Зефир и снег

Лёня переминался с ноги на ногу и почти дрожал от холода. Пакет в его руках был очень маленьким и уже холодным, но вмещал столько тепла, сколько могло вместить его сердце.
Ради кого он стоял на морозе? Ясно, что ради кого-то очень дорогого ему, раз он вообще согласился встретить его здесь.
Кругом сновали люди, поскальзывались на промерзшем асфальте, обнимались со своими родными, плакали после долгой разлуки, пожимали друг другу руки давние друзья, хохотали подружки, собравшиеся на шопинг, маленькие дети выпрыгивали из вагона вперед бабушек и неслись к родителям, радостно вереща поздравительные речи и протягивая мандарины, какие-то иностранные туристы с огромными чемоданами и значками на них выворачивали шею во все стороны и вжимались в плечи от пробирающегося под кожу мороза, что-то недовольно восклицая, уже выросшие дети помогали спуститься с опасных маленьких ступенек поезда своим родителям в возрасте.
Магазинчики, как открывающийся вид со станции, пестрили и переливались предновогодней иллюминацией, а также раздавая приезжим тематическую музыку, с которой смешивались голоса прохожих. Из них входили-выходили люди, в том числе и те, кого Лёня уже видел на станции минут 10-15 назад, и все с подарками: прозрачные пакетики, внутри которых были сладости; твердые картонные коробки с кружками и новогодними иллюстрациями на них; чашки с кофе держала в руках молодая пара, снимая перчатки чтобы согреть руки; маленький пудель лаял на паренька-хозяина, а точнее на его пакет, в котором, должно быть, лежала копчёная колбаса. На окне одного из магазинов висел игрушечный Санта, карабкающийся вверх по игрушечной лестнице, держа за спиной игрушечный мешок.
Да все в такое время казалось нашему герою игрушечным, будто ненастоящим. Люди сплачивались, становились единым миром, каким не были до прихода праздников. А на душе у Леонида было тревожно. Где же она? Ее поезд уже прибыл.
Он стал с яростным отчаянием вглядываться в толпу, высматривая яркую оранжевую шапку с помпоном, которая раньше была его. В семнадцать лет он до того ее ненавидел, что теперь трепетно искал как какое-то сокровище. Но её все не было. Ни шапки, ни помпона, ни её.
Лёня решил еще раз дозвониться до дома, но там ему сказали, что она уже должна была сойти с поезда.
Он прошелся туда-сюда по станции, цепляясь взглядом за любое похожее лицо. Вдруг где-то за спиной мелькнут светло-русые кудряшки, чтобы закрыть глаза ему и спросить: «Угадай кто!»? Одна из таких кудряшек выбилась из-под его шапки, и Лёня раздраженно заправил ее внутрь.
Теперь его все раздражало: и эти счастливые лица, и радостные крики детей, и новогодняя музыка, и круживший снегопад, и лай собаки, и воркующие парочки, и…
Она! Вон там она!
Девушка с пышными кудрями, которые запутались в шарфике, шапке и лезли в лицо, не обращала на них внимания и копошилась в маленькой сумке, перекинутой через плечо. Что-то выпадало, какие-то чеки, бумажки, фантики. Но всё это не имело значение, ведь вот, вот она – живая и здоровая!
Лёня уже кинулся ей на встречу, воскликнув:
— Нинка!
Девушка вздрогнула, оглядываясь на позвавший ее голос, но, когда нашла Лёньку, сконфуженно переспросила:
— Простите?
— Ой, и-извините, обознался… — залепетал он. Боже, как же стыдно! Он что, маленький мальчик, который кричит всем знакомым приветствие без разбору?
Но девушка лишь улыбнулась.
— Ничего, бывает. Ну, с Наступающим тебя!
Лёня успел только кивнуть и бросить «И тебя…», как та уже убежала в толпу. Ну, и правда бывает.
А он всё продолжал ждать. Стоял долго, одни люди сменялись другими, те – третьими, но ему никак не приходила мысль просто поехать домой и оттуда дозвониться самой Нине. Она, явно что-то задумав, сказала ему, чтобы до личной встречи ей не звонил. Ну и пусть! Он и не будет.
Уже успев порядком окоченеть, Лёня переложил пакет в другую руку и решил сесть. Её поезд уже давно ушел, и парню даже стало казаться, что потемнело, но на часах было только 15:17.
Скоро и правда начнет темнеть, а там еще холоднее. Тем более, что к вечеру обещали настоящую снежную бурю. Ничего не поделать! Придется ехать домой.
А он всё сидел и сидел, и ждал непонятно кого и непонятно чего. Да что же это все-таки такое?
— Извините, молодой человек, не скажете, сколько времени? – раздался рядом голос. Лёня нехотя оторвал взгляд от толпы и посмотрел на невысокого дедушку в старой советской малокозырке и шарфе по самый нос.
— А, да-да, сейчас… 15:48, — Лёню будто вырвали из транса.
— О, спасибо.
Леонид подумал, что дедушка, услышав время, куда-то уйдет, но тот лишь поправил малокозырку двумя пальцами. Его почему-то заинтересовал этот пожилой человек.
На вид ему было лет 60, и только прикинув возраст, Лёня понял, что ни на какого пожилого человека он не похож – хоть лицо и было слегка затянуто морщинами, усы поредели и поседели, глаза оставались такие живые и юркие, что Лёня невольно задумался:
«А такие ли мои? Могут ли мои глаза так играючи, скользяще летать по лицам, людям, их детям, покупкам, чемоданам, очередям в лавки? Могут ли замечать те мелочи, что замечали эти почти юношеские, «седые» серые глаза?».
Очевидно, не могут. Глаза дедушки смотрели как-то по-особенному, будто поняли, что искали всю жизнь, будто наконец нашли то, что искали. Лёня только по-детски позавидовал, что у него не серые глаза, а карие – самый нелюбимый его цвет.
И ему захотелось сделать что-нибудь.
— Зефир будете?
Дедушка не ответил, тогда Лёня повторил:
— Простите, так будете?
Старик повернулся и переспросил:
— Вы мне?
Лёня кивнул. Собеседник усмехнулся в усы, и по-философски изрек:
— Лучше прибереги его для того, кого ждешь.
— Тот, кого я жду, похоже, застрял где-то в воздухе между городами, — мрачно пошутил парень без намека на улыбку. А вот дедушку это позабавило и он снова усмехнулся. Лёня не выдержал:
— Вам разве так нравится насмехаться над чужими неудачами? Я ждал её, ждал… вот и где она?! До нее даже не дозвонишься!
— Простите, но вы, похоже, неправильно поняли моё «веселье», я точно не собирался вас задеть, — откашлялся старик, а парню отчего-то стало неловко. Как он мог так легко поддаться порыву? Сегодня он сам на себя не похож.
— Хотя знаете… давайте. Сегодня же тридцать первое, — вдруг сказал дедушка, поёживаясь. Лёня не сразу понял, а чем он, но потом вспомнил: о зефире. Он пошарил в пакете, вынимая оттуда упакованный зефир, раскрыл и протянул пару штук дедушке. Тот принял, коротко поблагодарив, но, прежде чем откусить, поинтересовался:
— Вы не будете?
Лёня только покачал головой:
— У меня повышенный сахар, нельзя.
Дедушка кивнул, и принялся за сладкое. Пару минут они молчали. Уже потихоньку начало темнеть, но холоднее не становилось.
Взгляд Лёньки упал на открытый зефир, на который уже прилично нападало снежинок, и поспешил закутать его в упаковку и спрятать в пакет.
Он сам не знал, зачем строит для себя иллюзии, будто что-то ищет – на самом деле, он просто уставился перед собой, но его прервала снежинка, попавшая в глаз. Заморгав, он мельком глянул на дедушку – тот смотрел на парня в упор, доев последний зефир.
Вокруг глаз пролегли маленькие морщинки – тот улыбался.
— А ведь… знаешь, — начал он, перейдя на «ты» и наконец оторвавшись от глаз Лёни, — В твоём возрасте я тоже ее ждал. Она сказала, что приедет под Рождество, так как не могла раньше. Потом написала, что и в Рождество тоже не получится, задерживают на новой работе. Пообещала, что обязательно приедет на Новый год, и заверила, чтобы я ждал. И я жду. До сих пор. Каждый день тридцать первого я прихожу на это место и сажусь. И жду. И надеюсь… какая бы не была погода… – говорящий снова вперился птичьими глазами в Лёню, да так, что тому показалось, что они прозрачные.
— Но Нина же приедет, — уверенно возразил парень, — А вас можно только похвалить за такую верность… подруге?
— Подруге, — подтвердил дедушка, — моей судьбе, — он хохотнул, — Но сама судьба распорядилась иначе.
Любая другая история, рассказанная пожилым человеком, не вызвала бы у Лёни никакого интереса, но эта, оказалось, граничила с его собственной, только на каком-то подсознательном уровне.
— Мне очень жаль. Правда, вы вызвали у меня интерес своей историей. Хм!.. А какая она была?
— История? – не понял дедушка.
— Нет, ваша… ну… подруга.
Дедушка моргнул, но после заулыбался:
— Самая лучшая. Короткие темные волосы по плечо, глубокие карие глаза, курносый нос. И, наверное, веснушки. Но они являлись только ближе к лету. Когда было смешно – смеялась, грустно или обидно –огорчалась. Очень эмоциональная была. На нее глядел чуть ли не весь колледж, такая активистка нарисовалась, да еще и красавица. Скоро мы отучились, она уехала в Питер на заработок. Сказала, ненадолго, пообещала вернуться. Мы общались письмами, хм-м… года три? Может, меньше. Но ни я ее не отпускал, ни она. В какой-то долгожданный момент она заявила, что приезжает домой, сюда. Сколько было искренней радости в ее огромном письме, о-о!.. Чем ближе ко дню встречи, тем яснее я представлял ее смешное лицо! Но его я, увы, так и не увидел. Она просто пропала – не выходила на связь, сама никому не писала. Непонятно куда делась, как растворилась. И с того момента я жду ее. И понял, чего я жду – я жду ждать её. Звучит так себе, правда?
Лёня не был раздражен, что ему рассказали не только про саму девушку, но и ее историю, а в любой другой момент так и случилось бы.
— А знаете! Держите, — он поднялся, поставил рядом с дедушкой пакет и, на ходу натягивая шапку, которую снял, развернулся на собеседника, — Вам нужнее, а меня еще дома оливье ждет. И Нинка, наверное. А может, она снова проголодалась с дороги и решила забежать в ресторан! А к брату, которого не видела два года, не спешит!
Лёня не умел прощаться, тем более с человеком, которого знал пару минут, поэтому просто побежал в сторону Широкой улицы. Он готов был поклясться, что, как только он отбежал, дедушка рассмеялся.