Как-то на телебашне

Глава из сборника «Забытый разговор, диалог шестьдесят первый… поправленный»
Родным, соседям, близким и не только… посвящается.

Дела-дела…
дела – лишь пыль!
Слова? Слова!
хранят нам быль,
а с нею мысль
и нашу жизнь!..

     …Полдень.
    Первый день нового 2006 года.
    Верхняя смотровая площадка стокгольмской телебашни.
    Тысячи радостных рыжих солнечных зайчиков рассыпаются по всему городу и открытой воде, которая, кажется, здесь повсюду…

     — Куда прёшь, дурень? — ну, или что-то в этом духе, необычно эмоционально для скандинавов выдаёт солидная шведка в сторону невзрачного немолодого мужчины в спецодежде, протискивающегося сквозь уже было закрытые двери до отказа набитого людьми лифта телебашни.
     — Мне срочно нужно вниз, — не глядя на неё, огрызается тот в ответ на своём языке, продолжая пропихиваться вовнутрь шведской чудо техники.
     — Да тут и без тебя перегруз, — сердито цедит дама на своём непонятном для сопровождаемой ею группы туристов из Санкт-Петербурга диалекте.
     — Отвали, — или, опять же, что-то в этом духе, тяжело выдыхает рабочий в ответ, вваливаясь-таки в плотно набитое людьми пространство.
     Двери с жалобным визгом хлопают за спиной помятого служащего, и лифт в ту же секунду, раскачиваясь из стороны в сторону, дёргается в нетерпении, начиная скорое поступательное движение вниз. Впрочем, через секунду, словно почувствовав что-то, он неожиданно останавливается, как вкопанный, по-видимому, выбросив свои аварийные стопорные штыри. А ещё через секунду свет для полного удовольствия присутствующих гаснет, оставив лишь скудную электронную подсветку табло и включив устрашающий скрежет аварийной давно, видно, неиспользуемой вытяжной вентиляции. Группу из полутора-двух десятков питерских туристов и двух местных стокгольмских служащих, волей случая оказавшихся внутри небольшой три на три метра дюралюминиевой коробки, охватывает лёгкое удивление, переходящее в недоумение, оцепенение, и даже паралич.
     — Диспетчер, диспетчер, — неуверенно клацая по тускло светящимся ядовито-зелёным клавишам табло, первым оживает нерадивый рабочий. — Срочно аварийную бригаду наверх, лифт обесточен у верхней площадки вышки.
     Динамик в ответ что-то неразборчиво шипит ему на незнакомом для большинства языке, мужчина раздражённо отвечает и в какой-то момент даже хлопает по нему ладошкой. Солидная дама с нотками первой непроизвольной тревоги выговаривает соотечественнику свои недовольства. Тот по-прежнему бесцеремонно лает в её сторону и, по-видимому, окончательно раздосадовавшись, неожиданно разворачивается и барабанит со всей силы в железные двери лифта. Плотно прижатые друг к другу туристы от возникшего беспокойства тоже непроизвольно приходят в движение и тем ещё больше раскачивают лифт из стороны в сторону, который под натиском живой плоти, словно в ответ, неожиданно гасит аварийный источник света на табло и… останавливает скрипучий голос вентилятора.
     Рабочий от неожиданности прекращает свои истеричные подёргивания и препирания. Нахлынувшая тишина до разрыва перепонок давит на присутствующих. Ориентиры пространства и времени гаснут, Мир неизбежно проваливается… бесконечность.
     За секунду до осознания всеми своего беспомощного беспросветного положения, молодой человек-турист, по случаю оказавшийся вместе со своей женой и пятилетней дочкой здесь, в скандинавском саркофаге, болтающийся в замкнутой шахте железобетонного колодца на высоте пару сотен метров, одним быстрым движением рук и тела сгребает их под себя в угол лифта. Поставив жену спиной в угол и встав лицом к лицу к ней, он намертво упирается руками и ногами в хлипкие дюралюминиевые стены, создав тем самым вместе с ней живое непересекаемое пространство для единственного ребёнка среди быстро поглощающей тесное пространство неуправляемой живой плоти.
     — Да что ж это за безобразие, — первой возбуждается полная путешественница в длинной колючей каракулевой шубе рядом с ними. — Вы нас тут живьем уморить решили? — истерически верещит она, непроизвольно поддаваясь вперёд к выходу.
     — Дамочка, держите себя в руках, — по-прежнему бесцеремонно, но неожиданно почти без акцента по-русски, выдает ей немолодой служащий и, также очнувшись от оцепенения, снова начинает лупить в железные двери.
     — Так ты ж, гад, ещё и по-нашему лопочешь, — следующим вскипает рядом поджарый турист в дорогой кожаной дублёнке.
     — Кто гад? — прекратив грохотать, по-видимому, на голос энергично разворачивается на голос нарушитель, с новой силой раскачивая подвешенную конструкцию.
     Все, кажется, просыпаются и от нахлынувшего на них страха в одно мгновение приходят в хаотичное движение: что-то на своем языке неуверенно кашляет солидная дама-гид, мешая русские слова со всеми диалектами мира, наплевав на скандинавскую нерасторопность, чешет матюги невзрачный «дурень». Кто-то в другом углу истерически всхлипывает в такт пухлой путешественницы, а кто-то, работая локтями, вслед за её поджарым спутником лезет по направлению, как ему кажется, к выходу.
     Впрочем, драка, не разгорается.
     В какой-то неуловимый момент в темноте невидимого пространства неожиданно все постепенно умолкают, люди теряют ориентиры, им начинает казаться, что их голоса и звуки раздаются не рядом друг от друга, а откуда-то сверху, словно со стороны.
     Это удивляет и… останавливает, к тому же вдруг отчётливо ощущается невыносимая теснота и духота.
     Температура воздуха от обилия тел и теплой одежды быстро растет, случайно кто-то портит воздух, становится невыносимо дышать и двигаться.  Несмотря на это движения внутри не прекращаются, люди непроизвольно ищут выход. Но никто ни о чем и ни с кем не спорит, слышно лишь дыхание и странные то ли рычащие, то ли всхлипывающие причитания, царапанья. Лишь Молодая пара намертво зацементировалась друг в друге у переборок дальнего угла лифта, подставив агрессивному живому месиву выгнутую дугой, а потому несгибаемую спину мужа. Жена, склонив голову к дочке, что-то ласково и спокойно шепчет ей, умудрившись снять с неё практически всю верхнюю одежду.  Напряжение, вот-вот готовое разорвать сжатое донельзя пространство, продолжает нарастать прямо пропорционально отчету секундной стрелки. Никто не замечает, как внутри загорается свет, и лифт, весело качнувшись, начинает поступательное движение вниз.
     В какой-то новый, ещё недопонятый момент, смущённые лица растерянно озираются вокруг, постепенно фокусируя взгляды на красном перекошенном лице немолодого служащего.
     — Соблюдаем спокойствие, граждане, — сквозь зубы с ненавистью почти на идеальном русском выдыхает тот, глядя исподлобья одновременно на всех.
     — Мама, а что дядя решил пошутить? — в достигшей апогея тишине раздается немного глухой слегка испуганный голосок девочки.
     — Кончено, милая! Дядя хотел сделать нам маленькое приключение, чтоб было, что вспомнить, когда мы вернёмся домой в наш скучный беспроблемный Ленинград… Санкт-Петербург.
     — А он не будет больше так делать? — чуть погодя, слышен окрепший голосок. — А то было не очень смешно.
     — Конечно, не будет, — успокаивает мама. — Он не хотел тебя напугать, просто шутка у него немного не получилась.
     — И он нас сейчас отсюда выпустит?
     — Конечно, милая, — радуется мама. — Сейчас выпустит…
     — Извините, – перебив, негромко кашляет немолодой рабочий, прежде чем первым выйти из лифта в уже секунду назад отрывшиеся скрипучие двери.

     …Тысячи радостных рыжих солнечных зайчиков рассыпаются по огромной заснеженной поляне перед стокгольмской телебашней.
     Первый день нового 2006 года.
     Пятнадцать минут первого…
21.03.2020г.

     Автор благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение диалогов, потому как рассказ является художественным, вымышленным, хотя и подслушан в разговоре в том самом лифте в указанное выше время.

https://proza.ru/2022/03/29/605