ВАРЕНЬЕ ИЗ ЛЕПЕСТКОВ РОЗ

Это был целый ритуал.
Вначале я собирал лепестки. И не абы какие, а лучшие, в основном от так называемых бархатных роз.
Особо ценилась чайная роза. Но к неудовольствию моей бабушки, Александры Михайловны, таковых цветов на улице Роз, где мы жили, было крайне мало. Росли они за мощными ветвистыми кустами и охранялись сварливыми домохозяйками.
Некоторые собранные мной бутоны имели черные края.
Бабушка их безжалостно выбрасывала:
-Не подсовывай-таки брак!
Приходилось снова отваливать на улицу.
Забыл сказать. Здесь, на улице Роз, жил тогда хулиган Прянишников.
На балконе у него стояла берданка, заряженная солью. Рядом с ней на крохотном журнальном столике лежал полевой бинокль.
Денно и нощно пенсионер Прянишников, облаченный в тельняшку и треники, высматривал в бинокль пацанов, опустошающих в разгар сезона придомовые сады.
Однажды на своей нежной мальчишеской попке я ощутил, насколько точно он стрелял…

Лепестки собирались в газетные кульки. Я приносил бабушке кульков пять. За пару заходов.
На улицах в малые газетные кульки бабушки возле остановок продавали семечки в граненых стаканах. Большой — десять копеек. Малый — пять.
Но я отвлекся.
Все пять кульков бабушка разворачивала на полу. Горки занимали всю комнату.
Соседняя комната сдавалась отдыхающим.
На время сушки отдыхающим приходилось боком пробираться к своим кроватям.
На неудобства они жаловались мне, я — бабушке.
Она реагировала коротко:
-Наплевать!

Следующий этап — лепестки перемещались в большой дуршлаг.
Промывались холодной водой (чтобы сохранили свой цвет).
Перемещались в большой медный таз.
Совсем мелким я таскал его на улицу. Таз служил мне щитом от атак друзей-крестоносцев. Правда, недолго. Выходила бабушка. После ее увесистых оплеух, таз возвращался на загнутый к верху гвоздь в коридоре.
Но я опять отвлекся.
Бабушка снимала таз с гвоздя. Торжественно приносила газеты с лепестками. Складывала их в таз.
Заливала холодной водой. Высыпала из белого холщового мешочка сахар. Потом лимонную кислоту.
Затем все это изобилие мяла своими костлявыми руками. На лице ее сияла блаженная улыбка. Так, наверное, помещицы улыбаются после сытного обеда.
Таз накрывался крышкой из-под большого бака, в котором кипятили белье.
Лепестки отдавали свой сок.
Таз обычно стоял до утра. Плита у нас была маленькая.
Отдыхающие с утра не могли пожарить яичницу.
Бабушка отвечала коротко:
-Перебьетесь!
Возмущенные отдыхающие отправлялись на завтрак в столовую. Хотя на вокзале, куда она ходила за «дикарями», на их вопрос, а какие у вас условия проживания, отвечала заносчиво:
-У меня все удобства!

Утром она приступала к варке сиропа.
В большой сотейник всыпала сахарный песок. Вливала воду. Помешивала деревянной лопаткой. Затем ставила на огонь и доводила до кипения.
Потом в сахарный сироп «ныряли» лепестки роз. Пять минут они нежились на маленьком огне.
И еще ночь стояли на плите.
Под мурлыканье своей любимое песенки «Сердце красавицы склонно к измене» бабушка приступала к финалу.
Давала закипеть варенью на небольшом огне. Потом несколько минут томила на маленьком.
Все.

Был у нее рецепт приготовления наливочки из этого варенья.
Рецепт держался в тайне.
Знаю только, что у хулигана Прянишникова бабушка покупала чачу. Смешивала в определенных пропорциях с вареньем.
Первый раз я попробовал эту наливочку лет в двенадцать.
Мой друг Борис жил на пятом этаже. Я на третьем. Родители разрешали нам ходить в гости друг к другу.
Как-то Боря пришел ко мне и с ходу предложил:
-Сегодня у меня день рождения. Вечером отмечаем!
В подарок, помню, купил книгу. Поднимаюсь на пятый этаж. Борис жестом пригласил на кухню.
Что мог подать к столу подросток в отсутствии взрослых? (Родители Бори работали посменно). Бутерброды, пепси, пирожные. Из холодильника он достал бутылку водки.
Я не мог сказать: нет! Это было бы проявлением слабости. Так, по крайней мере, я думал тогда.
Смесь колы с белой показалась мне приятной на вкус. Быстро развязался язык. Глупости сыпались из наших уст, как орехи.
Через час я поднялся, чтобы сходить в туалет. Меня штормило, но состояние кайфа вдохновляло на подвиги. Но единственный подвиг, который мне удалось совершить в тот вечер — спуститься домой. Это еще мягко сказано — спуститься.
Из Бориной квартиры я…уползал.
Дома был скандал. Мама (отнюдь не трезвенница) увидела меня в таком виде впервые. Кажется, била. Я чего-то вякал.
Утром меня в весьма плачевном виде застала бабушка. Проявила сострадание. Принесла полстакана наливочки. Я выпил залпом.
И отключился на весь день…

Я повзрослел.
Лепестки роз стал использовать не по назначению.
Делаю ванны для любимых женщин.