перестройка или как жить дальше. Вишня

Смотришь фотографии Гафура Шерматова о прежнем Душанбе, и лезут в голову воспоминания. Разные: и положительные, и тяжёлые, и забавные. Жизнь то прожита длинная. Как говорил Ремарк: «Человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви. Просто слишком долго.»
Вот и у моего мужа появилась необходимость в новой любви. Всё бы ничего, я бы пережила. Но… перестройка, война в Душанбе, необходимость выезда из родного города неизвестно куда. Всё это осложнило ситуацию.
«Ни сна, ни отдыха измученной душе. Мне ночь не шлёт отрады и забвенья. Всё прошлое я вновь переживаю один (одна) в тиши ночей....» ( Опера «Князь Игорь» И П Бородина)
Вишня.
Телефон звонит. Не хочется брать трубку. Звонит. Она терпит. Звонит. Не выдерживает, берёт трубку.
— Это из Госстроя вас беспокоят. Я так и поняла. Нету дома Сергея Михайловича. Нет. Я уже вам говорила.
— Понимаете, он нам очень нужен.
— И мне тоже.
— Он обещал принести необходимые документы
— Мне тоже.
— Послушайте. Вы его жена? Помогите его найти. Это в его же интересах.
— Хорошо, попробую.
Она позвонила Мирсаиду.
— Ой, Лариса Александровна, как хорошо, что Вы позвонили. Госстрой телефон оборвал, а я не могу найти Сергея Михайловича.
— Мирсаид, он скорее всего у Наташи на первом этаже. Она теперь там сидит.
— Туда я ходил, там никого нет, заперто.
— Надо было стучать и кричать ему.
— Что Вы говорите? Чушь какая-то! Сергей Михайлович так не может поступить.
— Не мог, а теперь — может.
И она положила трубку. «А правда, где бы ему ещё быть?» Она заметалась по квартире.
Идти или не идти? Идти или не идти? Что делать? Что…
Опять звонок.
— Нет, извините, не нашла. На рабочем месте нет и дома — тоже.
Замучают звонки. И она решительно вышла из квартиры. До работы — только сквер перейти. Вошла в вестибюль, спросила у вахтёра, не видал ли он Сергея Михайловича.
— Был, был. Вон в тот кабинет заходил, может, ещё и там.
Это её кабинет. Она подошла к двери. Никак не решиться открыть. Ну, никак. А надо. Сейчас кто-нибудь будет мимо проходить, что она скажет? И она решительно толкнула дверь. Во главе стола сидит Андреева. Михалыча нет.
— А где Сергей Михайлович? Его в Госстрое ждут.
— Он только что ушёл.
— Кончили обсуждать производственные проблемы? «Чёрт меня дёрнул за язык», — подумала она.
— А мы не производственные проблемы обсуждали, а личные.
— Ну и как? Успешно?
— Да! Месяца через два, максимум три едем в Лугу.
У неё что-то оборвалось под ложечкой. Ноги начали слабеть.
— И ты думаешь, тебя там встретят с распростёртыми объятиями?
— Это не моя проблема. Сергей Михайлович всё устроит.
— Ну, ну! Только ни твоя будущая свекровь, ни невестка Наташа четвёртую Наташу не выдержат. Всего!
И она вышла на ватных плохо сгибаемых ногах. Кажется, они сейчас переломятся, и она грохнется оземь. С трудом вышла она на улицу, завернула за угол. Тихо поплелась вдоль стенки любимого когда-то института. Вот она прошла под окном её кабинета. И тут из глотки вырвался стон. Стон перешёл в вой. Каким-то вторым или третьим зрением она отметила, что вокруг никого нет. Вот как муж приучил её оглядываться вокруг, чтобы не дай Бог кто-то посторонний не увидел слёз. И теперь практически ничего не понимая, толком не соображая куда и зачем идёт, она оглянулась вокруг. И завыла, завыла как волчица, попавшая лапой в западню. Завыла от нестерпимой боли, от нестерпимой обиды, от его очередной лжи, от безысходности.
« Всё кончено, всё кончено. Капкан захлопнулся. Конец! Квартира продана! Деньги у него. А что у неё? Ничего! Больное сердце и сломанная нога, которую грозят ампутировать по колено, если предполагаемая гангрена после чистки будет прогрессировать. Она уже пожила у старшего сына, у младшего, у свекрови — нигде никому не нужна. Везде мало места. А теперь? Кому нужна калека?»
Она плелась из последних сил. Снова завернула за угол и увидела дом подруги. Надо пройти совсем немного. Казалось, что, если дойдёт, то получит желанную помощь. Какую? Кто ей может помочь. Тут даже сам Бог бессилен. У неё нет ни денег, ни крыши над головой, ни мужа. Никто ей не даст денег, никто ей не предоставит квартиру и, тем более, никто не вернёт мужа. Конец, конец! Спасение только в смерти. «Господи, помоги мне умереть! Пожалуйста! Нет человека, нет проблем».
Вот и дверь. Ноги, которые немного окрепли, опять стали не материальными. Она позвонила. Шум в голове. Звонка не слышала. Звонить ещё раз или нет?

Однако, дверь открылась.
— Заходь, заходь, — весело заговорила Рэна. — Ты чего это? Тебе плохо?
Больше она ничего не слышала и не видела. Пришла в себя уже на диване. Рядом шушукаются Никита и его жена Лариса. Тёска. Никита померил давление, пульс. Велел жене сделать какой-то укол. Рэна подошла с горяченьким сладким чаем.
— Ну, вот и хорошо! Вот уже и лучше! Сейчас укольчик сделаем, чайку попьёшь и будешь как огурчик. А что случилось? С чего приступ у тебя начался?
Ей не хотелось шевелить губами. Они были сухие и слипшиеся. Она молча слегка пожала руку Никиты. Вот и Лариса со шприцем. Никита отвернулся. Надо повернуться на бок, чтобы сделать укол в ягодицу, а у неё не было сил. Помогла Рэна.
Скоро она смогла сесть. С удовольствием выпила чай. Полегчало. Рэна пыталась выяснить, что случилось.
— Да, всё тоже. Опять они вместе. Собираются в Лугу.
— А что с тобой будет? Что Сергей говорит? Что предлагает?
— Ничего не говорит. Отмалчивается. Это Андреева мне сегодня сообщила о их последнем решении. Через три-четыре месяца они выезжают. Объект сдадут, деньги получат и… тю-тю. Он вроде с матерью уже всё обсудил.
— Быть такого не может. Сергей мог влюбиться. Он влюбчивый. Но не подлый. Он не способен на подлость. Я поговорю с ним. Или Коля поговорит. Ты только не расстраивайся, успокойся. Ну, как? Тебе лучше? Дойдёшь сама или тебя проводить?
— Сама дойду, спасибо! Пока! Ребяткам спасибо!
И она вышла. Слабость во всём теле непреодолимая. Домой так не хочется! Подруга! Вот всегда так: вроде бы и хорошая подруга, а как на поверку… то как бы и не очень. «Я уж не говорю, чтобы уговорила остаться спать, никуда бы не пустила в таком состоянии — ведь еле откачали. Так хотя бы просто предложила. Ха! Предложит, а я соглашусь! Вполне возможно! Так могла бы Сергею позвонить, сообщить, что мол жена с сердечным приступом у них. Пусть бы забрал. Нет, в семейные дела они не вмешиваются. Так что и разговора у неё с Серёжей не будет». Так, раздумывая, подошла она к своему дому. Прошла мимо. Куда? А сколько времени? Уже комендантский час?
Она села на скамеечку у своего подъезда. Задумалась. Тяжелая дума. Только что она могла умереть. Нет, не от сердечного приступа. От пули. Бог услышал её просьбу о желаемой смерти, и решил помочь, но почему то передумал. Почему?
Она встала и пошла прочь от своего дома. Куда? Куда ни будь. Она шла и мысленно прокручивала то, что только с ней произошло.

Осень. Темнеет рано. Комендантский час с шести часов вечера, а сейчас около восьми. Она вспомнила, как на эту тему что-то обсуждали у Рэны. Однако, решили, что дом Ларисы неподалёку, и большой опасности нет. Можно ей рискнуть и пойти домой. и она пошла.
«Господи! Как тяжело! Как тяжело! Вот оно одиночество! Как хорошо было бы умереть» — думала она плетясь через сквер. Как-то скорее глазами, чем мозгом, отметила она, что на кустах то тут, то там висят куски бумажек. Отметила и отметила, нисколько при том не удивившись. Вдруг справа раздался выстрел, и прямо перед ней просвистела пуля. Лариса никак не прореагировала, находясь всё ещё в каком-то оцепенении. Вот просвистела пуля за спиной. Она шла медленно, не обращая внимания на всё чаще и чаще пролетающие пули. «В меня что — ли стреляют? Ну и снайперы! В такую-то мишень попасть не могут! Да! Ну и меткость! Вот здорово будет, если попадут!»- думала она, совершенно не испытывая страха. Она остановилась. Пули свистели чаще. А может, ей так показалось? «Почему никто не кричит, чтобы проходила?»- удивилась она и тут увидела, что некоторые пули попадают в развешенные бумажки. «А, так вот какие выстрелы они слышат каждый вечер! Вот какие выстрелы пугают!» Это «снайперы» тренируются!
Постояв немного, она потихоньку отправилась дальше. Скверик кончился, она жива и невредима. И что дальше? Опять жить? Как? Она перешла дорогу, вошла во двор. Домой идти не хотелось. А куда? Куда деться? Соседка Тая с семьёй уехала искать лучшей доли. Соседка Ольга Николаевна погибла, выбросившись с третьего этажа. Соседку по площадке, Женю, убили недавно. Прямо в квартире. Самая близкая мамина подруг, Анна Тимофеевна, умерла. Бедная, не выдержала того, что дочь, живущая в Ленинграде, отказалась взять её к себе, при том, что одна комната в Ленинградской квартире являлась собственностью Анны Тимофеевны. Дочь отказалась от матери. Родная дочь! Когда Лариса была в Ленинграде, звонила ей, говорила, что маме надо выехать. Она стала часто болеть. Дочь заявила, что Анне Тимофеевне в своё время эта комната не нравилась. Бросила трубку. Дочь бросила родную мать! А меня — муж! Мужчины все сволочи. У самых-самых лучших из них при определённых обстоятельствах эта черта обязательно проявится. Мамы тоже нет. «Хорошо, что она не дожила до этих чёрных дней", — шла она, не замечая, что дом её уже далеко позади. Впереди привокзальная площадь, вокзал, а за ним частный сектор: домики, в одном из которых жили их друзья.

«А, рискну», — подумала она и пошла к Геннадию. Они дружили семьями. Маша его жена приберегала их старшего сына в мужья своей дочери. Однако, молодые были только хорошими друзьями. Сейчас Маша жила в Российской деревне под Мичуринском. А он пока дорабатывал до пенсии, как и её муж. Считали, что в России человеку предпенсионного возраста работу практически не найти. Кругом безработица. Перестройка! До неё в стране вечно рабочих рук не хватало, а теперь — переизбыток. Маша всё критикует Гену, всё им недовольна, собирается бросить его, недотёпу, но при этом очень ревнует. Просто патологическая какая-то ревность.
Как примет её Гена? Решится ли впустить? Не побоится ли скандала, если Маша узнает о визите Ларисы?
А время идёт, ноги идут и несут её к домику Геннадия. Свет горит, значит — не спит. Достучаться невозможно, звонка на калитке нет, и Лариса решается использовать большой гвоздь, лежащий в укромном потайном месте, чтобы друзья могли открыть засов и войти во дворик. Гвоздь оказался на месте. Практически, открывал калитку всегда Сергей, и теперь ей надлежало вспомнить, как он это делал. Безрезультатно провозившись какое-то время, он внезапно вспомнила секрет. Открыла калитку, вошла во дворик и тихонечко постучала в окошко кухни.
— Гена, это я. Я. Лариса! Открой, пожалуйста!
Совершенно обалдевший с топориком в руке Гена наконец открыл дверь и впустил её. Ещё бы, кругом говорят о разных страхах, ужасах, а тут ночью кто-то «ломится» в дом.
Гена ни о чём не спрашивал. Всё понял сам. Предложил чаю с лепёшкой: сам-то он уже поужинал и нежданным гостям ничего не оставил.
— Ночевать останетесь? Да, конечно же! Куда теперь. Вам подушку побольше или поменьше? — странно, но он к Ларисе всегда обращался на «вы». На это уже никто не обращал внимания.
— Побольше. Извини, Гена, за неожиданные хлопоты. «Мне некуда больше идти, мне некого больше любить» — пропела она строчку из романса.
Гена промолчал. Никакого шутливого тона, так для него обычного. Он молча, сосредоточенно заправил постель в передней комнате, себе постелил в задней, соседствующей с кухней-столовой.
Легли, пожелали друг другу спокойной ночи. Но Ларисе не спится. Она вздыхает, крутится. То сядет, посидит, то снова ляжет.
— Что? Не спится? Можно, я к вам приду?
Лариса удивилась такой наглости, зная со слов Маши, что он к женскому полу неравнодушен. Неужели будет оказывать знаки внимания?
— Да, конечно. Я тебе сон перебила?
— Нет, я всегда поздно засыпаю, читаю классику.
Он подошёл к ней, сел рядом на табурет, открыл книгу какого-то английского писателя типа Ч. Диккенса. (Этого автора она не знала. Гена — преподаватель английского языка, так что, ему и карты в руки).
Он открыл книгу и стал читать вслух переживания героини романа, объяснив вкратце содержание. Периодически он отвлекался и пускался в философию, приводя примеры из других книг. Лариса и раньше предполагала, что Гена — начитанный товарищ, но оказалось, что он всё прочитанное глубоко осмысливает, по-своему и очень своеобразно интерпретирует, делает совершенно неожиданные выводы.
«Э, да это тот ли „несерьёзный полушут, полу придурковатый тихоня, никак за всю свою трудовую педагогическую жизнь не сумевший дослужиться до звания старшего преподавателя. Его никто не воспринимал серьёзно. Это тот, всеми помыкаемый: и начальством и сослуживцами, был просто очень скромным и безответным человеком. А он, тонко чувствующий, эрудированный и, наверняка, ранимый человечек, прятался за дурашливой маской. Ну и ну! Прямо – открытие». Тут она вспомнила, что в школу с английским уклоном, где учился их старший сын, как то прибыла группа из самой Англии ознакомиться с качеством преподавания английского языка в школах Средней Азии. Одна из учителей была в это время больна и пригласили из ТПИ Геннадия Васильевича. Так вот англичане отметили, что в республике самый лучший педагог — Геннадий Васильевич. Особенно отметили его произношение и очень удивились, что он в Англии стажировку не проходил.“
За своими мыслями Лариса потеряла смысл разговора и, незаметно для себя, уснула. Утром Гены не оказалось. Лежала записка, что у него полный день лекции, консультации. Придёт не раньше четырёх часов. На плите — каша. Она позавтракала кашей, вполне съедобной, можно даже сказать „вкусной“ и пошла к соседке. С соседкой у Маши, жены Гены, характеры не сходились, так что они не были близкими соседями. Недолюбливали друг друга. Лариса специально пошла к соседке, ибо знала, что та не преминёт при случае сказать о том, что лучшая подруга ночевала у Гены. Лариса понимала, что не прячась, а наоборот, контактируя, она выбивает камень из-за пазухи соседки. Надо сказать, что между соседями не было никакого забора. Был небольшой штакетник с открывающейся как бы калиткой. Лариса попросила тряпку, решив помыть окна до прихода Гены. Стиральный порошок нашла у него, а вот подходящей тряпочки найти не смогла. И Ларису, и её мужа Сергея, как и других друзей Синьковых, соседка знала хорошо, хоть и не была ни с кем знакома. Дворы то составляли практически одно целое и все торжества и праздники отмечались у Маши под ревнивым взглядом соседки, которая, естественно, всё видела и слышала. Так что к Ларисе соседка отнеслась с пониманием, так как Маша никогда не мыла ни окон, ни дверей. Мыла племянница, что приезжала иногда в гости. Даже белила стены и потолки. Но… перестройка! Связи оборвались. Окна запылились. Лариса промыла окна и даже входную дверь, которая оказалась когда то покрашенной голубой краской, превратившейся со временем в серую. В работе время проскочило быстро. Вот и Гена. С продуктами. Собирается варить борщ. Лариса отказалась, так как до комендантского часа вряд ли успеют пообедать. Достаточно пока попить чайку с лепёшкой. Ей надо идти домой. У Сергея наверняка приготовлен ужин.
— А он за Вами не придёт? Может, позвоните? Я хотел Вам вишню предложить. Вона какая ядрёная! Перезревает! Мне одному куда столько!
Лариса отказалась звонить мужу, а от вишни отказаться не смогла. Через часик было полных два ведра вишни.
— Ты что, Гена! Куда мне столько? Вёдра то огромные! Литров на двенадцать, наверно!
— Подарите Гороховым! Я помогу отнести домой! А может всё таки позвоните Сергею?
— Нет. Он не успеет до комендантского часа. Ну, я пошла. Спасибо за всё!
— Постой! Я же с Вами.
Он подхватил вёдра, и они тронулись в путь. Уже перейдя железнодорожный огромный мост, Гена признался, что не рассчитал свои силы и попросил Ларису одно ведро нести самой. Останавливаясь через каждые десять шагов, они наконец перешли привокзальную площадь. Тут Геннадий спохватился, что уже начинается комендантский час, сидеть ночь в каталажке он не намерен, так что дальше придётся тащить оба ведра одной Ларисе. Она спорить с ним не стала, поблагодарила, и попрощалась. Он пошёл быстрым шагом к вокзалу. Лариса долго провожала его взглядом, потом взялась за вёдра. Ууух! Не поднять! И что теперь делать? „Вот чертов характер! — думала она. — Ну, почему было не позвонить от Гены Сергею?“ Вспомнив, как она в молодости с вещами тащилась от поезда к трамваю. Из экономии денег она никогда не брала носильщика. Дура была! Это, когда в Ленинграде нужно было от Московского метро дотащиться до Балтийского, чтобы ехать в Лугу! Там, мать, отец, две сестры, их дети и часто мужья. Для всех надо было везти подарки, южные угощения. Хорошо, когда дети немного подросли и могли помочь. Система у неё была отработана: малыми перебежками. Часть вещей перетаскивали со старшим сыном, малый охранял оставшееся. Потом с малым подтаскивали остальное и… вперёд со старшим. Сыну скоро на пенсию выходить, но он до сих пор не любит переезды, с перетаскиванием вещей. Буквально в ужасе от этого.
Дааа! Делать нечего! Надо двигаться. „Совсем немного… Совсем чуть...“ В общем идти чуть больше квартала. Это, если идти, а не стоять. Со вздохом ухватилась она за одно ведро и протащила его десять шагов. Вернулась, ухватилась за другое, протащила аж двадцать шагов. Вернулась за первым. Двадцать шагов не получилось, только пятнадцать. Ну и то хорошо. Потом лишь по десять, а, ближе к дому, по пять шагов. Вот и двор. Хоть бы одного человека встретить. Хоть бы шагов на десять помогли. Никого! Ишь как исполняют этот чёртов час!
Постояв несколько минут, она хотела тронуться дальше, но ведра не поднять. „Что ж это? Ведро с вишней вдруг так потяжелело?“ Ещё попытка. Нет, не получается. До подъезда идти осталось совсем немного. Ух!.. Она ухватилась за ведро обеими руками и немного передвинула его. „Шарк, шарк“ — передвинула ещё на полметра. Теперь, другое ведро. „Шарк, шарк. Шарк, шарк“ — передвинула второе. В глазах потемнело! Дворик хорошо освещён. Это, практически площадь перед въездом на территорию горэлектросети. Обычно, машины так и снуют, а тут всё замерло. Ни одна машина не въезжала и не выезжала. А то бы она, пожалуй, попросила бы водителя пронести вёдра метра на три до подъезда за пару горстей шикарной вишни. НО… нет машин. И она что то не может тронуться с места: грудь сковал какой то горячий обруч. Сдавил грудь. Сердце остановилось. „Хлюп, хлюп, хлюп!“ — прохлюпало и вновь пошло. О! Это у же было! В больнице поставили диагноз „Недостаточно поступает питания в миакарду“. Она стояла и ждала, пока не наладится хоть немного пульс. Ну, вот, в глазах посветлело. Надо двигаться дальше. Асфальт во дворике замечательный, можно просто толкать вёдра. Где толкая, где перетаскивая вёдра, она неуклонно, хоть и очень медленно, двигалась к дому. Мыслей никаких не было. Как она встретится с Сергеем, что он скажет, что она ответит — ничего не лезло в голову. Все мысли о вишне. „Ничего, ничего — до утреннего комендантского часа успею“ — думала она. Ей и в голову не пришло, что можно оставить вёдра во дворе и сходить за Сергеем. Никто бы их не взял. Не решился бы. Да и не было никого. Нет!
Вот она уж у подъезда. Теперь лестница. Тащить на третий этаж. Двумя руками ухватившись за ведро, переставляя его со ступеньки на ступеньку, дотащила по лестничной площадки. В качестве отдыха, медленно спустилась за вторым ведром.
Внутри что- то кричит:»Оставь вёдра, быстренько поднимись на третий этаж и скажи Сергею, чтобы спустился за вишней". Ну, чего проще?! Так ведь, нет! Лучше умереть на ступеньках, чем заговорить с ним! Ну что? Что? Ужасный характер! Вздохнула, взялась за ведро и по ступенькам поволокла его до площадки. «Терпенье и труд всё перетрут». Вот и заветная дверь! Дома ли муж, который уже и не её муж? Она так устала, что ей уже было всё равно: наплевать и на него и на Наташу. Какой то покой поселился в душе.
Звонить не стала. Открыла дверь своим ключом и буквально вдвинула ведро с вишней. Поднять и переставить уже не было сил. Вышел Сергей, внёс второе ведро, закрыл дверь. И..., как ни в чём не бывало: " У Синькова была? Это он дал вишню? Чудо, а не вишня! Я сначала подумал, что это чёрная черешня! Аааа! Вкуснятина! Сладкая! Что будем из неё делать?!"
Лариса молча подошла к телефону: «Рэна, привет! Вишня нужна? Нет не купить! Дарю тебе ведро. Очень зрелая. Даже слишком. Приходите с Колей! Заберите!»
Она прошла в комнату и, не раздеваясь, плюхнулась ничком. Через 10 минут пришли Коля с Рэной. " Ради вишни и комендантского часа не испугались" — подумала она с какой то неприязнью. Коля с Серёжей стали что-то обсуждать, Рэна подошла е Ларисе.
— Как ты? Что Сергей? Не ночевала дома? У Геннадия Васильевича? Это его вишня? Отменная! Мужчины зовут чай пить с вишней. Пошли?! Устала? Ну, лежи, лежи, отдыхай!
Ларисе абсолютно не хотелось шевелиться, но хотелось есть. Она дождалась, когда Гороховы ушли. Пришёл Сергей, лёг рядом, даже попытался её обнять. Она встала: «Есть что ни будь съедобное?» — спросила она. «Конечно, конечно» — вскочил он с постели. На кухне что-то зашкворчало, разнёсся аппетитный запах. Лариса встала, умылась и пошла ужинать. Она ела с аппетитом, молча, сосредоточенно. Он сидел напротив, смотрел на неё и улыбался своей детской улыбкой. Всё, как всегда, как много, много лет. Ей совсем не хотелось выяснять отношения, говорить о том, что сказала ей Андреева. Чай с вишней был очень вкусным. Она разомлела, расслабилась. Он помог ей подняться. Обнял за плечи, подвёл к кровати, подождал пока она устроится поудобнее, укрыл одеялом.
— Спи. Я быстро уберу всё. Спи. И как ты дотащила эти вёдра? Отдыхай, я сейчас.
Сквозь сон она чувствовала, как он лёг рядом, обнял и прижал её к себе. Она успела услышать или почувствовать его ровное дыхание и провалилась в по детски безмятежный сон.