Глава 14. Хватит ли тебе силы быть единственным воином в поле, если ты безоружен? (Часть 2) (Глава 20)

Распечатываю фотографии с плёнки. Я с девчонками (с Твигги и Фишкой) в снегу, Новый Год, так… ага! Бережно кладу отдельно фотку «Парня». В школе отзываю Машку, показываю фото ей.
— А почему раньше не показала?
— Маш. Я не обязана доказывать свою правоту, если мы друзья. Друзья друг другу доверяют – это и отличает друзей от чужих людей. К тому же, я только недавно его сфоткала.
Машка смотрит в пол. Наверное, ей стыдно, что не верила подруге. Заходим в класс и в нём становится чуть-чуть теплее.

Где же она? О, вот! Достаю из шкафа кожаную короткую юбку, «бутсы», кофту с глубоким декольте, всё чёрное, набрасываю поверх старую рыжую косуху. Укладываю отросшие красные волосы, делаю макияж.
— Классно выглядишь. – замечает Серый.
— Эээээ…. Это… Классно выглядишь – изумляется Жека.
— Спасибо. – я довольна. Вижу, как изменяется лицо Умницы и понимаю, что цель достигнута.
— …это же сколько надо иметь ума, что бы в школу так вырядиться… — слышу, как брызжут ядом мои бывшие подруги. («Да, уж ума у меня побольше, чем у тебя, корыто ты с помоями! Могу себе позволить!» — думаю я про себя, но молчу — ещё не время.)
Внешний вид. То, что мы чувствуем и переживаем внутри, всегда связано с тем, что мы надеваем на себя. В депрессии я могу пойти «в люди» в той же кофте, в которой валялась дома, меня не заботит то, какой меня видят сейчас. Это как у Обломова с его застиранным халатиком. Для школы я выбираю самую броскую одежду, самую кричащую, что бы внушить себе, что жизнь не закончилась и не закончится, что вот она – я. Что бы вывести свой внутренний мир из анабиоза. Что бы эти все девочки и женщины поняли – я не буду сдаваться.

— Наташа, как дела? – спрашивает меня завуч, которой я на пятёрки сдавала анатомию год назад.
— Отлично!
— Что, на отлично учишься?
— Вы не спрашивали, как я учусь, вы спрашивали, как у меня дела.
«Эта Наташа – не хорошая, она побила ребёночка, пошла по наклонной, что её дальше ждёт, ах, ох! Вы только посмотрите, как она выглядит, и сразу всё понятно!» — говорят учителя за моей спиной. А иногда и не за спиной, а откровенно показывая пальцем на плохой пример.
Драка! Какой прекрасный повод сделать из меня злобное чудовище!

Наплевать. Чем хуже сейчас – тем лучше. Чем больше обиды я смогу выдержать сегодня– тем сильнее я проснусь завтра! Это – как лихорадка: тебе плохо, жар и озноб, ты умираешь, бредишь, но это апогей и значит, что скоро болезнь отступит. И организм выработает иммунитет.

Идём с Твигги на концерт «КиШ». Отвлекаюсь от своей школьной войны. Подходят ребята, которых я так или иначе знаю, здороваются, предлагают компанию, предлагают пиво, знакомимся между собой и дальше. Согреваюсь от ощущения, что я не сама. Хором подпеваем песням, прыгаем, кто-то обливает всех пивом, ребята садят девчонок на плечи. Здесь – совершенно другой мир! Открытый, искренний, честный. Немного пьяный. Мы пишем друг у друга на руках телефоны, обещаем как-нибудь ещё так погулять, кто-то говорит о каком-то сейшене и все согласны там быть.
Высматриваю Лину в толпе – нет. Встречаю своих одноклассников и домой идём вместе.

— Оооо, смотри, кто идёт, фуууу. – говорит Умница, завидев меня у школы.
— Пошла в пень, жируха. – словесно отмахиваюсь и продолжаю путь.
— Ты вообще что ли? Мало получила, ещё добавить? – Умница просто вне себя.
— Добавь. – оборачиваюсь и бросаю под ноги рюкзак. – Давай, прямо здесь.
— Умница, идём. Не трать время. – уводит её Кнопка.
Довольная, иду домой. Нужно во что бы то ни стало заставить их показать своё настоящее лицо.
Они – зачинщики конфликта, я должна сделать так, что бы они на меня «напали» при свидетелях. Я должна выбесить их, не говоря ни слова в их сторону первая. Конечно, моё честное имя это уже не восстановит, но и им обеим хорошего будет мало.

— С Днём Рождения. – кладу перед Другом красивую коробочку.
— О! Спасибки! Ого, ничего себе! – Друг разворачивает диск «Кисс», который давно хотел. – Спасибо, Натаха!
Умница зеленеет – она забыла про День рождения Друга, к которому подмазывается изо всех сил (что бы показать мне, что она хорошая и с ней все общаются, а со мной никто). А мы с Ладкой, которая сегодня тоже в школе, заранее выбрали подарок от нас двоих.

— … а не как некоторые. – Умница тычет в меня пальцем. Поворачиваюсь к ней.
— Ты достала. Знаешь куда сходи?
— Ты сейчас получишь! Мало получила?!
— А что ты мне сделаешь?
Злоба перекашивает лицо девчонки, она утыкается в тетрадь. То-то же. Однако после урока в коридоре девушка-терминатор подлетает ко мне. Сзади плетутся три «уважаемых» одноклассницы, которым она бросает что-то вроде «будете свидетелями».
— Разберёмся?
— Пошла вон.
— Нет, разберёмся? – хватает меня за руку.
— Слушай, годзилла. Я не хочу с тобой разбираться. Ты больная. Сейчас расплачешься и мамке побежишь жаловаться, или упадёшь на ровном месте и сломаешь себе что-то.
— Что ты вякнула? Да ты сама … со своей мамашей…
Отталкиваю от себя неадекватную одноклассницу.
— Вы видели? Девочки, вы видели?!
— Не получилось твоё представление. – ухожу домой.

Решаю проспать медицину. Да бесит меня этот бабский коллектив, не люблю баб. Меня всё равно не вызывают никогда – а вдруг святые детки услышат от меня что-то плохое! Однако утром меня будет звонок из школы и нас просят явиться к директору. У директора уже сидит Умница и её Мать. Заходят вчерашние «свидетели», начинают что-то мямлить с растерянными лицами – массовка просто не понимает, что происходит, что от них требуют, как правильно отвечать. Мать Умницы оглашает воем весь кабинет.
— Ребёночка убили! Дитя моё убили! Она домой пришла и сознание потеряла! Убийца! Малолетняя убийца!
— Ты её трогала?
— Она меня схватила, я её оттолкнула.
— Нет! Она ударила меня по голове! Кулаком!
— Покажи синяк, пожалуйста?
— Какой синяк?
— Если бы я тебя ударила кулаком, был бы синяк. Покажи синяк.
— … и Кнопку избила! И Умнице руку сломала в детстве! Нужно было ещё тогда милицию вызвать!
Да, ведь правда нужно было, и заключение экспертизы нужно было. Но кто тогда знал о таких вещах, в постсоветское время? И только мне сейчас кажется странным, что ребёнок ходит с гипсом полгода? И сейчас — где хоть какой-то след от моего удара «кулаком»?
— … Кнопочку, бедного ребёнка… Девочка сирота, мы её кормим…
— Да. А до вас её кормила и отдавала одежду Королевна, которую потом полили грязью, а до неё – Ладка, которую ждала та же судьба!
— Да как можно! На ребёнка!
— Так, забирайте документы, забирайте её, куда хотите… дети боятся!
— Нет. – прорезается голос у меня. Стресс последних месяцев, бессилие и понимание происходящего выводят меня из себя. Наконец-то! – У меня – нет конфликтов! Если ваши дети боятся такого же ребёнка – то это у них проблемы, у них конфликт, их нужно показать врачу! Если у Умницы проблемы с головой – это её нужно показать врачу. Ей по месту жительства вообще положена другая школа! Если Кнопка – несчастная сирота, то жить она должна в интернате, под присмотром государства! С какой радости вы все дружно прицепились ко мне?!
Я говорю очень много слов, я чувствую внутри волны злобы и высказываю всё, что накопилось за эти три с лишним месяца. А вы ждали, что я начну плакать, просить прощения и повторять «я больше так не буду»? Нет, я буду, потому что могу. Я выплёскиваю всё, что отравляло меня. Злоба и обида на несправедливость будто подстёгивают меня: давай, Ната, покажи им, что ты не будешь молчать и терпеть! Выскажи всё сейчас, пускай они сломают зубы, пытаясь укусить тебя!

«Сила приносит свободу:
Побеждай и станешь звездой,
А, может, обретёшь покой!»

— А ты? – поворачиваюсь к Умнице. – Ты же травила меня все эти месяцы своими замечаниями через слово! Ты сознательно провоцировала меня на какие-то поступки, что же ты теперь не можешь нести за них ответственность?! Свидетели? Давай Друга позовём, Серого тоже, они расскажут.
— У меня свидетели…
— … Иеговы?! Умница, ты несёшь чушь про книжки по магии и как ты на меня порчу нашлёшь, это не адекватное поведение в 15 лет! С таким к врачу ходят!
— Ребёночек амулетик на счастье попросил купить… – говорит, нет, орёт (!!!) мать Умницы.
— Да вы что? А здесь совсем по-другому всё преподносится, вы придите, поспрашивайте. Только дети – не совсем дебилы, им такую чушь и повторять стыдно!

— … общаться в коллективе… коллектив… — что-то там пытается мямлить классная.
— Какой коллектив? Эти змеи? Которые ежедневно шипят за моей спиной? Я очень надеюсь, что в жизни после школы мне уже не попадётся ничего более гадкого, чем вы и ваш больной запуганный коллектив!

— Учителю алгебры, старой женщине, сказать, что… — возмущается Умница.
— … Учителю алгебры, старой женщине, сказать «Засуньте себе ваши уроки, мне мама наймёт репетиторов из университета!». – не лезу за словом в карман.
— То ты там со скинхедами куда-то ходила… – говорит Умница.
— Прикинь! У меня есть друзья среди скинхедов! У меня, помимо школьного мусора, есть друзья, с которыми я общаюсь, которые учатся в институтах и не живут в этом бомжатнике!

«Святой судьбе не прекословь.
Воет толпа, чувствует кровь.
Не стоит скорби ни жён, ни друзей
Жизнь гладиатора...»

— А вот если бы Даша… — начинает снова Мегера.
— Что Даша? Что вы тычите этой Дашей? Даша, которая с подругами мальчика утопила на Донецком море?! – вспоминаю нашумевший инцидент, который учителя спокойно замяли: девочки из уважаемых семей (которые сегодня были «свидетельницами» Умницы) убежали на море с одноклассником. С моря мальчик домой не пришёл – упал в воду между плитами, размозжил голову и погиб. Девочки дружно твердили, что нырнул сам, но я достаточно хорошо знаю свидетеля, которого они не видели и он предпочёл молчать.

— … аморально… и так одета в школу… – кричит Классная. Вообще, представьте: не большой кабинет, в нём двое детей и четверо взрослых и все кричат! Думаете, кто-то кого-то слышит? Нет.
— А что вы прицепились к моей одежде, Мегера? Ваша дочь на три года младше и я через раз встречаю её ПЬЯНОЙ в выходные, когда еду из Центра. Зато прилично одета! Ай, молодец!

— … в другую школу… это не первая её школа… – все, как я говорила, кричат и в общем салате я ловлю отдельные фразы.
— Это не вам решать, в какую школу я буду ходить, а МНЕ! МНЕ, и никому больше! Если вас что-то не устраивает – ищите другую работу, это ВЫ должны уйти, я вам ничего не должна!

— … со старшими в таком тоне!!! – опа, у Директора уже истерика.

— Потому что ваша задача – давать знания, а лезть в мою жизнь вы НИКАКОГО права не имеете! Вы мне НИКТО!

«Твой враг в пыли жалок и слаб,
Загнанный зверь, раненный раб.
И выбил искры из серых камней
Меч гладиатора.
Святой судьбе не прекословь!
Воет толпа, чувствует кровь...»

Я стою перед двумя педагогами (хотя язык не поворачивается их так назвать) уже в коридоре. Мегера не смотрит мне в глаза, её взгляд бегает то по моей маме, то на стену, то куда-то за наши спины (психзаболевание?). Я осознаю, что моё лицо сейчас приняло то самое брезгливое высокомерное выражение и ощущаю, что я будто стала выше ростом.
Я впервые в жизни чувствую себя сильной. Сколько бы эти люди не пытались пробить мою самозащиту – им это не по силам. Я – лидер. Я могу рявкнуть «Заткнитесь! Вы – никто!» и они замолчат. Я могу не слушать их, если я, Я не хочу. И никто из них не сможет доказать мне, что я не права или не правильная – кто они такие, что бы осуждать или обсуждать меня? Боятся меня? Это их проблемы с их головами. Я всегда буду поступать так, как нужно мне.

— Пойдём. – говорит мама. Ей этот цирк надоел.
Кроме того, она немного в шоке от моей злобы и никогда не слышала от меня такого тона. Но я не повышаю голос до крика – я просто говорю очень громко. Сейчас я понимаю, что подсознательно имитировала холодные и злые интонации голоса моей подруги Вики – человека, часто защищающего саму себя.
Часто в дикой природе хищники, обороняясь, имитируют поведение более опасного хищника. Так, например, кошка прижимает уши, выгибается и шипит, имитируя змею.

— Пусть идёт на уроки.
— Зачем? Спустите на неё своих псов?
— Мам, всё в порядке. Я пойду на уроки. – если сейчас сдамся, то уже никогда «не поднимусь».
Если я сейчас уйду домой – они почувствуют своё превосходство, мол, Наташа капитулировала и убежала, поджав хвост. Ещё пару таких шоу – и мы её сломаем.
«Судилище». Учителя используют приём, за который бы я не просто увольняла таких педагогов с работы, а запрещала любые контакты с детьми навечно. Ребёнка «судят» на глазах у родителей, автоматически ставя их на свою сторону ( в моём случае – все сидели на стульях, а я стояла, как на расстреле), показывая тем самым ребёнку его беззащитность. Показывая, что самый близкий его человек – против него.

«Хлеба и зрелищ народу
Через край!
Сила приносит свободу —
Побеждай!»


— Молодец. – просто говорит мама. Она встала на мою сторону, увидела, кто прав.
— В следующий раз… — начинает директор.
— В следующий раз придёт отец. С милицией и с судмедэкспертами.
Я подхожу к зеркалу в коридоре, достаю бумажный платок, вытираю тушь, поправляю макияж – в какой-то момент от злобы я начала плакать, но от злобы, а не от боли или обиды и это достижение. Я вижу свои злые глаза. Я чувствую, что что-то изменилось внутри, стало светлее, будто я стала немного сильнее. Я вылила литры яда. Пусть это был даже какой-то нервный срыв – после него мне стало лучше.

«Ты один не сломался, ни лёг,
От ударов хранил тебя Господь.
Видишь, Цезарь сошёл на песок —
Наградить тебя волей!»

Моя школа действительно сегодня напоминает Колизей.

— Стоять. – догоняю Умницу. – Ты всё поняла? Ты ко мне больше не лезешь, я – к тебе.
— Хорошо. – отвечает она сквозь зубы, глядя в пол.
Годы спустя я узнала, что отец Умницы был заключённым и умер в тюрьме. Если бы мои родители обратились в органы – её бы просто перевели в другую школу. Если бы отец подключил свои связи – другой школой бы они не отделались. У девочки действительно были «проблемы с головой» — я нашла её личное дело в архивах УТСЗН, в обычной школе она просто не могла находиться. Кнопка бы оказалась в интернате, потому как била она меня профессиональным бандитским ударом и не известно, кто научил этому ребёнка. Учителя, я уверена, прекрасно об этом знали.

Мы заходим в класс. Идёт урок физики.
Все уже догадываются, где мы были и что происходило в кабинете директора.
Умница заходит с «лицом кирпичом». Всё пошло не по её плану и она увидела, что плакать и просить прощения я не буду. И из школы не уйду.
Захожу я. Улыбаюсь и прохожу к «своей» парте.
— Где ты была?! – спрашивает злая на меня за что-то «физичка».
— А почему вы только у меня спросили? У вас что, некоторые дети на «особом счету»?
— Отвечай.
— У Директора. Теперь ответьте на мой вопрос.
Учитель продолжает урок.
— МОЙ ВОПРОС! – громко говорю я. – Или я недостойна вашего ответа?
Все молчат и ждут шоу.
Учителя физики спасает зашедшая в класс Мегера и урок превращается в подобие воспитательной работы. Я выхожу из класса. Нет, дорогуши, у вас в директорской не получилось меня затравить – я и здесь вам не позволю.
— Если вы не собираетесь давать знания и выполнять свою работу, то мне здесь делать нечего.

За всю свою жизнь я прогуляла школу (именно прогуляла) три раза: во втором классе мы сбежали с урока музыки (правда, Умница потом вернулась и заложила всех), в шестом – тоже удрали почти всем классом с украинского языка на заброшку, и в девятом – мы честно подождали учителя английского целых 20 минут вместо 15 и ушли гулять. Но сегодня… «Какого чёрта?» — улыбаюсь я сама себе и новому ощущению внутри меня. Что мне терять? В замызганные и потресканные стёкла коридорных окон третьего этажа заглядывает весеннее солнышко… Раньше, когда я ещё ходила на подготовку к школе, третий этаж, как и четвёртый, можно было оббежать по кругу, вернее, по квадрату. Теперь же там сделали кабинет. На четвёртом – решётка и дверь на замке, на втором – стеклянаая дверь, замазанная белой краской и там тоже кабинет вроде бы завуча младших классов. А ведь девять лет назад я хотела в эту школу, мне нравилось учиться, нравилось сюда приходить… Тогда стены из стекломозаики казались красивыми и не обычными, все эти цветочки, красный линолеум, нарисованные на младшей половине «классики» и домики. Шестнадцатилетняя я осознаю, какие убогие стены меня сейчас окружают – поколотая мозаика, пол то тут, то там расклеился, окна побиты, три слоя бумаги с прошлых зим задервенели под слоем краски, ламп половины нет… Какие учителя – такая и школа. А на «нужды школы» мы сдаём каждый месяц.
— Без разрешения учителя… – заступает дорогу нагло прущей мне охранник.
— Да пошёл ты… – рявкаю я и, пользуясь растерянностью, выхожу.
— Какой класс? Вы знаете фамилию? – кричит охранник ни в чём не повинной уборщице, скучающей у дверей в наш недогардероб.
— 10-МП. Записывайте, что стоим? – улыбаюсь я и диктую имя и фамилию. – И ещё добавьте обязательно, что назвала эту школу паршивым хлевом, директора – хапугой, а учителей – взяточниками и мразями.

День конца апреля наполнен теплом, под мостом журчит наша речка-вонючка, природа уже совсем проснулась после зимы, всё укутано зеленью, а мою руку приятно холодит бутылочка светлого пива. Я поглядываю на свою умытую солнышком школу, большое здание из рыжего кирпича. Слышится звонок, с урока или на урок. Отсюда, с небольшого металлического мостика, она не кажется такой тюрьмой, снаружи не видно внуртеннего убожества…
Может, бросить школу? Просто забить на следующий год, найти работу, ведь паспорт у меня уже есть. Я видела в центре магазины с платьями и таблички «требуется» — возможно, я им подойду. Тогда я смогу избавиться от зависимости от родителей и мама больше не сможет орать «я тебя кормлю, а ты учиться не хочешь!». Может, я даже смогу съехать от них. Нужно спросить у старших девчонок, где-то же они работают и успевают и в университет ходить, и на жильё хватает. Поработать лето, а потом собрать незаметно какую-то одежду, кассеты, плакаты, записи и не заметно уйти, просто в один день не вернуться домой и всё.
Почему я так и не поступила подобным образом? Это было бы честно. И ещё более честным было бы вернуть всё, потраченное на меня, до последней копейки, начиная с восьми лет. Начиная с того дня, когда родители не приняли мою сторону, не защитили от обезумевшей матери Умницы… Но поступить так было бы подло. Это бы значило, что я сломалась.
Пиво охлаждает мой пыл, прочищает сознание. Оковы зимы падают в этот тёплый и ласковый апрельский день. Я выдыхаю обиду. Я понимаю, что в этот момент, когда я смогла сама себя защитить, закрыть кричащий на меня рот, я стала взрослой.

Я больше ничего не боюсь.

— А ваша классная приходила, — рассказывает мама Ладки. – представляешь, сказала «Не пускайте Наташу к себе в дом, а то она вас убьёт и заберёт ваши деньги!». Я её выгнала!
— Да ладно! – аж чай пролила. Вот это она дура!
Мегера сделала отчаянный точный ход. Со мной, по её мнению, общается только одна девочка. Значит, нужно изолировать её от меня любыми силами. Человек – существо стадное, ему всегда нужно общество, поддержка. Оставь человека надолго наедине с собой, со своими мыслями – и он просто погибнет.
Но она поступила странно: прямо так с порога выдать подобную вещь. Так взбесилась, что не сдержалась?
А вот было бы здорово, если бы Мегера при всём классе начала истерично орать на мою персону, сорвалась… Можно было бы добиться её увольнения. Запрета на работу с детьми.
— А то что? – отвечаю на крики Мегеры по поводу моего открытого живота. – Пойдёте домой к моей подруге и скажете, что б меня не впускали, а то я их убью и обворую?
— Я не так говорила! – защищается Мегера!
— А теперь вы обвиняете мать моей подруги во лжи?
Глазёнки Мегеры бегают по классу, ища поддержки, но ждать помощи неоткуда – зрители просто смотрят, потому что им скучно. Она переводит тему. Она боится.
— Быстро иди к Ладке и приведи её в школу! – приказывает Мегера.
— Нет. Я что, должна делать вашу работу?
Мегера пытается доказать, что я, всё-таки, часть коллектива и что я буду выполнять её просьбы. Нет, не просьбы – приказы. Но – нет, дорогуша, зайдёшь после уроков к Ладке, в своё личное время, а я тебе – ученица, а не рабыня.
— Иди и убирай территорию! – суёт мне в руки тяпку классрук.
— Я? Убирать? – смотрю в ненавидящие меня глаза, разворачиваюсь и ухожу прочь. Вслед слышу обрывки «…я позвоню!» и «…я добьюсь…», но мне плевать. Остаётся ещё год в этом аду, а потом – свобода, и они ничего мне не смогут сделать! А потом я приду на встречу выпускников и посмотрим, кто чего добился!

Я, Твигги и Фишка сидим у Фишки в ванной, окно открыто прямиком в май, веселимся и поём песни. Подпеваем сборнику, который Фишка записала с «Радио Точка». Это местная волна, где крутят исключительно русский рок и мы, конечно же, знаем эти песни наизусть!
— Ааааай! – визжит Фишка, практически выпадая из окна, но мы успеваем затащить её внутрь.
— А ты что будешь делать? – спрашивает Твиг после того, как я немного делюсь с подругами личным.
— Стриптиз танцевать! – кричу я и прыгаю на «шест» в огороде Фиш. «Шест» падает в помидорные грядки вместе со мной. Снова смеёмся. Мне немного легче – я давно не делилась ни с кем своими чувствами, страхом, одиночеством… Я давно не была рядом с кем-то жизнерадостной и настоящей. Я устала от собственной унылости, мне хочется жить.

— Я поставила оценки за четверть «с потолка», — вещает Мегера. – Вы же мои детки. Никому не поставила меньше шести (у нас двенадцатибальная система)! Итак. Наташа – четыре. Алёна – четыре. Дальше…
Дальше – всем «хорошо». Переглядываюсь с Алёной – ага, всем не меньше шести!
— А мы типа не все? Или не люди? – тихо говорит Алёна.

— О! Привет, Наташка! Ребята, рыжая пришла! — говорит мне кто-то из толпы «неформалов», другие ребята тоже подходят здороваются. Я держу старенькую косуху в руках – день, вернее, вечер, жаркий – футболка с «Арией» открывает руки солнцу, ребята уступают место на лавочке, откуда-то появляется гитара. Я набралась смелости и приехала «без повода», я прекрасно провожу время.
— Наташка! Сто лет не видела тебя! – говорит девушка в кожаных штанах, имя которой стёрлось из памяти. – А мы тут сидим, давай к нам!
И я сажусь за барную стойку «Байкерса», девчонки просят ещё один бокал и наливают мне вино. Меня запомнили, меня узнают, я не чужая и не сама!
«Почему я всё время смотрю в пол, когда иду?» — я осмелела и позвонила одной из знакомых девчонок, а та пригласила меня в «Байкерс». И вот я иду по проспекту Гурова, такая вся в юбке, колготочках и ботах и с опущенной головой. Клуша. Девушка с красными волосами распрямляет спину и поднимает глаза, учится смотреть прямо перед собой. Да ладно?!
— Здрасьте, Мегера! – с полуулыбкой произношу я внезапно нарисовавшейся учительнице, идущей на встречу мне. Гордо продолжаю путь. Эх, плохо, что рядом со мной сейчас нет никого из знакомых, даже вернее, знакомых не из нашей школы! А то они там меня травят-травят, добиваются, что б со мной не общались, а тут оп – и не их территория, и никак они не повлияют!
— Привет! – махает мне рукой девушка с выбеленными волосами. – Погода такая обалденная, скажи? Давай ещё Настю подождём, она с нами хотела, и пойдём. Классно выглядишь!
Девчонки и ребята обсуждают сейшены, концерты, среди них есть и местные музыканты, выступающие на этих самых сейшенах. Меня тоже приглашают. Нужно чаще бывать здесь.
— Давайте на Крытый пройдёмся? Мне лак чёрный нужен? – говорит одна девочка весенним вечером и мы идём. Так вот где они покупают эти крутые ошейники и напульсники с шипами?! Здесь целый магазинчик! Нужно обязательно сюда зайти, как только я разбогатею и что-то себе купить, хоть одну фенечку!
— А ты где покупала? – берёт кто-то из парней мою руку с браслетиками из переплетённых чёрных ниток и каких-то гаек. Среди них и фенечка из бисера «Ария» — недели две с ней мучалась.
— Сама делала. – стесняюсь я. Знаю, что колхозно, но мне нравится такой эксклюзив.
— Сама?! О, классно! А сделаешь мне? Я у бати гайки поищу! Ребята, посмотрите? – и уже собралась очередь из желающих и посыпались предложения «А если взять побольше и маленькие в середину переплести?»
Около начала одиннадцатого меня провожают на транспорт, кто-то запрыгивает в троллейбус со мной и едет до Южного. Я иду через Боссе на свою окраину и довольно улыбаюсь. В следующий выходной ещё поеду гулять!
Вот бы Умница с Кнопкой увидели, где и с кем я гуляю и удавились бы! Но они не бывают в центре города…

Плетусь с классом и Ладкой на выставку миниатюр. Болтаю с Другом, Серым и Жекой.
— А давайте свалим потом? – предлагаю пацанам.
— А куда?
— Ну… Пешком пройдёмся, пивка попьём!
Идём пешком по весеннему городу, зависаем в скверике с пивом. Умница увязывается за нами, её никто не гонит, да и мне наплевать. Ну что она может рассказать за моей спиной? Что я такая красивая с пацанами пиво пила, а они мне в декольте сопли пускали?
— А ты крутая… — говорит Жека, — всех заткнула.
А я просто окончательно перестала молчать. Хуже ведь уже не будет, так пускай «коллектив» видит, что я не буду это терпеть, что можно идти против несправедливости, даже если ты один!

Ах, помню волшебный инцидент на День Валентина! Местный «авторитет», один из «хозяев» города делал деткам презент – каждому по коробке хороших конфет. И всплыл один некрасивый поступок: мальчики из моего класса взяли коробку для друга, на самом деле тихо скушав её втроём, и мальчик остался без сладкого подарка. Классная, естественно, устроила «разбор полётов».
— Так а конфеты Ладки? – спрашиваю я. – она же не ходит в школу и не факт, что придёт за конфетами. Можно отдать Васе их.
Глазёнки Мегеры начинают бегать. Ага.
— А тут мальчик есть, у него недавно мама умерла и я решила, что ему эти конфеты нужнее, чем Ладке.
— Ясно. То есть вы их сожрали.
Взгляд меня испепеляет и я понимаю, что попала в точку. Интересно, а если бы Ладка всё-таки пришла на раздачу конфет, то как бы оправдывалась перед ней классная?

На девятое мая Ладкина мама приглашает нас прогуляться в самый настоящий шашлычный ресторан и я с радостью составляю им компанию.
— Девочки, как хорошо, что вы дружите! – говорит сестра Ладки. – Хорошие такие, красивые!
Я часто захожу к подружке после школы или на выходных, когда не еду в Центр и мы много времени проводим вместе.

Близится конец очередного учебного года, который начался так уныло, был больше похож на третью мировую, и, наконец-то, скоро превратится только в страницы моих Дневников и воспоминания. Я забираю из почтового ящика очередной конверт, сажусь писать для Тесс очередной ответ – в этом году она заканчивает школу и поступает в университет, я подбадриваю подругу, верю в её успех!
Я оглядываюсь назад.

Нет. Не так.

Я смотрю вниз, на ступени, по которым я с таким трудом прошла, поднялась, я оглядываюсь вокруг той вершины, на которую с таким упорством взбиралась. Я побывала немножко в аду. Отвечая на письмо, я ловлю в маленьком настольном зеркале свой взгляд и… Кто ты, незнакомка?
Я встречаю не страшного закомплексованного подростка, а какую-то красавицу! Большие карие глаза аккуратно накрашены, стрелки ровные, ресницы не слиплись, за день с красивых припухлых губ стёрлась алая помада (Может, зря я выбираю такие яркие помады? Надо брать бежевые!), появились скулы и пропали мешки под глазами. Кожа стала чистой. Волосы опускаются на плечи пышными прядками, отрасли за год… Корсет плотно сидит на груди – так вот куда заглядывал Друг! Вот засранец! А это что? Мамочки, у меня есть талия!
Я красавица!
«А то!» — подмигивает с постера на стене Алис Купер и я улыбаюсь ему и себе.
«Солнышко! Ты прекрасна!!! У тебя всё получится! И с универом, и с парнем, и будет всё, о чём ты мечтаешь! Я очень тебя люблю!» — пишу я Тесс, своему самому близкому человеку.

Чёрная новая короткая юбка-разлетайка весело подпрыгивает от ветра, стучат высокие каблуки (те самые «киллеры» с выпускного)– иду на последний звонок. Чисто формально – показать себя. Я закончила этот учебный год. Сама. Я выиграла самый сложный бой за все эти годы в школе и плевать, какие оценки поставят в табель. Я уже получила свою высшую оценку. Я не сломалась.
Читаю отвращение и презрение в глазах Мегеры, она отводит взгляд от меня в сторону своих любимых деток. Вручаю букет своей учительнице химии – она одна из всей этой своры верила в меня, учила меня, не обращая внимания на то, сколько косметики на моём лице, какого цвета мои волосы и с кем я дружу.

Стою среди, по сути, чужих мне людей. Год назад в этот день все обнимались и плакали, готовились к экзаменам, а сейчас… Девочки со двора со мной по-прежнему не разговаривают, проблемы в школе, у меня никого нет… Но я не одна. Стою здесь, высокая, смелая, сильная и по всему миру в каждой школе стоят ещё тысячи таких же, кто не боится идти напролом, кто всегда честен и всегда за правду, тысячи детей, с которыми я пока не знакома, но мы – друзья, потому что мы — боремся. И вся эта серая свора – она от того и бесится, что не может меня сломать.

Классная дает мне в руки табель. «Спасибо большое!» — сладко и искренне улыбаюсь я, улыбаюсь скорее своим мыслям, чем ей, и она отпрыгивает от этой улыбки, как от огня. Табель я демонстративно выбрасываю не глядя.

Я поняла.
Я окинула взглядом эту толпу 16-летних детей и поняла, что плевать, что написала Мегера и другие в табеле, что они там напишут мне в аттестате – я знаю, что всегда буду выше их. Я мыслю по-другому, чувствую по-другому и каждый из этих людей боится и понимает, что никогда я не буду бежать в общем стаде, но буду с радостью указывать направление бега этого стада. И они обязаны будут слушать, ибо по-другому не умеют они.

В этом странном мире, в котором нам всем приходится пытаться выжить, отчаянно презирают за инакомыслие. Тебе должно нравится только то, на что тебе укажут пальцем, ты должен знать и любить только «правильное» и «одобренное» свыше, только то, что по душе взрослым. Но листая страницы человеческой истории, мы видим, что «у руля» всегда были те, кто отбрасывал рамки, те, кто смел (здесь и «посмел» и «смелый» могут быть истоком слова «смел», оба одинаково хороши), те, кто не боялся. Никто не знает, каким путём в свои 15-16 лет шли люди, оставившие след в истории, какой бой стал решающим в юности Жанны Дарк, Коперника, Эйнштейна, Наполеона или Гитлера. Кто говорил Донателле Версаче или Стиву Джобсу, что они – иные, а значит, ассоциальны и потому должны стать изгоями перед тем, как эти люди сели на трон своих империй. История умалчивает об этом, потому что грязная подошва красивой блестящей туфельки никому не интересна.

— Глупости. Так всё мрачно. И уныло. – говорит учитель литературы, листая мои первые стихи. В своей жизни она вряд ли смогла срифмовать хотя бы слово, восхищаясь гением Маяковского или Байрона. Годы спустя, поборов стеснение и внутренний страх «а вдруг моё творчество и правда бездарность?», я открою свои рифмы для близких друзей. «Я плакал(а), меня так тронуло, я даже будто голос твой слышал(а), когда читал(а)» — скажут мне десятки людей. «Ты будто холодной рукой по душе провела и мне стало страшно» — скажет мне взрослый мужчина. «Ты заставляешь посмотреть в лицо самоё тьме, самому страшному.» — скажет известный человек. «Что такое могло случится в жизни ребёнка, что бы на свет появился этот стих!» — скажет моя подруга, чьё каменное сердце, казалось, не может тронуть ничто в мире. «А напиши для школы стишок!» — говорит человек с псевдолитературным образованием, ограниченный преподаванием в школе. Вы можете представить Байрона или Эдгара По, пишущих четвростишье к первому сентября? Я прямо сейчас представила и разбудила спящий дом своим смехом! Однажды учитель литературы всё-таки попросила меня рассказать что-то из моего творчества, начала задавать вопросы «будущему поэту», с издёвкой и сарказмом. Это выглядело абсолютно убого.

Однажды в детском садике я сказала детям, что зелёные вишни – это вкусно и они их ели. Потом у всех дружно болел живот и воспитатель ругала меня. «А зачем они их ели, они же не вкусные?!» — справедливо подметила четырёхлетняя я. Несколькими днями позже я так же сказала всем есть одуванчики – мне просто было интересно проверить, будут ли меня слушать. И они слушали!
В начальной школе маме сказали педагоги, что бы она велела мне не командовать детьми. Почему? «Мы сами выберем, кто будет лидером и кого им нужно слушаться». Не получилось.

Годы спустя я командовала рабочими на заводе, на одном, потом на другом, взрослыми дядьками, – я была права и люди слушались меня, просто потому что я так сказала. «Ты фюрер!» — говорит мне муж.
А я — лидер. Король. Моя внутренняя сила достаточно яркая, что бы вести толпу. Люди всегда подсознательно ждут того, кто умнее и сильнее, они не могут решать сами и ждут «мессию», который укажет путь и подскажет, как поступать правильно

Десять лет спустя я зашла в школьный коридор: натуральная шубка немецкого производства, унты из чернобурки с громким именем дизайнера, платье, легинсы – цена каждой вещи не менее, чем учитель получает за месяц. Я приехала «три остановки» на такси – не захотела выходить в снег и надевать шапку. Я поправила свои волосы, уход за которыми «кушал» по сотне долларов ежемесячно. Я встретилась глаза в глаза со своими мучителями. Эти люди? Меня пытались учить жизни, угнетать, эти жалкие люди?
Мегера в тот день старалась не встречаться со мной глазами, говоря с моим спутником, но говоря для меня.
— А ты? – высокомерно спросила она. «Проститутка, наверное».
Я медленно сняла перчатку (я медленно сняла с руки две её зарплаты), я достала из сумки (оригинал «Прада» блеснул буковками прямо в глаза) трудовую книжку. Я показала пальчиком с идеальным маникюром на свою должность.
— Это израильская фирма. – улыбнулась я.
Шестнадцатилетняя девочка в этот момент разорвала алую ленту «Финиша». Выше меня не прыгнул никто из «хороших деток».