БОКСЁР И БАЛЕРИНА

«Девять жизней у кошки, ворон живёт триста лет, а нам с тобою немножко, пока не выключат свет...» 25/17

Он был боксёр, а она – балерина. Что могло их связывать? Конечно ничего. Но, как известно, хороших девочек тянет к плохим пацанам, это — другая часть закона всемирного тяготения Ньютона. На самом деле, Никита не то чтобы был плохим, просто он жил на Желдорстрое, в народе «Железке», ходил в клуб бокса «Локомотив», и на дворе было начало девяностых. Чтобы нормально жить в их районе, ты должен был быть либо боксёром, либо самбистом. Ещё в четвёртом классе Никита записался на секцию бокса, и с тех пор ходил пять раз в неделю в старый подвал на улице Баумана колотить по мешкам, «стоять на лапах», отрабатывая «двойки» и «тройки», а также состязаться с товарищами в сооруженном руками тренера ринге.
Бокс давался Никите трудно. От природы хилый и часто болевший ангиной, он поначалу сильно физически не дотягивал до сверстников. В клубе жалеть новичков во время работы в парах было не принято. Более опытные ребята любили их «проверять»: до красноты нашлёпывали ударами ближней руки носы, околачивали бока. Некоторые отлетали после двух-трёх тренировок, но Никита не отлетел, он стойко переносил чувствительные удары в нос, старался скрывать наворачивающиеся слёзы обиды, терпел, и бил в ответ, в основном, конечно, мимо. В зале было довольно тесно: разбитые на пары боксёры занимали всё пространство. Длинный ряд зеркал на стене, для отработки боя с тенью, запотевал, покрывался от влажности каплями, дышалось там тяжело.

Из экипировки у него ничего не было, кроме майки, чёрных шортов для физкультуры и старых растоптанных кед. Пару ещё почти новых кожаных боксёрских перчаток ему, заметив старание новичка, выделил тренер – Георгий Палыч. Он был человеком бывалым и настоящим знатоком бокса, имел чутьё на ребят – по глазам различал характер, и быстро отметил в том числе, что Никита приходил в зал раньше всех и уходить никогда не торопился. А куда ему было торопиться? Дома его никто не ждал. Родители были либо на работе, либо, находясь дома, вечно ссорились. В зале ему было комфортнее, здесь не ругали, здесь было спокойнее, чем дома. Хотя Георгий Палыч, иногда и прикрикивал на ребят на тренировке, делал он это беззлобно, не обидно, и вообще больше любил пошутить:
– Дима, ноги отстают. Широко шагнешь, штаны порвёшь! Вот так, под тобой ноги должны быть!
– Вася, – подтрунивал он над захаживающим в зал местным «деловым», подмигивая находившимся рядом ученикам, – А тебя спросят: кто тебя научил так чётко бить боковой? Ты что скажешь?
– Вы, Георгий Палыч! – отвечал тот, улыбаясь золотыми фиксами.

А лучше всего было по субботам, когда тренер растапливал баню, и потом можно было долго сидеть в небольшой комнате отдыха и пить чай из огромного старинного самовара, вместе со старшими, слушать всевозможные байки, шутки и прибаутки, которых никто не знал больше Георгия Палыча. Над самоваром, на резном деревянном щите висели огромные лосиные рога – его охотничий трофей.
– Это не мои, это лося! – частенько, смеясь, комментировал он.
Начались первые для Никиты соревнования, и вот тут не пошло, хоть убей: то ли мастерства не хватало, то ли слишком нервничал, перегорал… Проигрывал раз за разом. Тогда-то он отчаялся и бросил. Не появлялся в зале четыре месяца. Заскучал, затосковал, даже в школе стал хуже успевать. Привёл обратно Георгий Палыч – зашёл на завод к отцу, с которым был знаком, убедил, что надо продолжать, что «у сына есть способности». Никита вернулся, и на этот раз, словно другим человеком вошёл в зал, откуда-то вдруг взялась уверенность, ощущение, что здесь он на своём месте.

Кумиром Никиты был легендарный советский боксёр Валерий Попенченко, обладатель мощного, нокаутирующего удара с обеих рук. После тренировки Никита подолгу стучал тяжёлыми коротенькими кувалдами по закрепленной на стене покрышке от «камаза» – удар от этого получался короткий, весомый и акцентированный. Он стал иногда сажать на пятую точку своих оппонентов по рингу нанося неожиданный, короткий удар, как слева, так и справа, подобно своему кумиру. А вот защитой, тоже иногда пренебрегал, ниже положенного опуская руки, и получая за это на тренировках порицание Георгия Палыча:
– Никита, рано в профессионалы подался! Подними ручки!
– Так я же чувствую, Георгий Палыч!
– Чувствуешь ты! Вот поймаешь в бороду, тогда почувствуешь!
Нравился Никите и левый крюк, «как у Тайсона». Через некоторое время на облюбованной им, закреплённой на стене большой боксёрской подушке из толстой кожи, образовалась довольно глубокая вмятина размером с его кулак. Каждый день, стряхивая со лба пот, он вбивал и вбивал через подушку прямо в бетонную стену, не глядя на висевшие на стене часы.
– Ладно, Никита, хорош на сегодня. Отдохни… – останавливал его тренер, – На вот, возьми компоту домой.
Георгий Палыч протянул ему полуторалитровую пластиковую бутылку с напитком.
– Сам варил!
Довольно скоро в зале, в добавок к висевшим на стенах плакатах с соревнований, на которых Палыч фломастером подписывал победителей и призёров из числа своих учеников, стало появляться всё больше и больше плакатов с именем Никиты, и на против него – римская цифра один.

***

Её звали Вика, фамилия – Высоцкая. Папа – кандидат наук, замдекана в университете, мама – завуч начальной школы, а она сама – успешная ученица одной из лучших школ балета после Москвы и Петербурга, солистка: батманы, плие, глиссады и всё остальное.

Однажды Никита возвращался с тренировки, домой не хотелось. Он сел на обшарпанный, местами ржавый, 42й троллейбус и поехал в центр, прогуляться. Был сентябрь, его первая часть, ещё очень похожая на лето. Он любил ходить по центральной улице Ленина, там была совершенно другая архитектура: добротные дореволюционные и сталинские дома, росли липы и клёны, были широкие тротуары, которых не знал их убогий район, пропахший углем и креозотом. Он брёл, закинув на плечо спортивную сумку с перчатками и формой, когда вдруг в окне первого этажа увидел движущиеся белые фигуры: они были изящны и двигались завораживающе ритмично. Другой мир смотрел на Никиту из этого окна – удивительно красивый и хрупкий. И особенно чарующей была одна из этих белых фигур, тонкорукая, длинноногая, словно фарфоровая. Словно под гипнозом наблюдал он за её движениями.

Однако, Никита был парень действия, поэтому он просто нашел вход в это помещение, открыл тяжёлую резную дверь с бронзовой ручкой и вошёл, улыбнувшись женщине-вахтёру:
– Здравствуйте! Скажите, а занятие скоро заканчивается? У меня сестра тут занимается. Родители отправили встретить.
– Через двадцать минут. Можешь подождать здесь.
– Да нет, ничего, я на улице подожду. Спасибо!
И Никита подождал. Когда начали выходить шумными группками девочки, он узнал её сразу, по какой-то особой хрупкости и огромным глазам. Она, увидев его пристальный взгляд, на мгновение остановилась, отстав от подружек.
— А тебе чего? – спросила она. Голос у неё был, как бы это объяснить, такой – бархатный, обволакивающий, и Никита поплыл, как не плыл он, пропуская удары в ринге.
– Мммм… мне?… Я тебя жду…
– Меня?
– Да… Можно провожу? Темнеет уже. Вдруг хулиганы какие.
– А ты сам-то не хулиган?
– Я – нет… Я – боксёр. Меня Никита зовут. Никита Катков.
– Да? А меня Вика. Высоцкая.
– «Сникерс» хочешь?
– Нет, нам шоколадки нельзя.
Они пошли по освещённой фонарями улице. Начал накрапывать мелкий дождь, свет фонарей бросал под ноги мокрые тени. Вика раскрыла зонт, а Никита шёл рядом, героически намокая, ибо героям, по его представлению, не пристало прятаться под женскими зонтиками.
– Фамилия у тебя боксёрская, между прочим.
– Что? – Вика удивлённо усмехнулась, – Я всегда думала, что театральная!
– Ну и это тоже, конечно… Но есть боксёр такой, Игорь Высоцкий…
– Вот как… Я не знала. Никогда не интересовалась боксом. Мне кажется, это очень жестокий спорт.
– В общем нет. Жёсткий, но не жестокий.
– А как тебе балет? – с улыбкой спросила Вика.
– Когда пацаны, это… не очень… А вот девочки красиво танцуют. Особенно ты… От тебя пахнет так… здорово…
– Это «Иссей Мияке», мне папа из командировки привёз.

Вика жила в четырёх кварталах от балетной студии. Никита стал провожать её каждый вечер. Пожилая вахтёрша иногда подтрунивала над ней:
– Высоцкая! Давай быстрее! За тобой «брат» пришёл!
В первые дни октября по телевидению показали, как танки стреляют по горящему дому правительства, но Никита и Вика не смотрели телевизор и не заметили государственных потрясений: они были слишком заняты друг другом. Вдобавок у каждого из них было дело, занимавшее всё остальное время.
Когда стало холодать, они вечерами подолгу стояли в её подъезде, обнявшись. Аромат «Иссей Мияке» кружил Никите голову, стал даже сниться ему.

Родители Вики встретили дружбу с Никитой в штыки:
– Виктория! Мы с мамой считаем, что тебе следует прекратить это общение. Тебе скоро поступать в Петербург – вот о чём надо думать! Там будет всё по-другому, совершенно иная культурная среда, другие люди, учёба! Тебе не нужен этот криминалитет! Виктория, мы настаиваем!
– Вика, послушай папу! Я за тебя уже просто боюсь!

***

В середине ноября во Дворце Спорта «Железнодорожник» проходил боксёрский турнир класса. В первые три дня соревнований он довольно легко отправил «за борт» всех оппонентов. Три поединка – все досрочно: два за явным преимуществом, один нокаутом. На финал решил пригласить Вику, она долго отказывалась идти:
– Я не могу смотреть как тебя бьют.
– Тебе не придётся, бить буду я.
– Всё равно. Мне страшно.
– Это просто спорт. Я буду рядом.
В конце концов Никита смог убедить её прийти. Оставался финальный поединок за первое место.

***

– Здарова, друган!
Возле Никиты притормозил чёрный «гранд чероки», из окна звучало: «За милых дам, за милых дам – мой первый тост и тут и там..» Через открытое окно на него смотрел самодовольно улыбающийся Гера — местный «деловой». Восьмидесятые, с их походами район на район, «железяки» против «химиков», и так далее, закончились, пришло время посерьёзней. Приватизация и коммерция, вкупе со слабыми, или специально ослабленными правоохранительными органами, открыли окно возможностей, в которое рьяно ломанулись отмороженные дегенераты, вроде Геры, хладнокровно и беспощадно оттесняя уличных хулиганов и татуированных сидельцев. Чёрный, блестящий джип внушительного размера смотрелся в их убогом районе как инопланетный корабль. Гера небрежно играл с телескопической антенной сотового телефона – тоже невиданного здесь доселе прибора. Инопланетяне и есть.
– Ты там с Бессоновым за первое место будешь боксировать. Это наш пацан. Сильно не налегай. Ему мастера надо выполнить. Колотушки свои придержи. Понял?
Никита молча смотрел прямо сквозь наглую физиономию собеседника.
– Нет. Не понял. Я так не боксирую.
– Ты чё, Каток, берега попутал? Ну смотри… базара нет.
Гера вбил антенну обратно в телефон, иномарка медленно поползла дальше.

***

Дворец спорта гудел, было воскресенье, и шли финалы. У оппонента Никиты – Бессонова была кличка Бес, отчасти из-за фамилии, отчасти по причине крайне задиристого характера. Он был постоянным участником, а чаще всего инициатором многочисленных ссор и разборок, «героем дискотек», любимчиком Гериной группировки. В момент, когда Никита только отошёл от сидящей на трибуне Вики, готовясь идти на ринг, Бессонов, проходя мимо, остановился и ухмыльнувшись сказал:
– Ты, Каток, говорят балетом увлёкся? – сказал он поглядывая на трибуну.
– Чего несёшь, Бес?
– Смотри, балерины они такие, с ними всё просто – я на «мерсе» завтра подъеду, она сама запрыгнет, покатаю, в кабак свожу и вперёд, «целину» осваивать! – Бессонов расхохотался, сделав ладонью правой руки несколько шлепков по левому кулаку.
– Ах ты погань! – Никита сделал левой ногой скользящий лыжный шаг и выбросил вперёд длинный правый прямой. Не смотря на то, что Бес был готов к такой реакции, и попытался отскочить, Никита всё равно немного достал, и того пошатнуло. Их тут же разняли.
– Я тебя в ринге сейчас достану, баклан! И потом ещё! Кровью умоешься! – Бессонов снова повторил тот же неприличный жест.

Прозвучал гонг, в висках у Никиты стучало. Он двинул вперёд, яростно стараясь достать оппонента тяжёлым ударом, выцеливал, но в горячке ошибался, двигался закрепощённо, и мазал. Бессонов, напротив, был спокоен, собран, и даже пару раз, ухмыляясь, смог провалить Никиту и провести контр атаку. Тут же воодушевилась его компания:
– Долби его, Бес!
– Делай, Колян! Красавчик!
После гонга, в углу на него набросился секундировавший Георгий Палыч:
– Ты чего творишь?! Что ты бросаешься? Я тебе разве это говорил делать? Раз, два, три! С корпуса перевёл на голову, сместился! Та, та, та, та — последний с акцентом, бац! – для убедительности хлопнул несколько раз мокрым полотенцем перед лицом Никиты, – тот задержал дыхание после глубокого вдоха и медленно выдохнул.
– В синем углу ринга отдыхает Никита Катков, мастер спорта России. Тренируется под руководством тренера Георгия Павловича…
– Давай, работай по плану!
На второй раунд он вышел спокойней, двигался внимательно, не спешил. Эмоции улеглись, в висках перестало стучать. Начал легче двигаться на ногах. Раунд провели в разменах, исследуя бреши в обороне друг друга. Бессонов был настроен на бой, и отступать не собирался. За ним наблюдали «братки», проиграть означало бы серьёзно потерять лицо перед ними. Эта среда не принимала слабость и поражение. Возле ринга, поблёскивая массивной золотой цепью, появился сам Гера.

Бессонова в перерыве хорошо настроила «группа поддержки», с самого начала третьего раунда он пошел вперёд, теснил, не давал Никите манёвра. Один за другим на него сыпались удары. Однако точно попасть у Беса не получалось и он всё сильнее распалялся. Заметив это, Никита опустил руки, вызывая соперника на себя. Бес увлечённо атаковал, вкладываясь в удары, некоторые из которых достигали цели. Никита почувствовал, как под левым глазом начала расплываться гематома.
– Никита, подними руки! – неистовствовал за рингом Георгий Палыч.
– Вали его, Бес!!! – орали с другой стороны.
Никита уклонился от очередного удара слева, шагнул правой к левой ноге оппонента, и затем резко перенеся вес на левую ногу, точно и акцентировано вбил левый крюк в челюсть Бессонова, как вбивал его сквозь подушку в бетонную стену зала. Беса болтануло, он резко обмяк и рухнул мешком на настил ринга. Зал ахнул. Рефери начал было отсчёт, но тут же замахал руками из стороны в сторону, обозначая, что бой окончен. На ринг пригласили врача, Бессонов открыл глаза только после того, как ему поднесли нашатырь, но стоять на ногах он всё же не мог. Никите подняли руку. Десять минут спустя в раздевалку зашёл Георгий Палыч.
– Никита… у Бессонова челюсть сломана в двух местах. На скорой увезли, сотрясение тяжёлое… Мда… Одевайся, сразу со мной в машину, и поехали!

Через неделю, в субботу 21 ноября, в городском драматическом театре должен был состояться концерт хореографического училища. Вика танцевала сольную партию.
Никита купил в ларьке большой букет белых хризантем. Собираясь в театр, полчаса начищал кремом свои выходные туфли «Саламандер», надел модные тёмно-бордовые брюки – «слаксы», белую рубашку, поправил чёрную кожаную куртку. Синяк пол левым глазом ещё не совсем сошёл. Оглядел себя в зеркале, оставшись довольным своим внешним видом, и вышел из квартиры.
Открывая дверь подъезда, он заметил, что лампочка над ней не горит, такое бывало часто. Во дворе было темно – выколи глаз.
– Опять лампочку утащили, – подумал он. И тут в глазах резко вспыхнул свет, а затем свет выключили.
Никита лежал на свежем белом снегу у подъезда. Под голову с затылка натекала, увеличиваясь, лужица крови, снег потихоньку падал в эту лужицу и таял в ней. Кровь была на хризантемах и на белой рубашке. Рядом валялся кусок арматуры. Где-то неподалёку вдруг закричала женщина.

Концерт начался. И в первом и во втором акте Вика снова и снова напряженно вглядывалась сквозь софиты в зрительный зал, но 11е место в пятом ряду, предназначенное Никите, единственное так и оставалось пустым. Никто не встретил её и после концерта.

***

В приёмном отделении городской больницы Георгию Палычу и Никитиным друзьям по секции встретилась заплаканная Вика, вытирая на ходу слёзы, она прошла мимо, на выход. Дорогу компании преградил доктор:
– Куда вы? Куда? Нельзя сейчас к нему! Он в реанимации! Черепно-мозговая травма, субарахноидальное кровоизлияние. Операция прошла успешно, но состояние тяжёлое. Крови много потерял. Ничего не могу сказать! Милиция только что уехала. Родители вон сидят возле палаты. Дня через три, не раньше, приходите.

***

Тёмно-зелёная «шестёрка» тренера остановилась сбоку от «чирка». Гера приглашающе указал на джип, но Георгий Палыч категорично покачал головой и кивнул на своё старенькое авто. Гера влез на переднее сиденье.
– Палыч, пацан твой ведёт себя неправильно. Людей не видит.
– Люююдей? А у тебя там люди что-ли?!
Гера недовольно искривился, но промолчал.
– Ты, Гера, меня хорошо знаешь?
– Знаю, Георгий Палыч. Кто тебя не знает.
– Как я стреляю, тоже помнишь?
Гера заёрзал на пассажирском сидении.
– Нну…
– Так вот: я жизнь прожил! Мне терять нечего. Если с Никитой что-нибудь ещё случится, я твоих шакалов по одному переловлю. Смотри!
Георгий Палыч повернул ключ зажигания, давая понять, что разговор окончен. Гера открыл дверцу «жигулей» и не спеша вылез из машины.
– Лось старый… – злобно прошептал он снаружи, отвернувшись в сторону.

***

– Эй, боксёр! – позвала Никиту дежурная медсестра. – Пройди на пост. Тебя к телефону!
– Алло, – чуть помедлив, произнёс Никита, взяв трубку.
– Никита! Это я! Привет… – от её бархатного голоса ёкнуло сердце.
– Я должна тебе сказать… Мы уезжаем завтра. Папа принял решение, я ничего не могу сделать. Родители уже всё упаковали.
– Как завтра?
– Ну понимаешь, ему предложили работу в Петербурге. Он хочет перевести меня туда в балетное училище, так легче будет поступить. Папа собирается доделать ремонт в новой квартире. Ему нужна наша помощь. Он столько делает для нас. Ты ведь поправишься, да?
– Я? Да… постараюсь…
– Ты поправляйся, пожалуйста! Обязательно! Я тебе буду звонить!
– Да…
– Никита? Я…
Он повесил трубку. Посидел пару минут на обрямканном стуле медицинского поста, поднялся и тихонько шаркая ещё слабыми ногами побрёл по тускло освещенному коридору в свою палату.

Ещё через две недели, перед самым Новым Годом, Никиту выписали из больницы. Пришёл домой. Их квартира неожиданно преобразилась: в его комнате новые, светлые обои, на кухне чисто и опрятно, новый электрический чайник.
– С возвращением, сынок! Мы с папой очень переживали за тебя. – мама прикрыла рукой глаза, пряча вновь выступившие слёзы. – Какой же худой-то стал!
– Здарова, сын! Мы, пока тебя ждали, марафет маленько навели. А, как тебе?
– Отлично, бать.
– Я с получки в «комке» магнитофон купил – двухкассетник, японский! «Саньё»! «Наутилус» твой будем слушать!

Вечером, он оделся и вышел пройтись, не смотря на категорические протесты родителей. Ноги сами привели в зал. Было поздно, но в окнах горел свет.
– Здравствуйте, Георгий Палыч!
Тот стоял возле небольшой, но пушистой ёлки, установленной с краю около ринга. Перед ним, на стуле, стояла картонная коробка с игрушками.
– О! Никита! Проходи! А я вот решил ёлочку нарядить. – маленькая стеклянная ёлочная игрушка на нитке неуклюже болталась на его толстых, коротких пальцах.
– Дайте я помогу!
– Как голова? Не болит?
– Сейчас лучше. Прошлую неделю спать не мог совсем.
– Ну нельзя боксировать, что теперь? Ты и так уже мастер спорта! Осенью тебя устрою заочно в педагогический, на физкультурное отделение. У меня ученик бывший там завкафедрой. Валерку помнишь? Будешь мне помогать малышей тренировать. Как тебе?
– Вам помогать?! Конечно!
– Может девяносто четвёртый получше будет, а?
– Прорвёмся, Георгий Палыч!