Фото на память

Странно: почему, казалось бы, мелкие, незначительные события, которые случаются в нашей жизни, иногда становятся настолько важными, значительными, что мы помним их годы спустя. Даже если они не имеют никакого отношения к нашей теперешней жизни.
* * *
Мне тогда только-только исполнилось двадцать лет. Дела давно минувших дней, как говорится. Избитая фраза, но так ведь оно и есть. Я жил в одном из сибирских мегаполисов, учился в местном университете на историческом факультете. В ту пору я только вступал во взрослую самостоятельную жизнь, был полон надежд и иллюзий, свойственных молодости, когда чистая, юная душа ещё не обременена горьким жизненным опытом, а сердце не испытало, говоря словами классика, «перечень взаимных болей, бед и обид».
В то лето я закончил очередной учебный год, и оно, это лето, должно было стать для меня особенным – на него я запланировал поездку в Петербург.
Конечно, нельзя сказать, что до того я нигде не бывал и ничего не видел. Нет, я бывал на Байкале, причём неоднократно, благо от моего родного города он расположен относительно недалеко. Бывал в Тыве, на озере Сватиково, или Дус-Холь, расположенном в 50 километрах от Кызыла. Оно известно своими целебными свойствами и очень высоким содержанием соли, что, собственно, находится в полном согласии с его названием: дус по-тувински – соль, а хөл – озеро. Вместе получается «солёное озеро». Бывал даже за границей – в Турции, которую, правда, настолько облюбовали россияне, что она уже как-то и не воспринимается как собственно заграница. Пару раз приезжал в Москву, правда, ненадолго, проездом, но всё же. А вот в Петербург, увы, судьба меня не заводила.
И вот наконец моя давнишняя мечта притворялась в жизнь. Я уже загодя предвкушал, что это будут фантастические две недели, лучшие и самые незабываемые в моей жизни. Я представлял, как гуляю по Питеру, наслаждаясь его неописуемыми видами, вдыхая особую, неповторимую атмосферу, и в своём разгулявшемся воображении рисовал себя Евгением Онегиным или самим Пушкиным, бредущим по гранитным берегам Невы. Словом, мечта поэта. И даже если бы всё ограничилось только этим, я чувствовал бы себя самым счастливым человеком на Земле. Но в те же дни со мной произошла одна история, которую я часто вспоминаю даже теперь, спустя много лет, и которая превратила моё пребывание в Петербурге во что-то настолько сказочное, что кому расскажи, не всякий в это поверит. Скорее сочтут бредом сумасшедшего или просто выдумкой, шуткой. Мол, так не бывает. Но так рассудят лишь люди, что никогда не читали, скажем, «Белые ночи» Достоевского. Иначе они бы знали, что иногда случаются на свете подобные чудеса, но лишь с теми, кто в них искренне верит.
В один из дней я гулял по Екатерининскому каналу, который теперь называется каналом Грибоедова. Было тепло, даже жарко. Петербург славится тем, что в году в нём не так много солнечных дней, но летом там периодически выпадают вот такие дни, когда на небе ни облачка, а солнце палит поистине нещадно. Тот день был из таких. Слава Богу, к вечеру стало попрохладней, и я решил не спеша прогуляться по историческому центру. Как будущему историку мне это доставляло особое, неизъяснимое наслаждение. Пройдя Фонтанку и Мойку, я дошёл до Екатерининского канала и тут, что называется, залип. Некоторое время я стоял неподвижно и глядел на воду. Не знаю, сколько это продолжалось, но внезапно я услышал за спиной приятный девичий голос:
— Молодой человек, вы не могли бы меня сфотографировать?
Я оглянулся и увидел перед собой очень красивую девушку лет восемнадцати, не больше. Некоторое время я стоял, как столб, и, должно быть, выглядел как полный дурак. Барышня меж тем повторила свою просьбу и говорила ещё что-то, чего я толком не слышал. Точнее, слышал, но не осознавал.
— Ну так как, поможете? Если, конечно, вам не сложно, — при этих словах незнакомка протянула мне свой телефон и одарила меня такой очаровательной улыбкой, что отказаться не оставалось никакой возможности.
— Конечно, с удовольствием, — наконец придя в себя, ответил я, взял у неё из рук телефон и попутно принялся рассматривать таинственную девушку. Она была высокая, почти с меня ростом, брюнетка со светло-зелёными глазами, в белом платье и на каблуках. Словом, девушка была даже слишком красивая, и я невольно удивился: неужели ей, кроме меня, случайного знакомого, некого больше попросить себя сфотографировать?
Она встала около самого парапета, опершись о него двумя руками, а я отошёл немного дальше, чтобы получился хороший кадр. Я щёлкнул несколько раз и показал, что у меня получилось. Результаты её вполне устроили, после чего я вернул телефон законной владелице.
— Спасибо вам огромное, — ласково усмехнувшись и будто даже немного смущённо сказала красавица, — вы мне очень помогли. Ну что, раз такое дело, давайте знакомиться. Меня зовут Настя, а вас?
— А меня Валерий.
— Очень приятно. Извините, я, наверное, вам помешала.
— Нет, нисколько. Я собирался сейчас идти дальше до Зимнего, если не торопитесь, можете составить мне компанию. Заодно и познакомимся.
Делая подобное предложение, я особо не рассчитывал на положительный ответ, но Настя, к моему изумлению, неожиданно согласилась. Между тем, над нами начали сгущаться тучи, и в ближайшее время мог начаться знаменитый питерский дождь, грозящий испортить наши планы и отнять у меня кусочек счастья, нежданно-негаданно попавший ко мне в руки.
Настя, посмотрев на небо, на меня и, очевидно, уловив ход моих мыслей, оказалась с ними вполне солидарна.
— Смотрите, пока мы тут с вами болтаем, погода сильно испортилась, и мы, чего доброго, рискуем промокнуть. Кстати, мне кажется, мы можем перейти на ты. Не возражаешь?
Что я мог на это ответить?
— Конечно, я только за. Только мы и впрямь рискуем с тобой промокнуть, так что давай пойдём куда-нибудь, а то не успеем потом укрыться.
И мы пошли в сторону Дворцовой.
Тучи над нашими головами и впрямь выглядели угрожающе, правда, по счастью, дождь так и не начался. Я силился завязать какую-то светскую беседу, но, за неимением соответствующего опыта, не мог придумать ничего толкового и, должно быть, смотрелся довольно глупо. Настя, видя мою беспомощность, взяла дело в свои руки и поведала, что она здесь впервые, приехала из Ульяновска поступать в местный педагогический. Гуляла по городу, захотелось красиво сфотографироваться, а так как она была одна, то помочь ей оказалось некому. Тем временем мы дошли до Зимнего и немного погуляли по Дворцовой площади, где по Настиной просьбе устроили ещё одну импровизированную фотосессию. После этого я проводил её до метро – ей нужно было на Крестовский, где жила её тётя, у которой она временно остановилась.
Конечно, на прощание мы обменялись номерами телефонов, но я ни на что не рассчитывал и не строил никаких планов. Мне просто было хорошо, и больше ничего.
— Спасибо тебе ещё раз, — на прощанье сказала мне Настя, — правда, ты меня очень выручил. Надеюсь, я тебя не слишком напрягла. Зато получились классные фотки, будет чем перед мамой и бывшими одноклассниками похвастаться.
— Да перестань, не такое уж большое одолжение я тебе сделал. Мне было очень приятно тебе помочь, хотя, мне кажется, ты могла бы для этого найти более подходящие кандидатуры.
— Ну-ну, не скромничай. Ну ладно, я побежала, надо ещё кое-что по учёбе поделать. Если что, звони, буду рада.
С этими словами Настя скрылась за входными дверями подземки, а я ещё минут пять-десять стоял на том же месте, глядя ей вслед, а потом ещё часа два бродил по городу, не в силах унять овладевшие мной чувства.
После этого мы встречались чуть не каждый день. Просто бродили по городу, сидели в кафе, побывали в Петропавловке, в Юсуповском дворце на Мойке, где убили Григория Распутина. Как-то так всё удачно сошлось в одной точке: магический город, отличная погода и красивая девушка рядом. Если вдуматься, что ещё нужно для счастья. При этом у нас обнаружилось много общего. Например, она тоже, как и я, учила в школе немецкий язык, и мы даже пытались на нём разговаривать, но выходило так себе – отчаянно не хватало знаний и разговорной практики. Зато я на память декламировал что-то из Гёте, Гейне, Шиллера. Что хорошо помнил в подлиннике, читал прямо по-немецки, wie ein echter Deutscher. Скажем, «Ночную песнь странника» Гёте. Некоторые – те, что я не читал в оригинале или плохо помнил – по-русски. Допустим, «Лесного царя» того же Гёте я читал только по-русски, в блистательном переводе Василия Андреевича Жуковского, и это произведение тоже подверглось моей декламации. Не целиком, конечно, а только отрывками.
Не люблю хвастаться или приписывать себе качества, которыми не обладаю, но, сколько помню, на Настю мои стихотворные экспромты произвели изрядный эффект. Я и раньше изредка пытался произвести впечатление на барышень подобным способом, но без особого успеха. Как правило, мои эскапады не находили отклика в девичьих сердцах, и все мои усилия пропадали даром. Здесь же, хоть мы и были знакомы без году неделя, я чувствовал, что мы с Настей если и не одной крови, то точно на одной волне. Со стороны мы, наверное, походили на влюблённых, но на самом деле романтический, чувственный аспект здесь был глубоко вторичен. Главным же было то самое «духовное сродство, единство идеалов», о котором говорила героиня «Крейцеровой сонаты» Толстого.
Как известно, всё хорошее рано или поздно заканчивается, так и мне пришла пора возвращаться домой. В последний наш день мы гуляли по Питеру до самого рассвета, и я всё больше убеждался в том, что всё в этой жизни не случайно. Нет, не зря я приехал в Петербург именно тем летом, а не раньше или позже. Мне было безумно жалко уезжать, но я к тому времени, в свои двадцать лет, уже был взрослым, умным человеком, и понимал, что счастье не может длиться ad infinitum, бесконечно долго. Просто по законам жизни так не бывает. Наверное, это и правильно. Будь иначе, мы не умели бы ценить те счастливые мгновенья, что нам даёт судьба. Tout est pour le mieux dans le monde, как мудро заметил старик Вольтер.
Понятно, что мы продолжили общаться и на расстоянии. Переписывались в соцсетях, иногда созванивались. Изредка встречались, когда мне удавалось вырваться в Питер. Настя закончила институт и обосновалась в Петербурге, вышла замуж. Я тоже добил свой истфак, но остался в родном городе. Ничего выдающегося из меня не вышло: работал учителем в школе, закончил аспирантуру, стал преподавать в местном пединституте. Женился. В общем, обычное мещанско-обывательское житьё-бытьё. Вроде бы и грех жаловаться, в конце концов, многие живут гораздо хуже, но в душе нет-нет да шевелилась предательская мысль, что я мог бы жить лучше, интереснее, значительнее, ярче. Но не срослось.
Настя с мужем на какое-то время уезжала за границу, потом они вернулись. За её перемещениями я следил по фотографиям в соцсетях, а также редким сообщениям, которыми мы обменивались, поздравляя друг друга с праздниками. Как-то мы пересеклись в Питере, пообщались, повспоминали старые-добрые времена. Классика жанра: «Я встретил вас, и всё былое».
— Ты совсем не изменилась, — искренне сказал я ей, — всё такая же красивая.
— Ну, прошло же не двадцать лет, — как мне показалось, слегка саркастически ответила она.
— Ну почему, мне кажется, даже больше. А с нашей первой встречи так и вообще будто целая вечность пронеслась. Но я очень рад тебя видеть, и рад, что у тебя в жизни всё хорошо. По крайней мере, тебя теперь точно есть кому фотографировать.
— Хорошая шутка, но не смешная. Если хочешь знать, я до сих пор тебе благодарна за тот день, и вообще за все дни, что мы провели вместе. Ничего лучшего у меня не было ни до, ни после.
— Приятно слышать.
Вот так мы и говорили, вместе вспоминая те счастливые, но такие безумно далёкие дни. Впрочем, воспоминания у нас с ней были разные. Или, точнее сказать, они были окрашены в разные тона: мне было грустно от того, что те счастливые моменты ушли и не вернутся, ей же эти воспоминания были приятны, она говорила об этом с теплотой, и, как мне показалось, в её душе память о прошлом не отзывалась никакой болью или грустью. Она выглядела совершенно счастливой, производила впечатление человека, у которого всё хорошо, и которому абсолютно не о чем жалеть. Я был искренне рад за неё, как можно радоваться счастью близкого, дорогого тебе человека.
В тот же день мне нужно было уезжать. Я проводил её до дома, пообещав писать и по возможности ещё когда-нибудь приехать в Питер, но с тех пор мы больше не виделись: мне предложили работу в одном из дальневосточных городов, и мы с женой уехали туда – подальше от любимого, манящего, но в то же время такого чужого для меня теперь Питера. Я пребывал в полной уверенности, что поступаю правильно, ведь иногда нужно уметь оборвать все нити, что связывают тебя с прошлым, чтобы начать всё заново, с чистого листа. Да, это больно, но только поначалу, зато потом обычно становится гораздо лучше. Впрочем, одна вещь из прошлого у меня всё же осталась: та самая фотография Насти, которую я сделал много лет назад на канале Грибоедова. И это фото останется со мной навсегда. На память.