Чёрная металлургия

Серый, рогатый троллейбус медленно выползал из-за поворота, покачиваясь на ухабинах давно не ремонтированной дороги. Заиндевелые, под густым слоем ночного инея, провода громко трещали и искрили от первого прикосновения токоприемников. Троллейбус неловко дернулся на дорожной колдобине, мотонул задом, токоприемник коротнул синей вспышкой, отскочил, ударил по второму и тяжелая машина, всей своей коровьей тушей перегородила пустую еще дорогу.

— Зоя, иди ручник подержи, а потом тумблером щелкнешь. Опять этот п.дор электрик, ни х.я не сделал. Я ему эти контактора, в.опу засуну.- Беззлобно, скорее по привычке, ругалась водительша,- здоровенная, мужиковатая баба, похожая на…

Она ловко сплюнула сигаретный бычок и так же ловко шурудила длинными, изношенными штангами токоприемников. Штанги были кривые и изношенными, таким же изношенным был и троллейбус, такой же кривой и изношенной была жизнь водительши, воспитывавшей, в однова внучку, мать которой седьмой год топтала зону, а отец ребенка крепко сидел на мефедроне и помощи от него было не дождаться. Седьмой же год водительша выплачивала ипотеку. Выплачивала тоже в однову, ибо мужик ее, хороший, в общем то парень, и бивший то ее, всего раз десять, доживал последние дни в изоляторе тубдиспансера.

Однако штанги токоприемника, ведомые опытной рукой, ловко встали на место. Мотор заурчал и остановочная толпа работяг, сплевывая бычки дешевых белорусских сигарет, привычно откашливалась постковидной слизью и торопилась занять места у печки, да у окошечка. Впрочем, у печки было только одно место и то занятое кондуктором, оставалось довольствоваться местом у окошечка, у которого было удобно спать прижавшись гудящей от вчерашней пьянки головой к холодному окошку.

Примерно, через час неторопливая корова-троллейбус приволокла десятка три бедолаг к проходной трубозакатного завода. Такие же работяги выскакивали из насквозь замороженных маршруток, трясущихся трамваев, холодных дребезжащих автобусов. Некоторые, правда, прикатили в своих закредитованных автомобилях.

Все они находу здороваясь, торопились затянуться дрянными сигаретами, дававшими иллюзию тепла, держали под мышкой пакеты с банкой вчерашнего борща и куском черного хлеба.

 Начальство систематически подымало им прожиточный минимум, зарплата росла, но рацион, почему то не улучшался.

 Я тоже бежал в торопливой толпе, привычно кивая по сторонам и слушал как громкоговоритель над проходной читал стихи поэта Блока:

В соседнем доме окна жолты

По вечерам, по вечерам

Скрипят задумчивые болты

Подходят люди к воротам

…

Они войдут и разбредутся

Навалят на спины кули

И в жолтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

Тьфу,… твою мать! Какой к черту, Блок!

Это же противоковидные правила,- подумал я. Да, вчера лишку жахнул!

Рабочие толпились у проходной, что бы пройти через рамку металлоискателя, глянуть любовно в глаза охранника, постаравшись дыхнуть в сторону и бежать дальше, к своему цеху. И только важные начальники, лихо подруливали на дорогих авто, слегка приоткрывали окошко, чтобы сквозь зубы буркнуть вытянувшемуся охраннику: то ли привет, то ли пшел!

 Старые и молодые, рабочие и начальство, конторские и цеховые,- все спешили на оперативное совещание, проводимое перед работой, спешили высказать свои замечания и получить задание на смену…

               

За маленькой трибункой стоял грузный мужчина, с багровым лицом и пытавшийся что то писать трясущимися руками. Шариковая ручка, писать не хотела и выделывала замысловатые кренделя. Мужчина грубо выругался и кинул ручку молодому:

— На, записывай замечания.

Замечания давал машинист агрегата №16.

— Работает на двух приводах, ограждение сломано, сигнализации нет, предохранительный клапан — не действует…

— Да, что писать то ,- я вчера это говорил, и позавчера говорил, и месяц назад говорил… Возмутился машинист агрегата.

— И будешь еще десять раз говорить. Твое дело сказать — свою жопу прикрыть. А работать, все равно будешь. Не нравится- пиши заявление. — Подытожил, здоровенный, громкоголосый начальник плана,- Никифор Буряков.

— Итак, на сегодня план — шестьсот; заточка — пятьсот; обточка — семьсот; выручка — тыща триста… Слышь, сдатчица,- тыща триста и не меньше, будет меньше — на работу можешь не выходить.

Дверь резко отворилась и в помещенье уверенно вошел молодой холеный мужчина, в белой защитной каске и новенькой спецовке,- начальник цеха Петрович.

— Какие б… тыща триста ?! Тыща пятьсот,- не меньше иначе я тебя и тебя,- ткнул он жирным корявым пальцем, в двух начальников,- уволю!

— И главное: мне ваши тонны на хрен не нужны, вернее вы их и так сделаете. Завтра приезжает Гениальный акционер,- проверять побелку дорожек. Так, что белить по трафарету…

— Трафарет сломан,- вставил кто то.

— Начальник плана, что б… за бардаак! На трубозакатном заводе,- трафарета нет?! Уволю!

Осмелевший старший машинист агрегата, заикнулся было про сломанное ограждение

— Покрасить!

— А вот, предохранительный клапан…

— Побелить! И главное, не забывайте про гостевой маршрут: все должно быть побелено- по трафарету и выкрашено в розовый цвет, — это любимый цвет Гениального акционера, торжественно закончил начальник цеха.



-Ну что, Буряков, не осрамишься? Подготовишься к приезду Гениального? — , сказал начальник цеха. 

— Да, что вы, Кузьма Петрович?! Как можно, — не впервой. 

— Дорожки, дорожки по трафарету белите. Это — святое! 

Возле начальников неуверенно топтался молоденький курносый парнишка в новенькой спецовке и белоснежной защитной каске. 

— Тебе чего? — глянул на него Буряков. 

— Да, мне бы инструкцию… эту… как её, по системной… оппозиции, что-ли? 

— Чево о о! Хэх! Хохотнул начальник цеха. Ты студент, что ли? На кого учился? 

— На политолога учился… раньше. А щас уже на заводе работаю. 

— Политолог, он… Системный оппозиционер… твою мать! 

— Он отжигальщик, ученик, — пояснил Буряков. Тебе инструкцию по бирочной системе надо. Ну, иди иди, видишь, я занят. 

Начальники ушли осматривать участок, всё посмеиваясь над чудаковатым учеником. На участке всё было неплохо: вековые отложения заводской пыли аккуратно подчищены, ограждения блистали свежей оранжевой краской. Пока наконец они не наткнулись на непонятно откуда торчащую арматурину.

— Буряков, — это что за х… ня? — спросил Петрович и недолго думая, дёрнул за арматурину. Арматура не поддалась, но и Петрович не сдавался. Наконец, с третьей попытки, что то хрустнуло, щелкнуло, арматура выскочила из углубления в стене, начальник цеха машинально дернулся вместе с арматурой, — Буряков едва успел поддержать его; как в этот момент глыба слежавшейся пыли, окалины, грязи откуда и торчала арматурина, словно лет тридцать ждавшая момента, — рухнула прямо под ноги начальников, обдав в их- Буряков… Твою мать! Я тебя уволю! Это что такое?! Это вы так к приезду Гениального акционера подготовились?! 

Никифор Буряков, стоял по стойке смирно, побагровевший словно оправдывая свою фамилию. 

— Виноват, Кузьма Петрович! Устраним... 

— Что ты, б… устранишь? Вот это тридцать лет назад надо было устранять! 

Начальник цеха держал в руках пожелтевшую от времени, пустую пачку из под сигарет «Памир».Такие мой дед после войны курил. А у вас валяются… Он неловко пытался отряхнуть блестящий люриксом итальянский костюм, но тщетно. Бросив это дело, злобно буркнул:

— на оперативке поговорим. И отправился к выходу. 

Из-за штабеля металла раздался хохот работяг, нырнувших в вентиляционный люк.

            

Зайдя в офис, Петрович брезгливо снял пиджак, кинул его секретарше, буркнув:- брюки тоже почисть и нырнул в кабинет. 

 Расстроенный случившимся, он достал сигаретину  Camell, однако курить передумал. Подошёл к бару, достал початую бутылку  Неnessi плеснул в бокал грамм 50 маслянистой ароматной влаги, хыкнул выдыхая и глотком проглотил коньяк. Не закусывая закурил и почувствовав не расслабление, а скорее вернувшуюся уверенность и собранность, взял трубку телефона. 

— Раечка,- через двадцать минут сделай мне кофе. 

После чего толкнул заполненный толстыми книгами шкаф. Шкаф, служивший ещё и дверкой, податливо открылся, Петрович прошёл в комнату отдыха, разделся и прошёл ещё дальше — в душ. Поплясав с десяток минут под душем, энергично растеревшись мохнатым полотенцем, Петрович не успев взять мобильник, уже бодрячком встретил миловидную диспетчершу, по совместительству массажистку, бариста, ну и там как пойдет…

     --------------------------------

 Эдик Шпонькин, — молодой, девятнадцатилетний симпатичный парень, со вздернутым веснушчатым носом и необыкновенными бирюзовыми глазами, — нравился девушкам. Нравился, вот за эти необыкновенные глаза. Глаза, — которые бесполезно описывать, но которые надо видеть. Бывают такие глаза, в которые проваливаешься как в бездну, с головой и в которые влюбляешься до беспамятства. Эдик знал об этом свойстве своих глаз, но относился к этому совершенно безразлично. Его даже злили его красивые глаза. Злили с детства, со школы, когда кривоногая дура- чертежница, всегда подъëбывала его, что ставит ему пятерки, исключительно, за красивые глаза. Эдик страшно смущался, злился но возразить беспардонной училке не мог и краснея терпел её подъëбки. 

 Эдик, ещё месяц назад учился в университете, учился на политолога. Не сказать, что он был грамотный и продвинутый молодой человек. Обычный шалопай, не чем всерьёз не увлекающийся, проводивший время в компьютерных стрелялках и шараханьях по двору, с такими же как он велико возрастными балбесами. Молодёжные тусовки, ночные клубы, вписки с их пьянками, а то и наркотой, как то его сильно не прельщали, да и стоили денег. Деньги у него были, не большие, но карманные, что хватало на сигареты, пиво и мороженое. Да сводить пару раз девочку в кино. Беда только, что девочки постоянной не было, он вроде гулял то с одной, то с другой, но так — ничего серьёзного, подумаешь — целовались несколько раз. Можно, конечно было подпоить и получить большего, но Эдик этого не хотел, потому как ничего к ним не испытывал. Большее было, но за деньги, с красивой и заводившей его с пол-оборота, проституткой. Он встречался с ней несколько раз, на большее не было денег; он даже готов был встречаться с ней не за деньги,

Она очень нравилась ему, если не сказать больше. Но, Эдик не решался предложить ей такой вариант, ибо боялся, что будет высмеян ею. Но, кажется, им было хорошо вдвоём, и ему и ей тоже. Сказать, что проститутка эта выучила его всем превратностям любви, — было не правда; не велика наука — всё заложено природой, а что не заложено сто раз в компьютере видел. Главное было, не забывать про тормоза, иметь некоторые сдерживающие центры. Он и имел. 

Он, вообще, был уравновешенный, не глупый, правильный малый, сын интеллигентных родителей, его прадед был известные чекист, полковник госбезопасности. Он, на удивление, и оказал на его воспитание и формирование, решающее значение. В-общем, Эдик был хороший малый, без каких-либо идей и убеждений, без отклонений и крайностей, пожалуй без мечты и цели и задачи; он был такой, как и подавляющая часть его поколения. Вместе с тем, Эдик был честный, не способный м прадедом-чекистом, наклонности имел гуманитарные и без труда поступил в университет, изучать что то политологическое. Учился он легко, не напрягаясь, однако долгой его учёба не была. Обеспечивающий их семью, отец Эдика, был как и многие отправлен в длительную командировку. Командировка закончилась тяжёлой болезнью, такой тяжёлой, что даже открыть запаянный цинковый гроб не разрешили. 

 Положение Эдуарда резко изменилось. Ему не только стало не на что учиться, но он вынужден был бросить учёбу и пойти работать на завод. Кем? — а кем взяли: отжигальщиком, что ли... 

 Вот этот, ученик отжигальщика, Эдуард Шпонькин и топтался утром возле кабинета начальника, в надежде получить инструкцию по бирочной системе.

— Раечка, поставила чашечку ароматного кофе и ласково, как кошечка обогнула шефа, прижашись к его плотной спине, нежно массируя при этом его короткую, бычью шею и мощные покатые плечи. Петрович, отхлебнув ароматного кофе, уже расслабился под податливыми руками пахнувшими не то кофе, не то бальзамом Camel Milk. Он, однако, хмыкнул про себя, что от Раечки должно бы пахнуть графитно-солидоловой смазкой, ведь она числилась смазчицей третьего разряда, отрабатывающей между прочим «горячий стаж».

 Впрочем, филосовско-эротические мысли начальника цеха прервал резкий зуммер встроенного секретарского телефона. 

— Кузьма Петрович, у нас директор, Через пять минут будет! 

— Ясно, буркнул Петрович. — Скотина! Принесла нелегкая... 

— Так, всё, пошла! Кофе оставь... 

Сделав пару глотков напитка и машинально разгоняя рукой ароматы смазчицы, Петрович весь был уже мысленно в цехе, возле прокатного стана, на участке отгрузки; прикидывал контрольные цифры, мысленно материл Бурякова и других. 

— Так зачистка… ну это ладно, она шефу не нужна, сдача — 1700, на 200 тонн больше, отгрузка — 2300,- тоже не плохо. Оборудование, — вроде работает… Там, конечно, есть нюансы, но пока промолчим.Вот, по технике безопасности, — жопа сплошная… И да, побелка ведётся, вон работяги трафарет тащут.А деревья! Бил… ять! Вашу бога, душу! Дол..., идиоты!!! Деревья почему не белите?! Нет, ну как дети малые! Без меня — нули полные! 

 Дверь резко открылась и в кабинет уверенно шагнул шеф-директор Рахим Соломонович Потрошенко. 

— Что, балдеешь? Понакурил, хоть топор вешай... 

— Как идет подготовка к приезду Гениального Акционера?! Как гостевой маршрут?

Петрович хотел было ответить, но замялся не зная как сказать. 

— Что?! Говори! Я ж тебя на сквозь вижу... 

— Рахим Соломоныч..., э ээ.. 

— Ну! 

И выдохнув и словно ныряя в прорубь, рубанул:

— Забыли деревья побелить!

Потрошенко, словно споткнулся, открыл рот, чтобы заорать… Но, вместо этого усмехнулся, потом заржал как конь: — деревья, в декабре!!! 

Потом медленно подошёл к Петровичу, приобнял его, по отечески.

— Эх, Петрович, Петрович… В кого ты превратился? В марионетку, в винтик! Побелкой они заняты, на Трубозакатном заводе! Да тут горы городить нужно, дела делать, масштаб! А они — побелку!

— Да, это всё коммуняки виноваты, Сталин со своей системой. В винтиков, понимаешь, всех превратили. Во-как!... 

 Петрович невольно покосился в окно, глянул на заводские корпуса, дымящиеся трубы. Все они были построены при коммуняках, при Сталине. Во времена Потрошенко была затеяна большая реконструкция, в результате которой: плавильный, закатный и прокатный цеха были разрушены, но построен новый — откатный. Гениальный акционер стал человеком года, по версии журнала «Вброс», Потрошенко приобрёл акции заводов где-то в Патагонии, и чтобы удобно добираться туда — три яхты. Почему три, а просто: одна в пути в Патогонию, другая из Патагонии, а третья на профилактике в Кронштадте. Он же, Петрович, хотя и экономил казенные материалы: построил новый коттедж и особнячек в Геленджике. Потрошенко все подкалывал его: мол зачем тебе Геленджик, строй в Сен-Тропе!, а вона как всё вышло. 

— Какая, к черту побелка, Петрович?! Какой розовый цвет? Ты хоть знаешь, зачем к нам Гениальный акционер едет?



Да, впрочем, откуда тебе? Тут такое дело намечается,- размах, перспектива!

 Петрович насторожился. В прошлый раз с размахом распилили новенький Уралмашевский слябинг — уникальный прокатный стан, наверное единственный в мире. Гениальный и Потрошенко, поднялись в рейтинге богатейших людей, а он — Петрович,- едва не стал героем Криминальной хроники, не известно ещё в каком качестве.

 Так что, эти взлёты и размахи его скорее пугали, нежели сподвигали на подвиг.

 Однако, Потрошенко продолжал:

— Новую линию будем строить, рельсо- закаточную. Новейшее оборудование, искусственный интеллект, понимаешь.

— Она новейшая была в тридцатых годах, когда её немцы япошкам- пи… здоглазым продали. Потом, после войны, янки у них отжали и в Бразилию продали. — вставил Петрович.Так, что к нам то она не совсем новая попадет.

— Эхх, сомневающийся ты человек. А компьютер, програмное обеспечение,- всё импортное, из Уругвая.Это тебе не с Урюпинска, хех!

— А зачем она нам, Рахим Соломонович?

— Потрошенко, даже пресел, от неожиданности… Это ты, директор, такие вопросы задаёшь?!

Ну, брат, неожидал…

Да мы ж новые рельсы катать будем, модет быть самые толстые в мире! Мы столько рельсов на катаем, что новую железную дорогу построим, от самого Тихого океана, ло этой, как его… Курдюмовки! — А зачем?

— Как?! Курдюмовка -это ж кокс! У нас будет столько рельсов, что мы вторую линию до Курдюмовки проложим! 

Это ж экономика! Вон, — Потрошенко ткнул пальцем в книжный шкаф, — «Капитал» Маркса, читал?

— Петрович, отрицательно мотнул головой.

— Я тоже…

Так, ладно, размечтались, кремлевские мечтатели.Давай по делу. У тебя выпить то есть?

Петрович достал распочатую бутылку конька, блюдце с лимоном. Плеснул на треть в бокалы. Выпили, пососали лимончика.

Директор был, видно в хорошем расположении духа и весело продолжил. 

 - А ты хоть знаешь, откуда пошло коньяк лимоном закусывать? Во, незнаешь…

 А это, сам царь Николаша придумал.Его когда во дворце совсем доставали, ну там бабы, министры, Распутин опять же… Он в гвардейские казармы сбегал. А там с офицерьем жах, ну и что под рукой было закусили. Так и повелось. 

— Так, что у тебя по производству? Вмиг посерьезнел директор.Всем необходимым обеспечены? Контрольные цифры выполняете? 

— Рахим Соломонович, решительно и уверенно, начал Петрович. Техника безопасности, охрана труда, у нас, что называется, — на обе ноги хромает. Судите сами: вот вместо отсечных дросселей должны быть предохранительные клапаны, лет десять как должны. Да, что там: износ основных фондов составляет 48 %, изношенность оборудования до 55%.0собенно тяжко обстоит дело с грузоподьемными механизмами. Там... 

— Э-э, заладил! Износ, разнос… Я ему про фому, он мне про ерему. Так мы капитализма то никогда не построим. 

Технику безопасности ему подавай! Да нормальная у нас техника безопасности! 
 Ты помнишь, я в Курдюмовке главным инженером был. Там же пиздоглазые эти, китаезы все строили. Наши, курдюмовцы не хрена ни работают, только водку жрать, а китаезы ого! брат ты мой, такой ГОК отгрохали, сверху смотришь БелАЗы как спичечные коробки, во как! 

Так вот, там один их узбек

— Китаец же, — вставил Петрович. 

— Да какая, хер разница. Короче на отметку минус 300 метров пи… ся. 

Трупак сразу. 

Так эти чукчи, — китайцы — опять поправил Петрович. 

- Ну, я че и говорю. Они не комиссию не вызвали, никому не доложили. Да ладно бы там же и закопали. Они его в багажнике, чуешь — в багажнике машины, вывести хотели. Зачем, — хрен знает. Восточной медициной лечить что-ли думали, — хахатнул Потрошенко. 

— Вот это тебе, техника безопасности! Вернее её полное отсутствие. А у нас ниче, терпимо. Вот, сейчас вложимся, отгрохаем, дело сделаем, а там и о технике безопасности подумать можно. 

 Резко зазвонил телефон секретаря. 

— Я занят, не ясно что-ли! 

— Что?! На каком участке?! Скорую вызвали?! Давай сюда Трезвенникова... 

Эдик Шпонькин, так и не получив нужной инструкции, бесцельно сланялся по участку. Подошёл к группе знакомых пацанов, обсуждавших телевизионные новости. Постояли покурили. 

Мимо прошли молоденькие девчёнки с ОТК: 

— Эдик, ты в столовку сегодня идёшь? Пойдём вместе? 

Эдик, что то пробубнил невнятно в ответ. Девчонки были весёлые и довольно симпатичные, можно было и по теснее познакомиться с ними. 

Однако, он был сегодня несколько растерян, хотя и в хорошем настроении. 

Утром, в маршрутке он случайно встретил бывшую одноклассницу. Они всю дорогу весело болтали, вспоминали былое, хохотали, так что солидная дама неодобрительно скривилась в их сторону, и даже обменялись телефонами. 

Женька, так звали одноклассницу, была давно и тайно влюблена в Эдика, но никогда, даже намёком не проявляла этого. Эд же, наоборот, никогда даже и не замечал скромную девчонку, но вот сейчас, как словно какой то магнит включился между ними. Эдуард весь день не выпускал её из головы. 

— Шпонькин! — резкий голос начплана опустил его на землю. — Ты где шляешься?! 

— Да не, тут я. 

— Инструкцию получил, изучил? 

— Так нет же, я вас ищу. 

— Ладно, пойдём со мной. 

Они прошли в участок Искусственного интеллекта. Возле ржавых и покореженных от интелектуального напряжения, каких-то конструкций стоял оперевшись на лом толстый бригадир слесарей. Он стоял, полуприкрыв глаза, погруженный в полудрему. Только в полу, ибо задремать крепче была опасность потерять равновесие и рухнуть. Впрочем, это была его обычная дообеденная поза, садится и уж тем более прилечь, Ермолаич — а так звали бригадира- не мог себе позволить, ведь он решительно боролся с лишним весом и физнагрузки были необходимы. 

Ермолаич был довольно ехидный мужик, любивший по эксплуатировать, а то и просто подколоть молодежь. 

 Только что, он поругался с механиком за то что развернул обратно группу молодых ребят тащивших тяжеленный шпиндель в мехмастерскую. Приколист на полном серьезе сказал им, что механик велел тащить шпиндель обратно. Механик кинулся на него чуть не с кулаками, однако Ермолаич сходу осадил его:

— Я завтра на пенсию уйду, если орать будешь. 

Эдик тоже не любил ехидного бригадира, ибо помнил как в свой первый рабочий день притащил со склада, по указанию бригадира, тяжеленный и ржавый клиренс, весь день чистил его, а в конце смены отгрузил в металлолом. 

Начплана подвёл Эдика к неглубокому приямку в котором проходил медленно вращающийся вал, передающий вращение на какие то конструкции. 

Буряков подвёл Шпонькина, следом приковылял и Ермолаич, к приямку и указал рукой. Вот видишь, под этим валом грязь, бой кирпича, мусор… это всё надо вычистить. Щас бригадир отключит вал и ключ-бирку отдаст тебе. Пока ты работаешь, раз ключ- бирка у тебя, вал никто не включит. 

Понял? Вот в этом смысл бирочной системы. Понял? — Вот дерзай! 

Шпонькин вооружившись скребком, лопатой, ведром, спустился в приямок и принялся вычищать грязь. 

Ермолаич невдалеке принял свою обычную позу. 

Потрошенко с Петровичем, выскочили из кабинета.Навстречу уже мчался зам Трезвенников: - -  --Несчастный случай, на участке инновационных технологий... 

Да, с учеником… Скорую вызвал… Только надо ли? 

— Ты не болтай! Давай в медпункт, фельдшера с носилками и туда. 

Мы туда. 

— Ясно, тока фельдшера то нету у нас. Вы же, своим приказом и сократили. 

Давай бегом, Носилки, Мужичков возьми, Скорую встретьте, Да аптечку возьмите. Да быстро! 

           

Говорят, приказы и инструкции пишут кровью. В них всё расписано, учтено и проанализированно, однако жизнь всегда сложнее. Участок инновационных технологий, как впрочем и весь цех, зиял большими дырами, сверкал глыбами льда, и свежевыкрашенными ржавыми конструкциями. Дырявый потолок во многих местах подтекал и вода щедро заливала электро щитовые и подстанции. 

 Отключив электро привод и сунув в карман ключ-бирку, Эдик Шпонькин не думая ни о чем, торопливо выгребал груды мусора. Неподвижный и толстый вал только мешался ему. Конечно всё электро питание было отключено, но было одно Но! Сырая, ржавая и прогнившая проводка, давно коротила и была не безопасна. Электрики запитали систему по временной схеме. Временной этой схеме было без малого десять лет. Такая же гнилая и влажная, схема, в одному Богу известных случаях, самостоятельно включалась приводя в движение вал. 

Бедный малый залез под самый вал, полуобняв его, вычищая остатки мусора, когда злосчастный вал пришёл в движение. 

 Эдик не успел ничего сделать, даже крикнуть. Вероятно он успел подумать и мысль эта была ужасна! 

Дикий крик: мат переходящий в вопль, и нечленораздельное рычание, сдернули с места, моментально подбросили сонного бригадира Ермолаича. 

 За спиной Ермолаича топали ботинки начальников, кто то кричал вырубить рубильник, кто то открывал ворота для Скорой... 

 Но Эдику Шпонькину было уже всё равно: он по частям выбрасывался вращающимся валом на поверхность. Ноги в новых ботинках, кусок спецовки, лужи крови и наконец голова, с красивым, почти не тронутым лицом и необыкновенными бирюзовыми глазами, которые так нравились девушкам.