Лечение ностальгии

Встреча с родным городом напоминала свидание с постаревшей подругой лет через сорок после детства. И не узнала сразу под слоем белил, румян, ярких теней, комками туши, татуированными бровями, силиконовыми губами. Только взгляд, да голос напомнили ту самую, лучшую подругу. А умыть, останется тетка с набрякшими веками, мешками под глазами, обвисшими брылями и куриной гузкой вместо рта.
Вот и сталинки, хрущёвки, брежневки, приукрашенные вывесками, плиточными крылечками с никелированными перилами, поддельной роскошью витрин, как ни тужились, не могли скрыть тело из состарившегося силикатного кирпича, серых бетонных панелей. Только исторический, как всегда ухоженный центр, обрадовал неизменно шикарными купеческими добротными домами из красного кирпича. Не смотри, что за двести перевалило – всё красавцы.
Именно здесь появилось ощущение, что сейчас встречу знакомых. К музею спешит Инна, вечно опаздывающая на работу. Возле магазина «Подарки» вальяжный Славка неспешно направляется к своему подъезду, у него тут кооперативная квартира. Около центральной аптеки столкнусь с Герой. Он рядом служит, в проектной конторе. С Герой теперь встретимся только в следующей жизни, и не только с ним. Слишком многие переехали в другое измерение. Нет никого, одни воспоминания.
Всматриваюсь в лица встречных, в основном азиатские. Вдруг один из прохожих здоровается. Автоматически киваю. Точно его не знаю. Может, перепутал с кем-то. Подозреваю, что для аборигенов мы все на одно лицо, как и они для нас. Мелькнет что-то знакомое в чертах, здороваются, чтобы не сочли неучтивым. Через несколько дней я стала поступать также.
Конец улицы упирается в драматический театр. Два бронзовых колосса в национальной одежде угрожают пиками всем жаждущим искусства. Не знаю, кто кого и что украшает или портит – богатыри типовое здание советской архитектуры или оно его. Стараюсь думать о другом. Воспоминания. Смешные, печальные. Печальные, всё о том же, об ушедших друзьях. У актёров болезни две – сердце и водка. Калейдоскоп лиц, обрывки событий.
— Я не пяный!
— Как же не пьяный, язык заплетается и ноги.
— Врешь, на сцене я ог-ог-гурцом, значит, не пяный…
— Спой, милая!
— Не уезжай ты, мой голубчик!
— Что ж она так воет?
— Погоди, сейчас ещё плясать начнут.
— А ну, ходи, шельмец! Ходи шибче, рубль подарю.
— И пляшут, как поют. Стыдоба! Ну, зачем мы сюда пришли!?
Ухожу от невыносимого блеска светоотражающих стекол, укрывших тайны храма искусства. Я знаю, что бетонная коробка закрывает шикарное здание бывшего Романовского училища. На фасаде красуется отреставрированная, заштукатуренная в советские годы надпись: «В память о 300 лет царствования дома Романовых». Как и прежде, в мою бытность, в здании механический техникум, именуемый сегодня импортным словом «колледж». Очень добротные кадры выпускал в свое время техникум. И потребность в них была – заводов оборонных десять штук в городе. Сейчас куда они их девают, выпускников.
Дальше телестудия – место работы друзей, моих подработок, встреч. Ско-о-олько разного тут случилось! Писали сценарии, спорили, делали передачи, обмывали успех. «Таточка, можно мне вас так называть? Что ты к нему прилипла, он же голубой? Мне ж с ним не спать, говорить хочется. Нашла с кем говорить»,– разговоры после излияний. Напротив студийных ворот, в ста метрах, был вино-водочный. Делаем передачу на радио (центр теле-радио). Устали, застряли, сбегали, поддержали боевой дух портвешком, дело пошло. Где ты, друг Серега? Нынче правильный, трезвый, солидный. Не скучно?
Теперь мимо чебуречной (вкуснющие чебуреки были и вечно очередь за ними) на Театральную улицу. Раньше на ней театр стоял. Здание ловкими манипуляциями местных чиновников и краеведов превратили в резиденцию мифологического героя Абылай-хана. Шикарно получилось. Еще одно старинное здание выжило благодаря местечковым национальным амбициям. Вот роддом, где я родилась. Магазин «Одежда», в котором изредка «выбрасывали» импортные тряпки (главное, удачно зайти). Аптека, куда я курсировала иногда по несколько раз в день через двор от бабушкиного подъезда. Старое здание педагогического института. Его окна светились с раннего утра. А я наблюдала из-за занавески, как по вытоптанным вкривь и вкось снежным тропинкам к парящей двери спешат нахохлившиеся студенты.
Всё! Больше прятаться невозможно. Поворачиваюсь и смотрю на окна бабушкиной квартиры. Рамы те же, даже форточка внизу одной створки осталась. Её дед специально сделал, чтобы все окно не открывать во время бабулиных сидячих «прогулок». Сколько раз после их ухода, пробегая мимо, я думала: «Надо к своим заскочить». Столько же ёкало сердце и горло перекрывал комок: «Их же нет!» Казалось, это наваждение. Стоит зайти в знакомый подъезд, позвонить в квартиру на первом этаже, справа, и далеко внутри прозвучит протяжное бабушкино: «Иду-у-у». Сегодня рискую – захожу в подъезд, стою у родной двери. Не поменяли надежную дубовую дверь на новомодную металлическую. Пахнет по-старому – сыростью и пылью. Я мысленно вижу дедов, отца, дядю, расположившихся за круглым столом в гостиной. Стоит только позвонить и… За дверью раздаются незнакомые голоса, и я сбегаю.
Несколько лет назад я позвонила и вошла. Дом был полон знакомыми, но чужими людьми. Мы всегда были и останемся друг для друга чужими – я и вторая жена моего отца, их дети. Отца не было. Я по наитию пришла на его поминки, на девятый день после похорон. Больше в дом не входила. Часто спрашиваю себя: «Как так случилось, что последние дни своей жизни бабушка провела с нелюбимой снохой?» Самой незанятой, сердобольной и озабоченной квартирным вопросом оказалась она. Лучше не думать об этом. Пусть для меня в квартире останется детство, счастливые родные люди, мир, в который можно заглянуть, не открывая дверь.
Иду пешком к старому дедовскому дому. До квартиры был дом на улице Горького, пятьдесят, куда меня привезли из роддома на Театральной. В нём я пешком под стол ходила. Боясь увидеть развалюху, с облегчением и удивлением обнаруживаю хорошо сохранившийся большой, добротный деревянный дом. Умел дед строить. И ворота те самые – крепкие доски, набранные солнышком. Деда нет, а дома его стоят. Сажусь на скамейку под окнами. Авось не прогонят. А может, нет никого дома, рабочий день. Книжек я много умных прочитала. Скептически отношусь к своему книжному и жизненному опыту. Но здесь ощущаю приток сил. Есть такие понятия – сила рода, родовое пространство. В книгах понятия, здесь – реальная сила, поток. Даже воспоминания кажутся сейчас лишними. Просто хорошо. Сижу и наполняюсь.
Всё! Можно уезжать. Свидание состоялось.