"Посвящение" 11-я глава

«Леопольд»

За высоким забором было много интересного.
Начиная с самого забора, до неба, скрывающего дом. Обитель эта, вызывала страх и ужас у местных; неуместно примостившись, как бы втиснутая между серым заводским бетоном, вдоль дороги, ведущей к старому кладбищу; от жд переезда табачной свалки, рядом с Паровозным депо. Строений рядом с этой лачугой поблизости не было. То есть вообще!

Все обитатели Промзоны, проходящие по трассе от генделыка с негласным названием " Ялта", мимо табачки, с опаской косились на лево, дёргали детей за руку, чтоб не шумели.
За забором, по городской легенде, жил сам Леопольд! Предатель, отсидевший после войны двадцать пять лет, хранитель табачной свалки и поедатель всех местных собак.

Проверить эту версию пытались все пацаны с района. Без объявления войны, они систематически поджигали его халупу, обстреливали из рогаток, заколоченные фанерой окна. Бросали гелыки с жд насыпи, ведущей от станции Червонозаводская к Верещаковке, навесным за забор.

Пастись сюда ходила вся местная пацанва. Периодически. Надо было просто подкараулить момент. Моментом мог быть сизый дымок, со специфическим запашком тлеющей сигареты, тянущийся из- за линии(железнодорожных насыпей, от Основы и до Балашовки, и от Диканевки до Левады)

Линия, или за Линию, на местном диалекте означало железно- дорожную насыпь, разграничивающую район на Нахаловку и Диканёвку.
С Нахаловки было видно, как на пограничной территории, со стороны депо, ниже Сидоренковской горит табачка.

Это Леопольд имел задание уничтожать только что вывезенный брак: горы молотого табака, до неба! сигареты, резаные по пол метра, сигареты россыпью.

Среди всего прочего попадались запечатанные пачки и даже блоки Харьковской «Примы», а потом " Ватры", тренировочные папиросы «Беломор Канал», чтоб подкурить которую уходило три спички, ничё так " Казбек" и легендарные " Герцеговина Флор"; из сигарет с нипелем: вонючий «Экпрес», по 40 копеек, неплохие «Столичные», в твёрдой пачке, знаменитый в кабаках Харькова и Ялты " Космос"; и линейка Болгарских сигарет, которые по легенде были сделаны из морских почему-то водорослей: «ВТ»,«Opal», «чтоб хер отпал»(шутка тех лет)," Родопи", с палками табака, тлеющими, тухнущими и стреляющими, ничё так «Вега» и знаменитые «Ту 134», в голубенькой пачке.
По одной из местных легенд, Харьковскую «Приму» с красным фильтром, курила сама Английская королева. И якобы кто- то с района даже находил здесь такие.

Всё это богатство, за которое каждый курящий дед отвалит конфет, а то и лимонад в бутылке за 11 копеек, поджигалось Леопольдом.

Невзирая на страх, местная братва, от переезда, по всем правилам тактического боя, заходила к дымящейся свалке. Самые трусливые становились на шухер, а осталmные рыли руками и палками горы табака. Со временем и шухерные бороли себя, и на карачках выгребали трофеи.

Дед появлялся, как всегда, неожиданно. Он громко булькотал шото типа" Убью" или " А ну, пошли вон!". ПОЯВЛЯЯСЬ ПРЯМО СРЕДИ ДЫМА, НА САМОЙ ВЕРШИНЕ, С РУЖЬЁМ, двустволкой, заряженным СОЛЬЮ!

Пацанята в ужасе бросались с горы. Первый выстрел дед делал в воздух.
Эффект был велик! Скорость стометровки возрастала в разы.
Второй выстрел доставался самому невдалому. Бегство среди дыма и смрада сопровождалось воем раненого и злорадным улюлюканием старикашки.

Его серая фигура, в шапке ушанке, зимой и летом, в пальто серо- буро- малинового цвета на распашку, такого же грязно засаленного цвета брюках, и кирзачах, злобно маячила на горе, возбуждая воображение бегущих сзади.

Один мальчик, по кличке Жираф, нёсся впереди всех. Самый длинный из погодков, прозванный так за его умение убегать первым. Может быть даже из зависти.
С ободранной его коленки, от падения об рельсы текла кровь. За пазухой выпирали сигаретные пачки. Кликуха эта со временем исчезнет, как и табачка, и Леопольд.
Но история на этом ещё не заканчивается.

«Прыжок в крапиву»

Признаков хозяина дома во дворе не было.
Обкидав предварительно его избушку камнями и убедившись в отсутствии деда, двое через примыкающую к забору посадку, проникли внутрь.
Они стали красться, обходя дом к калитке, и самому входу в тамбур.
Огромная собака непонятно серого косматого вида яростно пыталась оторваться со своей цепуры.
Они присели. Перестав даже дышать. Сердца их бешено колотились. У того, что повыше, в правой руке показался топор.

Ни включённого света, если он тут был, ни скрипа из -внутри. Только непонятная вонища старья и застарелой помойки.
Собачий лай продублировался ещё где- то сбоку. Они замерли.
Возле сарая без дверей, похожего на угольный склад, оказалась ещё одна псина.
Верёвка её перекрутилась, и была связана непонятными клубками. Она больше выла. И кидалась на длину верёвки, объятая большим ужасом, чем пацаны.
Двое огляделись вокруг.

Двор весь представлял собой одну большую свалку.
Весь мотлох со всех окрестных помоек присутствовал там.
Стояли тазы с каким то жирным и смердючим содержимы, банки с засохшей краской, горы пустых бутылок, намокшие на дожде тряпки.
Рядом с сараем возвышалась целая груда дров: доски- шалёвки, тырса, ошмётки обзола, видимо украденные с ближайшей лесопилки, листы дсп с Дока, погнутые от сырости. Покрышки с лысой резиной.
Через весь двор тянулось постиранное серое бельё, притрушенное асбестовой пылью Шиферного завода и выбросами черного дыма товарняков, с железки.

Из неприятных сюрпризов, был навесной замок, на дужках самого входа в дом.
Один из подростков, лет двенадцати, рыжий на солнце, дал знак младшему, малому и чернявому, с выщербленным передним верхним зубом. Они перебежками пробежались к дверям.
Старший начал топором отжимать дверь. Дужки замка телепались из стороны в сторону и только расшатывались.

-Надо жахнуть,- младший выглянул из-за угла тамбура.
— Та я не могу, услышат.
-Та дай я,-второй присоединился к брату.
Они вдвоём упёрлись ногами в косяк двери, руками с силой давили на держак. Лезвие чуть шире отжало щель, так что стало видно то, что в хате.
Там был мрак, вонь прокисших продуктов, непонятной тухлятины и старья.
-Де, де там сигареты?!
-Та говорили там!, младший закивал чубом во внутрь щели.
Они ещё секунду боролись с ужасом и оцепенением, идущим из щели дома, с неизвестностью ждущей их темноты. Воображение их рисовало деда людоеда, притаившегося внутри. Поджидающего их, дышащего зловонием гниющего рта…

-Я посмотрю,- старший протянул топор малому, — На!
Тот взял сокыру, размером с пол него, отдал из -за пазухи старшему холщовый колючий мешок из — под сахара. Замахнулся остриём и… Бац! Засадил лезвие топора рядом со щелью, топор тюкнул, и отколол большую щепу, покрашенного красным наличника.

Старший кинулся бежать, по привычке. Выглянул за угол дома, на калитку. Огромный кабыздох по прежнему разрывался. Сердце его ушло в пятки. Калитка была закрыта. Снаружи.
Он заглянул налево, дал знак младшему.
Тот обухом стукнул об петли замка, об дужки, Ещё и ещё, в истерике его удары были слабые и громкие. Он взмок. Чуб налип на лоб. Противный жгучий пот резал глаза. Замок не поддавался.

-На, ты,-он протянул руку с топором.
Рыжий ещё раз оглянулся на калитку и уже без явного понимания и желания, преодолевая растущую внутри панику, упёрся лезвием в щель.
— Не могу, — выдохнул он больше для того, чтоб его не дразнили трусом.
Они хекали, хрипло кашляли, забыв про осторожность.
Со стороны калитки послышался скрип. Собака радостно заскулила, подвыла пару раз. Ей отозвалась та, что возле сарая.

-Дед!,- почти беззвучно выдохнул старший.
Их мокрые спины развернулись в сторону забора, ведущего к свалке.
Поверх серых досок, трёхметровой высоты, шла проволока- колючка. Не думая о последствиях, старший, схватив малого за рукав, рванул в эту полоску неба над забором.

От калитки их отделяли каких то метров пять. До забора надо было бежать через весь двор.
Они рванули. Кривыми запутавшимися ногами, как спринтеры на стометровке, с нижнего старта. У них было преимущество, шага три.

-Стой, сука рыжая!- закричали сзади где -то совсем рядом.
-Стой, стрелять буду!- кто- то сзади остановился, послышались металлические звуки.
Старший уже набрал скорость. Как в школе.

Со всего маху он дал левой ногой об качающийся забор. Правой ещё уперся в доску, схватился обеими руками за колючую проволоку. Из обеих ладоней брызнула кровь. Через долю секунды он уже стоял на шатающемся заборе. Обеими ногами. Спиной к деду. Тот остановился возле своего дома со вскинутым к плечу ружьём.

-Женька, Женька, — закричал старший. Малой прыгал внизу, не имея возможности дотянуться до верху. Из глаз его лились слезы, сами по себе. Он был красный и мокрый от пота. Он бил с носока по гнилым доскам забора, но они не поддавались. Он продвигался влево, через канаву, поросшую крапивой, как зверёк загнанный в колючки, царапая в кровь руки и лицо. Кепку свою он потерял по дороге.

Раздался выстрел. Стоя во весь рост на заборе, старший оглянулся назад, во двор, увидел дым из ружья, глянул вперёд вниз. Там был строительный мусор, ржавые металлические конструкции и канава, выходящая из дедова двора, поросшая крапивой.
На втором выстреле он машинально прыгнул, не глядя. Ударился кедом о что то острое, при приземлении стукнулся об колено бородой и скатился на свалку.
Из канавы сбоку вынырнула фигура. В муляке, весь черный, со стекающей из рукавов курточки грязюкой.

-Убью!- орал кто -то из- за забора. Там, за крапивой и канавой. Внутри.

Не сговариваясь, оба братухи, рванули в сторону железки, пролезли под стоящим поездом, спустились к ревчаку, вонючему ручью за будкой обходчика, и стали там мыться прямо в холодной воде. С их тел шёл пар.

-Га!
-Ыыы!
Ты видел?
А… хахахаха!

Им было необычайно весело и легко. Как подросткам, которые так до конца и не понимают своих поступков и их последствий.
Они не нашли там никаких ящиков сигарет. И вареных и жареных собак. И несметных сокровищ.
Через время, старшаки в очередной раз подпалили несчастного деда. Дом потушили. А самого Леопольда после того, так никто и не видел.
Дом пришел в упадок. Собаки разбежались.
Двор его порос бурьяном.
Табачная свалка исчезла ещё до перестройки.
Мало кто теперь может вспомнить, кто такой Леопольд? Или всё это Нахаловские байки?

Вячеслав Жадан, Косолаповка, Харьков, 2022