"Посвящение",20-я глава.

Посвящение, 20-я глава
Посвящение, 20-я глава
Вячеслав Жадан
Дерево это во дворе, наверное ровесник дома. Ветки его высохли и корябают шифер, колеблемые ветром, издают деревянный скрип, хотят рассказать о прошлом, а может прощаются. Уже две недели дуют ветра, несмотря на жару, дождя нет. Рядом с сухими сучьями выросли отчаянные молодые побеги, утяжелились зреющими к зиме, яблоками.

Тот, кто посадил деревцо той весной, назвал его «Боровинка.»

Нет уже того человека.

И сада уже нет.

Только часть ствола и корни ещё цепляются за землю, вот уже более 54-х лет. Оно помнит всех. И того мальчика, которого принесли к ним во двор. И сливовое дерево, названое в честь ребёнка. И дом, и людей, и события… наверное.

"- Дед, а что будет, когда я умру?
— Материя не умирает. Просто меняет форму.
— Как это, дед?
— Мы станем землёй. В землю посадят семечко. Из него вырастет яблоня. Мы станем деревьями.
— А разве деревья живые? Разве они что-то чувствуют?
— Конечно живые."

Яблоня помнит старика.
Только этот мальчик сейчас сам старик. И во дворе больше нет никого, кроме него, и той девочки, дочери деда, которая вместе с отцом, посадили его, молодую яблоню здесь, в тенистой части двора, на углу дома.

Это было 54 года тому назад. Его ветви высохли от солнца и от прожитых лет. Но он помнит слова старика. Поэтому его сухие сучья скрипят об шиферную крышу. Хотят рассказать историю их двора. Или может прощаются. Мы не в силах понять.
А может он отчаянно хочет спросить, у тех, кто остались: правда это или нет, что материя не умирает?

«Посвящение», 20-я глава.

"… мнительный, но общительный. Живёт в своём мире. Легко сходиться с детьми. Любит организовывать всякие игры. Увлекается географией и историей. Обидчив. Раним. Отца в семье нет."

Из школьной характеристики.

«Клетчатый пиджак.»

Это значит, что у него много идей. У пацана лет семи. Конечно, ещё бы, год назад он научился читать и штудирует всё, что бросают им в почтовый ящик: «Юный техник», «Юный натуралист», «Весёлые картинки», «Работница», «Крокодил» и даже «Науку и жизнь».

Некоторые журналы правда нудные.
" Весёлые картинки", это для малышни. Вот «Крокодил» смешной.

Особенно пацан ждёт «Вокруг света». Это ему выписали по его просьбе.
Он не пропускает ни одного выпуска " Клуба путешественников; где с Туром Хейердалом он пересекает океаны на «Кон- Тики», открывает неизвестные цивилизации на Галапагоских островах.

«Угольно — чёрные волны вздымались со всех сторон, над нами сияли мириады звёзд. Мир был прост- звёзды и ночь. Мы чувствовали себя в самих недрах истории. Время и эволюция перестали для нас существовать.
Вокруг нас царили беспросветная тьма и миллиарды звёзд»
«Путешествие на Кон- Тики»

После прочитанного, он подолгу не мог уснуть. Воображение будоражило его:

Он исследовал океаны вместе с красной шапочкой Жака Ива Кусто, погружался в марианские бездны с капитаном Немо, спасал анкелонов в земле Санникова с Олегом Далем, пересекал Патагонию с детьми капитана Гранта, достигал Полюса с капитанами Каверина.

Клетчатый пиджак его кишел вырезками из газет и журналов, за что дома запросто можно было отхватить по шее. Как говорят на районе «вода в жопе не держится». Это несло его, на улицу, за угол, по секрету всему свету рассказать о том, как космические корабли бороздят просторы Вселенной.


Серело. Приближался вечер. Скоро всех пацанов и девок будут звать домой.
Возле фонарного включённого столба ещё была малышня. Девки прыгали в свои классики. Пацаны — человека четыре, о чём то договаривались, готовясь разойтись по домам. Он не мог не попрощаться, не рассказав о новой игре, про которую только что прочитал.
Потом мамки начнут звать домой. А они с братухой будут мечтать, ещё чуточку, ещё чуть- чуть. Потом наступит жуткая тьма. А ему ещё бежать за угол. С бугра. Там граница света заканчивается. Из- за линии наваливается пронизанная звёздами чернота. От угла бежать ещё до второго двора. Главное, чтоб не закрыли калитку. Конечно дадут по шее.

— Я буду бежать. А ты кричи. Пока я бегу. И за углом кричи.
— Ага.- Младший становится на горе и кричит: «Вижу, вижу!
Старший набирает ход. Ноги несут его с горы. На бешеной скорости он входит в вираж за угол. Он кричит: — Женька! Я дома!
В ответ, с полоски света, заходящей за угол, раздаётся свист. А он так и не научился свистеть в ответ. Сердце его бешено колотится, от страха встретить в темноте чужих дядек. До самого угла их часть улицы, делающая поворот, погружена в кромешную тьму грипминской трясины. Только за поворотом, в конце примыкающего переулка, телепается блымающий фонарь.

Запыхавшись, он сунет руку в окошко на калитке. Щеколда застряла изнутри. На веранде горит свет. Двери заперты.

Он делает пару шагов назад, с разгона отталкивается чувствительной подошвой кед, делает выход на одну, цепляясь полой пиджака за вбитые в торец досок гвозди.
В ноги ему тыкается мокроносая морда „овчарки“.
— Дунай, Дунай, -чёрная и невидимая ночью овчарка, с белым подпалом на груди, преданно скулит. Пацан зажимает ей пасть. Он боится получит в бубон. Его новый папа очень резок. Можно выхватить и с ладошки.
Но все спят. Телевизор мерехтит своими чёрно- белыми помехами.
Малой прокрадывается в спальню к бабке. И юрко ныряет под одеяло, под её защиту. Бабка не спит. Она прижимает внука. Укрывает его. Тело её пышет теплом.
— Бабуся, а расскажи мне сказку, просит он.
Звёзды заглядывают через тюль штор в единственное окно.
-Бабка моя была ведьма. Когда хоронили, крышу разбирали. Душа не могла улететь…
Голос бабки проваливает его в сон. Он летит вниз спиной, прямо в звёздное небо. Ему легко и хорошо.
Они с братухой решили строить плот. Это будет ихней тайной.

»Плот."

Весна уже вошла в полную свою силу. Снег давно стаял, наполнив Ревчак, с громким названием Сухой Жихорь, из которого якобы после войны пили воду, илистой жижей, бензиновыми зелёно- фиолетовыми потеками с автотрассы, какашками из туалетов типа сортир, выведенными местными жителями прямо в речку, серобуромалиновыми водорослями, жабьими квакающими оргиями и мириадами юных головастиков и комаров.

Мулистые берега ручья укрыли тонны зеленой растительности: амброзия и кропива, болеголов и гигантская мать- и- мачеха, вперемежку с хвощем, всё это переплеталось с ещё не выпустившим шишки хмелем, с его режущими усами, с зарослями дикой малины и сухими сучьями упавшими с ив, покосившимися заборами домовладений, имеющих подход к воде.
Самое время было строить плот.

От куска забора, серого и местами прогнившего, отбили пару досок, так, чтоб можно было стоять вдвоём, нарастили пару поперечин, вбив шиферные гвозди в брусья, взятые из груды дров на дворе. Третий брус, длинный и серый, с фрагментом сосновой коры, должен будет служить завместо жерди.

Плот оказался тяжёлым. Забор напитал в себя влагу и при спуске на воду осел, практически до кромки воды.

Дворовый пёс Кузя, кудлатый, с хвостом — бубликом, был с берега заброшен на палубу.
Плот подхватило стремительное течение, развернуло поперёк борта. Пёс от ужаса скулил, разгойдывая волны, перебирал с ноги на ногу. Мореходы что есть силы потянули на себя привязанную к плав средству бельевую верёвку. Плот резко затормозил, угол его приподнялся над водой. Кузя в отчаянии прыгнул, пытаясь попасть на берег. Он плюхнулся в воду, прямо в осоку, у берега. Вылез по шею в муляке. Чёрная жирная жижа стекала с него, как капли нефти. Он судорожно вытрусился, отчего естествоиспытатели покрылись каплями болотной вонючей грязи.

Испытания прошли успешно.
Плот привязали к молодой иве, у самой кромки границы с соседским участком.
При прыжке первого испытателя, плот ещё чуть осел в воду. Второй последователь Тура Хейердала никак не мог отпустить руку. Одна нога его стояла на плоту, вторая на берегу, он балансировал, не решаясь расстаться со спасительной камышиной.

Наконец он оттолкнулся от пристани, замахал руками, удерживая равновесие; плот просел ещё сильнее, так, что их ботинки по щиколотку погрузились в воду. Старший присел отвязать верёвку. Полы пиджака его вместе с карманами пропитала вода. Он дернулся, отчего переклонился назад, жопой макнув в противную жижу. Быстро встал. Удерживая равновесие на трясущихся ногах.

-Давай, -крикнул он штурману, тот вонзил жердину в муляку. Палка два с половиной метра погрузилась почти на метр в илистое дно. Они с трудом оттолкнулись. И вода понесла их.

«Чёрные, как уголь волны окружали их справа и слева. Ивы и лианы преграждали им путь. Болеголов, растущий на берегу, цеплял их за макушки. Жабы в панике стрыбали с плавающих консервных банок в воду. Мириады головастиков метеорами рассыпались на ихнем пути. Во всём мире были только они — и Река!»

Течение несло их, по щиколотку в воде. Иногда доски плота наскакивали на утопленный кем- то автомобильный двигатель.
Корабль сотрясало, так, что его размеры становились видимы на поверхности. Время летело, как прошлогодняя паутина, прямо им в глаза. От нависающих над водой ив, им на голову лились капельки ивового сока
.Здоровенная соседская собака увязалась за ними, пытаясь с берега тяпнуть отважных путешественников, собаки же в соседних дворах, сидя на цепи, не могли принять участие в погоне. Они выли и гавкали, со злости. Но бесстрашный «Кон-Тики» нёсся по канаве, обгоняя пустые бутылки, шкурки от помидор, баллончики с под «Дихлофоса», уныло прибитые к берегу.

Их целью была речка Лопань, до самой плотины, в которую и впадал Сухой Жихорь, в простонародье- Ревчак.

Строго по курсу показался грот, сооружённый еще пленными немцами, прямо внутри железнодорожной насыпи.
Они яростно упирались в жердину, стараясь пройти пороги внутри скалы, держась ближе к середине.
Свет весеннего солнца брызнул им в глаза в конце тоннеля. Течение понесло их под железнодорожный мост, конструкциями своими перекрытия низко подступивший к воде. Оба присели, отчего набрали воды по колено. Их несло: мимо огородов, Подвальчика, в котором располагался местный магазин, мимо Панского дома, круга автобуса, мимо Густушки.

Второй туннель, темный и бесконечно длинный, вывел их на территорию Очистных сооружений. Течение тут ускорялось и плот едва не цеплялся кромками своими за сужающиеся берега. Огромные сосны, посаженые ещё до революции, махали им вслед своими дикими лапами. Растительности тут на берегу практически не было. Серые цементного цвета заводские постройки тянулись вдоль асфальтовой догори вглубь.
Выйдя за поворот, они заметили мерзкую болотную черепаху, всю в колючках и с носом, как у носорога. Глаза её были закрыты. Преодолевая жгучее желание бахнуть её жердиной по башке, они проплыли дальше.

Ручей усиливался и его шум отличался от того, что было раньше.
Впереди их ждал водопад.
Точнее, высота ревчака снижалась до пол метра, затем он уходил под землю, проходил сквозь железнодорожную ветку, и выскакивал из тоннеля с противоположной стороны горы, пройдя 30 метров под землёй по неизведанным чёрным тоннелям.

Только теперь они вспомнили, увлечённые своим путешествием. Их несло прямо под землю.

Отчаяние овладело мореплавателями. Они метались по палубе, пытаясь причалить к пологому безлесому берегу. Расстояние сокращалось. Подлая жердина на месте гнилого обзёла, прям по коре, не выдержав нагрузки, треснула и обломалась, в паре метров от зияющей пропасти.
Они прыгнули в воду, загрузли в муляке, увлекаемые тяжестью одежды и засасывающей силой воды.
Держась за руки и за прибрежные колючки, на карачках, выбрались на берег грязные и мокрые, хотя кепки их уплыли в канализацию.

Лица были красные от слёз и волнения, чубы поналипали на глаза.
Лёжа на берегу, они смотрели в небо над головой. Живые и счастливые. Плот их затащило в зияющее отверстие. Он застрял прямо посередине. Волны били его, пытаясь опрокинуть внутрь.

Их путешествие разбилось сегодня, но не разбилась их мечта. Придёт время, они учтут ошибки и повторят попытку снова, а потом снова и снова, потому что только от нас зависит эта способность.
Способность мечтать.

«Посвящение», 20-я глава, Вячеслав Жадан, Харьков,188-й день Великой войны.