рушнике который норовит улететь с порывом ветра, то о самой Арише которая как мне кажется ушла слишком далеко вперед от нас, то о Коле который остался дома наедине с бутылкой «Очакова». Мне словно бы и некогда ощутить в душе всю полноту и величие праздника. Поймать тонкую составляющую радости и возвышенной духовности праздничного состояния. Я думаю про испорченную краской скатерть, про неоплаченные счета, о том, что к вечеру Николай скорее всего будет слишком пьян, что бы обсуждать со мной какие бы то ни было проблемы. И о том, что в школу нужно сдать деньги на ремонт. Я думаю о том, что Коля уже вторую неделю с кем-то переписывается в интернете, но всегда прячет и удаляет все сообщения от моего любопытного взгляда. Что еще больше беспокоит меня и даже пугает. Я оглядываюсь вокруг с удивлением человека покинувшего сельскую местность и случайно попавшего на карнавал в Рио-де-Жанейро. Удивляюсь, совершенно искренне удивляюсь семьям, что беспечно и радостно идут веселыми группками в церковь, без нервных движений, падающих платков, улетающих салфеток. Радостные и беспечные люди в едином семейном порыве, с любовью и заботой к ближнему двигаются в сторону церкви. «Нет, это не про нас. Во всяком случае не про меня!» — думаю я печально. «Есть ли у меня муж вообще?» — задаю я себе вопрос в сотый раз «Вот она моя семья. Вот мы все идем в церковь. Где же мой муж? Где Коля? Праздник же! Он должен нести корзину. Должен держать меня под руку. Должен смотреть, что бы Ариша далеко не убегала. Вот она семья, вот она идет в церковь, а мужа нет, нет Коли среди нас. Вся семья есть, а Коли нет! То есть Коля то вообще то есть. Мужа нет! У меня нет. Со мной нет!» — думаю я разглядывая глянцевое небо.

В церковном дворе стоят длинные столы накрытые скатертями и покрытые поверх них прозрачным целлофаном. На столах на подносах, рушниках, салфетках стоят разнообразные куличи, «пасхи», лежат вокруг них яркими разноцветными ободками и цветастыми горочками яйца. Тесными группами стоят семейства соседей по району. Важные отцы семейств поснимали головные уборы и строго смотрят на малышей. Матери суетятся производя последние приготовления. На лицах хозяек видна плохо скрытая гордость и довольство, не только своими чадами, но и своими куличами, «пасхами» и нарядными яйцами. Это какое-то негласное состязание в кулинарных умениях. Потому, что многие куличи вовсе не купленные в магазинах, а настоящее рукотворное произведение искусства, созданное на кануне мамами, бабушками и тетушками многочисленных семейств. И теперь они гордо озираются в поисках ценителей их шедевров. Вот прям сейчас все эти кулинарные произведения искусства бережно вынимаются из сумок, пакетов и корзин, что бы спешно занять свое место на столах среди яиц, свечей и салфеток. Кто еще не успел зажечь свечи, тот чиркает спичками, щелкает зажигалкой прикрывая огоньки от ветра. Кто уже зажег занят только тем, что бережно сохраняет добытый с таким трудом огонь. Дети почти соприкасая свои ладошки лодочкой аккуратно, чуть дыша прикрывают огоньки своих свечей. Взрослые отцы семейств ставят огромные как стены натруженные ладони с подветренной стороны, что бы свечку не задуло. Девушки вытягивают изящные руки и раскрывают у свечи свои ладошки, кисти похожие на розовые и белоснежные цветы распустившиеся у огня. Парни грубовато подбирают пальцы, руки словно держат маленькие мячики, удерживают драгоценный дрожащий огонек. «Идет, идет» — шепчут рядом. Взрослые замирают, кланяются, крестятся, шепчут беззвучно молитву, одними губами. Ариша увидела напротив своих одноклассников и презабавно строит им мордашки. Те не отстают, корчат рожицы, машут руками. «Хватит, хватит» — шепчет ей мама — «Гляди уже, батюшка идет!» Аришка крестится и кланяется. Мимо проплывает пышная борода с проседью над праздничным парадным одеянием. В нашу сторону щедрым потоком летят брызги святой воды. Ариша тихо пискнула и шепчет мне — «Прям за шиворот.» Она поднимает мокрое лицо. Кажется ей досталась хорошая порция святой водицы. Взгляд у нее растерянный и непонимающий. «Это хорошо, хорошо» — шепчет ей мама и гладит её по голове. Мне досталась порция немногим меньше чем Арише и я рада пожалуй, благословение свыше. Слезы смешиваются с водой и стекают по щекам. Светка радостно улыбается, складывает в корзины мокрые яйца и куличи. Осторожно оборачивает бумажкой свечи, укладывает их поверх всего. «Не сломались бы» — говорит она отвечая на мой взгляд. «А я в наш грецкие орехи положила.» — ни с того ни с сего говорит мама — «Это мой новый рецепт!» Я промокаю краем платка лица себе и Арише. «Мама ты что плачешь?» — спрашивает дочь. Я качаю головой и улыбаюсь. Мать мне кажется сейчас такой же маленькой и беззащитной как и Арина. «Спаси нас Господи!» — думаю я в отчаянье стараясь удержать слезы — «Спаси Господи!» А на лицах людей выходящих из церкви какое-то новое выражение. Может быть мне кажется или лица действительно просияли каким-то новым, чистым внутренним светом, когда их коснулась благодать светлого праздника.«На долго ли?» — думаю я с тоской глядя на выходящих людей — «На долго ли?»

На выходе с церковного двора, у самых ворот стоят нищие. Старушки, дедки, пропитые и грязные, но приумытые к празднику мужики. Они кланяются, усердно крестятся, то и дело поздравляя выходящих со светлым праздником Пасхи. Протягивают руки — «Ради Христа!» И снова кланяются на каждое подаяние — «Спаси вас Господи!» «Подай!» — грозно шепчу я Арише. Арина начинает перебирать яйца в корзине, ищет попроще. Мне становится неловко и я отворачиваюсь. К чему это?! Какая глупость! Поэтому я поспешно вынимаю из кармана горсть мелочи. Специально приготовила к такому случаю. Раздаю понемногу направо и налево. Что бы хоть немного досталось каждому в честь праздничного дня. Ариша идет за мной и неловко подает яички. По одной штуке. Нас обгоняет статный и крепкий молодой мужчина, высокий и широкоплечий в крепкой дорогой куртке. Он подает нищему мужику сто рублей. Хлебный у нищих сегодня день. Богаче наверное только Рождество. Нищий крестится — «Спаси вас Господи!». И галдят нищие все громче и громче наперебой — «Христос Воскресе!» Я отдаю последнюю мелочь сухонькой благообразной старушке в белом платочке. «Храни Вас Господь матушка!» — говорит она. «Христос Воскресе!» — отвечаю я. Подбежавшая Ариша подает старушке яйцо — «Храни Вас Господи матушка!» — снова повторяет она и крестит Аришу дрожащей темной от времени и труда рукою — «Воистину Воскресе!» Я крепко сжимаю Аришину руку и скорее, скорее иду прочь. «Матушка! Матушка! С чебы это матушка?! Скажут тоже!» — крутится у меня в голове — «И муж у меня не священник, и я та еще христианка. Матушка! Ишь чего удумала! Матушка!» И все же на душе светлее как-то. То ли от праздника, то ли от воды святой что так щедро окропила мне лицо и одежду, то ли от общего настроя, то ли от слов «Храни Вас Господи!». «Ну» — бодро говорит отец — «К вам или к нам?!» «Знаете что, давайте ка с начала к нам. Я занесу домой кулич и яйца, а потом уже пойдем к вам.» — предлагаю я. И что удивительно, никто не спорит. А мне совсем не хочется быть в Пасху дома с Колей с глазу на глаз. Ничем хорошим этот день тогда для меня не закончится судя по бережно припрятанной бутылке «Очаково» там наверное еще парочка её сестер притаилась за монитором. Мне хочется спокойно, как в детстве на первомай, пить чай с конфетами. Будем разбивать яйца и делить кулич. Будем строить планы на лето. Будем обсуждать важные новости и смотреть телевизор. Только не оставаться дома, в молчаливой ненависти Николая. Он наверняка тогда испортит мне праздник. Уже испортил. Пусть и сидит один если ему охота.

Света и Ариша идут впереди нас держась за руки. Ариша несет самое красивое на её взгляд яичко и несет так, что бы видно было прохожим. Всем кто идет ей навстречу. Наверное ей кажется, что красивее этого яйца уже ни у кого не найдется. Я улыбаюсь. Я тоже хочу красивое яйцо. У Светки есть, у Аришки есть, у меня нет, я еще не выбрала свое. Я иду рядом с родителями. «Нет, в „пасху“ не кладут творожную массу» — уверенно говорит мне мама, продолжая ранее начатый разговор — «Только домашний творог!» «Да как же нет!? Как нет!?» Вот дойдем до дома и я специально покажу тебе рецепт!" — возражаю я — «В интернете знаешь сколько на кулинарном сайте разновидностей „пасхи“. Я говорю тебе — Кладут!» «Мало ли что в интернете есть!» — поддерживает маму отец — «Есть же классический рецепт!» «Зачем классический?!» — восклицаю я — «Это праздничное блюдо! Должно быть вкусно!» «Затем, что есть традиции!» — говорит отец. «Традиции...» — возражаю я — «Традиционный кулич всего лишь серый круглый хлеб. Вот и вся традиция. Ни орехов тебе, ни кураги, ни изюма, вот и все твои традиции. Нет, прогресс должен быть во всем! Сохраняя традиции кулича и „пасхи“ люди все же умные с годами существенно улучшили вкусовые качества кулича до „ромовой бабы“, а иной теперь и много-много лучше. А „пасха“ тогда чем же хуже?! Ну скажи чем?» Светка и Ариша хохочут во всю. «И „пасха“ не „пасха“, и кулич не кулич, и в мясе нет мяса, и в людях людей, и христианин не христианин уже наверное!» — смеется Светлана. «Да ну вас!» — машу я на неё рукой — «Я серьезно!» Мама смеется. «Вот придем домой и я покажу вам этот рецепт, сама увидишь!» — говорю я матери. «Пап, а пап, можно я у вас возьму два яичка с красивой наклейкой» — переключаюсь я на отца. «Зачем еще?» — спрашивает он. «Георгию подарю.» — отвечаю я уже перебирая яйца в их корзине. Это я вовремя вспомнила про Аришкиного крестного. Он всегда мне на Пасху что-то да припасет. Значит и в этот раз придет с подарком. Вот и обменяемся. «Могла бы и сама купить наклеек и сделать, ничего сложного» — недовольно бурчит отец, но не возражает. А потому, два самых ярких и красивых яйца с наклейками перемещаются в мою корзинку. «Лентяи» — бурчит отец. Но никто не обращает на него внимания.

Ариша и Света замешкались у лифта. Я открыла дверь, но ключ намертво застрял в замочной скважине. Я распахнула дверь пошире, удерживая её одной рукой другой пыталась вынуть ключ. Но он проворачивался в замке и не желал покидать своего убежища. Я всё дергала и дергала ключ. Корзинку пришлось поставить у ног. Из квартиры сильно пахнуло табаком и алкоголем. «Боже! Как тут накурено» — воскликнула мама переступая порог. «Коля! Коля!» — позвала она заглядывая в комнаты. «Что б его» — я пнула дверь дергая ключ. «Дай сюда!» — отец отодвинул меня от двери и ухватился за упрямый ключ сам. Он стал осторожно проворачивать ключ в замке пытаясь поймать нужное положение. «Коля!» — снова позвала мама откуда-то из глубины квартиры. И вдруг дико закричала — «Витя!» Я вздрогнула. Чувство неминуемой беды обрушилось на меня с такой силой, что закружилась голова. Схватившись за стену я заглянула в коридор. «Витя!» — еще громче закричала мама. И вдруг охнула и привалилась к стене схватившись за сердце. Оттолкнув дверь отец прыгнул в коридор сшибая обе корзины, что так некстати оказались на его пути. Корзины опрокинулись. Яйца с хрустом покатились по ступеням. Я шагнула в коридор и замерла. От лифта уже бежала Светка и лицо её стало еще белее, словно чистейший мрамор покрытый инеем первого мороза. Ариша громко рыдала вцепившись в перила, еще ничего не понимая, но уже охваченная общим ужасом от неведомой опасности. Отец стоял в коридоре и смотрел в сторону кухни. Лицо его разом потемнело и постарело. Светлая Пасхальная радость схлынула как и не бывало. Мамино лицо было бледным, настолько бледным, что стало отдавать легкой желтизной, а губы слегка посинели и дрожали. «Света, забери Аришу и идите на улицу» — отчеканил отец. «Папа!» — воскликнула Светка. «Света!» — еще жестче повторил отец. Светлана резко развернулась и уже не скрывая навернувшихся слез отцепила воющую Аришку от перил и потащила её вниз по лестнице забыв про лифт. Я осторожно вошла в коридор. «Настя, шла бы ты к ним на улицу, я разберусь и выйду к вам. Может все нормально.» — мягко и как-то неуверенно попросил отец — «Идите с мамой, подышите.» Я сделала еще несколько шагов и заглянула в кухню. Там на полу, в странной скрюченной позе, подтянув колени к животу лежал Коля. Вокруг его головы расплывалось и застывало уже легкой пленочкой блестящее темное пятно. Пятно крови. Я всё смотрела и смотрела на скрюченные судорогой Колькины руки. Что это? Что это такое? Я все никак не могла понять. Что это такое то? «Праздник же...» — растерянно прошептала я. И вдруг мои ноги отказались меня держать. Их словно не стало. Я рухнула на пол и закричала — «Праздник же! Праздник же! Праздник же!» «Да уведи ты ради Бога её отсюда!» — закричал очнувшийся отец на маму. Мама молча пыталась меня поднять с пола. «Праздник же!» — кричала я все громче. Папа словно перешагнув невидимую черту, как-то боком зашел в кухню и склонился над Николаем. «Вставай, вставай» — шептала мне мама на ухо — «Поднимайся, там Ариша, Ариша там на улице. Ну вставай же!» Я бестолково смотрела на скрюченное, скособоченное тело мужа. И разум не хотел, не мог понять, что сейчас происходит. «Мама?» — я уцепилась за руку матери пытаясь подняться — «Мама, что с Колей?» Отец протянул руку и осторожно коснулся шеи Николая. Он видимо пытался нащупать биение пульса. «Коля!» — позвала я осторожно. «Коля!» — вдруг истошно вырвался у меня крик разбившийся о некрашеный, замытый к ремонту потолок квартиры. «Коля!» — закричала я не своим голосом вырываясь из рук матери. И вдруг Николай сел. Обвел всех мутным, отсутствующим взглядом и мотая окровавленной головой махнул в нашу сторону рукой — «Идите вы!» «Николай!» — взревел отец. «Да пошли вы!» — Коля слабо толкнул отца ладонью в колени и снова рухнул на пол. «Праздник же!» — донеслось до меня его невнятное бормотание.