«Однажды в Парфино или, точнее, на речке Ловать»
Возрастные ограничения 18+
«Однажды в Парфино или, точнее, на речке Ловать»
Глава из сборника «Забытый разговор, диалог сто двадцать седьмой»
Родным, соседям, близким и не только… посвящается.
Дела-дела…
дела – лишь пыль!
Слова? Слова!
хранят нам быль,
а с нею мысль
и нашу жизнь!..
Середина пятидесятых прошлого века.
Посёлок Парфино, потерявшийся где-то в нескольких десятков километров за Старой Русой в Новгородской области.
Конец апреля, ранее утро, на небе непроглядная темень, немного вьюжит.
…
— Да не ходи ж ты со мной, мама, не ходи сегодня, я и сама дойду – немаленькая уж, — говорит хрупкая худосочная чернобровая девушка лет четырнадцати, закидывая за спину свою нехитрую брезентовую школьную сумку.
— Да, где там немаленькая, — причитает подстать ей такая же невысокая и худая – в чём душа держится? – немолодая женщина, с впавшими глазами на круглом утомлённом лице, аккуратно укладывая в сенях что-то в большой холщовый мешок. — Забыла, как на масленицу по железке от самой речки до дому от загулявших шабашников бежала.
— Так то ж не утром, а вечером было, — недовольно сопит первая, вспомнив недавнюю неприятность, — к тому ж не в обычный будний день, а на праздник, когда в школе на танцах до темноты засиделась.
— Да у них-то, доченька, почитай каждый день праздник, — вскидывается вторая, — для них, что ранее утро, что поздний вечер, всё едино, если в ноздрю самогон попал – беды не оберешься.
— Да-а уж, — озабоченно тянет девушка. — И откуда они только понаехали к нам сюда? Кто их звал? Ведь не было же их прежде у нас никогда.
— Всегда были, — безэмоционально вдыхает женщина, деловито обматывая длинной верёвкой горлышко мешка, предварительно обмотав ею вокруг каких-то кругляшек по нижним его краям, создав тем самым две импровизированные лямки для удобства переноса поклажи за спиной. — Как только наш левобережный завод на Новый год заказ на производство очередной партии шпал получает, так со всей округи мужики вплоть до весенней пашни сюда на халтуру шабашить едут.
— Почему-то в прошлые зимы я их не замечала, — жмёт плечами чернобровая.
— Это они тебя не замечали, глупенькая, — улыбается в ответ круглолицая, — малая пока была, а теперь – эвон как выросла, похорошела, налилась.
— Ага, прям красавица тебе неписанная… стала, — хмурит брови молодая. — Вся такая заметная-приметная, аж мимо не пройти, — ворчит. — А что ты там такого в мешок-то натолкала? — заприметив его вдруг за спиной матери, переключается, перепрыгивая уже вслед за ней широченными взрослыми шагами со шпалы на шпалу по лесной узкоколейке от делянок рабочих за их поселением до злополучного завода. — Тяжёлый какой? Зачем?
— Да картошки тебе с собой на полмесяца набрала, — просто выдыхает та, ускоряя шаг. — Не болтай лучше – горло простудишь, да пошли быстрее – мне ж на ферму к семи нужно поспеть.
— Зачем на полмесяца? — неуклюже ускоряет шаг совсем ещё юная неприметная на самом деле худенькая девчушка, неуклюже спотыкаясь спросонья то на левую, то на правую ногу, о неровно, кабы как, уложенные шпалы. — Куда это, мама?
— Поживёшь у Прасковьи Семёновны, нашей бригадирши, на том берегу, где твоя школа, пока лёд на реке весь пройдёт, — не терпящим возражений тоном отвечает мать. — Я с ней договорилась. А то, не ровен час, — поясняет, — провалишься ещё ни за что ни про что в воду, пикнуть не успеешь, как течение в Ильмень вмиг утащит, не выплывешь сама, да и не поможет никто, ничто.
— Да куда ж ты сама-то… с такой-то тяжестью теперь на Ловать прёшь? — причитает дочь, скатываясь вслед за ней по заледеневшему насту к почерневшему от апрельской оттепели льду. — Почитай два пуда наложила.
— Ничего-ничего, — смеётся женщина, — зато я сама лёгкая, что пушинка, — и первой вступив на слегка запорошенную за ночь и сегодня ещё никем не пройденную привычную тропку на реке, разом с головой уходит под воду.
— Мама, ма-моч-ка!.. — давится своим нежданным всхлипом девчушка и, тут же, в момент, как подкошенная упав на лёд, споро на всех четырёх конечностях ползёт к образовавшемуся черному омуту. — Давай, давай руку скорее, — неистово визжит уже на всю округу, лишь только голова женщины появляется в проруби.
— Прочь, Валентина, прочь немедленно, — хрипит мать, неблагоразумно отталкивая дочь от опасного места, да к тому ж ещё пытаясь выбросить вслед за ней на лёд свою промокшую поклажу.
— Брось, мамочка, брось его, — шипит сквозь стучащие от холода и страха зубы дочь и, свесившись почти по пояс внутрь смертельного омута, неожиданно крепко хватает хрупкую женщину за шиворот.
— Держи, милая, крепко держи, — слышит за спиной чей-то незнакомый мужской голос хрупкая девица, чувствуя, как кто-то сильный большой ухватистый, тащит её ноги к спасительному берегу.
Середина пятидесятых прошлого века.
Конец апреля, ранее утро, на небе непроглядная темень, по-прежнему немного вьюжит.
Река Ловать, разделившая посёлок Парфино, потерявшийся где-то в нескольких десятков километров за Старой Русой в Новгородской области, практически пополам.
Трое: две насквозь промокших и оттого кажущихся очень маленькими и хрупкими местные селянки и распарившийся от неожиданно непростой утренней разминки пришлый мужчина, по-видимому, шабашник, тяжело дыша, лежат на заледеневшем насте левого берега коварной реки.
12.01.2023г.
Автор благодарит своего критика ЕМЮ за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение имен, событий, диалогов, потому как рассказ, безусловно, является художественным, вымышленным, хотя и случайно подслушан в разговоре с ЕВИ.
Да, и ещё: рассказ написан на ходу и в нём наверняка всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, в очередной раз извинившись за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и… сопереживание.
Глава из сборника «Забытый разговор, диалог сто двадцать седьмой»
Родным, соседям, близким и не только… посвящается.
Дела-дела…
дела – лишь пыль!
Слова? Слова!
хранят нам быль,
а с нею мысль
и нашу жизнь!..
Середина пятидесятых прошлого века.
Посёлок Парфино, потерявшийся где-то в нескольких десятков километров за Старой Русой в Новгородской области.
Конец апреля, ранее утро, на небе непроглядная темень, немного вьюжит.
…
— Да не ходи ж ты со мной, мама, не ходи сегодня, я и сама дойду – немаленькая уж, — говорит хрупкая худосочная чернобровая девушка лет четырнадцати, закидывая за спину свою нехитрую брезентовую школьную сумку.
— Да, где там немаленькая, — причитает подстать ей такая же невысокая и худая – в чём душа держится? – немолодая женщина, с впавшими глазами на круглом утомлённом лице, аккуратно укладывая в сенях что-то в большой холщовый мешок. — Забыла, как на масленицу по железке от самой речки до дому от загулявших шабашников бежала.
— Так то ж не утром, а вечером было, — недовольно сопит первая, вспомнив недавнюю неприятность, — к тому ж не в обычный будний день, а на праздник, когда в школе на танцах до темноты засиделась.
— Да у них-то, доченька, почитай каждый день праздник, — вскидывается вторая, — для них, что ранее утро, что поздний вечер, всё едино, если в ноздрю самогон попал – беды не оберешься.
— Да-а уж, — озабоченно тянет девушка. — И откуда они только понаехали к нам сюда? Кто их звал? Ведь не было же их прежде у нас никогда.
— Всегда были, — безэмоционально вдыхает женщина, деловито обматывая длинной верёвкой горлышко мешка, предварительно обмотав ею вокруг каких-то кругляшек по нижним его краям, создав тем самым две импровизированные лямки для удобства переноса поклажи за спиной. — Как только наш левобережный завод на Новый год заказ на производство очередной партии шпал получает, так со всей округи мужики вплоть до весенней пашни сюда на халтуру шабашить едут.
— Почему-то в прошлые зимы я их не замечала, — жмёт плечами чернобровая.
— Это они тебя не замечали, глупенькая, — улыбается в ответ круглолицая, — малая пока была, а теперь – эвон как выросла, похорошела, налилась.
— Ага, прям красавица тебе неписанная… стала, — хмурит брови молодая. — Вся такая заметная-приметная, аж мимо не пройти, — ворчит. — А что ты там такого в мешок-то натолкала? — заприметив его вдруг за спиной матери, переключается, перепрыгивая уже вслед за ней широченными взрослыми шагами со шпалы на шпалу по лесной узкоколейке от делянок рабочих за их поселением до злополучного завода. — Тяжёлый какой? Зачем?
— Да картошки тебе с собой на полмесяца набрала, — просто выдыхает та, ускоряя шаг. — Не болтай лучше – горло простудишь, да пошли быстрее – мне ж на ферму к семи нужно поспеть.
— Зачем на полмесяца? — неуклюже ускоряет шаг совсем ещё юная неприметная на самом деле худенькая девчушка, неуклюже спотыкаясь спросонья то на левую, то на правую ногу, о неровно, кабы как, уложенные шпалы. — Куда это, мама?
— Поживёшь у Прасковьи Семёновны, нашей бригадирши, на том берегу, где твоя школа, пока лёд на реке весь пройдёт, — не терпящим возражений тоном отвечает мать. — Я с ней договорилась. А то, не ровен час, — поясняет, — провалишься ещё ни за что ни про что в воду, пикнуть не успеешь, как течение в Ильмень вмиг утащит, не выплывешь сама, да и не поможет никто, ничто.
— Да куда ж ты сама-то… с такой-то тяжестью теперь на Ловать прёшь? — причитает дочь, скатываясь вслед за ней по заледеневшему насту к почерневшему от апрельской оттепели льду. — Почитай два пуда наложила.
— Ничего-ничего, — смеётся женщина, — зато я сама лёгкая, что пушинка, — и первой вступив на слегка запорошенную за ночь и сегодня ещё никем не пройденную привычную тропку на реке, разом с головой уходит под воду.
— Мама, ма-моч-ка!.. — давится своим нежданным всхлипом девчушка и, тут же, в момент, как подкошенная упав на лёд, споро на всех четырёх конечностях ползёт к образовавшемуся черному омуту. — Давай, давай руку скорее, — неистово визжит уже на всю округу, лишь только голова женщины появляется в проруби.
— Прочь, Валентина, прочь немедленно, — хрипит мать, неблагоразумно отталкивая дочь от опасного места, да к тому ж ещё пытаясь выбросить вслед за ней на лёд свою промокшую поклажу.
— Брось, мамочка, брось его, — шипит сквозь стучащие от холода и страха зубы дочь и, свесившись почти по пояс внутрь смертельного омута, неожиданно крепко хватает хрупкую женщину за шиворот.
— Держи, милая, крепко держи, — слышит за спиной чей-то незнакомый мужской голос хрупкая девица, чувствуя, как кто-то сильный большой ухватистый, тащит её ноги к спасительному берегу.
Середина пятидесятых прошлого века.
Конец апреля, ранее утро, на небе непроглядная темень, по-прежнему немного вьюжит.
Река Ловать, разделившая посёлок Парфино, потерявшийся где-то в нескольких десятков километров за Старой Русой в Новгородской области, практически пополам.
Трое: две насквозь промокших и оттого кажущихся очень маленькими и хрупкими местные селянки и распарившийся от неожиданно непростой утренней разминки пришлый мужчина, по-видимому, шабашник, тяжело дыша, лежат на заледеневшем насте левого берега коварной реки.
12.01.2023г.
Автор благодарит своего критика ЕМЮ за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение имен, событий, диалогов, потому как рассказ, безусловно, является художественным, вымышленным, хотя и случайно подслушан в разговоре с ЕВИ.
Да, и ещё: рассказ написан на ходу и в нём наверняка всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, в очередной раз извинившись за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и… сопереживание.
Свидетельство о публикации (PSBN) 58284
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 13 Января 2023 года
Середина пятидесятых прошлого века.
Посёлок Парфино, потерявшийся где-то в нескольких десятков (десятках) километров за Старой Русой в Новгородской области.
Конец апреля,(.) ранее утро,(.) на небе непроглядная темень, немного вьюжит.
…
— Да не ходи ж ты со мной, мама, не ходи сегодня, я и сама дойду – немаленькая уж, — говорит хрупкая худосочная чернобровая девушка(довольно взрослое слово для нее, может лучше девчонка или девчушка?) лет четырнадцати, закидывая за спину свою(тут не обязательно притяжательное местоимение) нехитрую брезентовую школьную сумку.
— Да, где там немаленькая, — причитает подстать ей (подстать ей лучше убрать, увеличивает длину предложения и чуть затягивает его) такая же невысокая и худая – в чём душа держится? – немолодая женщина, с впавшими глазами на круглом утомлённом лице, аккуратно укладывая в сенях что-то в большой холщовый мешок(тут есть подлежащее, деепричастный оборот, но нет сказуемого. Стоит или добавить основное действие, или перевести в это действие деепричастие). — Забыла, как на масленицу по железке от самой речки до дому от загулявших шабашников бежала.
— Так то ж не утром, а вечером было, — недовольно сопит первая, вспомнив недавнюю неприятность, — к тому ж не в обычный будний день, а на праздник, когда в школе на танцах до темноты засиделась.
— Да у них-то, доченька, почитай каждый день праздник, — вскидывается вторая(первая и вторая лучше заменить, потому что мы о них уже знаем больше, чем что они просто женщины. Когда мы знаем, что их примерный возраст, семейность и угадываем характер, такие обезличенные синонимы смотрятся чужеродно), — для них, что ранее утро, что поздний вечер, всё едино, (.) если в ноздрю самогон попал – беды не оберешься.
— Да-а уж, — озабоченно(двусмысленное наречие, которое лучше заменить на более бесхитростное, наивное. Например, на «озадаченно») тянет девушка (повтор девушка). — И откуда они (можно убрать они) только понаехали к нам (можно убрать к нам) сюда? Кто их звал? Ведь (можно убрать ведь) не было же их прежде у нас никогда.
— Всегда были, — безэмоционально вдыхает женщина (вдыхает? И почему безэмоционально? Довольно грубое, специфичное слово, в художественной литературе лучше избегать таких слов. Сказать, например, «спокойно вздохнула». У вздохов есть понятная эмоциональная привязка, у вдохов они тоже есть, но обычно ассоциируются с готовностью принять какое-то сложное решение. И опять же, уже можно углубить знакомство с женщиной, мы уже понимаем ее характер, видим ее поведение и предполагает значимость в жизни девочки, а она до сих пор просто женщина), деловито обматывая длинной верёвкой горлышко мешка, предварительно обмотав ею вокруг каких-то кругляшек по нижним его краям, создав тем самым две импровизированные лямки для удобства переноса поклажи за спиной(очень перегруженное предложение. Три деепричастия с описаниями и сравнениями на одно предложение это перебор). — Как только наш левобережный завод на Новый год заказ на производство очередной партии шпал получает, так со всей округи мужчины вплоть до весенней пашни сюда на халтуру шабашить едут (в жизни так не говорят, тут много подробностей, которые обе героини знают, потому что давно тут живут, а значит это информация для читателя. Но вставлять ее надо мимоходом, естественно, а не в лоб. В разговоре героев, которые знакомы с ситуацией обычно нет подробностей и разъяснений, потому что они не требуются. Указывать и рассказывать надо в разговоре с героем, который не местный или не знакомый с правилами).
— Почему-то в прошлые зимы я их не замечала, — жмёт плечами чернобровая(повтор чернобровой).
— Это они тебя не замечали, глупенькая, — улыбается в ответ круглолицая, — малая пока была, а теперь – эвон как выросла, похорошела, налилась.
— Ага, прям красавица тебе(тебе можно опустить) неписанная… стала, — хмурит брови молодая. — Вся такая заметная-приметная, аж мимо не пройти, — ворчит. — А что ты там такого в мешок-то натолкала? — заприметив его вдруг за спиной матери, переключается, перепрыгивая уже вслед за ней широченными взрослыми шагами со шпалы на шпалу по лесной узкоколейке от делянок рабочих за их поселением до злополучного завода(очень перегруженное предложение). — Тяжёлый какой? Зачем?
— Да картошки тебе с собой на полмесяца набрала, — просто выдыхает та, ускоряя шаг. — Не болтай лучше – горло простудишь, да пошли быстрее – мне ж на ферму к семи нужно поспеть.
— Зачем на полмесяца? — неуклюже ускоряет шаг(повтор шаг) совсем ещё юная(,) неприметная (,) на самом деле худенькая девчушка(на самом деле? Это уже раньше говорилось, и в этом нет какой-то новой откровенности, которую подразумевает эта связка. Тут бы больше подошло, что на самом деле неприметная. Потому что до этого в разговоре говорилось, что красивая), неуклюже спотыкаясь спросонья то на левую, то на правую ногу, о неровно, кабы как, уложенные шпалы (повтор шпалы, и она реплику назад перепрыгивала со шпалы на шпалу широченными взрослыми шагами. Что уже успела так вырасти, что постарела и быстро устает?). — Куда это, мама?
— Поживёшь у Прасковьи Семёновны, нашей бригадирши, на том берегу, где твоя школа, пока лёд на реке весь пройдёт, — не терпящим возражений тоном отвечает мать. — Я с ней договорилась. А то, не ровен час, — поясняет (не нужное тут пояснение), — провалишься ещё ни за что ни про что в(под) воду,(.) пикнуть не успеешь, как течение в Ильмень вмиг утащит, (.) не выплывешь сама, да и не поможет никто, ничто.
— Да куда ж ты сама-то… с такой-то тяжестью теперь на Ловать прёшь? — причитает дочь, скатываясь вслед за ней по заледеневшему насту к почерневшему от апрельской оттепели льду. — Почитай два пуда наложила.
— Ничего-ничего, — смеётся женщина, — зато я сама лёгкая, что пушинка, — и первой вступив на слегка запорошенную за ночь и сегодня ещё никем не пройденную привычную тропку на реке, разом с головой уходит под воду(перегруженное деепричастие).
— Мама, ма-моч-ка!.. — давится своим(притяжательное местоимение можно опустить) нежданным всхлипом (всхлипывает. Пошло быстрое, напряженное действие. Реакции, как и слова должны быть короче и резче, чтобы создать у читателя атмосферу подступающей опасности) девчушка и, тут же, в момент, как подкошенная упав на лёд, споро на всех четырёх конечностях ползёт к образовавшемуся черному омуту (Как подкошенная падает на лед и ползет к серному омуту. Тут то же самое, смысловые линии короче с упором на активное действие. Деепричастия и причастия-это статика, они замедляют ритм, размазывают ощущения и острота момента рассеивается). — Давай, давай руку скорее, — неистово визжит уже на всю округу, лишь только голова женщины появляется в проруби.
— Прочь, Валентина, прочь немедленно, — хрипит мать, неблагоразумно(можно опустить, сейчас время действия и накала, а не рефлексии и обдумывания какие действия правильные, а какие нет) отталкивая(отталкивает) дочь от опасного места(прочь), да к тому ж ещё пытаясь выбросить вслед за ней на лёд свою промокшую поклажу(о себе не думает, поклажу спасает).
— Брось, мамочка, брось его, — шипит сквозь стучащие от холода и страха(она не промокла, с чего ей резко стало настолько холодно? В данной ситуации, лучше чтобы она молила) зубы дочь и, свесившись почти по пояс внутрь смертельного омута(она под воду ушла? Непонятный момент. И еще стоит учитывать, что подводное течение мало того, что холодное, и негативно влияет на физические способности тела, оно еще и бывает достаточно мощным и может унести и снести очень быстро), неожиданно(наречия как деепричастия и причастия тоже замедляют текст, а в данной ситуации он должен нестись и скакать, чтобы читатель чувствовал как время утекает сквозь пальцы, и вот-вот не успеешь) крепко хватает хрупкую(про хрупкость уже встречалось, и здесь оно не уместно, потому что относительно девочки женщина тяжелее, а еще ее зимние вещи промокли и потяжелели, так что вытаскивать ее не то же самое, что поднять килограммовую гирю. Девочка все же не муравей и не бодибилдер, чтобы женщину, хоть и худую без сложностей вытащить. А прилагательными как раз надо и подчеркнуть, как это было сложно, тяжело и почти невозможно) женщину за шиворот.
— Держи, милая, крепко держи, — слышит за спиной чей-то незнакомый мужской голос хрупкая девица(в данной ситуации много упора на чей-то, мужской и незнакомый. История показывается хоть и от третьего лица, но через призму восприятия девочки, поэтому все чувства и знания нужно пропускать через ее понимание. Спасая мать от смерти, не думаешь голос чей-то или не чей-то, знакомый или не знакомый. Ты просто слышишь голос и в лучшем случае мысленно молишь о том, чтобы его обладатель подсобил), чувствуя, как кто-то сильный большой ухватистый, тащит её ноги (оу, ну получается маму не спасли, мир ее останкам) к спасительному берегу.
Середина пятидесятых прошлого века.
Конец апреля,(.) ранее утро,(.) на небе непроглядная темень,(.) по-прежнему немного вьюжит.
Река Ловать, разделившая посёлок Парфино, потерявшийся где-то в нескольких десятков километров за Старой Русой в Новгородской области, практически пополам(на одно предложение деепричастие и распространенное причастие это перебор).
Трое: две насквозь промокших и оттого кажущихся очень маленькими и хрупкими местные селянки(снова хрупкие….они в зимней объёмной промокшей одежде, в пуховиках очень сложно выглядеть хрупко. Промокшие, дрожащие от ужаса и промерзлого холода, селянки и раскрасневшийся пришлый лежали на берегу. Изнеможденные борьбой с коварной стихией, они тяжело дышали и смотрели, как горячие клубы воздуха поднимаются вверх и растворяются в светлеющей синеве безмятежного неба — это как пример. Да длинновато, но тут как раз действие закончилось и можно рефлексировать и идти в лирику) и распарившийся от неожиданно непростой утренней разминки пришлый мужчина, по-видимому, шабашник, тяжело дыша, лежат на заледеневшем насте левого берега коварной реки.