Десять без одного. Часть вторая

06.08.1982. 3.00. Петербургскiя тайны

Первая подборка документов рассказывала о проектировании и строительстве дамбы для защиты Ленинграда от наводнений. Результаты геологической и гидрологической разведок. Планы, карты, разрезы, анализ почвы и воды. Дальше доклады биологов, зоологов, климатологов. Отдельно – переводы иностранных источников. Конференции, доклады, постановления европейских судов. На маленьких фотоснимках изображения бетонных сооружений. Вывод независимых комиссий – дамба не соответствует расчетам и функций своих выполнить не сможет. По финансовой линии – на затраченные деньги можно построить три дамбы.
Все документы были представлены копиями. Десятки листов, заполненные круглым, ровным детским почерком. Графики и таблицы были старательно вычерчены цветными карандашами и шариковой ручкой. Край повернулся в кресле и размахивая рисунком спросил:
– А кто копии снимал? Насколько они точны?
– Я и снимал. Брал у папеньки в кабинете дела потолще и снимал копии. Сначала на спор с братом. Потом сам соображать начал. Со временем понял, что этим можно взорвать мир. И не только этим. Всем вместе и сразу, – мальчик встал и сладко потянулся, – давайте так, по-честному. Даю вам час и термос кофе. Выбирайте самое интересное, чтобы легче запоминалось. Если для вас авантюра закончится удачнее, чем для нас… что ж, пользуйтесь полученными знаниями, как вам будет интересно. Хотите книжки пишите, хотите дань со всего мира собирайте. Вообще-то, скорее всего, вас убьют. Оставляем ящик?
Капитан почувствовал, как сильно хочется ему сыграть с мальчишкой. Выиграть и подарить пацану весь банк. Парень знает, как запрячь все что угодно в свое дело.
– Вижу, вижу! Благородно, черт возьми! – мальчишка похлопал его по плечу и ушел с одним из телохранителей. Медведь остался с Леонидом и не спускал с него глаз. Капитан открыл папку и, начав уже читать, вдруг поймал себя на мысли: «А ведь парень купил меня! Оптом и по безналу!»
Следующий материал был про советскую технику в Афганистане. Результаты были прекрасны. Горячее небо Афгана было всегда на стороне красных звезд. Истребители, штурмовики и вертолеты спокойно делали свою работу и контролировали всякое движение на земле. И все было бы хорошо, но предпоследним листом было техническое описание переносного зенитно-ракетного комплекса «Stinger» и отчеты о его боевом применении в войне на Фолклендских островах. Последним номером в деле значился рапорт главному маршалу авиации от безвестного майора из аналитического отдела о том, что ни один наш боевой аэроплан или геликоптер не выдержит попадания новомодного жала. В связи с этим надо менять тактику, увеличивать рабочие высоты, скорости, менять углы атаки, в конце концов, дополнительно бронировать. До маршала докладная не добралась. Какой-то полковник из Главного управления, дал бумаге обратный ход. Резолюция, переписанная школьным почерком, гласила «Не мешайте пилотам летать! В свое время мы вернемся у этому вопросу!» Пленных пилотов выкупали по установленной талибами таксе – один летчик менялся на один «Камаз» оружия.
Потом старший следователь погрузился в изучение кипы одинаковых протоколов, дефектных ведомостей, технических экспертиз и заключений самых высоких комиссий. Речь шла о неполадках и авариях на атомной станции в городе Сосновый Бор. Одинаковый текст и огромное число случаев усыпляли, душили и гипнотизировали. Акты об авариях и сбоях, сыпались, как осенняя листва в Царском Селе. Утечки воды, пара, выбросы в атмосферу. Средний показатель частоты опасных ситуаций рос постоянно и неуклонно. Огромный город жил и работал при каждодневной угрозе аварии. Радиоактивный фон, этот незаметный убийца расширял владения, приближая смертельную границу к границе Ленинграда. Выражали беспокойство кто угодно, кроме жителей города. Внушительный список зарубежных публикация прилагался на трех листах.
Леонид осознал бессилие очередной попытки объять необъятное. Сложил в папку графики среднесуточной радиации. Стал просматривать заголовки. Подпольная террористическая организация Ингерманландия. Подземные промышленные предприятия под северо-восточными районами города. Организованная контрабанда произведений искусства из музейных фондов. Служебная записка о катастрофическом состоянии городского водопровода. Все, хватит.
Леонид закрыл лицо руками. Господи, тихо-то как! Он поспал минут пять и усилием воли включил себя обратно. Читать сегодня больше нет сил, глаза жгло, словно кислотой. Капитан подошел к высокому французскому окну. Хотелось на балкон, но светало, и снайперы уже вышли на огневые рубежи. Телохранитель-каратист, зевнул, захлопнул ящик Пандоры и утащил его в темноту коридора.

Авраам продолжал говорить с Ним и сказал: может быть, найдется там сорок? Он сказал: не сделаю того и ради сорока.

06.08.1982. 4.00. Внучата Октября

– Утренняя программа такая, – мальчишеский голос возник прямо из воздуха. Или он умел неслышно передвигаться в своих удивительных кроссовках, – сейчас соберется вся десятка. Мы вас выслушаем и примем решение. Ваше мнение будет выслушано, но вряд ли учтено.
– Хорошо! У нас свободные минуты, – несколько поспешно заговорил Край, – можно позадавать вам несколько вопросов?
Ильич кивнул головой и сам задал вопрос:
– Полагаю, первые темы – кто я такой, и зачем мне все это надо?
– Для начала – кто ваши родители?
Революционер уселся на широкий подоконник, поджал ноги и обнял колени тонкими руками. Внимательные карие глаза потеряли интерес к миру и смотрели на сто лет вперед, а может быть и на двести.
– Вы – плохой журналист. Интервью так не берут. Так допрашивают. С целью заполнения протокола или анамнеза. Как повезет. Хотите слушать – буду рассказывать. Капитан Край?
Леонид влез на тот же подоконник, на другой его конец. Мальчик улыбнулся, не по-детски иронично и устало:
– Строите общее пространство? Не тратьте время, сидите и слушайте. Общее пространство у меня только с членами десятки. Десятка из легионов Рима. Идеальное сообщество.
– Не только. Центр мишени. Основа счетной системы — пальцы.
– Достаточно! Идите к черту!
– Но, Ильич…
— Батенька, тамбовский волк вам Ильич! – по-ульяновски, нагло и в прищур, ухмыльнулся двенадцатилетний мальчишка. Следователь Край почти поверил в переселение душ, – для вас я – Роман, а лучше – Роман Ильич. Понятно? В этом нет ни малейшей тайны, я и в самом деле – Роман Ильич.
– Из какой вы семьи?
– Не время. Черт же с вами, слушайте дальше! Мои родители были истинно верующими в коммунизм людьми. В этом был их смысл, их счастье, их искушение. Искушение из строителей общества будущего стать пользователями великой идеи. Пользователями элитарного уровня. Возможности открывались бескрайние. В первую очередь – образование для детей служителей. Я с семи лет перемещался по Европе из университета в университет. Комбинация генов отца и матери дали высокий уровень когнитивности. Точные науки, лингвистика, психология, история, логика – преподавание велось на уровне решения проблем и постановки глобальных задач. Я говорю на всех европейских языках. А самое интересное – социальная психология, социология, экономика, технология. В качестве отдыха – музыка и живопись.
Не думайте, что я один такой, чудо-гомункулюс. Игра природы. Есть школьная статистика. Комбинация способностей, как у меня, встречается, в среднем, один раз на сто случаев. В каждом выпуске каждой школы получает аттестат потенциальный золотой медалист. Школа для способного ученика – десять лет унижений и репрессий. Учить надо другому и по-другому.
Зовите нас, как хотите – золотая молодежь, элита, интеллектуальная аристократия. Мы знаем себе цену. Мои товарищи были самыми знающими и разносторонними специалистами со времен Академии Аристотеля. Мы изучали все, кроме своей страны. И мы выросли гражданами мира и чужаками в своем доме. Наши знания и навыки не подходили к условиям, сложившимся на территории Советского Союза. Чудовищная бесхозяйственность прикрывает повсеместное ежедневное воровство. Изуродованный марксизм и принципиальная безграмотность. Самый образованный спец не в силах сдвинуть с места противоестественную систему ценностей и отношений. А то, что каждый делал в одиночку, только приносило вред. Представьте себе автогонки в середине прошлого века. Все машины под пробку заправлены бензином 76. А два умника достали где-то бочку бензина 95 и предвкушают лавры. Вопрос: какие места займут эти умники? Они до ленточки не доедут, по причине детонации и самовозгорания.
Мы решили собраться и скоординировать наши шаги. Организовали семинар молодых руководителей. Пригласили уникального профессора из Австрии. Выслушали краткий курс ксенопсихологии. Давно пора, твою же мать, умом Россию понимать! Поняли, но каждый по-своему, и все разругались в пух и прах.
Не смогли решить главный вопрос – какой тип общественного уклада будет основой для невиданных успехов и блестящих достижений? Представляете, Край, нас всего-то было около ста, и мы были готовы смоделировать гражданскую войну! Развязать боевые действия нам не дали специалисты из политической разведки, – тут следователь и революционер одинаково усмехнулись, представляя, кто и как это делал. Сторонникам капитализма позволили быстро, но тихо уехать за кордон. Центристов разобрали высокие начальники для консультаций. Партийная элита давно практикует валютные спекуляции, правда, грубо, неловко и по-дилетантски. Нужна помощь профессионалов.
– А кто же остался?
– Мы остались! Молодые коммунисты-ленинцы! – Роман хотел гордо вскинуть подбородок, но вышло упрямое щенячье мотание головой, – большевики нового поколения!
– Большевики были совершенно неразборчивы при выборе средств достижения своих целей?
– Именно так! По этой причине мы с вами и сидим в темноте на сотне килограммов шимозы! – Ильич рассмеялся, а потом продолжил вполне серьезно, – вот только уберите «своих» из этого определения. У коммуниста не может быть «своих» целей в наше время. Да и в любое другое! Вот скажите, у Иисуса Христа были «свои» цели?
– Наверно, были. Есть, пить, одеваться…
– Да ну вас к черту! Вы меня за ребенка держите? – он резко спрыгнул с подоконника, давая понять, что разговор окончен. – Пока потребности служат вам целями, рабство неизбежно!

И сказал Авраам: да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать.

06.08.1982.5:10 Газ не подвезли

Капитан Край был сконфужен и недоволен собой. Надо же, потерять ниточку контакта в такой момент, показать себя таким идиотом! Не каждый день встретишь ребенка, проповедующего Апокалипсис Революции. «Проповедуй Евангелие всегда и везде, иногда используй для этого слова…», – ведь так говорил Франциск? Подросток переиграл его и в слове, и в деле. Пока Леонид Иванович выносил из своей головы охапки ложных знаний, Роман Ильич размещал в своей знания высшего качества. Ибо от избытка сердца говорят уста. Леонид прислушался к своему сердцу. Ничего, ровным счетом ничего. Пустота или тишина? Идиотизм или сатори? Ничего. De nihilo nihil. Следователь Край сделал свою часть работы. Финалы никогда ему не удавались. Собственно, заключительный аккорд был за Даудовым, но Ибрагим Магомедович играл в пас. Не было газовой атаки, как не было обещанного антидота. Для чего полковник навел морок с боевым отравляющим веществом? Только для того, чтобы Край не выбросил ручку-клопа в темноту еще там, на Дворцовой? Возможна ли далеко идущая подстава? Возможна.
Подоконник весь достался ему, широкий пустой подоконник. За окном тлело предчувствие рассвета. Город расставлял и развешивал на свои места линии и цвета, которые только что принесли из прачечной. Край подумал, что хочет написать об этом городе роман. Или повесть. Или рассказ. Но времени не осталось. Можно было сложить дзисэй:

Знал я, этот путь,
Раньше или позже – всем
Суждено пройти.
Но, что ныне мой черед,
Нет, не думал я о том…

Так писали дзисэй в древности. Приступая к созданию песни смерти, стоило помнить: получится хороший стих – придется красиво умереть, получится плохой – придется испытать стыд и умереть без амбиций. Леонид Край постиг безвыходность судьбы сочинителя и не стал ничего писать.
А в полутемном зале собралась вся десятка. Ильич и еще девять молодых людей. Пришли, весело болтая, и уселись в круг. Семь парней и три девушки. Здоровые и образованные ребята с необъятным будущим, даже если оно будет продолжаться не более двух часов. Капитан сидел на подоконнике и ничего не мог понять. Если все члены КПСС – коммунисты-ленинцы, то кто тогда эти ангелы-марксисты? Святые? Бодхисатвы? Суфии? И если эта горсточка – рыцари без страха и упрека, то кто тогда семнадцать миллионов списочного состава компартии? Массовка? Статисты? Материал?
Ильич что-то негромко произнес и рассмеялся вместе с остальными бойцами. Махнул рукой гостю – давай, мол! – и подвинулся, освобождая место рядом с собой. Край подтянул брюки и опустился на паркет.
– Товарищи! – мальчишеский голос Ильича зазвенел от азарта, – информация о готовящемся государственном перевороте подтвердилась. В настоящее время власти в этой стране нет. Практически – нет. Готовится тихий государственный переворот. Генеральный секретарь партии только числится живым и соображающим человеком. Возможный преемник – глава Украины Щербицкий. Это попытка поставить сепаратиста во главе государства. Только он туда не попадет. С трона КГБ вверх уже прыгнул Андропов. Даже если генерал безопасности займет трон, то ненадолго. Он нездоров и нездоров фатально. Подагра. Отказ почек в ближайшей перспективе. Вопрос – на что все это похоже?
– Петроград, семнадцатый год. Власть достанется всякому, кто не поленится протянуть за ней руки, — уверенно заявила стриженая девушка, сидевшая напротив.
– Именно так! Я надеюсь, участие каждого, обдуманно и добровольно? – вопрос звучал, как присяга. Или приговор. Леонид Край решил, что пора переписывать еще не написанную историю. Поднял руку. И потащило. Сначала еле заметно, а потом потянуло так, что только успевай!
– Уважаемые революционеры! Послушайте своего врага, хотя и не такого уж врага, на этот час. Мне нравится то, что вы делаете и то, для чего вы это делаете. Вопрос – как вы хотите этого достичь. Я так понимаю, рассматривается два варианта: взорвать Эрмитаж вместе с собой и взорвать Эрмитаж без себя. Привлечь внимание всего мира и обнародовать всю гнусность режима стариковской власти. Вопрос – дворца не жаль? Даже если оставить в стороне патриотизм, вы уничтожите уникальные произведения искусства, не вами созданные…
– Уважаемый контрреволюционер! – перебивший его парень носил длинные волосы на прямой пробор и очки, как у Джона Леннона. К слову сказать, он настолько вжился в образ погибшего битла, что Леонид удивился, услышав русскую речь, – в этом самом зале, в январе сорок второго, умер мой дед. Он был старшим хранителем… и … – у Леннона споткнулся голос, – умер от голода. Я считаю, что имею право…
– Дедушка переводил с древних языков? – Край подстрелил Джона еще раз, вслед за Чепменом, — по крайней мере, мальчик вздрогнул всем телом при этих словах. У хиппующего бойца звуки слиплись в соленый ком в горле, мешая говорить и дышать.
– Я читал «Авесту» в переводе вашего дедушки. Хороший перевод и прекрасные комментарии! Пожалуй, лучшие. – вздох удивления пробежал волной и затих, – Да и вот что, милицейские погоны не так сильно давят на плечи и не лишают мой мозг кислорода. Оставьте предубеждения. А вы, Джон, собрались взрывать то, за что погиб ваш мудрый дед?
– Нет, я…
– С дедом решайте этот вопрос! Или с отцом. Ведь вашего уважаемого родителя друзья и знакомые зовут просто Инженер? – тащило с немыслимой силой, озарение вспыхивало за озарением, — и попросите папеньку курить поменьше. Сосуды сужаются от курева.
— Кто здесь еще имеет особые права на здание и на жизни, связанные с ним? Только священное право революции не считаться с потерями среди мирного населения? Понятно! – капитан Край поднялся на ноги и продолжал говорить, двигаясь внутри круга, как американский учитель младших классов. – Вот, что надо вам сказать. За сто лет до вас, столяр Степан Халтурин уже пробовал решать политические противоречия при помощи динамита. Помните, чем обернулось? Вместо царя-освободителя погибли одиннадцать ветеранов русско-турецкой войны. Их по стенам кордегардии размазало, как джем. Еще полсотни человек ранено, контужено, покалечено, а сам герой-убивец – ничего! Ни царапинки. Драпанул и концы в воду. Два года не могли изловить.
При этом у него была возможность казнить царя, так сказать, tête-à-tête. По журналу дворцовому значится, что столяра неоднократно вызывали в кабинет Александра II. То картину повесить, то оконную раму поправить. Куда проще – взял топорик, да самодержцу по затылку, как Рамон Меркадер. Резонанса мало? Меньше полусотни жертв – и не революция вовсе? А котами возьмете? Тут котов эрмитажных сотня хвостов, не меньше! Для раздувания мирового пожара хватит?
Подросток все может простить и перенести, кроме ироничного отношения к своему божеству.
– Но ведь мы поднимем массы! Без жертв не получится! – заносчиво бросил козырного туза постриженный под машинку боец лет шестнадцати в штанах-бананах камуфляжной раскраски.
– А вот тут я вас огорчу до невозможности, – пошел в импровизацию Леонид. Врать можно только свято веря в то, что говоришь, – массы о вас не узнают. Ничего! Никогда!
– Ка-а-а-ак?
– Чудеса техники и утечка информации от вас. Кто из ваших – сами разбирайтесь. На «комитет-филмз» уже смастерили ленту «Афганский разлом», где в цветном и черно-белом форматах будет показано, как воины Священного Джихада уничтожают мировые художественные ценности и мирных граждан, оказавшихся рядом. О коммунистах-ленинцах ни слова. Даже в спецучебники не попадете!
– Врешь, собака! Нету такой кино! – не сдержал гнева боец Коба.
– Ну, начинается! – равнодушно выслушал оскорбление Леонид, – впрочем, как хотите. Вот вам номер главного режиссера, полковника Даудова. Можете согласовать творческие планы!
И тут потащило, как девятый вал. Край поддался и дослал патрон в патронник:
— По-родственному. Как сын с отцом. Ведь так?
Щелчок или выстрел? Щелчок или выстрел?! Щелчок или выстрел?!!!
– А-а-а-ш-а-а-а-а-й-т-а-а-а!!!..
Выстрел. В десятку.

Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати.

06.08. 1982. 5.30. Преображение

Коба не успел докричать про шайтана, девушки не успели как следует завизжать, никто не успел ничего понять. На Павильонный зал Государственного Эрмитажа обрушился ад, со всеми чертями и котлами сразу. Глубоко в преисподней завыла сирена, зазвенели зеркальные оконные стекла, рассыпаясь в прах под ударами десантных сапог. Ручные тараны загрохотали, размалывая в щепки, великолепные двери из драгоценной древесины. Третья штурмовая группа ворвалась со стороны висячего сада.
Мгновенно, в зале стало на полсотни человек больше, переносные прожектора выплеснули безжалостные потоки расплавленного электричества. Вдруг, на секунду словно оборвалась фонограмма. Тихий вздох восхищения, далекий и мечтательный, уравнял всех. В слоях кипящего света засверкал полированный мрамор стен, золотые кружева, радужные призмы хрустальной люстры и огромный золотой павлин в стеклянной клетке.
– На пол!!! На пол, сучата!!! Оружие не трогать!!! Мордой вниз!!! На пол, с-с-с-сука!!! Не двигаться, щенок!!! Куда дергаешься, лежать, тварь!!! Лежать!!! Лежать, я сказал!!!
Из дальнего угла отработал длинной очередью пулемет. Поверх голов, для острастки. Теперь весь ад был в сборе. Крики, бестолковая пальба, грохот осыпающейся лепнины, визг пуль по камню. Опрокинулся прожектор и рассыпался ядовитыми искрами по паркету…
– Всем стоп! Внимание! Всем стоп! Сто килограммов шимозы! Всем стоп! Внимание!
Время остановилось между жизнью и смертью. Коромысло весов замерло. Чаши смотрели друг на друга с ненавистью и ожиданием. Чудо, дарованное человеку, оставившему все свои цели. Капитан Край не упускал уроки великих учителей. Двенадцатилетний Ильич был из рода космических дидасколосов. Урок свободы гласил – если хочешь войти в со-знание с духовными потоками, оставь потребности и желания, ибо никто еще не определил, где кончаются одни и начинаются другие. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а тебя ждет жизнь вечная. Путь рождает необычный юмор. Ступенькой к невиданной жизни может стать железный ящик с японской начинкой для снарядов. Капитан Леонид Край стоял над работающей бомбой, держал палец на спуске, и душа его обретала сладость покоя. Его тело приняло поток кристально-чистой энергии Небес, наполняющий раскрытые каналы. Плоть, как почва после засухи, вбирала волну за волной, преображаясь на глазах у потрясенных людей и просияло лицо его, как солнце, одежды же его сделались белыми, как свет. Озарение пришло в мир и ему стало тесно в одном человеке. Через маленькие щелочки, складочки, через тонкую кожу лица и висков, через чистые зрачки и концы пальцев искал выхода в реальность Божественный свет. Преображенный не препятствовал исходу, ибо блаженнее давать, нежели принимать. Сияние закипело необжигающим благодатным огнем и выплеснулось животворным кипятком в очень холодный мир.
Огонь разливался по душам, переполнял их, тёк дальше, от человека к человеку, из сердца в сердце, из ладони в ладонь. Ручьи, светясь золотом, какого нет на земле, а есть только на Небесах, превращались в реки, разбегаясь по улицам и впадая в площади. Испуганный город проснулся, напитанный светопадами Божьей мудрости и любви. Сияли дома и улицы, сияли глаза и улыбки, сияли звезды на небе и на земле.
«Вот об этом я точно напишу роман. Или повесть. Или рассказ. Или песню!»
Самая секретная штурмовая команда на свете, пятьдесят человек без прошлого и будущего. Уникальный результат военной фармакологии. Никто из них не помнил своего имени, своей семьи, своего детства. Только личный боевой опыт. Как управлять вертолетом. Как убить человека листом бумаги. Как за полчаса стать гражданином другого государства. Как сменить любого президента. Как остановить революцию.
Никакой секретной команды больше не было. Полсотни несуществующих людей вернулось в свои воспоминания и обрели свои имена. Каждый увидел путь, приведший его в этот зал в эту ночь. Никого не обрадовало то, что скрывала модифицированная память. Мужчины взглянули друг на друга и решили никогда больше не встречаться в этом мире. Тихо спустились вниз и аккуратно сложили оружие под лестницей. Город простил и принял, отслуживших свое, тайных стражников и убийц. Они разошлись, не прощаясь, и каждый пошел в мир своим путем.
Демобилизованным солдатам вернули их прошлое. Перед десятком молодых и очень молодых людей приоткрылось будущее. Не то, к которому их приготовили. Не то, о котором они мечтали. Совсем другое. И его стоило обсудить!

Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти.

06.08.1982.6.00. Путь с вершины Фавора

Но сначала нужно было прибрать за собой. За собой и за незваными гостями.
Разрушительная сила японской шимозы обратилась в световое излучение, в металлических ящиках теперь лежало двести килограммов прекрасного сахарного песка. Ильич велел оставить их музейным работникам, в качестве извинения за разрушения. Конечно, этого было слишком мало. Только ремонт часов «Павлин» обойдется порядка десяти тысяч. И это без стоимости деталей и материалов.
Леонид, уже перестав сиять, попросил у Ильича папку с информацией о партийных взяточниках. Роман кивнул одному из телохранителей, похожему на небольшого гималайского медведя. Боец принес несколько дел, Ильич выбрал потолще и вручил документы Джону Леннону:
– Товарищ Джон! Я прошу передать эту папку товарищу Пиотровскому с нашими извинениями! И помогите Михаилу Борисовичу выбрать тех граждан, которым будет приятно профинансировать небольшой ремонт музея. И еще просьба – вот здесь надо укрепить мемориальную доску, посвященную вашему дедушке. А мы проконтролируем, по факту.
– А как же другие погибшие сотрудники Эрмитажа?
– Замечательно! Составьте список вместе с товарищем Пиотровским. Вот вам еще!
Ильич передал Леннону еще одну папку. Остальные Медведь убрал в ящик.
— Сэр Джон! Ради справедливости, добавьте в список погибших имена одиннадцати ветеранов, убитых взрывом Степана Халтурина, — и всего вам доброго! Роман Ильич, храни вас Бог!
Леонид Край простился с каждым из десяти героев этой ночи. Солдатам в камуфляже просто махнул рукой и устало улыбнулся. Не торопясь, прошел по тихим залам и коридорам к служебному выходу.
– Ну как там? Кино снимали? Про революцию? И про войну? – забросал его вопросами любопытный вахтер.
– Сняли кино. Про революцию. – зевнул в ответ Край.
С Невы потянуло прохладой. Край дошел до угла и повернул на набережную Зимней канавки. Солнечный свет с Божественным оттенком заливал спасенный город. Со стороны Прачечного спуска скользнула и замерла ловкая тень. Изящно опираясь на чугунный парапет, стоял, погибший три года назад сын полковника Даудова, революционер Коба. Такая ночь. Живое преображалось. Забытое вспоминалось. Мертвое оживало.
– Домой, товарищ Край? – лениво протянул молодой темноволосый красавец, – давай, покурим на прощанье, – и он протянул раскрытый золотой портсигар. Леонид взял сигарету, Коба – другую. Сладкий дымок хотел рассказать свою историю, но его никто не стал слушать. А зря!
– Ну что товарищ, сподобился? Теперь святой и не привязан ни хрена? И как оно? – боец медленно, как в фотофинише, снял темные очки. В самую глубь души заглянули, без спроса, ледяные, полные равнодушной ненависти, едва серые глаза полковника с Литейного. Капитан отпрянул назад, но взгляд сковал его, буквально на секунду. В этой секунде спряталось змеиное движение, которого не увидел Леонид. Только легкий толчок в живот.
– Узнал, сука? – оскалился Коба, – следак ты классный! А вот опер никакой! Думаешь многа!
Лицо капитана стало ледяной застывшей маской, губы шевелились, но голоса не было. Холодно, как холодно…
– Мы с отцом три года готовили операцию. Меня на нелегал перевели. Мама с ума сошла. Из этого Эрмитажа папа стал бы царь. Рассчитали по секундам. Взрыв, бунт, десант, война, диктатура. Будь ты проклят, Леонид Край! Ничего, у нас время есть. А у тебя кончилось. За каждым Ильичом всегда приходит свой Коба!
Холодно…
— за-иль-и-чем-ко-ба-а-за-ко-ба-край… — чуть слышно прошептал следователь последнее утверждение.
С горьким плачем отлетела душа чистая в дом Отца Небесного. Не о себе сокрушалась, а о том, что не десять, а девять праведных душ узрел Господь в этом городе. А за девять душ Господь не станет спасать город.

И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место.