" Короткий роман"

Ситуация конечно могла быть пущена на самотёк…
Если бы некоторые особо сознательные граждане не стремились везде вставить свои пять копеек;
отражающиеся во всепоглощающем многообразии харьковской ночи;
становясь  и без того пестрым винегретом взаимовытекающих событий.
А дело было вот в чём:
Некий гражданин, который уже давно скрылся в затемнённых аллеях парка Шевченко, допустил мысль…
Впрочем, начнем  с конца.

Закат догорал
Вечер тух, как бычек, пущенный с балкона шестнадцатиэтажки.
Престарелый дядечка в трениках не заметил лужу, в тусклом свете отражающую блымающий фонарь, и его следы на асфальте стали похожи на  отпечатки одноногого диверсанта.
Микрорайон огласился набором ненормативной лексики.
Влюбленные, тискавщиеся в подъезде, щуганулись от накрывших их идиллию звуков.
Подземка всмактывала людские массы в свое метро.
Выплевывала во все вытяжки людей, спешащих домой.
С этого все и началось.

Может среди наших есть ещё динозавры, которые помнят эту дебильную систему, когда нужно было отстоять очередь, купить талончик, а потом совать его железному аппарату харьковского метро, поглощающему их со звуком монстра с  парка Юрского периода.
«Зелёная стрелочка, пропусти нас пожалуйста!»
Ну или двумя руками об барьеры.
И без билета.

Все равно толпа сзади напирает

Он стоял за девушкой.
Красивой девушкой.
Блондинкой.
Общество прижало его к ней.
Сзади.
Точно теми местами, которыми надо.
Он почувствовал её жаркое упругое тело.
Рефлексы- гады тоже.
Её это как бы и не смущало.
Но ему было неловко.
Вдруг она подумает.
что он пристроился специально?
Он дернулся вправо и влево,
но это ещё больше усугубило ситуацию.
Ключ попал точно в замочную скважину.
Между…
Их толкали и несли
вниз по эскалатору.
Взмокнув от стыда, он дернулся, чтоб отстраниться.
Она обернулась к нему, и ничего не сказав, поправила свою мини юбку, непонятно что прикрывавшую.
В это время один сознательный гад сказал:
-Совести у них нет.
Куда только родители смотрят?
Сказал и ушел.
Девушка зарделась  в ответ.
Просто никакая она не соска, а это мода такая.
И юбка красивая, импортная, не благбазовская, самошитая, купленная у цыган, а с Московского, за 230.

Было поздно.
Толпа разделила их.
Одних она поволокла к Градуснику,
других  вдавила в   два русла: к Свердлова и к Пролёту.

Он потерял её.
 Дернулся,
как сельдь иваси, пойманная в сеть, прижатая своими сородичами со всех боков.
Вот её несут вверх, к Сумской?
Нет?
Блондинистые прически, крашенные гидроперитом, как в инкубаторе.
Где же Она?

Ему наступали на ногу, толкали локтями.
Город жил.
И ему, городу, было совершенно наплевать, что вот здесь, в подземке, затоптали в шлифованный гранит зарождающийся цветок любви.

Его тоже выплюнули на Сумскую, хоть ему и не надо было туда.
Настроение было мрак.
Он брел вверх,
по брусчатке.
Мимо «Первого Комсомольского» с его самопальными афишами, мимо Драмтеатра, множества кафешек и молочных баров, среди ярких огней большого города, совершенно не радый своей судьбе- человека, только что окончившего десятилетку, перед которым открыты все дороги.

Летняя жара перемешивалась с пылью мостовой, ещё не политой ночными поливалками.
Из подвальчика бара играла музыка.
Вообще-то он не пил,
так как был спортсмен.
Тетка не спросив паспорт, налила ему портвейна, на рупь.
Он вышел из накуренного подвала.
Голова приятно закружилась.

Возле Оперного толпа малолеток слушала Цоя.
Сбоку, ближе к Парку, на всякий случай стояли менты, серыми кителями сливаясь в асфальтом.
И вдруг, среди этих пестрых, жующих  " Рипли сперминт", он увидел Её.
Крепкий парень, крашеный, с пёрышками, тискал обеими руками её за булки; они страстно сосались прижавшись друг к другу, задом парень упирался на размалеваную " Яву."
В хромовом блеске прыгали огоньки цветомузыки.

Кровь вскипела у него в жилах.
Он схватил парня за руку,
развернул корпусом к себе,
И ударил!
Прямой правый,
как учили.
Тот тряхнул начесаной гривой,
уцепился за подругу,
обое упали на асфальт.
 
Менты ждали момента.
Выхватив «пээры» они, придерживая одной рукой фуражки, в три прыжка оказались возле «кеси- меси».
Насев на соперника, ГТОшник месил того по рабоче- крестьянски, справа и слева.
Голова байкера телепалась, с разбитых губ  текла  кровь, в носу запеклась юшка.

-Стоять, -заорали менты.
Применяя приемы самбо, они растащили нарушителей.

На секунду он увидел глаза девушки, той из подземки.
Тушь ее размазалась.
По щекам текли слезы.
Она попыталась ударить его, кулачками, как бьют женщины, тыльной стороной.
-Нечего!- менты отстранили их.

-Что такое? Что случилось?-
Зеваки окружили успевшую образоваться толкучку.
Подъехал Уазик.
Хулигана, потерпевшего и деваху впихнули внутрь.
Бобик тронулся,
в ближайшее отделение.
И никто из присутствующих, кроме героев этой истории, так никогда и не узнали, чем же закончился этот догоревший харьковский вечер, один из многих вечеров нашей жизни.

Вот с этого все и началось.
Их роман.
Если конечно это не выдумка одинокого прохожего, всё, от начала и  до конца.

Вячеслав Жадан, Харьков, 597-й день войны.