Десять без одного

05.08.1982. Жаркий день августа

День был жарким и долгим. Слишком жарким для ленинградского августа. Чересчур долгим для пятого дня отпуска. Отпуском, правда, августовские дни значились только на бумаге. На самом деле ни один следователь, ни один оперативник не дернулся с места. Где-то очень высоко было сказано – сидеть и ни ногой! Произнесено незначительно, по-дружески. Как-то даже не очень серьезно. Но чем ниже опускались сказанные между делом слова, тем тяжелее становилась каждая буква. Где-то там надрывались авиатурбины, и поднятая по тревоге дивизия ВДВ переукладывала парашюты и получала боевые патроны.
В самолетах просидели три часа. Моторы гудели, не переставая, на холостых оборотах и беседовать было невозможно. Раз в час личный состав гоняли в сортир. На всю дивизию приходилось две мысли. Первая отчаянная, горячая: куда? Вторая ледяная, застывшая айсбергом: неужто, Афган? Врагов – сколько хочешь, на выбор. В Уганде революция, в Никарагуа военное положение, в Зимбабве президента погнали, в Бангладеш и Гватемале по путчу на душу населения. На другом краю земли сцепились британцы и аргентинцы за Фолкленды. И ведь ни черта не понятно, кто кому там враг, а кто друг. Республика Чад так чадит, что в копоти вся Африка. Прогрессивные иранские друзья по-соседски залезли в Ирак. И вечногорячий Израиль…
Кто-то, перекрикивая шум турбин, предлагает свой вариант:
– Польша! В Польшу летим! Уже переводчиков привезли!
Выдохнуло и отпустило. Главное – не Афган, а там хоть Польша, хоть две Польши. Пшебздяков нормально пригнуть. Болек и Лелек – бойцы еще те. Герои Вестерплатте…
Под утро наступила тишина. Моторы смолкли и только выжатый усталостью звук шагов шуршал по бетону. Наверху кто-то передумал. В Москве, в Варшаве, в Гданьске или еще где… В семьдесят девятом все было так же. Почти так же. Ночью по тревоге погрузились, с полчаса жгли керосин на полосе, а потом взлетели и прямиком на Кабул. Никто тогда не передумал.
Сегодня август восемьдесят второго. Сегодня каждый, из возвращавшихся в казарму бойцов, задавал в никуда один и тот же вопрос: что-то пошло не так – тогда или сегодня?

И сказал Господь: утаю ли Я от Авраама, что хочу делать!

1981. Семейная жизнь Леонида Края

На Литейном не были слышны ревущие моторы. И стрельба с иракской границы сюда не доносилась. Вот видно отсюда было далеко. Народная мудрость гласила, что из окон некоторых кабинетов открывался прекрасный вид на Магадан и Нагаевскую бухту. Следователь по особо важным делам Леонид Край, согласно высоте служебного положения мог наблюдать не только столицу Колымы, но и на три метра вглубь. Однако, молодому следователю, этот ландшафт не был интересен. Судьбы людей, попавших в его цепкие лапы, не сильно волновали его. В задачи следствия не входило ни наказание, ни исправление правонарушителей. Леонид не испытывал никаких чувств к объектам своей дедукции. Ни гнева, ни сочувствия. Ни превосходства, ни презрения. Он блестяще проделывал свою часть оперативно-розыскных мероприятий, а финал предоставлял правосудию.
К слову сказать, концовки ему никогда не удавались. Все любовные истории заканчивались из рук вон скверно. Слезами, абортом, проклятиями, депрессией и неудачной попыткой суицида. Лишь одна, пройдя всё, почему-то осталась жить в его квартире. Дочь генерала внутренних войск Заделко, решила спасти Леонида, хотя бы ценой собственной жизни. Если бы она хоть немного была знакома со своим потенциальным супругом, она сразу бы поняла – спасать его совсем не от чего. За него надо было доделать одно небольшое дело – одеть ему на палец золотое кольцо. И можно перевозить мебель. И пора клеить обои в детской. Но она не догадывалась, и папа не догадывался. Дело застопорилось. Генерал Заделко три раза записывал семейную пару в загс на удобные числа. Не сработало.
Год назад, в своё время, на свет появился симпатичный мальчик. Следователь Край был совсем не против, чтобы женщина, живущая у него в квартире, рожала детей. Но концовка опять подвела его. Пока дочь генерала ходила беременная, он проявлял искреннюю заботу. Ведь трудно же соседке, чего ж не помочь? Встретил из роддома, подержал на руках тихонько сопящий сверток, умилился и загрустил. Положил сына на диван и уехал в командировку на месяц. Вернулся через полгода загорелый, похудевший, с походкой совсем не городской. Городские так не ходят. Левая бровь криво переломилась, сдвинутая с места неправильно зажившим шрамом. Тусклой злой искоркой в глазах светилось уверенное знание, что все вокруг совсем не то, чем кажется.
С вокзала – домой, а там то ли митинг, то ли засада. Торжественным построением его встречают генерал с дочерью и внуком. Младенец молчит исключительно из уважения. Стол ломится от неопознанных продуктов. Капитан с полевыми погонами отдал честь старшему по званию, сел во главе, налил полный граненый. Встал по стойке смирно, стакан в руке, а взгляд за сотни километров отсюда. Генерал потерялся. Шутить начал, тост грузинский вспоминать в колоритных деталях. Леонид отсутствовал, но отсутствовал вежливо. Дослушал пышную речь и отрывисто уронил:
– Простите, Андрей Андреевич, но «смерть» по-грузински «сихвидили» – и одним движением перелил стакан крепкой внутрь организма. Организм затребовал кусок черного хлеба с колбасой. В колбасе было отказано.
– Андрей Андреевич, простите, но у вас мало времени!
– У меня? У меня мало времени? Ты бы закусывал, капитан… а то несешь хрень!..
– Прошу десять минут конфиденциальной беседы! – щелкнул каблуками загорелый следователь.
– Дочь, сходи, картошечку потыкай вилочкой, – недовольно поморщился генерал, обутый в войлочные шлепанцы. Хозяйка досадливо дернула плечиком и хотела ответить. Ударилась о взгляд Леонида и забыла все нужные слова.
Капитан расстегнул воротник и вытащил пачку бумаг в пол-листа. Почерк был очень мелок, а чертежи и схемы непонятны.
– Сразу ставлю вас в известность. Документы только для вас. Увижу их еще раз, буду стоять на том, что вижу их впервые. А теперь внимание, – и голос капитана стал собственной тенью. Минут десять Андрей Андреевич слушал. Потом накапал валерьянки прямо в водку, и проглотил, не закусывая.
– Все это – правда?
– Хуже. Действительность. И времени у вас, в самом деле, мало. Если сегодня не перекрыть им всем кислород, завтра тут будет Чад, Зимбабве и Уганда одновременно.

От Авраама точно произойдет народ великий и сильный, и благословятся в нем все народы земли.

1981. Нужное историческое отступление

В восемьдесят первом всего хватало. Времени, сил, принципиальности, решимости, жестокости. Всего было до краев, кроме вакантных коек в камерах. В Крестах было введено особое положение. Смена постов и караулов каждый день в иное время. Охрана день и ночь держит на мушке задержанных, находясь при этом под прицелом другой охраны. В хате на четверых ожидало своей участи шестнадцать, а то и двадцать человек. Офицеры допросной команды легко узнавались по красным от бессонных ночей глазам и небритым подбородкам.
Подозреваемые держались недолго. Кто-то что-то спутал, забыл или некстати вспомнил, и протоколы стали похожи на неопубликованные романы в духе антиутопий. От честных надежд у матерых сыскарей перехватывало дыхание и мутнел взор. Неужели, вот так, прямо сейчас?! Даже водки не хотелось, ни до, ни после. Следователи фиксировали признания, за которые можно было сажать сразу, не дожидаясь доказательств. Только за одну идею. В Москве слушали пленки и понимали, что расстреливать придется не только тех, кто рассказывал, но и тех, кто эти рассказы записывал.
На шестьдесят пятом году великого эксперимента стало ясно, что суммы нелегальных гешефтов и поголовье деловых людей на гектар площади изменили качественно то, что строили под видом социализма. Это уже был не социализм. Внутри одной страны выросла другая. Деловая и при деньгах. Когда в теневые финансовые схемы негласно были включены ресурсы государственных фондов, а правоохранительные структуры, наоборот, стали получать премиальные, не отраженные в расчетных листках, утопический театр можно было закрывать и распускать творческий коллектив по домам. С извинениями перед публикой.
В январе 1982 стреляет себе в голову заместитель председателя КГБ Цвигун и ему становится все равно. Через неделю у секретаря ЦК КПСС Суслова отказывает залитый кровью мозг и ему становится всё равно. 23 марта 1982 года в Ташкенте Брежнев осматривает корпуса авиазавода. Рабочие желают получше разглядеть редкого гостя, карабкаются на технологические мостки выше и выше. Конструкция теряет равновесие и на генсека обрушивается толпа работяг. Венчает смертоубийство несколько стальных балок. Генсек получает перелом ключицы, перелом пяти ребер, кровоизлияние в печень и ему тоже становится все равно. Остаток дней Леонид Ильич проведет в густом морфиновом мареве.
Поезд катится все медленнее, сообщая пассажирам некоторое чувство покоя и комфорта. Мягче. Медленнее. Мягче. Медленнее. Кабина пуста. Давление ноль. Мягче. Медленнее. Все равно. Медленнее. Мягче. Всем все равно.
После смерти правой руки хозяина КГБ, в Крестах снова стали чалиться по одному на шконке. Аншлаг иссяк. Контингент вернулся старый, проверенный, политически безвкусный. Кучера, актрисы и проститутки одинаково служат любой власти. Праздничные же гости исчезли с экрана радаров молниеносно. Одни успокоились, отдышавшись в Рованиеми или Киттиля. Иные, не желая хоронить себя за Полярным кругом, разместились в больших городах – Лондон, Париж, Гамбург. Надеялись на многолюдность столичную. Нашли и тех, и этих. В лучшем случае – новоиспеченный внештатный сотрудник, после хорошего гудежа, находил в кармане копию контракта о сотрудничестве с комитетом и с десяток унций того, чего не надо. Бонусом. Ну, а в худшем варианте, абсолютно то же самое находил в том же кармане проходивший мимо офицер местной полиции. Не ниже майора. Надо же, в конце концов, уважать свой труд!

И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма; сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю.

1981. Андрей Андреевич Заделко на сломе времен

Генерал Заделко на всем ходу спрыгнул с локомотива истории. Не задавая и не дожидаясь вопросов, через час после смерти Цвигуна, он передал дела своему заместителю. Нырнул солдатиком, нырнул глубоко-глубоко, с инфарктом на больничную койку. Все знали, что с инфарктом. Никто не знал, в какой он больнице. Сколько раз его пытались арестовать, знает только сам Андрей Андреевич. Но все как-то не с руки – то палата не та, то карантин по холере, то вчера выписали. И каждый раз начальнику опергруппы на приватный счет переводом доля малая. Копия квитанции с подписью – через улицу, в комитет. Когда рвали погоны с начоперотда, стало ясно, почему генерала в отставке беспокоить не следует. Умели делать дела специалисты старой школы.
Вынырнул генерал, с дочерью и внуком, недалеко от финской границы. Бревенчатый дом с узкими окнами, сауна, теплый гараж. Старая школьная вставочка и немного черной туши превратили генерала Заделко в пенсионера Заделкова. Ушлый пенсионер растворился в лесах карельского перешейка вместе с незамужней дочерью, соответственно, Заделковой. Только у мальчика была, не всем понятная фамилия Край. Ну, а кто ж ее видел, эту фамилию?
Маленьким детям рассказывают сказки про Бабу Ягу и Кощея. Внук генерала Заделко слушал, еще не понимая слов, цикл величественных легенд о своем отце. Их исполняли дедушка и мама, по кусочку делясь с малышом своей любовью и уважением к Леониду, Сыну Льва. В любой момент дня или ночи духовный голод маленького Края удовлетворялся замечательными рассказами о папиных приключениях. Стилю изложения немощно завидовали все четыре Евангелия, а узор сюжетных линий многократно превосходил кинобиографию Джеймса Бонда. Начиналась отцовская история со сказочной Снежной войны, когда летом шел снег, и люди говорили со зверями на одном языке, и зло убежало из города насовсем. Мальчик рос светлым мечтателем и гордым воином.
Вы спрашиваете, отчего я до сих пор не раскрыл тайну имени сына Леонида Края? Вы же умные люди, зачем вы об этом? Вам просто так, а там люди живые. Карьера же самого героя легенд, пришпоренная трагическими поворотами истории, понеслась вперед и вверх, а там!
Год назад, в восемьдесят первом, капитан был извлечен из убогого квартального участка номер шестьдесят два, прозябавшего в районе ФРГ, в смысле фешенебельном районе Гражданки. И водворен непосредственно на Литейный проспект дом номер четыре или, как его называют в народе «Большой Дом».

И обратились мужи оттуда и пошли в Содом; Авраам же еще стоял пред лицем Господа.

1711. Ненужное историческое отступление

Леонид Край любил историю. А история любила Леонида Края. В 1711 году на территории дома четыре было построено одно из предприятий военно-промышленного комплекса феодальной России – Литейный двор. Производство своих артиллерийских систем было делом жарким и копотным, стабильно опасным. Каждая пятая мортира или гаубица отливалась с нарушением технологических нормативов. Пушку заряжали, положенным по артикулу, пятикратным зарядом. Цех превращался в испытательный полигон. Литейщикам прятаться категорически запрещалось. Формовщикам прятаться категорически запрещалось. Чеканщикам прятаться категорически запрещалось. Так царь Петр боролся с бракоделами.
При выстреле, орудие разлеталось медными раскаленными осколками, отменно расчищавшими территорию Литейного двора, равно как и прилегавших к ней Литейной и Пушкарской слобод. Свежий фарш из человечины валялся там и сям, убирать сие брезговали. Сменная бригада занимала рабочие места, скользя лаптями в лужах крови предшественников. Фрагменты рабочих организмов служили пищей сторожевым псам, вызывая расстройство собачьих желудков. Бедствие сие происходило от хронического алкоголизма мастеровых. Питаясь проспиртованными человеческими тканями, псы страдали жесточайшим поносом и токсическим психозом.
Не чаще одного раза в месяц взрывался пороховой и бомбовый погреб. Катастрофа походила на повседневные, но в десять раз сильнее. Взрыв зелейных припасов вызывал сильнейший пожар, уничтожавший все живое и мертвое на площади в несколько акров. Тектоническая активность Литейного двора решала некоторые проблемы молодой империи. На оборонном предприятии отсутствовал промышленный шпионаж, ускорялось обновление рабочего коллектива и постепенно прекращались кражи металла, пороха и денатурата. Лет через триста неприятные явления сошли бы на нет. Такого запаса времени у России не было и не будет. Увы!
Именно в этом месте Космоса, некий мыслящий человек понял – смерти нет, есть вечное обновление! Дальнейшая история, развивавшаяся на территории Литейной слободы, многократно подтвердила это смелое предположение. При ближайшем рассмотрении, история теряет героический характер, цинично меняя его на физиологический.
Для чего такое долгое историческое отступление? К тому же противное? Современный человек слишком часто оперирует не предметами и явлениями, а блоками информации о предметах и явлениях. Поверяйте свои знания подлинными фактами и вещами. Иначе, мы попадем в мир нереализуемой мифической информации. Попробуем, сопоставить тиражированные образы и подлинные события?

Первым применил конвейер для сборки машин Рэндсом Олдс в 1901, а не Генри Форд в 1908.
Крейсер «Аврора» никогда не стрелял по Зимнему дворцу.
Философ Диоген никогда не жил в бочке, в античной Греции бочек не делали.
Изображенный на купюре в 100$ Бенджамин Франклин никогда не был Президентом США.
Ни викинги, ни рыцари Тевтонского ордена не носили шлемов с рогами.
Аборигены убили капитана Кука, но они его не ели.
Быки равнодушны к алому цвету. Их раздражает колыхающаяся мулета.
Литейный проспект всегда был органичен и красив. «Большой Дом» не сделал его красивее.

И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников?

1980-1985. Нужное историческое отступление

Леонид тренировался каждый день. Десять вопросов в неделю. Обо всем. Десять вопросов и десять правдивых ответов. Боже, какой объем информации! Какие энциклопедические знания! Какая широта взглядов! Вы читаете по шестьсот страниц технической и научной литературы в сутки, как Иосиф Виссарионович Сталин? Нет, не читаю. Но зато точно знаю – Сталин тоже не читал. Почему? Шестьсот страниц – выше профессорского уровня. Сильно выше. Вы много видели настоящих профессоров, знающих всего два языка – русский и грузинский? Европейские языки нужны. Вы представляете себе Сталина, непринужденно щебечущего на французском языке с милым картвельским акцентом? Нет? Запишите в ложные утверждения. Вопрос закрыт.
Прополка информационного поля дала результат, быстрый и неожиданный. Леонид терял ложные знания каждый день в пугающих масштабах. Устаревшие, неверные, ненужные куски информации исчезали без следа и сожаления. Капитан пришел в ужас – такими темпами через год его голова опустеет, останутся только безусловные рефлексы. Вдруг никаких знаний, вообще, нет, а весь мир лишь сообща выдуманная ложь, со временем ставшая традицией? Недремлющее любопытство оттолкнуло страх в сторону и задало вопрос – «А что получится: идиотизм или сатори?» – «А кто ж их отличит?» – невежливо ответила вопросом на вопрос пустота и заныла, заканючила – «давай, давай попро-о-о-обуем!» Как пробовать никто не знал, а как делать – тем более. В поисках чистомыслия, капитан Край вежливо выпроваживал по десять отработанных идей каждое воскресение. И очень внимательно приглядывался к оставшимся. И вдруг… не то, чтобы понял, а всем телом почувствовал разницу между общей информацией и подлинными знаниями. И то, и другое – новенькая батарейка. Но в первом случае элементы упакованы в общую коробку, а во втором – включены в схему, которой ни конца, ни края не видно и работают на всю катушку. Отдают и получают. Энергообмен. Восстановление. Рост. Господь, Отец Небесный, а что же дальше? Высшая ступень – превращение человеческой воли к совершенству в звено Божественного со-знания.
Поначалу никто ничего не замечал. Крылья не росли. Сияние вокруг головы не включалось. Вода в вино не превращалась, а по большей части выходило, наоборот. Вместо вина на его столе чаще оказывался кувшин с водой.
Пришло странное время – время ожидания. Ведь хуже нет, как ждать и догонять. В восемьдесят втором ждали войны, ждали голода, ждали конца света, ждали экономной экономики. Ждали того, кто должен уйти. Потом того, кто должен прийти. Одновременно ждали демократии, непонятно с чьим лицом, ждали визы на выезд, ждали зарплаты, ждали вечерней серии фильма «Долгая дорога в дюнах».
Три года спустя сформулировали все-таки окончательную программу, ясную и конкретную. По обычаю, соблюдаемому многими поколениями, собрались вместе и печально запели о главном: «Мы ждем перемен!» Последнее выступление хорового коллектива Советский народ. Традиционно с ошибками в тексте. «В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации вен» – в венах нет пульсации. Запишите в ложные утверждения. Пульсируют артерии.
Сон золотой, навеянный далеко не безумцами, истончался и слабел. Наступало утро, холодное, неуютное и пустое. Всеобщее счастье никому не облегчило жизнь. Сон оказался далеко не золотым, за редким исключением. Чугунный ржавый обморок разума, вызванный алкоголем, нищетой и неграмотностью, порождал невиданных доселе чудовищ.

Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?

1977. Дело Бледного

Пасмурным мартовским утром семьдесят седьмого года, мужчина среднего роста, болезненно худой и бледный, позвонил в квартиру директора антикварного магазина. Дверь открыла дочь хозяина дома, подросток четырнадцати лет. Незваный гость на секунду открыл перед носом девочки удостоверение с печатями и вошел, не спрашивая разрешения. Она даже не поняла, из какого такого учреждения был дознаватель. Он так назвался – дознаватель. Сказал, что должен побеседовать с ее папой. Велел провести в отцовский кабинет и показать, где лежат бумаги и ценности. Девочка не успела испугаться, как бледный одним ударом отправил ее в нокаут. Когда пришла в себя, грабитель стал насильником с ножом в руке. Потом велел вымыться в ванной. Уходя, пообещал убивать ее очень долго, если в милиции хотя бы рот откроет.
Приехавшей убойной бригаде, девочка не смогла сказать ни слова. И женщине-следователю с добрыми глазами ни слова. И специалисту из психиатрической клиники ни слова. Работа с потерпевшей результатов не дала.
Осмотр квартиры не дал и малейшего шанса на поимку по горячим следам. Преступник взял только наличные. Сколько там было, узнать не удалось, поскольку хозяин скрывал настоящую сумму, врал, путался в собственных показаниях. При этом никаких следов.
С ведома главного психиатра, несчастной дочери антиквара сделали укол амитала натрия. Она кричала, пока не потеряла голос. Удалось разобрать «худой, бледный, серый, сильный очень». Все детали и подробности станет известным из признательных показаний обвиняемого. Показаний потерпевшей в деле нет. Их, вообще, нет.
Через две недели жильцы большой коммуналки на Пушкарской вызвали аварийку. В ванной комнате с потока лился поток теплой воды. Перекрыли стояк, вышибли дверь этажом выше. В переполненной ванне сидела мертвая девочка с перерезанным горлом. Бледный учел свои ошибки и сделал выводы.
Тварь надо было взять любой ценой. Взять и на неделю закрыть в пресс-хату. Чтобы на допросе выпрашивал себе исключительную меру, как наркоман дозу. Решили одолеть его широким фронтом, сколотили следственно-оперативную группу прокуратуры и уголовного розыска. Работали, как проклятые, вязали огромную сеть для очень вертлявой рыбешки. Переворошили всех ранее судимых за преступления подобного рода, состоящих на учете и не состоящих, бывших подозреваемых, не доказанных и даже проходивших свидетелями. Опросили 3250 жителей Ленинграда, ориентировали 2030 работников жэков, проверили 756 состоящих на учете в дурке, и по городу, и по области. В общей сложности проверили мозги у 3852 человек подучетного элемента. И ни одной крепкой ниточки!
Через паспортные столы были выявлены и установлены 986 человек, схожих по приметам с Бледным. Все подозрительные были проверены и отпущены ввиду непричастности. А больше – все! Можно начинать сначала. Вот тут-то в группу был введен капитан Леонид Край из шестьдесят второго отдела. Кто и почему отдал такой приказ неизвестно. Тайна прикинулась обыденностью.
Когда готов ученик – приходит учитель. Когда готов ответ – приходит вопрос. Край первым делом запросил все областные центры и города покрупнее на предмет похожих преступлений. Ответов пришло столько, что у ребят из прокуратуры вытянулись лица до полной неузнаваемости. Были получены сведения об аналогичных преступлениях, совершенных в Москве, Витебске, Пензе, Владимире, Орле. «Дела объединять не дам. А то у нас серийный маньяк получится, а это не по-советски! Социализм не порождает преступников!» – запальчиво выдал прокурор очередную Марксову, как он полагал, мудрость. «Не хотите – не надо. Стол только дайте – копии дел складывать, одного стола мало, на пол папки валятся!»
В обеденный перерыв Леонид отправился в книжный магазин «Искра», по соседству, на Литейном, и купил там самую большую карту СССР. Сам залез на стремянку и приладил на стену «шестую часть света с названьем кратким Русь». Далее, напевая «…широка страна моя родная!», принялся клеить прямо на карту бумажки с цифрами и датами. К полуночи он закончил предварительное следствие – все схожие случаи были представлены на местности. Совсем некстати ужасно захотелось есть. Капитан позвонил на вахту и попросил из буфета хоть чего-нибудь. Положил трубку и вдруг почувствовал, как его ведет, и даже не ведет, а тащит. Леонид подошел вплотную к карте и потянул носом. От разноцветных ландшафтов Родины настойчиво веяло бензином и машинным маслом.
Когда дежурный принес пакет с бутербродами и холодными сосисками, следователь Край уже улыбался во сне, лежа на историческом диване из чертовой кожи. Привычный к таким делам, старшина не стал его будить, оставил еду на столе и уходя погасил свет.
Утром Край позвонил в транспортную милицию и попросил зайти кого-нибудь прямо сейчас. Вопрос был один – чьи грузовики ездят по маршрутам, включающим эти города. И все.
– Оперативная? Поезжайте в Ленинградское объединение междугородных автоперевозок номер один, там Бледный работает. Поторопитесь, чтобы в рейс не ушел! Кто говорит? Старший следователь Край говорит! Плохо слышно? Да нет, слышно хорошо, это я сосиску жую… и вам того же!…

Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя!

05.08.1982.22.00. Вечер трудного дня

Завершался день, слишком жаркий для ленинградского августа. Чересчур долгий для пятого дня отпуска. Отпуском, правда, августовские дни значились только на бумаге. На самом деле ни один следак, ни один опер и не дернулся с места. Где-то очень высоко было сказано – сидеть и ни ногой! Произнесено незначительно, по-дружески. Как-то даже не очень серьезно. Но чем ниже опускались сказанные между делом слова, тем тяжелее становилась каждая буква. Где-то там прогревались авиатурбины, и поднятая по тревоге дивизия ВДВ переукладывала парашюты и получала боевые патроны.
Как бы то ни было, а длинный день уходил и уходил насовсем. Наверно, чтобы стать историей. Или стать ничем. Впрочем, когда уходишь навсегда, не все ли равно, кем тебя будут считать те, кто еще не собрался?

Менделеев никогда не видел во сне своей периодической таблицы.
Первым президентом США является не Джордж Вашингтон, а Сэмюель Хантингтон.
Рост Наполеона был 170 сантиметров, что значительно больше среднего европейца той эпохи.
У языка нет специальных зон, отвечающих за восприятие горького, кислого, соленого и сладкого.
Эйнштейн прекрасно справлялся со всеми предметами в школе, и помимо точных наук отлично сдавал музыку, философию и литературу.
Чарльз Дарвин никогда не говорил о том, что человек напрямую произошел от обезьян. В своей работе «О происхождении видов» Дарвин писал о том, что обезьяны, приматы и люди могут иметь общего предка, поскольку они похожи между собой.
Бананы не растут на пальмах, банан – это травянистое растение. А арбуз – очень большая ягода.
Продолжительность жизни в Средние века была гораздо больше 30 лет. Средняя цифра получается с учётом детской смертности, очень высокой в те времена.
Подсолнухи не поворачивают свои головки вслед за солнцем, они указывают всегда на восток.
Если дождевого червя разрезать пополам, то выживут не две, а одна часть, та, которая со ртом.

– Вот это на сегодня. Вполне достаточно, чтобы уравновесить бессмысленно прошедший день, – Леонид Край в который раз объяснял своему другу, майору ОБХСС, суть своей практической системы. Это было доброй традицией, приятным ритуалом, признанием того, что их дружба неизменна и не подвержена карьерно-политическим влияниям.
Когда друзья выпивали, а случалось это не часто, то после пятого захода, Андрей Валентинович отставлял ружье в сторону – ружьем они называли стакан или рюмку, словом, то, из чего пили на этот раз – ружье в сторону и задавал вопрос-пароль:
– Леня, я что-то прошлым разом не понял, как ты себе мозги прочищаешь? – майор улыбался, предвкушая достойную речь умного человека, – ты ж посмотри, у тебя раскрываемость выше всех, и как тебя полковник терпит?
– Это еще вопрос – кто кого терпит? – Леонид искал метафору для объяснения. Нашел.
– Вот смотри, Эндрю! Только что был большой футбол в Испании… целый месяц?
– Чемпионат мира! Ну да, итальянцы победили. Третий раз в истории чемпионата! Черти макаронные!
– А теперь представь себе, что король испанский велел провести все в один день. Играть одновременно во всех городах? Зрители недовольны… Что делать? И тут выступает с идеей некий новатор. Предложение подкупает своей новизной и внешней эффектностью. На поле выходят сразу двадцать четыре команды. Судьи фиксируют только голевые результаты. Игра идет до упада. Когда на ногах никого не останется, судьи подсчитывают забитые мячи.
– Как в таких условиях сложится игра? – Андрей перевернул стопку с головы на ноги.
– Возможны варианты. В сложной ситуации капитаны команд попытаются решить дело дипломатическим путем – сколотить союзы, пакты, блоки, заключить договоры о ненападении и сотрудничестве. Пока двадцать четыре команды договорятся, кончится день. Зрители разойдутся еще раньше, – грустно улыбнулся Леонид, ставя свою стопку рядом.
– Арбитры не позволят так пассивно вести игру, – с уверенностью знатока заявил майор, – заставят играть!
– Господи, и что ж это будет за игра? Пас не передать, по воротам не ударить. Мяча не видно, поля не видно, ворот не видно. Публика ржет табуном орловских рысаков, судьи не могут определить, кто ведет в счете, и кто за кого играет. Весь стадион на разных языках материт испанского монарха и, опять же, расходится по домам! – смеясь, капитан наполнил емкости хорошим коньяком.
– И тут является спаситель!
– Да и тут, откуда ни возьмись, появляюсь я. И методом сравнительного анализа, прямо здесь и сейчас, определяю двадцать два лучших игрока, невзирая на командную принадлежность. И национальную! Раздаю им футболки двух цветов без номеров и фамилий. Остальные – на скамейки для зрителей, смотреть удивительную, уникальную, безумно прекрасную игру. В конце арбитры сосчитают, кто чего забил и определят трех лучших игроков! – Леонид поднял стопку и скомандовал:
– За-а-а-ряжай!!!
– Целься! – присоединился Андрей.
– Пли!
Не спеша и с удовольствием, они перелили в себя немного жидкого пламени, зажженного в армянском городке Ахтамар. Застольное рассуждение, сопровождаемое выпиванием и закусыванием, проходило на агентурной квартире в одном из новых домов на Васильевском острове. Дом был прекрасен – сто тридцать седьмая серия с видом на залив. Широкий балкон на двенадцатом этаже. Кухня втрое больше хрущевских закутков. Питерский люд уже не помещался в пятиэтажках, не помещался в пятиметровках, не помещался в пятилетках. Н-д-а-а… Работы у правоохранителей становилось все больше, но самым страшным виделось будущее, когда работы не станет совсем. И капитан, и майор были осведомлены о дружеском указании «сидеть и ни ногой». Ничего, это время они запишут в рабочий график, как встречу с агентами-информаторами. Для чего, собственно, и существовали казенные хоромы окнами на капиталистическую Финляндию.
Друзья уже достаточно выпили и подумывали о возможности вызова на конспиративную квартиру двух совершенно секретных агентов. Точнее – агенток. Андрей Валентинович, надев очки, просматривал свою волшебную записную книжку. Леонид вяло разубеждал. Праведником он не был, и не старался, место в раю для себя не приглядывал. Но сегодня… хоть убей, но сегодня не нужно излишеств. Неужели ты не чувствуешь? Прислушайся хоть немного!..
Телефон зазвонил в том месте, где было запланировано. Ночь пополам. Жизнь пополам. Единственное, что помнишь потом – «Господи, как хорошо было до этого звонка!»

Судия всей земли поступит ли неправосудно?

06.08.1982.01.00. Вечер перестает быть томным

Майор взял трубку, весь подобрался, и передал ее Краю, крича пальцем в потолок.
– Капитан Край! – отрапортовал в пустоту. Пустота рявкнула в ухо:
– Край, мыться, бриться – десять минут. Машина уже идет!
– Товарищ полковник… что происходит?
– Не для эфира! Время пошло!
Леонид вышел на улицу, словно нырнул в дивную прохладную темноту августовской ночи. Машины не было, и несколько минут в одиночестве – это самый дорогой подарок из того, на что он мог рассчитывать. Вдруг захотелось вспомнить что-то такое, от чего люди плачут. Не вспоминалось. Совершенный интеллект обиженно буксовал всеми колесами, в поисках какой-нибудь заветной эмоции, но тщетно. Стоя в густой тени высокого куста, Край пытался понять – вот эта маленькая пауза без звука, она как у Гагарина перед стартом или как у Пестеля перед виселицей?
Неслышно возникла черная «Волга, неотделимая от породившей ее темноты. Номера с буквами ЛЕБ документально подтверждали казенное происхождение транспортного средства. Край занял место рядом с водителем, продолжая в мыслях буксовать между космонавтом и революционером. Машина рванула так, что его вдавило в кресло. В глубине сознания, наконец-то провалился застрявший жетон: какая разница, ведь история не забыла обоих!
Волга мчалась по Среднему проспекту с таким ускорением, словно собиралась взлететь. Край прислушался – под капотом трудились не штатные четыре цилиндра, а вся чайковская восьмерка. Делалось это чудо исключительно по заказу Государственной безопасности. «Догонялка» рвала сотню с одного хода педали и оставляла за флагом любую заводскую машину из Европы. Остров промелькнул неровной тенью, они вылетели на Дворцовый. Леонид почувствовал, как похолодело в животе, когда машина почти прыгнула с уходящего вниз моста. Водитель придавил тиски и с раскаленными колодками черный седан плавно заехал под Арку Главного штаба. Краем глаза, капитан заметил два грузовика, стоявшие поперек, ближе к Полицейскому мосту.
На коротком отрезке улицы Гоголя происходило что-то не к месту и не ко времени. Воздух был зафиксирован и прогрет кипящим электричеством прожекторов. В густом, горячем свете плавали автобусы, трейлеры, пролетки и старинные грузовики на деревянных колесах со спицами. Подальше от осветителей-убийц, за загородкой стояли оседланные лошади. В пролете арки поблескивал рядами заклепок броневик Остин-Путиловец. Ближе к Невскому расположились небольшим лагерем революционные рабочие с алыми бантами, рота юнкеров, казаки и женский батальон в количестве десяти душ.
Остро пахло навозом – и конским, и человечьим. И очень тревожно – перегретым железом прожекторов и жженой изоляцией.
Балаган. Мобилизованная толпа строем изображала ночную съемку фильма о штурме Зимнего дворца в октябре 1917 года. Топорная инсценировка другой топорной инсценировки. Край стал осматриваться в поисках хоть какого-нибудь начальства. Надо же все немедленно исправить. Или уничтожить. Все, что угодно – разогнать, сжечь, арестовать, расстрелять – но только не оставлять в таком виде. Это не работа!
Капитана проводили в здание Азовско-Донского банка. Потаенное логово войны, где нашли укрытие профессиональная ненависть и одомашненная жажда убийства. Целая стена радиостанций и спутниковых телефонов. Прослушивание эфира, глушилки из КГБ-джаза, ВЧ-связь, подключение к телефонным линиям. В другой стороне огромный стол, составленный из маленьких столовских. От края до края карты, планы, архитектурные разрезы и перекошенные аксонометрией чертежи. В углу организован буфет – самовар на электричестве, кофейники, печенье, газировка и минералка. Негромкий приборный фон – гудение, попискивание, звук радионастройки. И за всем этим мощно гудел невидимый трансформатор.
Шла негромкая будничная работа. Прослушка сидела в наушниках, глядя отсутствующим взглядом на вращающиеся магнитофонные катушки. Группа операторов налаживала телевизионные мониторы, материлась негромко, но вполне отчетливо. Ругались активно, но картинки не было. Экраны оставались серыми и тусклыми.
– Капитан, что за вид? С ума сошли? Не могли привести себя в порядок? – единственный человек, который не поздравил Леонида с поимкой Бледного. Впрочем, полковник Даудов никого никогда не поздравлял. Считал ниже достоинства офицера тайной стражи. Главный опер умел равнодушно ненавидеть всех нижестоящих. Вышестоящих он ненавидел страстно. И ему охотно платили той же монетой.
Но брать клиента Даудов умел, как никто другой.
Старожилы рассказывали, что в иные времена боевой робот с прозрачными, едва серыми, глазами позволял примерять на себя некоторые человеческие качества. Аристократическая внешность, некрупные стопы в хромовых сапогах, руки хорошего силуэта без мозолей и ломаных ногтей. Хищный профиль и набриолиненный пробор, проведенный, как по лезвию. О нем вздыхали все машинистки и секретарши «Большого Дома».
Супруга же самого Даудова происходила из высокогорного района Закавказья, красотой сияла невероятной, однако, по-туземному, не говорила и не понимала. Она недоумевала, зачем ей, выходя на улицу, смотреть на русских безродных оборванцев и дворников с грязными метлами. Тем более, слушать их разговоры. Посему, на улицу она выходила нечасто. Раз в год, в праздничный день десятого ноября, Даудов демонстрировал супругу милицейской корпорации. Торжественный вечер в Доме Культуры на Харьковской. Прекрасная женщина, убранная старинными украшениями, плыла в блеске бриллиантов и бессловесном отчуждении сквозь суетливую толпу синеформенных мужчин и женщин. Единственный раз люди услышали ее голос, когда их сын пропал без вести. Тело так и не нашли. Как выяснилось позднее, причиной столь ранней гибели послужила его зависимость от наркотиков.
Одев самое дорогое платье черного тяжелого бархата, она поднялась на последний этаж и с высоты в сорок метров прокляла весь город и каждого жителя лично. Легко перемахнула поребрик в три кирпича и черной птицей перечеркнула сверху донизу фасад казенного дворца. Полковник постарел и поседел за одну ночь, княжеский организм перешел с кислорода на ненависть. Чистая ненависть стала основой удивительно эффективного метаболизма умершего заживо. С этой поры, никто не видел полковника весело смеющимся или с друзьями за обеденным столом. Ненависть и одиночество составляли ресурс оперативного гения полковника Даудова.
– Да плевал я на ваш отпуск! У полковника Даудова десять лет нет отпуска! – он потянул носом, усмехнулся брезгливо, – коньячком стресс снимаете? Ну-ну! В 62-м отделе портвейн «Агдам» предпочитали?
– Никак нет. Водку, – капитан представил полковника лилипутом, которого треплет за шиворот пес Шарик из детства. Агрессор что-то кричал снаружи, чем-то грозил… а внутри принял вахту овчар-защитник. Там все стало спокойно и уютно.
– Идиот! Майор, введите Края в курс дела! Потом я поставлю ему задачу!
Полковник закурил сигарету из золотого портсигара. Сладкий дымок хотел рассказать свою историю, но его никто не стал слушать. По словам майора Звягина, ситуация сложилась уникальная, даже в мировом масштабе. Группа молодых и очень молодых людей захватила одно из зданий Государственного Эрмитажа – так называемый Малый Эрмитаж. Самый изолированный корпус из всего музейного комплекса. Шесть переходов на уровне второго этажа – везде массивные двери на замке. Единственная дверь на улицу в южном павильоне. Выходит, на площадь, маленькая, незаметная. Вообще, это вход в библиотеку, там вахтер с наганом сидит… сидел.
– Он уже в Крестах сидит, сволочь! – злобно скривился Даудов, – приполз на брюхе, с объяснительной в зубах. «Под предлогом любовного секса, случайная знакомая обманным путем завладела моим табельным оружием в форме револьвера наган…», трус, не мог у бабы ствол отобрать!!!
Дальше – хуже! Через этот вход молодые ребята пронесли наверх адскую машину с холодильник величиной, огнестрел и ящик с документами. Потом завалили дверь изнутри книгами. Таким образом, они там сидят с бомбой, документами и требуют к утру журналистов свободной прессы. Причем журналистов не из газеты «Сельская новь», а по их же списку – Би Би Си, Рейтер, ТАСС. Заброс ряженных исключается.
– Сколько их там и что за взрывное устройство?
– А вот вы, капитан, пойдете и посмотрите, и нам же потом доложите, если живым вернетесь, – вовсю злорадствовал полковник Даудов, – а теперь серьезно. Сейчас полвторого ночи, – он показал всем очень золотой «Rolex» на изящном запястье, – отправляйтесь и скажите этим повстанцам, что в семь утра я буду штурмовать Малый Эрмитаж силами спецназа. Лично для вас сообщаю – никакого штурма не будет. Приказ – ни одного выстрела в залах музея!
– Бомба не считается?
– И откуда взялся такой – спокойный, да позитивный! – с ненавистью прошипел Даудов. – это наипервейшая задача, чтобы эта штука не взорвалась! Зубами провода грызи, в Неве с ней топись, в карты выиграй – но не дай сработать. Вторая задача – изъятие секретных документов. Весь ящик, чтоб ни одна промокашка не ушла налево!
– Что ж там за бумаги? Про что, про кого?
– Если вам в руки попадет хоть одна, забудьте, какой язык вы учили в школе, – обратно на «вы» перешел князь-полковник, – дальше – в пять утра будет применено исключительное средство в виде газа. Газ боевой, смертельный, ни цвета, ни запаха. Ваша третья задача – успеть принять антидот, занять позицию около бомбы и не подпускать никого к заряду, до прибытия саперного отряда.
– Клиентов берем? Сливаем?
– Займитесь, чтобы никто не остался. Только документы. Вот ампула с антидотом, – Даудов протянул Леониду школьную авторучку, — от газа будет резать глаза, как от хлорки. А перед этим – хлопок, как шампанское. У вас будет пара секунд. Ломаете пополам и тянете носом до упора. Идите и помните – в этом деле вы героя не заслужите. Через сутки никто не вспомнит про это ночное кино. Если попробует – будем лечить от ложных воспоминаний.

Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие.

06.08.1982. 01.40. Ночь в музее

Леонид затолкал ручку в нагрудный карман пиджака и вышел на улицу. Шагая по темной площади к павильону Фельтена, он улыбнулся своим мыслям, даже тихо засмеялся. Сопровождающий лейтенант удивленно повернулся к нему:
– С ума сошли?
— Нет, как раз, вошел обратно. Понимаете – Пестель. Совершенный Пестель, с ямой извести в конце!
– И что?
– Отчего не Гагарин?
– Вам-то какая разница?
– Да, действительно.
Из темноты, сверху, хлопнул одинокий выстрел. По звуку – биатлонная винтовка. Пуля ушла сильно выше и правее, но лейтенант, некрасиво согнувшись, побежал в темноту. Край проводил его взглядом. Испуганный примат, презрев прямохождение, удирал во мрак на всех четырех. Результаты эволюции исчезли быстро и безболезненно. Леонид остался один против убеждённого, но неопытного лыжника с ружьем.
– Да, еще не Гагарин… но уже не Пестель.
Сверху донеслось звяканье затвора. Капитан вытянул к небесам обе руки с белыми платками и закричал на всех языках:
– Do not shoot! Nicht schießen! Ne tirez pas! Утанаиде!
– Ты кто? Псих? А ну, шпацирен отсюда!
– Парламентер! Неприкосновенен! Отворяй свой васисдас!
– Здесь мы дверь завалили… обходи слева, иди до Тронного, там тебя встретят, не бузи только!
Не успел Леонид как следует углубиться в чернильную темноту эрмитажного двора, как ему на голову накинули чью-то куртку, подхватили на руки и быстро потащили по коридорам и лестницам. Он едва не задохнулся в болонье, но неестественная беготня завершилась, и капитана аккуратно поставили на паркет посередине большого гулкого зала.

Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город?

06.08.1982.2.00. Ильич

– Добрый вечер, товарищ парламентер! – молодой голос возник где-то за спиной и разбился на эхо-версии. Капитан Край повернулся и онемел. Обомлел. Окаменел. Замер на полуслове, на полувздохе, на половине пути с земли в небеса. Перед ним стоял мальчик лет двенадцати. Одет по погоде и по фигуре, не очень ярко и очень дорого. Серые замшевые кроссовки. Чуть подклешенные джинсы, слегка вареного цвета. Велюровый пуссер мышиного оттенка и бейсболка светлого хаки. Недавно постриженные золотистые волосы и карие глаза, внимательный и мудрый взгляд.
Мальчик с интересом рассматривал Леонида, прижимая палец к губам. Позади подростка застыли два сильных и ловких парня, лет на десять постарше маленького принца. Один был похож на гималайского медведя – на черной футболке красовалась белая полоска в форме V. Другой совсем обычный, если не считать выступающих костяшек на кулаках. Во взглядах светился фанатизм, без страха и упрека, а также радостная готовность умереть прямо сейчас.
Прямо сейчас не планировалось. Скупыми жестами отдавались необходимые распоряжения. Мальчишка провел ладонью по велюровому рукаву и, собрав пальцы щепоткой, выдернул невидимую занозу.
– Позвольте проверить вашу одежду на предмет скрытых микрофонов!..
Леонид снял пиджак и брюки. Парни быстро и ловко прощупали все швы. Содержимое карманов заинтересовало принца, и он внимательно рассмотрел каждую вещь. Открыл удостоверение, взглянул в лицо, опять в документ. Кивнул и взял со стола авторучку. У следователя похолодело внутри. Снятый колпачок открыл ему неприятный секрет. Всего лишь передающая рация, иначе говоря, клоп. И все. Никаких спасительных емкостей с антидотом. Молодец, полковник Даудов! Красиво разыграл капитана. Получалось, его уже списали, и газа с избытком хватит на всех. Труп с удостоверением на месте происшествия – такова его роль в сегодняшнем спектакле. Не густо! Однако, тело капитана милиции имело свои планы.
– Приветствую вас, товарищ Край. Друзья зовут меня Ильич. Врагов пока не было…
Детский голос, звонкий в верхах, в нижнем регистре звучал тускло и хрипло. Скорее всего, уже начал ломаться. Такой голос мог отдать боевой приказ, мог зачитать приговор, мог попросить денег на мороженое. Правила исчезали. Леонид чувствовал – потащило, хорошо потащило. Все идет как надо. Только не мешать…
– Идемте на балкон, увидите наш первый аргумент. Коба, возьмите показушную версию и спуститесь вниз по внутренней лестнице, – они вдвоем вышли на балкон Ламотова павильона, смотрящего на безмятежную поверхность отдыхающей Невы. Молодой революционер в темных очках, появившийся из ниоткуда, покачал головой, не соглашаясь.
— Нет, дорогой Коба, — голос предводителя стал жестким, — отсюда может не долететь до воды, и мы разнесем весь екатерининский гранит. Время разрушений еще не настало, это только демонстрация.
Капитана обеспокоило появление нового исполнителя. От парня веяло смертью и ложью. Тревожное чувство металось по всей душе и не находило ответа. Край знал мальчишку. Если не знал, то уж точно видел, и не один раз. Но память протестовала и оставался неопознанным. Мозг распевал хором песни сопротивления так, что ломило затылок.
Спустившись по винтовой чугунной лестнице, боец протиснулся в полуподвальное окно и уже был на набережной. В руках у него появился предмет, напоминающий немецкую Stielhandgranate времен Второй Мировой. Не бог весть какое оружие – сто пятьдесят граммов аммонита на деревянной ручке. Обернувшись, Коба сделал знак рукой – плотно закрыл рот ладонью. Ильич пояснил – «рот держите открытым! …». Через секунду, граната, описав красивую дугу, плюхнулась в воду, метрах в тридцати от берега. Боец быстро снял очки и ловко закатился под гранитную лавочку. Машинально, капитан начал считать, и на счете «пять» раздался взрыв. Мощные стены Эрмитажа ощутимо дрогнули от подвала до статуй на крыше. В первом этаже посыпались стекла.
Леонид работал с саперными командами на подрыве старых боеприпасов, как в условиях полигона, так и в полевых. Десятиметровый столб воды, с белым пламенем внутри, соответствовал стокилограммовой авиабомбе, а не ручной «колотушке». По правде говоря, капитан был потрясен увиденным.
Ильич подвел его к металлическому ящику, величиной со средних размеров холодильник. Судя по всему, он перемещался на колесах, ручной тягой. С каждой стороны были приварены металлические скобы, а по низу шла толстая резиновая полоса
— Шимоза – сущий дьявол! Может грохнуть под настроение, или на погоду. Вот, смотрите сюда, — мальчик откинул. Внутри светился пульт с кнопками и циферблатами.
– Можно программировать на время, можно просто нажать кнопку. Здесь пятьдесят килограммов шимозы. Японская начинка для снарядов. Два заряда, здесь и в южном. Взрыв будет такой силы, что его услышат в Стокгольме и Лондоне, – полудетский голос звучал странно и страшно, – теперь следующий козырь. Ведь жизнь — это короткая жестокая игра, n`est pas, chevalier?
Они подошли к историческому ломберному столику. Маленький Ильич распахнул стоявший там ящик. Внутри ничего ужасного не оказалось. Ряды одинаковых серых папок.
– Сейчас увидим, насколько вы любопытны, – мальчишеская улыбка казалась кощунством на лице вождя. Он вытащил несколько дел, разложил их на ящике, – любой из этих документов может свалить правительство или начать войну. Будете смотреть?
– Обязательно буду! – Край подтащил бархатное кресло и уселся с бумагами в руках.
– Возьмите лампу, поберегите зрение! Вам оно еще пригодится!
– Шутите?
– Шучу!

Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять.