Жёлтый бублик

Идею рассказать о моем Иерусалиме я тащу с собой уже много лет, но как-то так и не собралась до сих пор. А тут подруга рассказала, что недавно съездила, говорит: «Ты знаешь, такой красивый современный город, полно туристов, магазины, рестораны, в общем, очень и очень… а старый город – так вообще… ну и Стена Плача, конечно… и детям есть, чем заняться: зоопарк, аквариум, в общем, полный набор для полноценного отдыха на пару дней для всей семьи». Забрав с собой эту информацию и протаскавшись с ней весь день, к вечеру я села за компьютер планировать поездку. Набрала в Гугле «аттракции Иерусалима для детей» (а то я их не знаю...). И вдруг среди зоопарков, парков и аттракционов всплыло название «'парк Ган мифлецет». И тут меня накрыло… Потому что любой из «русских», которому довелось жить в Иерусалиме в девяностые годы в возрасте от 12 до 20, знает это место. И совсем не как детский аттракцион. Это был наш центр. Наш «вудсток». Но давайте все по порядку. С моим Иерусалимом я познакомилась в девяносто четвертом году. Мне было 14, я перешла в девятый класс в школу «Орт» при иерусалимском университете. Жили мы тогда в городке Бейт-Шемеш, где и по сей день проживают мои родители. Развозки школа не предоставляла, а возможность проживания в общежитии при школе была отметена сразу, так как в четырнадцать лет девочка должна жить дома – и все. В результате в моем распоряжении оказался месячный проездной, с которым без ограничений можно было передвигаться не только по маршруту дом–школа. А город был большой, новый. И в нем было столько всего…

Пожалуй, одним из самых ярких воспоминаний была, безусловно, маленькая пекарня на углу автовокзала (который, кроме месторасположения, не имел ничего общего с нынешней громадиной). В этой пекарне пекли… бублики (бейглы). Причем их было десять-пятнадцать видов: со специями, с орехами, с маком, с луком, с чесноком… и вершина – бейгл со всем сразу. Стоила эта роскошь пять шекелей штука. Что касается меня, то мне полюбился бублик под названием «желточный». Вкус был волшебный. Люминесцентный желтый цвет бублика наверняка привел бы в ужас приверженцев здоровой пищи. Но тогда мало кто заботился об этом. А посему и открытие первого Иерусалимского «Макдональдса» по торжественности и по количеству людей можно было сравнить с открытием комплекса «Азриэли», которое произошло через несколько лет. Очередь за волшебным некошерным гамбургером с сыром и кетчупом в пакетиках (как за границей) и чипсами, тянулась через весь центр. Через годик место стало любимой забегаловкой для старшеклассников и студентов. Надо сказать, что дешевым это место, в отличие от Европы и Америки, не было никогда. Поэтому зачастую одна большая порция покупалась на троих. Мало, Зато Вкусно. Но бывали и настоящее пиры – в основном, благодаря Грише. О нем стоит упомянуть отдельно. Гриша учился в музыкальной гимназии на скрипача. Это был абсолютный сукин сын с языком, полным матерщины, которую он использовал бесконтрольно, и с абсолютно ангельской внешностью (большие голубые глаза в пушистых ресницах, белокурые кудряшки… Херувим – роста был очень маленького). Так вот, если по дороге в McDonald's мы встречали Гришу, мы знали, что сегодня будет ПИР. Гриша становился посреди улицы Бен Иегуда, доставал скрипочку и начинал… репетировать. Профессиональные попрошайки его не трогали. Во-первых, ребенок, что с него взять, особенно, когда вокруг полно народу, а во-вторых, он практически никогда не появлялся один. Мы изображали толпу зрителей. Это закон любой площади – если кто-то играет, а рядом хлопают, то количество зрителей растет мгновенно. За полчаса набиралось от двухсот до трехсот шекелей. Место было людное, да и кроме того надо быть последней сволочью, чтобы не подать мальчику со скрипочкой. С таким богатством можно было шикануть и затусить в кафе «Шагал», где подавали кофе с шапкой сливок и шоколадками, или в ресторан «Трактир», где подавали вкуснейшие блины, ну и так далее… Утолив голод физический, мы жаждали чего-то для души. А значит, шли на улицу Нахалат Шива – красивая туристическая улица, которая с одной стороны ограничивалась Кошачьей площадью (туристы, торговля травкой, проститутки и акции протеста против чего-нибудь), а с другой стороны упиралась в гостиницу на площади Кикар Цион – серую страшную махину, названия которой я не знаю до сих пор.

Но дело не в гостинице, а в пятачке вокруг нее. Это было совершенно волшебное место. Кто только там не тусовался: неформалы всех мастей – рокеры и панки, рэперы и готы. А рядом с ними хасиды с Бреслава, христиане с русского подворья, представители секс-меньшинств, художники, поэты, музыканты и так далее, и так далее. Всегда куча народу. Там всегда было шумно. Но что интересно – драк не было. Все эти люди веселились и не мешали друг другу. А иногда можно было увидеть, как какой-нибудь хасид радостно отплясывал под звуки тарбуке или под речитатив рэпа.

А еще посреди этой улочки в старом полуразваленном доме прошлого века, на втором этаже, куда вела узенькая лесенка, была парикмахерская-салон «У Светы». Качество этого салона было вполне средней паршивости, но туда приходили не затем, чтобы постричься, вернее, не только за этим. Сама Света – вот это был повод. Ей было двадцать шесть лет. Маленькая, слепая на один глаз, с прической, как будто ее подключили к розетке, и вечной сигаретой во рту, она была настоящим центром русского Иерусалима. Посидев в Светиной комнатке минут десять, можно было выяснить, кто с кем встречается, кто кого бросил, кто кого побил и за что, какая дискотека самая приличная в городе, а в какую лучше не ходить… Где найти приличную домработницу, зубного врача, адвоката, массажистку, косметолога и так далее… К своей профессии Света относилась без особого вдохновения. Помню, как после неудачного мелирования, срезая клочки сожженных волос, она говорила зареванной клиентке: «Ну Киса, ну что ты так переживаешь?… Волос – он же мертвый белок...» Но почему-то к ней продолжали ходить. Она была смешная, добрая, некрасивая и очень одинокая девочка. И ее любили и жалели. Через пять лет она вышла замуж за какого-то депутата кнессета на двадцать лет ее старше и исчезла из русского Иерусалима навсегда. В соседнем дворе напротив печально известного клуба «Андерграунд» в подвальном помещении собирались художники-неформалы. Комнату слева занимали израильтяне. Комнату справа – русские. Различить, где кто, получалось сразу. По запаху. От одной из комнат шел запах благовоний и травки, от второй – устойчивый аромат водки и вяленой рыбы. Разброс возрастов – от пятнадцати до шестидесяти. Рисовали и лепили из всего, что попадалось под руку. Иногда даже что-то продавалось. Сюда приходили ребята из школы искусств. Не знаю, стал ли кто-то из них большим художником, но то, что их работы из подвала выставлялись на международных выставках и конкурсах, знаю точно.

Работа Йонатана Рабиновича, ученика одиннадцатого класса под руководством такой-то… – первое место. Да. Только дело не в школе и не в руководстве такой-то. Йоник два месяца каждый день сидел в подвале и выискивал какой-то особый штрих под чутким «'руководством» дяди Лени – художника-алкаша с кучей мусора в бороде: «Йоник, не говнись… Ищи стиль».

По четвергам народ собирался на дискотеки. Две наиболее известные были «Арбат» и «Хаят». Обе неоднократно горели, меняли хозяев, и открывались заново. Вход стоил 30 шекелей, плюс пару коктейлей по 20 шекелей каждый. В общем, удовольствие было дорогим и удавалось максимум раз в месяц. Готовились туда, как на светский прием. В буквальном смысле: одежда, аксессуары, макияж, прическа. Большинство из нас жили тогда в паршивых серых районах. Родители пахали в три смены и редко наряжались. В кафе и рестораны ходили, в основном, на юбилеи. А нам хотелось праздника. И поход на дискотеку был этим праздником. А если денег на дискотеку не было, мы шли на «Мифлецет» (тот самый парк). Начиная с 4:00 дня и до 5:00 утра у «Мифлецета» собирался народ. Если вы кого-то давно не видели, то шанс встретить его там, был почти стопроцентный. Там встречались и расставались, дрались и пили мировую. Пробовали курить и лишались девственности и, конечно, учились петь и играть на гитаре. Ни одна нормальная мамаша не пускала своего ребенка поиграть в этом парке.

В день окончания школы после выпускного мы попрощались с родителями и пошли праздновать сами. В кафе «Римон», потом на Кикар Цион. А потом решили сходить к Стене Плача. Не помолиться и не просить, а просто сходить. Было 3:00 ночи. В Старом городе было темно, и только Котель ярко освещался. Там сидело прямо у Стены несколько человек, а еще ходили уборщики, которые выметали записки, как в рассказе у Севелы. И было очень тихо. А наутро началась другая жизнь. Я приезжала в Иерусалим, в основном, проездом или по делам, а потом и совсем перестала приезжать. Переехала в Хайфу, потом в Нетанию.

Год назад я оказалась в Иерусалиме по семейным надобностям. Оказалось, в другом, незнакомом, новом городе. Изменилось все, даже въезд был другим. Возвращалась я домой через автовокзал, и вдруг увидела на привычном месте маленькую вывеску «Дом бубликов». Я просто обалдела от счастья, забежала вовнутрь…

– Можно один желточный желтый бейгл?

– Какой бейгл? – спросил мальчик за прилавком.

– Желточный… Желтый такой… – машинально ответила я, понимая, что никакого желтого бейгла здесь нет.

– Геверет, у нас есть много других видов…

Но я уже вышла. Села в автобус на Тель-Авив и всю дорогу проплакала.

Я плакала о городе, который исчез. О своих друзьях, некоторых из которых уже нет. О своей первой дурацкой любви, о том, что шестнадцать – это далеко, a сорок – уже близко, обо всех вас, где бы вы ни были: Женя, Дима, Саша, Бенчик, Наташа, Рима, Оля, Света, Юрик, Артур, Миша, Гриша, Юля, Антон, Элла.

И о том, что нет больше в мире люминесцентного ЖЕЛТОГО БЕЙГЛА.