Сатисфакция

первый рассказ из повести: «Хорошо то, что хорошо заканчивается»
в книгу «Феликс» или «Просто о прошлом», время покажет

…
Где-то на Балтике.
Первый день зимы конца восьмидесятых прошлого столетия.
С неба сыпет мелкий мокрый снег.
Светает.
Привычно на всю Минную гавань бодро звенит «Подъем флага» утренняя труба. На баках кораблей моряки-сигнальщики дружно отбивают склянки. Экипажи стоят в парадном строю на ютах своих кораблей, штабные офицеры дивизиона выстроились на стенке возле своих рубок дежурного. Выстроился, встав по стойке «смирно», и бывший штабной минер дивизиона рейдовых тральщиков старший лейтенант Феликс Стариков на пирсе своего бывшего дивизиона прямо напротив одиноко покачивающего в сторонке списанного рейдового тральщика с бортовым номером 229. Когда-то, четыре года назад, именно с этой «посудины», прозванной моряками за непревзойдённые ходовые качества среди кораблей данного класса «Антилопой», довелось ему начать свой флотский путь.
— Ну, вот и всё, — глядя на опустевшую ныне «коробку», выдыхает он, — и на тебе больше уже не поднимают военно-морского флага.
— У-ух, — словно обречённо вздыхает корабль ему в ответ, приподнявшись и шлёпнув об очередную волну своей обшарпанной давно некрашеной кормой.
— Хорошо то, дружище, что хорошо заканчивается, — говорит он ей, вспомнив вдруг напутственные слова родителей, когда он выбрал свой путь, поступив в Нахимовское училище. — Вот, видишь, и мой путь флотоводца ныне подходит к концу, скоро и мне станет не зачем приходить сюда, во что бы то ни стало мчаться каждое утро к тебе на подъем флага.
— О, Феликс, привет!.. Говорят тебя можно поздравить? – неожиданно, как только труба победно пропела «вольно», дружески хлопает его сзади по плечу их бывший заместитель командира дивизиона по политической работе.
— В общем, да-а, — улыбается Феликс, пожимая широкую теплу ладонь несуразно длинного для морского офицера, почти под два метра ростом капитан-лейтенанту Пырину Олегу Анатольевичу.
—– Ну, поведай, поведай скорей, кто у вас родился?
— Сы-ын! — гордо тянет.
— У-у-у, поздравляю, — радуется тот. — И как мама? Как ребёнок? — сыпет вопросами.
— Да всё нормально, кажется, — счастливо улыбаясь, последовательно отвечает Феликс, — поговорить только, как обычно, не дали, сына с женой видел лишь в окошко, но лица вроде б радостные, счастливые…
— А что врачи, врачи-то что говорят?
— Да, какие врачи?.. — безнадёжно машет рукой. — Отправили в регистратуру, мол, там всё скажут.
— Ну, раз ничего не говорят, значит, всё нормально, не переживай.
—– Вообще-то и я так решил.
— Ну, а старшенькую… доченьку, куда дел? — заглядывает в глаза. — Ведь ей, кажется, ещё и двух нет, а значит, в ясли не взяли.
— Не взяли, — смеётся, — хотя два-то как раз в прошлом месяце исполнилось, да и, Бог бы с ними, что не взяли, теперь уже и ни к чему. Я её пока у соседки, жены механика с базового тральщика, оставил. Там, у них сынишка её ровесник, друг друга с рождения знают, играют, так что всё нормально, спасибо. А вы с ребятами, давайте-ка, вечерком, всем нашим бывшим штабом дивизиона заходите к нам, ножки сынишке обмоем.
— Зайдем, обязательно зайдем, — радуется Пырин, — к тому ж ребята кое-что собрали для вас, да и домашнюю наливочку на черной рябинке мичман Тихомиров специально для этого случая целую трех литровку приволок.
— Знаю-знаю его пятидесятиградусную «рябиновку», — смеётся Феликс, — почти чистое «шило», хотя конечно вкусно, словно морсик пьётся.
— То-о-очно, — весело тянет замполит. — А ты чего здесь, перед «Антилопой» один стоишь? Наши-то все, пока ждут новых назначений, у рубки Маркова на подъем флага собираются.
— Да знаю я, — виновато улыбается, — но я не жду назначений, и у меня вчера ровно два месяца исполнилось, как должность сократили.
— Понятно, — коротко выдыхает Олег Анатольевич. — Мою тоже сократили, но меня временно с понижением как раз к нему «подвесили».
— Не горюй, в дивизионе морских вот-вот вакансию откроют.
— Откроют, — невесело кивает.
— Ну, вот!
— Да только морские тральщики, поговаривают, в следующем году перебазируют куда-то на Север.
— Плохо, — расстраивается за товарища Стариков. — Впрочем, и базовые тральщики, я слышал, тоже переводят, наша Минная гавань, стала вдруг неперспективной, будут строить гражданский порт, а противостоянию теперь конец.
— Конец, — соглашается Пырин, — дай-то, Бог!.. И институту политработников в армии тоже скоро придёт конец, вот-вот упразднят за ненадобностью.
— А вот это зря!.. — искренне качает головой Стариков. — Видоизменить этот институт, конечно, нужно бы было, отказавшись от некоторых догм «первоисточников» и бюрократической рутины, но работу с личным составом нив коем случае бросать нельзя.
— Да уж, — безнадежно машет рукой Пырин, — про то теперь никто и думать не хочет…
— Стариков, — неожиданно прерывает его зычный бас, легко преодолевший пятидесятиметровое расстояние до них, капитана второго ранга Маркова, командира соседнего с ними дивизиона, как раз выходящего в этот момент из рубки своего дежурного на стенку. — Ко мне!
— Есть! — машинально не менее звонко выстреливает навстречу команде старлей и, круто развернувшись на месте, скорым строевым маршем двигается по направлению к старшему по званию. — Товарищ капитан второго ранга, старший лейтенант Стариков по вашему приказу прибыл, — резанув серым стальным блеском глаз, громко, заглушая шелест волн и стук дизелей кораблей, уже запущенных по распорядку на утреннее проворачивание механизмов, докладывает он.
— Товарищ старший лейтенант, — грозно уверенно на всю стенку, чтобы слышали все, давит комдив, — вам от лица командования базы предлагается освободившаяся в настоящее время должность командира 640-го базового тральщика.
— Есть, товарищ «кап-вто-ранга»! — также гремит Стариков в ответ. — Спасибо за доверие, — всё вокруг, кажется, в ожидании останавливается, прислушивается, — но, разрешите доложить, что… два месяца назад мной подписан приказ о сокращении моей должности и по настоянию политотдела бригады подан соответствующий рапорт о согласии на сокращение из рядов вооружённых сил Советского Союза.
— Я в курсе, — стекленеют глаза старшего офицера. — Командованием проведён тщательный анализ и принято другое решение – дальнейшее сокращение штата базы проводить исключительно за счет возрастных имеющих соответствующую выслугу офицеров, вы же ныне признаны одним из самых перспективных молодых командиров.
— Служу Советскому Союзу, — пылают щёки Старикова. — И благодарю вас, товарищ «кап-вто-ранга», за высокую оценку, но я… — делает короткую паузу, — не меняю своих решений.
— Почему вы отказываетесь? — кипятится Марков. — Вам же предлагается серьёзное повышение и в должности, и в звании, и в денежном содержании, наконец.
— Так точно, товарищ «кап-вто-ранга», но я, повторюсь, принял решение два месяца и один день назад, дал определённые обещания и не отступлю теперь от них.
— Да мало ли, что вы там кому-то обещали, вас и без вашего согласия назначат на эту должность и всё, — ехидно улыбается. — В общем, шагом марш, товарищ старший лейтенант, на корабль и принимайте дела, а вечером жду вас с докладом к себе.
— Никак нет, товарищ «кап-вто-ранга», — упрямо давит своё «сталей», — по закону без моего согласия перевести меня можно лишь на равнозначную должность, а таких должностей в Бригаде на сегодняшний день больше нет.
— А на Флоте?
— Перемещение к другому месту службы также требует согласия.
— Вы что? — удивлённо таращит глаза бывалый служака. — Всё положение о службе проштудировали.
— Так точно!.. Такие времена!.. И Кодекс законов о труде, тоже.
— Однако!.. — дивится. — Ну, раз так, то до получения вами приказа о вашем увольнении в запас я от имени комбрига назначаю вас бессменным помощником дежурного по моему дивизиону.
— Никак нет, товарищ «кап-вто-ранга», — немигающим взглядом смотрит Стариков снизу вверх прямо в наливающиеся кровью глаза, нависающие над ним. — Со вчерашнего дня у меня больше нет должности в бригаде и соответствующего денежного содержания согласно табелю о рангах, а значит заступить на дежурство по войсковой части, будучи исключённым из её списков, не имею права.
— Ну, ладно, пусть вы формально теперь и не приписаны к бригаде, — скрипит зубами Марков, — но кто вам, товарищ старший лейтенант, дал право пока у вас есть действующее воинское звание, отсутствовать в строю на подъеме флага?
— Никак нет, товарищ кап-вто-ранга, я находился в строю, как и положено у своего бывшего дивизиона… корабля.
— Вам довели, что остатки вашего дивизиона переданы под моё командование?
— Так точно, товарищ кап-вто-ранга!
— И то, что местом построение для вас я назначил рубку дежурного базовых тральщиков?
— Так точно, товарищ кап-вто-ранга!
— Почему же, вы игнорируете… мой приказ?
— Потому, что…
— Молча-а-ать! — не выдержав непривычные для себя препирательства со стороны младших по званию, неожиданно визжит, срываясь на альт, словно боров, на всю стенку, грузный, весом далеко за центнер грозный крупный комдив, привыкший на своём служебном пути решать все неудобные вопросы таким вот незамысловатым образом…
Феликс и раньше частенько наблюдал эту картину, когда с вечно торчащим из-под туго застёгнутой тужурки огромным голым животом, Марков, выбравшийся из своей берлоги, рубки дежурного, злобно нависнув над очередной жертвой, распекает её на всю гавань. Рёв и стенания, разлетающиеся в тот момент во все стороны, изрядно веселили многих, обрастая в последствие слухами, легендами, пересудами и даже анекдотами, передаваясь из уст в уста не только в бригаде, но и во всей базе. Нередко жертва Маркова после такой экзекуции впадала в длительное состояние уныния и, как правило, раболепного страха перед ним.
А тут вдруг!
— Вы что себе позволяете, товарищ капитан… второго… ранга? — одними губами весомо роняет слова Стариков прямо в перекошенное гневом полнощёкое лицо офицера. — Кто… вам… дал… право… так со мной говорить?..
— Что-о-о?.. — несколько отступив от наглеца, задыхается тот от возмущения.
— Кто… дал… вам право… повышать голос… на офицера, коммуниста? — тихо, почти шёпотом, всё и всех вокруг, режет своё «старлей». — Да к тому же публично в присутствии всего личного состава дивизиона?
— Что-о-о?.. — давится от неожиданности, некстати подкатившей слюной, комдив.
— Я требую от вас, — вскидывает подбородок Феликс.
— Что-о-о?.. — страдальчески хрипит «капдва».
— Са-тис-фак-ции! — по слогам ставит точку Стариков. — Следуйте за мной, коммунист Марков, объяснимся без свидетелей, как коммунист с коммунистом, с глазу на глаз, — сухо бросает невзрачный худосочный офицер, круто без разрешения повернувшись к нему спиной и не отдав чести, уверенным шагом зашагав в сторону КПП гавани.
— Что-о-о?.. — одними губами хрипит здоровяк и долго-долго тяжёлым взглядом провожает странного офицера.
В Минной гавани согласно действующему распорядку дня привычно идёт проворачивание и проверка механизмов и агрегатов.
Небо окончательно расцвело, по-прежнему сыпет мелкий противный мокрый снег.
Первый день зимы конца восьмидесятых.
Где-то на Балтике.
…
02.04.2019-2023гг.

Автор, как обычно благодарит своего критика (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз, а также приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские ситуации. Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей, товарищей, коллег периода 1987-1991гг.
Да, и ещё: рассказ написан на ходу и в нём наверняка всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, в очередной раз извинившись за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ТМ), либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и… сопереживание.