Свои
Возрастные ограничения 12+
Мне уже шестьдесят три года. Но, память пока не подводит и я вспоминаю. О родных и близких. О своих!
С любовью!
***
Зима 1975 года. Мне уже почти четырнадцать лет. Я учусь в седьмом классе и недавно пришёл из школы.
Двухкомнатная квартира, как их сейчас называют, «хрущёвка-распашонка» с малюсенькой пятиметровой кухней и совмещённым санузлом. Потолок высотой два с половиной метра. Н-да, позаботилась Партия и лично Никита Сергеевич Хрущёв о народе, сцуко!
Обстановка самая простецкая, как у всех. Крашеный дощатый пол. Небольшой балкончик с ограждением из прутьев. Ковёр почему-то висит на стене. Обеденный стол с четырьмя «венскими» стульями. Сервант с плохонькой посудой… и, о бальзам для души подростка, хорошими книгами и словарями. В углу на тумбочке чёрно-белый телевизор «Радий». На телевизоре красивая шитая салфетка углом и на ней статуэтка «Девушка со снопом». Какая-то плоская люстра. Всё!
И после обеда, который мне на кухне оставила мама… вкуснейшие котлетки с картофельным пюре (только разогреть!) и компот из сухофруктов, я лежу на диванчике и сплю. Да сладко так. Никогда так не спал. А как спал? А просто спал, да и всё. Кстати, мама Аня говорит, что днем часик-другой поспать полезно.
Всё, просыпаюсь, пора… Скоро уже родители с работы придут. И еще малолетнего «разбойника», брата Женю, младше меня на восемь лет, приведут из детского садика. Впереди обязательная вечерняя программа — школьные уроки, короткая гулянка и перед сном — поболтать с батей. Я очень люблю с ним болтать.
Батя
Батя в юности, аж четыре года, с 1949 по 1953 год, служил в морфлоте старшиной 1-й статьи и когда рассказывает про службу, любит… немного приукрасить:
– Шли мы Сангарским проливом, — начинает батя, — Слева японцы, справа американцы, и вдруг…
Я аж замираю от удовольствия. Эту невероятно драматичную историю о приключениях балтийского линкора «Марат» в Японском море я слышал много раз. И про то, как линкор чуть не утонул, почти наткнувшись на сорвавшуюся с якоря японскую плавучую мину, ещё с войны. И батя всех спас, стоя ночную вахту марсовым наблюдателем и вовремя углядев ту мину в морской бинокль. Ночью! Прямо по курсу! И про то, как батя у замполита отпуск в шахматы выиграл из трёх партий. Но, про отпуск, похоже, правда. По некоторым агентурным сведениям, именно в этом отпуске он и встретил маму Аню в заводской общаге, где моя бабушка Дуся, его мама, работала вахтёром и уборщицей. Но, это отдельная история.
А на самом деле, батя служил на Дальнем востоке, в городе Советская Гавань, старшиной во «Флотском экипаже». Это такая воинская часть, где принимают со всей страны, стригут налысо и переодевают в военную форму похмельных испуганных оборванцев (призывались-то в том, что похуже), за месяц проводят с ними «Курс молодого матроса», организовывают приём воинской Присяги и отправляют служить дальше, в береговые части, подплав и на корабли Тихоокеанского флота.
И там есть так называемая «переходящая рота», в которую списывают всех флотских залётчиков – пьяниц, драчунов, дезертиров, самовольщиков и пр. недисциплинированных военнослужащих, в том числе и для отправки их в дисбат (дисциплинарный батальон). И наоборот, освобождённых из дисбата по отбытии срока наказания, для отправки их в обычные части для дальнейшей службы.
В дисбат военнослужащих отправляют по приговору флотского трибунала. Максимально, им там дают срока до трех лет. Но если военнослужащий за свои деяния по мнению трибунала достоин большего наказания, то его передают в гражданский суд и дальше у него – тюрьма и зона.
Понятно, что кадровые старшины постоянного состава в такой необычной роте ещё то зверьё и способны «выключить» любого матроса с одного удара. Их так туда и подбирают, могут «выключить» или нет? И по-другому там нельзя, такой контингент в переменном составе. И батя был таким вот кадровым старшиной. Но, один раз «выключил» не он, а его…
Юнги Тихоокеанского флота
Так, в один недобрый день осени 1950-го года, в переходящую роту совгаванского «Флотского экипажа» прибыли бывшие юнги! Они, когда-то мальчишки, во время войны кто как оказались в боевых частях и на кораблях Тихоокеанского флота. И многие из них участвовали в боевых действиях и имели правительственные награды — ордена и медали СССР. А в 1945 году, по осени, кому из них исполнилось полных 18 лет, всех их по закону призвали на срочную службу, не засчитав при этом в срок службы военные годы. А на флоте тогда служили пять лет. Но, в 1953 году срок службы был уменьшен до четырёх лет. Так, батя дембельнулся на год раньше.
И теперь представьте, что такие вот ребята прибыли с обычными призывниками в обычную морскую часть… Это лиса в курятнике, всё кувырком! Через год-два их, смертельно обиженных на Советскую власть, почти всех уже отправили в дисбаты и на обычные зоны. И ведь было за что! Дрались они с окружающими страшно. Бывало, и до смерти людей забивали. Но и в дисбатах их не сломали, смерти они не боялись.
И вот, в количестве двадцати человек и в возрасте 23-25 лет, из «Пансионата «Белый лебедь» — так тогда называли дисбат Тихоокеанского флота на Русском острове под Владивостоком, в котором они отсидели(зачёркнуто), отслужили по три года по приговору Трибунала, в совгаванский Флотский экипаж прибыли те самые бывшие юнги в составе взвода. Нет, не на дембель. А для последующего оформления и отбытия в обычные части. Дослуживать свой срок, так как время проведенное в «пансионате», как и войну, в срок службы им тоже не засчитали.
И вот, эти юнги всем своим взводом поступили под начало молодого кадрового старшины постоянного состава переходящей роты — моего бати. Ну, как под начало… Конечно, формально. Какое им начальство из старшин, они офицеров-то на «нефритовом жезле» вертели.
И все бы ничего… Все знали, что не надо юнг трогать попусту! Во избежание… Перебиться пару недель, пока их всех канцелярские крысы-писари приказами по разным частям раскидают, отправить туда, да и всё!
Но… один дятел (зачёркнуто) «сундук» (мичман), в недавнем прошлом колхозный тракторист из Нахичевани, про такое явление как юнги никогда не слыхавший, да и по русски-то не очень… послал этот взвод во главе с батей на ж/д станцию, на разгрузку угля. Ну, как же, всем известно, неработающий матрос — плохой матрос. Был выходной, все офицеры в городе и никто этого «командира» не остановил.
Делать нечего, приказ есть приказ. Кое-как построились и вразвалочку пошли в город.
И вот приходят они на станцию. Там стоят вагоны с углём, на угле лежат лопаты, а рядом пустые автоприцепы. И как там батя не командует, никто ничего не разгружает. Мол, хочешь, старшина, сам разгружай. Батя орать, а ему спокойно так говорят:
— На-ка тебе, салага, деньги и сбегай в магазин за водочкой! И колбаски купить не забудь. А на обед в часть не пойдём, здесь перекантуемся.
Тут приходит этот «сундук» контролировать рабочий процесс. К юнгам он не идет, чуткий, гад, а начинает мотивировать батю, мол, я тебя… и все такое. Батя молодой, жизни не знает, опять начинает орать на юнг. И всё! Один удар лопатой по голове сзади и солнце гаснет.
В госпитале к бате приходит военный дознаватель, мол, давай, рассказывай, что да как. Кто бил, кто не подчинялся? Батя ему говорит:
— Споткнулся, упал, головой об лопату, на угле лежала…
Дознаватель спорить не стал:
— Ах, упал? Ну-ну.
Все записал в протокол и ушел.
А когда батя пришел в роту из госпиталя, его в тот же день отправили на гарнизонную гауптическую вахту, в просторечии, «губу». Всё верно. А что бы не врал начальству! Пробыв на «губе» пять суток на хлебе и воде, а в Совгавани «губа», ох-х, злая… батя, худой, грязный и тоже злой, вернулся в роту. Вроде всё, отстало начальство, за один косяк на флоте два раза не наказывают.
И тут к бате подходят те юнги… Улыбаются, приносят поесть, выпить, дружелюбно разговаривают. Молодец, мол, старшина, не заложил! Спасибо. Один вообще «зёмой» (земляком) оказался, из одного города. Так они с батей и дружат с тех пор.
«Председатель»
Этот юнга-зёма сейчас трудится у нас в Городе председателем огромного пригородного садоводства «Здоровье», откуда и «погоняло». И в очень узких кругах городского начальства и криминалитета он хорошо известен. У него: 4 года войны + 3 года дисбата + 5 лет срочной службы! В итоге, он отдал Родине двенадцать лет службы, как с куста! Так и приехал домой на дембель с 12 шпалами на рукаве бушлата. Тогда солдаты и матросы срочной службы на рукаве носили желтые нашивки — «шпалы», по годам срочной службы. И не один патруль его не заставил те шпалы срезать. А потому, что все по закону и в военном билете отмечено.
Он серьёзный дяденька этот «Председатель» и на всю местную шпану клал с прибором. Они ему деньги носят за возможность воровать в Городе. Но, об этом, тс-с-с! Вокруг него сбились в группу человек двадцать, таких же как он фронтовиков и бывших штрафников, а это, ой какая сила! Но, не чисто криминальная… хотя как посмотреть.
Батя рассказывал, что когда после смерти Сталина в 1953 году в город из «чёрных» зон хлынули толпы амнистированных уголовников, именно парни-фронтовики «Председателя» вместе с ментами устроили им та-а-акой геноцид — успокаивали, а то и упокоивали блатной элемент пачками. Нет бандита, нет проблемы. Так говорят, кажется…
Тогда на танцы в Кривощёкинский рабочий клуб блатные ходили с ножичками за подвёрнутыми голенищами сапог. По моде, с напущенными на них штанинами. А у бойцов «Председателя» там же, за голенищами, были… пистолеты. Эхо войны! Думаю, что и сейчас те пистолеты у «Председателевских» недалеко припрятаны.
Брат Женя
Пришли родители, привели из садика «разбойника», брата Женю. Младший, конечно, тот ещё кадр. Как-то же он смог в шесть лет дотянуться до потолка и нацарапать отвёрткой матерное слово из трёх букв на крышке распаечной коробки. Талант! Читать еще толком не умеет, а то слово выучил! Почему распаечная коробка на потолке, а не на стене, неведомо. Загадка хрущевского домостроения, а-ха-ха! А родители вверх и не смотрят, только я то слово и вижу.
Брат с видимыми задатками лидера. Но лидером он не станет, помешает водка. Кое-как домученная школа, брошенный институт. Две семьи с детьми. Ох-х и намучается с ним мама Аня. Так до самой своей смерти в 2018 году и будет за ним ходить, котлетками кормить. Все понимала, а ходила:
— Ну, он же мой сын…
Причем, здоровье у Жени всегда было лошадиное, несмотря на многолетнюю перманентную пьянку.
Он как-то ненадолго протрезвел и решил начать новую жизнь. Купил путевку в недельное конное путешествие по горам. А там потребовали медицинскую справку и он пошел за ней в поликлинику. Так вот я видел эту справку. Обалдел. Вообще все показатели в норме! Только верхнее давление немного высоковато, 130. Всё приставал ко мне:
— А это не опасно?!
Воистину говорят, что Господь любит и хранит дураков и пьяниц. Как-то так случается, что все свои азартные игры с Судьбой брат выигрывает при абсолютном нуле на своём счёту.
В стройбате на Байконуре, а в СССР там был тот ещё интернационал, не для нормальных людей, он вышел из строя на вопрос начальника клуба:
— Художники есть?! Шаг вперёд!
И потом два года проболтался в тихой и тёплой художке, под журчание телевизора мешая краски и натягивая холсты настоящему художнику, пока остальные его сослуживцы чего-то строили на лютом казахском морозе.
А в 2024-м году, наглухо запутавшись в долгах и кредитах, пошёл и записался на СВО. Штурмовиком! Провоевал под Донецком неделю… и прилёт! В итоге, 300-й, сильно ему досталось осколками… но живой. Бог спас, кто же ещё?! Сейчас он в госпитале, долечивается. После, реабилитация и дембель. Получил медаль, кучу денег и всевозможные льготы от Родины. Всё по-честному, по контракту! Ну, может, хоть сейчас пить перестанет? Дай-то Бог!
Что там мама Аня нам про Бога рассказывала? Она ведь нас с братом тогда, в 60-х, крестила по-тихому. Маленький подвиг был по тем временам, ибо, комсомолкам это не приветствовалось. Оба раза в обед убегала с завода и крестила. Видимо, заранее договаривалась с батюшкой. И молчит мышкой. Но, я-то знаю где у неё наши с братом крестильные крестики лежат. Простые такие, алюминиевые, на синей тесёмке.
Главное сокровище маленького Жени — американский большой Красный трактор на четырех плоских батарейках. Где его, такой великолепный, в большой коробке, добыл добрый дядя «Председатель» и подарил Жене на день рождения, неведомо. Но трактор блестит, поршни его прозрачного двигателя двигаются, он умеет разворачиваться на месте, ездить туда-сюда и гудит как паровоз. Трогать этот трактор никому нельзя категорически! Можно только смотреть, да и то, с разрешения маленького хозяина, если он добрый.
«Несуны»
Однажды, батя принес домой горсть гвоздей в рукавице-верхонке и я по глупости и малолетству его спросил:
— Пап, ты что, украл эти гвозди на Заводе?
— Запомни, сын, я не вор, я «несун»! – таков был его гордый ответ.
Потом я его этим «несуном» полжизни подкалывал. А он и не обижался. Тогда все несунами были. Вот, тетка моя, Маша, батина родная сестра, по кирпичу в день в женской сумке выносила с Завода. За пару лет на гараж натаскала. А если у наших мужиков хорошо по гаражам пошерудить, думаю, 5-10 ракет СС-20 легко можно будет собрать. Их у нас в Городе выпускали. Но, вообще это кажется военная тайна…
«Несунами» все советские граждане были поневоле. И рады бы что-то купить и деньги были, да негде. Или покупай ворованные кирпичи или иди запишись на кирзавод. Представь бумаги о выделении участка и разрешение на постройку дома, утвержденный проект, расчет количества и жди очереди пару лет. То же и со всем остальным, с краской, досками и т.д. Поэтому в народных представлениях, «несун» это был «свой» по жизни — сосед, родственник, приятель. А «вор» он и есть вор, и место его в тюрьме.
К слову. Вот необъяснимый пример на ту же тему из того же времени. Солярку гражданам тогда не продавали, только бензин. И даже экспортные дизельные «Волги», привезенные из-за бугра, не регистрировали в ГАИ, и приходилось хозяевам менять дизеля на ДВС.
При том, что у нас на Реке стояли тысячи частных ботов с дизелями, в техпаспортах которых было написано «с механическим двигателем». И где их хозяева тогда брали солярку? Правильно, покупали за бесценок у водителей грузовиков, сливали с тепловозов, с тракторов и т.д. И что-то я не помню, чтобы кого-то за это ловили и привлекали. Они кто были, «воры» или «несуны»? Правильно, судом не установлено, значит, честные советские граждане.
Мама Аня
Вообще, мама Аня женщина суровая. Заводская рабочая, дитя войны, выпускница детского дома. Сама она про детдом никогда не рассказывала, но я читал в Интернете воспоминания ее товарок, как они жили в том детдоме в войну. Девчонки ее звали Нюрой. Плясунья была отчаянная, пела в хоре.
Кстати, нормально они там жили, без ужасов. Сибирь же! Не голодали, ездили с концертами по госпиталям, за лошадьми ходили, на детдомовском огороде овощи выращивали.
Нюру и ее сестру Фросю привез в детдом их председатель колхоза. Мать их, еще одна моя бабушка Дуся, умерла зимою 1942 года. Надорвалась на колхозной работе и умерла, на работу с утра не встала. А голодные дочки-погодки доходили в холодной нетопленой избе рядом с мёртвой матерью. А отец их, мой дед Иосиф, уже на фронте погиб. Завернул их пьяный председатель в один тулуп и на санях отвез в район, где сдал в местный детдом. Поклон ему до земли, инвалиду Гражданской, пьянице русскому запойному! Не выжили бы сестрички… него.
А так, пока обе замуж не вышли, ездили они в этот районный детдом из Города на каникулы из ФЗУ и в отпуск с завода. А куда еще? Обе красавицы были невозможные, я видел их на фото того времени.
Как-то, я помню, на трамвайной остановке маму Аню окликнул какой-то мужик:
— Аня! Помнишь меня?
И как она рванула от него, волоча меня маленького за руку. Не захотела вспоминать послевоенную заводскую общагу. Я уже взрослым её об этом случае спрашивал. Ответила:
— А отец бы что сказал?! Его же мать меня ему тогда в общежитии выбрала…
Мама Аня нас всех любит, но что такое хорошо, а что такое плохо, она знает точно и по-своему. А на наше мнение по этому поводу ей наплевать. Запросто может пройтись по нашим карманам насчет денежной неучтёнки и сигарет. Может без спроса сдать в комиссионку отцовский выпрямитель и т.д.
Это нужно учитывать! Но, мы её тоже любим.
Нахаловка
Сказать, что мои родители хотели свой Дом, это ничего не сказать! Они мечтали об этом, оба же деревенские. И в 1975 году нашей семье, по какому-то великому блату, через секретные знакомства «Председателя», выделили под строительство индивидуального Дома участок земли в Нахаловке — «Позор Города!», «Деревня в центре Города!», «Доколе?!».
Родителей вызвали в Райисполком и велели написать заявление. Проект утвердили, смету в части количества материалов посчитали и тоже утвердили. Все прошло буднично и скучно. Бумаги выдали быстро. Разъяснили по материалам:
«Будете отовариваться на базе Райкомхоза, под вас наряд, остальное сами».
Собственно, и всё. Сами, так сами. А мы и не против!
Полоска соснового бора на правом берегу Реки по главному ходу транссибирской магистрали, когда-то определённая Императорским кабинетом под временное жильё казённых рабочих, строивших железнодорожный мост. Узкие кривые улочки, глухие заборы, проходы к Реке, тарзанки над водой и самые дикие и причудливые примеры освоения Мироздания в целях организации временного человеческого жилья. Практически всё самострой! Население и нравы соответствующие.
Не сказать, что в Нахаловке жили одни бандиты. Так, здесь когда-то стоял домишко, в котором родился и вырос будущий маршал авиации и трижды герой Советского Союза Александр Иванович Покрышкин. Однако, опаснее места в Городе тогда не было. А потому, что сразу после Революции вопрос с самостроем был криво, но снят. Всем классово близким местным оборванцам попросту выдали бумаги о собственности на землю. Я сам видел желто-коричневый от времени листочек, где каллиграфическим почерком, видимо, бывшего гимназиста, уже наполовину выцветшими чернилами было написано:
«Каменский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов наделяет семью Земляковых участком земли в Нахаловке для строительства дома и проживания, всего площадью 700 квадратных аршин, между забором фирмы «Бранобель» и до забора участка семьи Выползовых».
И печатка Совета депутатов. И дата. И всё это до сих пор законно!
Я был знаком с некоторыми местными ребятами. В наш пионерский лагерь привозили группу детдомовцев, большинство из которых были родом из Нахаловки. Практически одинаковые истории. Как родители пили, били, они убегали из дома, а их ловили, и в конце концов, изъяли из семьи. Кого-то из родителей лишили родительских прав, а кого-то и нет. Мы с этими ребятами даже дружили. В целом, нормальные ребята, весёлые… но уже насквозь, и это было хорошо заметно, пропитаны табаком и блатными понятиями.
К 1975 году Нахаловку уже здорово подсократили. Кто-то уехал, бросив свою хибару, кого-то посадили, кто-то потерял свою «волшебную» жёлто-коричневую бумажку и не смог или не сумел её восстановить в Райисполкоме и его выселили за самострой.
В общем, Нахаловка тогда представляла из себя жуткую смесь из трёх сотен домишек, чёрт знает как построенных и оформленных. Но, среди них были и есть очень даже приличные дома. Все дореволюционные. Дом староверов Земляковых, дом владельца Винного склада, контора общества «Мазут», мясохладобойня.
А само место просто великолепно — вековые сосны, практически рядом центр Города и потрясающий вид на Реку с высокого берега. И получается, что именно Нахаловка, это родная мать Города и одноименной Области вокруг него. Отсюда всё и пошло у нас строиться в конце XIX века.
Сейчас Нахаловка, это уже чуть ли не самый, а может быть и самый респектабельный район Города. Все хибары здесь давно снесли, проложили хорошие дороги, газ и всё такое. Селятся в Нахаловке, вернее селились, когда еще здесь было свободное место, лучшие люди Города и Страны.
Вот, четырехэтажный дворец бывшего прокурора Области, а ныне уже Министра юстиции Страны. Ну и ему под стать. Купить что-либо здесь уже нереально ни за какие деньги. А если что и случается с хозяевами местной недвижимости с неплохими земельными участками и умопомрачительными по красоте видами на Реку, всё расходится по родне. А неофициальное название «Нахаловка» к району так и прилипло и, по-моему, вполне себе подходит к сонму жилищ чиновников, бизнесменов и слуг народа — депутатов всех уровней.
И в здешнем Доме, доставшемся мне от родителей по завещанию, я сейчас и живу. С женой и двумя нашими собакенами — русским тоем Арчибальдом и чихуашкой Аришой, полноценными членами семьи. А наши две дочери уже давно живут своими семьями и в других местах.
А моему младшему брату Жене по завещанию досталась двухкомнатная хрущевка на левобережном жилмассиве, в просторечье именуемом «Ямой», чем он не очень доволен и периодически ко мне подкатывает. Мол, несправедливо это, давай Дом продадим, а деньги пополам. И всякий раз посланный в лес, туда не идёт. До следующего раза.
«Яма»
«Яма», она и есть «Яма»! Сюда, в наспех построенные ряды жилых панельных пятиэтажных коробок, в начале 60-х, буквально, пинками переселяли своеобразных жителей самых бандитских и уже идущих под ножи бульдозеров древних жутких халуп в Нахаловке, на Перевалке, «Рыжем» квартале, Восточном поселке, Матвеевке и иже с ними. Много было тогда в Городе мест, куда таксисты отказывались ездить.
Экология в «Яме» была тогда строго со знаком «минус». Дома там уже были, а дорог к ним ещё не было. Вернее, были две, одна на Завод, а другая к зоне ИТК №5, «Пятке». И открытые военные гусеничные амфибии, набитые пьяными и орущими новосёлами с их тряпьём, балалайками и тараканами… споро спускались к подъездам новых домов прямо по крутым склонам огромной природной низменности (почему и «Яма»!). Видимо, эвакуация населения была объявлена какая-то, что ли…
Ещё там было несколько заводских домов. На этом Заводе батя и получил свою «двушку-хрущёвку», а заодно и онкологию почек на вредном производстве, в итоге забравшую его в лучший мир в 2005 году.
Старожилы «Ямы» ещё помнят хождения молодёжи по выходным на кровавые месива — «стенка на стенку» с «кирзаводскими», перевёрнутые милицейские «канарейки» и толпы уличных бойцов в зимних стёганых штанах, шапках и фуфайках. Летом! А чтобы защитить тело и голову от ударов обрезками арматуры.
И везде пацаны на мопедах с настоящими человеческими черепами на руле, бр-р-р. А это строители случайно раскопали старинное неучтённое кладбище начала века.
«Сибирская язва здесь тогда лютовала», — шептались жители.
Думаете, остановили стройку? Нет, конечно. Дворничиху увезли в больницу с инфарктом, потому что какой-то малолетний придурок надел человеческий череп на выключатель в подвале. Женщина хотела включить свет, что-то ей мешало, сняла, включила свет… Хорошо её сразу нашли и вызвали «Скорую».
Помню жигана в наколках, который в том подвале втирал нам, сопливым пацанятам, за понятия воровского хода. Сидели, слушали…, он же с зоны откинулся. А потом встали и поехали на электричке в соседний научный Академгородок воровать велосипеды. Они там у учёных были основным видом транспорта и стояли где попало без всякой охраны.
Младшие воровали, а старшие разбирали на запчасти и продавали. На третий раз всех нас приняли в электричке менты, вместе с тремя ворованными велосипедами. Меня, как самого младшего, в ментовке не били, а просто отдали насмерть перепуганным родителям. А кто был постарше, по суду заехали на малолетку. Потом они оттуда откинулись, уже наблатыканные, и мы все вместе стали ходить на «пушнину». Вечером, в день получки, грабили пьяных работяг, забирая у них кошельки и хорошие меховые шапки. И попробуй не пойди… Вмиг прослывешь «подментованным» со всеми вытекающими последствиями. Как вспомнишь…
Не сказать что все наши пацаны в «Яме» стали записными ворами и бандитами, есть и приличные люди. Но вероятности были очень высокими! И судьбы какие-то одинаково тусклые. Тот умер, тот спился, того зарезали. А «Фрола» уже в наше время просто отпустили с зоны домой — умирать, сактировали по здоровью. Вон он, в мастерской «Чиним всё!» трудится, замки без ключа открывает, худой как спичка.
А брату моему младшему «разбойнику» Жене повезло, он просто пьёт. Я потом анализировал, поднялись только те, кто вовремя из «Ямы» свалил.
В общем, милое местечко было, этот наш жилмассив «Яма». Сейчас там и близко такого нет, тихий зелёный район. Только вот ребятня из дворов куда-то подевалась, вот и тихо. Но, сейчас так везде, ибо, гаджеты!
Корова раздора
И вот мы начали строить свой Дом в Нахаловке. Деньги какие-никакие у родители были, ещё и у батиной родной сестры тёти Маши сколько-то заняли.
С соседями через овраг, что называется, сразу не задалось. И всё из-за коровы.
Поперву, когда у нас ещё не было сплошного забора, соседи ходили через наш участок кто как хотел. Мы не возражали, дело житейское. И когда увидели сильно пожилого мужика, который косил траву на нашем участке, шутейно его спросили:
— И зачем Вам наша трава, любезный, никак корову кормить?
Дело в том, что мои родители, уже давно городские жители, представляли свой новый Дом «в деревне» несколько романтически. С походами по выходным за молоком с трехлитровой банкой. И конечно, обрадовались, что ходить-то нужно буквально два шага, за овраг.
А мужик, все здесь его звали «Дядькой Вадькой», закурил и рассказал нам такую историю…
Что коровы у него нет по причине ее дороговизны, но он о ней мечтает, вспоминая, как во время войны корова-кормилица спасла их семью. Вот он и построил ей теплую стайку, косит сено. Представляет, как он за той коровой ухаживает и ему хорошо.
Родители, сами дети войны, от такого рассказа обалдели и даже пустили слезу. Пошли к дядьке Вадьке на его участок за овраг, не врёт ли? Точно! Рядом с хибарой-развалюхой стоит стайка и стог сена для коровы. И батя, тоже деревенский, по доброте душевной и проникнувшись, предложил Вадьке сделку. Мы тебе корову, а ты нам банку парного молока по выходным. Вадька сначала не понял, но потом… аж запрыгал от привалившего счастья! Кричал, что он и по ведру будет давать и неужели это правда?
Сказано, сделано! Батя поехал в знакомый пригородный совхоз, оплатил в кассу живой вес дойной коровы и, вуаля, дуй Вадька в совхозный коровник и выбирай любую. Как говорится, за рога её и в стойло. Батя с мужиками-соседями по хрущевке часто так делали. По осени покупали в том совхозе одну корову на всех, разделывали, и всю зиму хранили её мясо у себя на балконах в виде — собственно мяса, нарубленных косточек, накрученного фарша и пельменей в льняных мешочках. Почему-то, именно в льняных. И это было гораздо выгоднее, чем покупать говядину у частников на рынке. А в городских магазинах мяса тогда никогда и не было. Нет, не голодали, но все выкручивались, кто как мог.
Но не тут-то было…
Дядька Вадька на радостях рассказал про сделку у себя дома и уже было собрался до коровника, но тут Зять его вразумил, что ЭТИ корову дают не просто так, а чтобы потом забрать у Вадьки и дом и жену. Сюр какой-то! Но в итоге, через неделю батя близко познакомился с местным участковым, который получив соответствующее заявление от граждан из-за оврага, никак не мог понять, зачем бате понадобились Вадькина старуха-жена и дом-развалюха.
А деньги за корову так и сгорели. Совхозные готовы были привести к нам на двор любую корову. Хоть сами прийти вместо нее, а-ха-ха! Но, вернуть деньги отказались категорически, совхоз же, каждая живая копейка на счету. Мама Аня батю за это… и долго потом еще булькала.
Так и забылось. Хотя нет, осенью честные совхозные засчитали те деньги за корову, которую взяли на зиму. Ну, которую с мужиками-соседями по хрущёвке, на балконы.
А дядьки Вадьки Зять вскоре погиб. Он был бык, и по жизни, и по криминальной специальности. Где-то его тогда шмальнули его коллеги. Времена хоть ещё и не были бандитские, но тогда в Нахаловке такое бывало. Этот Зять как-то потом приходил к бате наезжать на него за ту корову, но услышав о батином друге «Председателе» быстренько отвалил.
Опасный был персонаж этот Зять, шальной. Достаточно сказать, что когда у них дома ладилась гулянка, родные вожжами вязали ему руки и ноги. Клали его связанного на диван, а рюмку, размером с небольшой стаканчик, ко рту подносили. Так и пил, лёжа. А потому что если так не сделать, то после третьей рюмки он хватал топор и носился по Нахаловке с криком:
— Всех, б, порешу!
Но все об этом знали и заранее прятались. И он знал, поэтому и давал себя связывать еще на трезвую голову.
Их снесли через пару лет. Впрочем, как и очень многих тогда в Нахаловке. К Олимпиаде.
Ну, кто так строит?!
Уже Новый Год и можно немного выдохнуть. И даже передохнуть. Новоселье! Мы наконец-то въезжаем в свой новый Дом.
«В Новый год — в Новый Дом!»
А неплохой каламбурчик получился!
В рекордные сроки, считай за лето, коробка была поставлена, крыша не протекает, коммуникации заведены и по осени отделочники вошли отделывать Дом уже в теплый контур. В Доме есть ещё кое-какие недоделки — не прокрашен на второй раз фасад, нет постоянного забора, электрический ввод с времянки, но это зимой и не сделать. Минимум мебели. Вместо люстр и светильников — «лампочки Ильича». Некоторые в абажурах из газет. Но это уже все несущественно, так как в доме можно ЖИТЬ!
По старинной традиции, первой в новый Дом, распушив свой шикарный хвост, вошла наша молодая трехцветная кошка — красавица Мява. Конечно, она и раньше сюда уже заходила, пока строили, и даже, по сути, уже и живёт в Доме на антресолях. Но, мама Аня к вечеру, намыв полы и уже практически накрыв праздничный стол, выгнала нас всех вместе с кошкой в нашу старую хрущевку. Там принарядилась сама, принарядила нас и батю, и к 18-00 все мы с приглашенными на новоселье гостями, подошли к дверям Дома. Вернее, гости уже там рядом топтались на морозце. Они приехали чуть раньше назначенного им времени и пребывали в любопытстве и предвкушении.
Выпущенная из самодельной переноски Мява пулей шмыгнула к себе на антресоли и через решетку ограждения стала внимательно за всеми наблюдать. Она всегда так делает. У нее там постоянный наблюдательный пункт.
Мява пришла к нам на стройку еще весной, совсем маленьким котёнком, голодная, испуганная и жалобно мяукая. Потому сразу и стала Мявой. Ее мать — старая, злобная, чёрная кошка Мамаша, разместив свой нынешний выводок под соседским сараем, по каким-то причинам выгнала Мяву из «дома», да ещё и гоняла её среди сосен. Что она ей сделала? Может, что единственная в выводке была трехцветной? Или сильно была похожа на своего блудного папашу-кота? Кошачья душа загадка.
Сначала мы просто подкармливали маленького котеночка с крыльца, но как-то незаметно-незаметно Мява стала нашей. Говорят, трехцветные кошки приносят счастье.
Идея Дома — шале, 10 на 15 метров в плане. Высота конька от цоколя 6.5 метров. С простой длинной двухскатной крышей и двумя выпуклыми эркерами. Это немыслимая тогда в СССР архитектура для жилых домов частного сектора. Строили тогда в СССР граждане себе дома значительно больше и выше, но не стильные полутороэтажные шале со вторым светом, точно.
По поводу количества этажей…
У меня есть приятель, грузин, у него большая дружная семья. Так, он построил себе четырёхэтажный (!) дом (без лифта):
«Для сэбя, для дэтэй, для тёщи, для собаки...».
Не в смысле, что у него тёща — собака, хотя так оно и есть, а в смысле, что у него ещё есть две больших собаки — немецкая и бельгийская овчарки.
Недавно я с ним разговорился на эту тему, и выяснилось, что выше второго этажа они вообще не заходят. Годами! И загнать туда, кроме собак и горничной, он тоже никого не может. И его большая семья так и толчётся на двух этажах.
Вывод — дом должен быть один-два эиажа, не больше.
***
Итак, наш Дом…
Подвала нет, ленточный цоколь из блоков-шестерок. В светлом высоком полуподвале — большой гараж, всякие подсобки, кладовки, котельная «дрова-уголь» (обещают подтянуть газ на следующий год). И главное, помещение музыкальной студии с поролоном на стенах и потолке, обшитые вагонкой, для репетиций моего ВИА, которого ещё нет. А что бы никому в Доме не мешать громкой музыкой в стиле «рок», которой я увлекаюсь.
Огромные выпуклые застекленные эркеры с двух сторон по «коротким» фасадам. Внутри — прихожка, туалет, гардеробчик для верхней одежды и обуви, большой второсветный холл с камином и телевизором. Холл по-модному совмещен с кухней. Лестница на антресоль, с проходом по ней на второй, «жилой» этаж. Там ванная с туалетом и три спальни с небольшими окнами – родительская с гардеробом, моя и «разбойника» Жени. Ну а зачем в спальнях большие окна? Их там и нет.
Внешние «длинные» фасады – фахверк. Ровные крашеные белые стены с набитыми на них определённым образом темными деревянными рейками. Просто и красиво! Внутри — лофт, все стены из кирпича, но без штукатурки. Берется обычный, самый дешевый кладочный кирпич, затем, уже в кладке, он хорошо пескоструится, и по выбитым от цементного раствора швам затирается светлой известковой гарцовкой.
Класс! Смотрится, супер. По этому поводу один наш знакомый, строитель со стажем, зайдя первый раз в Дом, воскликнул:
— О-о-о! Старую кладку где-то разобрали, проныры!
Пришлось объяснять ему эту технологию. Обалдел.
От современных этот Дом отличают материалы. Ну не было в 1975 году в свободной продаже пластиковых окон и трубок REHAU. Поэтому все окна у нас деревянные и двойные. Эркеры не целиковые, а наборные. Крыша и отливы не из металлочерепицы, а из оцинкованного железа. Вариант шифера даже не рассматривался. Так как теплые полы за отсутствием металлопластиковых трубок устроить было невозможно, пришлось вместо эффектных эркеров «в пол», поднимать под ними кладку для навешивания узких радиаторов отопления. Но, внешний вид фасадов, это, Слава Богу, не испортило.
Поразил шабашник-сантехник. И никакой он не Афоня! Интеллигентный дядька в чистом комбезе, с умными глазами и личным дорогим немецким набором инструментов, у которого на лбу написано высшее образование. Он в одиночку резал оцинкованную полдюймовку как макароны, плотно накручивал на нее бочата и тройники, и чуть не за день, прошёл всю водяную разводку. Н-да, настоящий мастер!
Чуть не убились, споря с бригадиром шабашников, собравшимся ставить стены толщиной в три кирпича.
«Как у всех!».
Обошлись толщиной в полтора кирпича, затем обшив внешние стены десятисантиметровым пенопластом, на который закрепили мелкую сетку и на неё наметали тонкий слой штукатурки, чтобы только её покрасить. Бригадир орал, брызгал слюной и никакие графики промерзания такого «пирога» его не убеждали:
– Зимой замерзнете, б! – вынес он свой вердикт.
Но Дом всё же сложил и теперь, будучи приглашенным на новоселье с супругой, он ходит по Дому, трогает стены и цокает языком. А на дворе между прочим морозец -25. В общем-то, обычная зимняя температура. Это сейчас, зима-не-зима, сплошные оттепели и женские сапожки, а тогда было строго, летом — тепло, а зимой — холодно. На демонстрацию 7 ноября все, включая женщин, ходили в валенках и то, притоптывали стоя в колоннах.
Ещё, отдельно от Дома, в углу участка, с выходом на Реку, мы планируем с батей поставить бревенчатую баню «по белому». Без всяких новшеств, по старинке, с каменкой, бочкой, дровами и ведрами. Рядом встанет беседка. Вот и вся усадьба. Остальное пусть мама Аня под свои грядки и теплицы уделывает, как она хочет. Вон уже и семена скупает тоннами, смеюсь, и журнал «Приусадебное хозяйство» выписала.
В общем, к Новому году и Новоселью всё более-менее готово! Вчера ещё, притащили с батей молоденькую ёлку из ближайшего перелеска. Их там много проросло. Нарядили как сумели. За-а-апах, не передать.
Но вообще, своя усадьба, это на всю жизнь работа, что-то постоянно нужно поправлять, ремонтировать, подкрашивать. Но привыкаешь…
Косяки и происшествия
Из значимых косяков и разнообразных происшествий, неизбежно сопровождающих любую стройку, следует вспомнить:
Вначале была приглашена бригада шабашников издалека. Они пили, дрались, воровали стройматериалы и продавали их соседям. Что-то не поделили и однажды драка переросла в поножовщину. Приезжала милиция. Эти шабашники были изгнаны и вместо них взяты другие, местные, с которыми мы и дотянули до конца стройки. И это нам ещё повезло, другие по пять бригад меняют.
Не утеплили и не заизолировали цоколь. Когда я бате подсказал про это дело, тот сильно наорал на бригадира. и тому пришлось заново откапывать, отмывать цоколь и все делать по уму. Так они и орали друг на друга до конца стройки, по любому поводу. Думал трёкнутся, так орать… А ничего. Мне потом бригадир сказал, что это они просто так разговаривали. Без всяких обид.
Каменщиков на кладку встало три человека, а по смете должно было быть четыре. Стали разбираться и искать ещё одного. Нашли в строительном вагончике. Оказалось, от него ушла жена, и он уже неделю пьет, не выходя на Божий свет. Пришлось возвращать товарища к жизни, выписав ему пинка и отправив на все четыре стороны. Смету поправили.
Опять пытались своровать. На этот раз, рубероид. Ночью прилезли. Поймали. Оказалось, почти соседи. Решили в милицию заявления не писать, ограничились тумаками и запугиваниями, что не дай Бог, если ещё раз вас поймаем, будете иметь дело с самим «Председателем»! Ничего не поделаешь, Нахаловка!
Опять приезжала милиция. Сказали, из ОБХСС. Потребовали все документы на материалы и поинтересовались, на какие шиши мы строим «сии хоромы царские». Качать права мы не стали, мама Аня предъявила свой кондуит с квитанциями на каждый гвоздь и показала сберкнижку. В итоге, менты взяли бутылку водки, сала им мама Аня нарезала с собою, и они уехали других жуликов ловить.
Ночью, опять что-то хотели от дома оторвать и украсть… Решили строить глухой забор. Пока поставили временный.
Новоселье
Со своими стульями пришли ближайшие соседи, семья Земляковых, принесли в подарок старинный медный самовар.
Их родители и родители их родителей, до Революции казённые рабочие на строительстве моста через Реку, здесь все и встретились. Староверы… У них большой кирпичный дом с огромным сухим подвалом. Фруктовый сад. Огород с неизменной картошкой. Их дому уже больше 100 лет, но простоит он еще лет двести, точно. Вот так подаёт истинная вера в Бога! Особенно если не пить запоем, а работать как они, а-ха-ха!
С семьей Земляковых в соседях нам очень повезло. Мама Вера, папа Саша, и сын Николай, мой ровесник. Потом у Николая появилась Таня, а потом и трое их ребятишек, ныне уже взрослых. И ни одного конфликта за много лет близкого соседства. Всегда приветливые и отзывчивые. Чисто русские люди. Тётя Вера — травница. Многим помогла с лечением различных хвороб. В общем, кто имеет соседей тот поймёт. Сколько вместе с ними по вечерам выпито, съедено и спето хором, не сосчитать. Да и не нужно. Все же пошло «на здоровье!». Однако, в крайние годы количество выпитого заметно сократилось. Увы, возраст.
***
Начищенный самовар Земляковых сиял, как ему и положено, и они его сразу же взяли в оборот на предмет приготовления вкуснейшего чая с травками. Золотые люди, Земляковы. Не пьют, едят мало, чепухи не несут, поют — заслушаешься, в гости со своими стульями ходят. Все бы так!
Но все были не так. Ели на радость мамы Ани много, а пили ещё больше. Мужики водочку, женщины… тоже водочку. Песни орали громко! И про замерзающего в степи ямщика, и новую пугачевскую про короля Луи. Подарили кучу подарков, в основном постельное бельё и посуду. Всё нужное!
Лазали по всему Дому, все трогали, открывали-закрывали… Пытаясь запомнить, катали во рту незнакомые слова — «шале», «фахверк», «лофт». И в конце-концов, высказали бате общее экспертное мнение устами соседа по хрущевке, почти трезвого дяди Вани Максимова:
— Чудно это все, Григорьич, не по-нашему как-то. Но, вроде и ладно, пусть будет!
Батин закадыка, бывший юнга Тихоокеанского флота с 12-летним стажем срочной службы и погонялом «Председатель» Дом заценил:
— Ну ты дал, старшина! У меня в садоводстве с полтыщщи всяких домов, я думал, всё видел. Ан, нет! Ты всех моих садоводов перещеголял. Наш у тебя Дом вышел, мариманский! Вон и Река как на ладони, про-о-остор, волны! Давай-ка, нашу споём:
«Вот вышли на палубу, палубы нет, а палуба в трюм провалилась, увидел матрос капитанский кулак, упал, сердце больше не билось…». Не забыл слова-то?
Высказалась батина родная сестра, тетя Маша, имея ввиду эркеры по четыре метра высотой:
— Ну прям не знаю, Нюра, как ты будешь их мыть-то? Хлопнешься еще с лестницы, жопу отшибёшь, а-ха-ха!
А на самом деле такие окна по весне обычно моют щеткой с длинной ручкой, поливая на неё из шланга.
«Разбойник» Женя ненадолго вынес из уже своей законной комнаты показать гостям свою дарёную прелесть – большой Красный трактор. Все поцокали языками, но потрогать трактор никому не разрешили и быстренько унесли назад.
Хорошо посидели. А тут уже и часы скоро 12 пробьют. Открыли шампанское и послушали по телевизору душевное Новогоднее обращение к Советскому народу Леонида Ильича Брежнева, генерального секретаря ЦК КПСС. А после Нового года народ ещё с часик повеселился, и гости начали отваливать по домам.
***
И летом под нашими окнами ночью орали:
— Эй-й, вот скоро придут наши, раскулачим вас, буржуи!
И все березки, которые батя по периметру участка посадил, за ночь выкопали и перед нашей калиткой бросили, мол, вырастут, картошку нам застят от солнца.
И нашу щебёнку ведрами таскали. Идем, видим, бабушка — Божий одуванчик, подползла вечером к куче щебня со стороны оврага и руками его гребет в ведро. Говорим ей:
— Бабушка, Вы бы попросили, мы бы и так дали!
А она встала, плюнула, матерно нас обозвала и гордо ушла.
***
За-а-абор! Хо-о-отим! Сплошной! Три, а лучше, четыре метра высотой! С колючей проволокой и высоковольтным током поверху. И Алабай или Кавказец во дворе! Вот залог хороших отношений с соседями в Нахаловке в 1975, вернее, уже в новом 1976 году! Но, на то она и Нахаловка.
Отец Модест
Сам я человек верующий, но воцерквлён был относительно недавно, семья не была сильно религиозной, хотя мама Аня на с братом по-тихому и крестила. За пять минут это случилось, не шучу.
Когда батя умер, я переживал страшно. Любил его, да и сейчас люблю. А он меня, я знаю. В общем запил я с горя, чего уж там трезвенника из себя строить…
И ехал я в Город со своей трехдневной встречи с алкоголем… Дела уже не ждали. Вижу, на трассе стрелка самодельная — направо, «Храм…». Надо же, тысячу раз здесь ездил, а этой стрелки не видел.
Дальше, всё на автомате, как кто-то другой руль крутил. Повернул в небольшой поселок, там деревянный Храм посредине, на площади. Захожу! Пусто, служба уже закончилась. За прилавком со свечками стоит женщина:
— Чего Вам? – спрашивает.
Но, так, приветливо спрашивает, без агрессии.
— Да я и сам не знаю. Вот, отец умер, может панихиду заказать? – отвечаю я.
— Подождите, сейчас отца Модеста позову, он еще не ушел, по-моему, — выходит из-за прилавка женщина.
Возвращается. И через минуту из алтаря выходит старенький благообразный священник.
Он сразу берет меня за руку, подводит к поминальному столику и говорит:
— А давай за твоего папу помолимся. Как его звали?
— Да я не умею. – говорю я.
— А ты просто стой, да подпевай, там несложно. – говорит отец Модест.
Он зажёг свечи. Размахал кадило. Еще служка подошел, Владислав зовут, как я потом узнал. Он при Храме живёт, малахольный немного, но шибко верующий. Про него говорят, что у него свой личный Иисус Христос, индивидуальный.
И мы втроем отслужили самый настоящий заупокойный молебен по бате моему.
И что-то во мне тогда щёлкнуло, уверовал. И потом пять лет как заведенный ездил к отцу Модесту, и на службы, и домой. Ясное дело, не просто так. Ограду новую, кованную, вокруг Храма поставили, аналойчики новые дубовые справили под иконы, и много ещё чего нужного в Храме.
А потом отец Модест умер и из Епархии прислали молодого и о-очень активного настоятеля с четырьмя детьми. А когда ты имеешь четырёх детей, я понял, ни до кого тебе дела больше нет, хоть ты кто. Проверено!
И мои походы за Благодатью закончились. Теперь только так — хочешь помолиться, сходи, помолись, на службе постой, свечки поставь, записки напиши, в кружку положи… и дуй оттуда, пока ноги держат. Целее будешь. И богаче.
Программа «Время»
1978-1981 год. Дальний Восток.
Во время срочной службы на флоте (как батя!) я стал мечтать поступить в институт. Причем обязательно на дневное отделение. И совсем не потому, что у студентов-дневников была отсрочка от службы, меня-то уже призвали. А потому, что сидючи на баночке (табуретке), на центральном проходе казармы Второй учебной роты, среди таких же лысых чувачков в матросской робе и вонючих гадах (ботинках), я ежевечерне просматривал Информационную программу «Время». Таков был распорядок. Каждый день, в любую погоду, в 21-00 весь Военно-Морской Флот СССР просматривал программу «Время».
А во «Времени», кроме всего прочего, иногда показывали рубрику «Студенческое лето». Корреспондентка ездила по различным сельхоз- и стройотрядам и освещала студенческую жизнь в них. И для меня это было просто сумасшествие какое-то.
Днем, вялые и сонные студенты, типа, работали, а вот вечерами… Волшебными летними вечерами студенты сидели вокруг костров. Мальчики играли на гитарах, пели про любовь и слегка о-б-ни-ма-ли красавиц-девочек за плечи!
Но я-то хорошо видел через экран телевизора, что эти маменькины сынки приличных родителей в очочках и из благополучных районов, будучи изрядно выпившими, тех красавиц-девочек, тоже, кстати, слегка поддатых, возмутительно нагло и откровенно лапали, а потом волокли по палаткам. И так каждую ночь! Ах-х, как бы я спел у того костра! А вон ту, с длинными светлыми волосами в стройотрядовской куртке… Ах-х, как бы я её отволок в ту палатку! И вечером, и в обед, и даже на завтрак.
В общем это и было причиной моего сумасшествия, как я хотел поступить в институт. Наша воинская часть стояла в городе, поэтому к нам в Матросский Клуб, в котором я играл на бас-гитаре и пел в музыкальной группе, на танцы, устраиваемые политотделом по выходным и по праздникам, приходило много девушек. И местных, и из ближайших общаг-ЦПХ. Милых, румяных работниц с Хлебзовода, с Рыбзавода, с Пивзавода…
Они по-тихому приносили матросам поесть и выпить, а потом отплясывали так, что, как говорится, морским чертям было тошно. Хорошие были девчонки, ласковые, отзывчивые на матросские страдания, но не трогали они мое сердце. А студентки к нам на танцы не ходили! Зачем им матросня? У них были другие приоритеты – курсанты!
Как ни странно, мой командир роты эту мою блажь с институтом поддержал. Не из-за студенток конечно, а из веры в меня. И к концу службы, кроме старшинских погон, у меня уже была очень приличная характеристика и ходатайство командования части о моём поступлении на любой т.н. «Рабфак». Это «нулевой» курс, тогда во множестве существовавших при вузах для рабочей молодежи и таких как я — дембелей. Через год сдаёшь лёгкие экзамены, и ты на первом курсе. А не сдаёшь…, все равно помогали поступить. А там уже сам, на общих основаниях.
Но я не искал лёгких путей и летом перемахнул забор части со стороны кладбища и, бочком-бочком, по дальним тропиночкам, минуя известные маршруты комендантских патрулей, пришел на сопочку, где я знал, находился какой-то «Институт». Какой, мне было всё равно.
«Институтом» оказался новый корпус электротехнического факультета местного Политеха. Лето, корпус пустой, и только в Деканате обнаружилась пожилая женщина в очень сильных очках, которая поливала цветы в плохоньких горшках. Как потом выяснилось, это была великая и могущественная Татьяна Павловна, которая на факультете была всегда. Она и была факультетом, хотя и числилась простой секретаршей деканата. Но, по своему могуществу она где-то даже затмевала и ректора, не говоря о деканах и прочем начальстве. Её знали все и она знала всех! И она могла всё! Ну, почти всё! А цветы были её слабостью и в деканате они были везде, включая ближайшие к нему подступы в коридоре.
Отсмеявшись, Татьяна Павловна молвила:
— В этом году уже никак, поздно, приходи в следующем, но пораньше, в Июле. Парень ты, вижу, хороший, помогу.
Но я пришел к ней раньше, через неделю… и с собою притащил два роскошных резных кашпо, имея ввиду, что бы через год она про меня не забыла. Эти кашпо, были настоящие произведения столярного искусства, которые мне вырезали из липовых чурбачков двое умельцев, родных братьев из семьи потомственных народных художников Карелии, а ныне, матросы Второй учебной роты, где я тогда и обретался старшиной.
— Ах-х, какие! – только и смогла вымолвить Татьяна Павловна от восхищения и как-то странно на меня посмотрела.
Потом была заливка бетоном пола её гаража, потом появился замдекана с острым носиком, которому срочно нужно было залить бетоном будущий танцпол студенческой дискотеки и… застелить линолеумом пол в его трехкомнатной квартире. И ещё кое-какие добрые и полезные дела для факультета и его начальства я совершил этим августом-сентябрём.
Мне это было не трудно. Вот, всегда под рукой матросы, которые стучат копытом, лишь бы выехать в город. Вот, растворный пункт сразу же за забором части и знакомые самосвальщики. А вот, молодой мичман Юрка Гаджиев, на складе которого, мы с ним по-тихому отмотали немножко линолеума от большого рулона. Авось, не убыло у Тихоокеанского флота.
В общем я до сих пор не понимаю, как мои работодатели-благодетели это сделали, видимо, полагая, что раз на 1-й курс уже нельзя, то на 2-й-то никто не запрещал. И к октябрю у меня на руках уже был студенческий билет и зачетная книжка студента 2-го курса дневного отделения по специальности «Электропривод и автоматизация промышленных установок», с 14 (!) академическими задолженностями за 1-й курс и моим письменным обязательством — за полгода всё погасить. Страшного в этом ничего не было. Татьяна Павловна с остроносым замдекана эти задолженности потихонечку гасили сами, «правильно» беседуя с нужными преподавателями. Кроме одного, вернее, одной. Так мне и сказали: «с Фёдоровой решай сам, она никого не слушает».
Фёдорова
Ирина Евгеньевна Фёдорова, старший преподаватель кафедры «Прикладная математика», в те годы молодая, ослепительная красавица с умопомрачительной фигурой, спортсменка, умница и при этом… лютая губительница тех, кто не учил или плохо учил такой важный и нужный для будущих инженеров-электриков предмет, как «Высшая математика». И никто ей был не указ. Бывший муж-художник, перед тем как навсегда умотать в Москву, оказался не совсем скотиной и оставил ей с красавицей-дочкой кое-какие средства на жизнь и шикарную двухкомнатную квартиру в новом доме, на самом берегу океана. Плюс, присылал алименты, иногда и весьма щедрые. Видимо, после продаж своих картин.
Она отлично играла в волейбол в нападении и когда приходила с работы, брала ласты-маску и шла на берег, нырять и ловить на дне свой ужин – мидии, устрицы и, если находила, то и трепанги — морские «огурцы».
Она никого не боялась. А вот её боялись все, даже Татьяна Павловна, ибо 25% отсева по неуспеваемости на младших курсах факультета, это было дело рук Фёдоровой.
И вот я, как баран на новые ворота смотрю на какие-то странные, видимо, каббалистические знаки, которые Фёдорова выписывает на доске на моей первой в жизни студенческой лекции с темой «Нелинейные уравнения и функции». Эти знаки, как потом выяснилось, назывались «интегралы», но сейчас мне они неизвестны, в школе, когда их проходили, я видимо прогуливал.
Фёдорова выщелкала меня на первом же практическом занятии, куда я пришел ещё в военной форме и в бескозырке. Задала пару вопросов и сказала спокойно и без злобы:
— Ко мне можете больше не ходить, бесполезно!
Вот так, взмахнула своими прекрасными длинными ресницами и выключила из жизни.
Ну думаю всё, капец! Да и студентки что-то не спешат со мной в палатку, а смотрят как на приговорённого. Да и другая учёба как-то тяжеленько идет — химия, физика, английский. Ну какой, на фиг, английский, если я много лет только «командно-матерный» учил? Уходить из института?! Ну, нет! Может эту Фёдорову, того? Подкараулить в подъезде и… Ну, нет, не в «Яме» же я уже давно. А тут ещё и Татьяна Павловна:
— Сессия на носу, математику не сдашь, вылетишь!
В общем, везде клин…
И ничего мне не оставалось, как ту математику… выучить! Я пришёл на экзамен первый, к 9-00, вместе с Федоровой, и вышли мы с ней тоже вместе, к обеду. Она написала в моей зачётке «удовлетворительно» и подчеркнула оценку прерывистой чертой:
— Это минусы!
Я насчитал их шесть…
И с этого момента во мне лопнул какой-то кокон. Жук выбрался из личинки и зажужжал! Да как зажужжал… Я понял, что могу. И смог! «Красный» диплом, московская аспирантура, кандидатская, докторская…
Но, это уже совсем другая история…
С любовью!
***
Зима 1975 года. Мне уже почти четырнадцать лет. Я учусь в седьмом классе и недавно пришёл из школы.
Двухкомнатная квартира, как их сейчас называют, «хрущёвка-распашонка» с малюсенькой пятиметровой кухней и совмещённым санузлом. Потолок высотой два с половиной метра. Н-да, позаботилась Партия и лично Никита Сергеевич Хрущёв о народе, сцуко!
Обстановка самая простецкая, как у всех. Крашеный дощатый пол. Небольшой балкончик с ограждением из прутьев. Ковёр почему-то висит на стене. Обеденный стол с четырьмя «венскими» стульями. Сервант с плохонькой посудой… и, о бальзам для души подростка, хорошими книгами и словарями. В углу на тумбочке чёрно-белый телевизор «Радий». На телевизоре красивая шитая салфетка углом и на ней статуэтка «Девушка со снопом». Какая-то плоская люстра. Всё!
И после обеда, который мне на кухне оставила мама… вкуснейшие котлетки с картофельным пюре (только разогреть!) и компот из сухофруктов, я лежу на диванчике и сплю. Да сладко так. Никогда так не спал. А как спал? А просто спал, да и всё. Кстати, мама Аня говорит, что днем часик-другой поспать полезно.
Всё, просыпаюсь, пора… Скоро уже родители с работы придут. И еще малолетнего «разбойника», брата Женю, младше меня на восемь лет, приведут из детского садика. Впереди обязательная вечерняя программа — школьные уроки, короткая гулянка и перед сном — поболтать с батей. Я очень люблю с ним болтать.
Батя
Батя в юности, аж четыре года, с 1949 по 1953 год, служил в морфлоте старшиной 1-й статьи и когда рассказывает про службу, любит… немного приукрасить:
– Шли мы Сангарским проливом, — начинает батя, — Слева японцы, справа американцы, и вдруг…
Я аж замираю от удовольствия. Эту невероятно драматичную историю о приключениях балтийского линкора «Марат» в Японском море я слышал много раз. И про то, как линкор чуть не утонул, почти наткнувшись на сорвавшуюся с якоря японскую плавучую мину, ещё с войны. И батя всех спас, стоя ночную вахту марсовым наблюдателем и вовремя углядев ту мину в морской бинокль. Ночью! Прямо по курсу! И про то, как батя у замполита отпуск в шахматы выиграл из трёх партий. Но, про отпуск, похоже, правда. По некоторым агентурным сведениям, именно в этом отпуске он и встретил маму Аню в заводской общаге, где моя бабушка Дуся, его мама, работала вахтёром и уборщицей. Но, это отдельная история.
А на самом деле, батя служил на Дальнем востоке, в городе Советская Гавань, старшиной во «Флотском экипаже». Это такая воинская часть, где принимают со всей страны, стригут налысо и переодевают в военную форму похмельных испуганных оборванцев (призывались-то в том, что похуже), за месяц проводят с ними «Курс молодого матроса», организовывают приём воинской Присяги и отправляют служить дальше, в береговые части, подплав и на корабли Тихоокеанского флота.
И там есть так называемая «переходящая рота», в которую списывают всех флотских залётчиков – пьяниц, драчунов, дезертиров, самовольщиков и пр. недисциплинированных военнослужащих, в том числе и для отправки их в дисбат (дисциплинарный батальон). И наоборот, освобождённых из дисбата по отбытии срока наказания, для отправки их в обычные части для дальнейшей службы.
В дисбат военнослужащих отправляют по приговору флотского трибунала. Максимально, им там дают срока до трех лет. Но если военнослужащий за свои деяния по мнению трибунала достоин большего наказания, то его передают в гражданский суд и дальше у него – тюрьма и зона.
Понятно, что кадровые старшины постоянного состава в такой необычной роте ещё то зверьё и способны «выключить» любого матроса с одного удара. Их так туда и подбирают, могут «выключить» или нет? И по-другому там нельзя, такой контингент в переменном составе. И батя был таким вот кадровым старшиной. Но, один раз «выключил» не он, а его…
Юнги Тихоокеанского флота
Так, в один недобрый день осени 1950-го года, в переходящую роту совгаванского «Флотского экипажа» прибыли бывшие юнги! Они, когда-то мальчишки, во время войны кто как оказались в боевых частях и на кораблях Тихоокеанского флота. И многие из них участвовали в боевых действиях и имели правительственные награды — ордена и медали СССР. А в 1945 году, по осени, кому из них исполнилось полных 18 лет, всех их по закону призвали на срочную службу, не засчитав при этом в срок службы военные годы. А на флоте тогда служили пять лет. Но, в 1953 году срок службы был уменьшен до четырёх лет. Так, батя дембельнулся на год раньше.
И теперь представьте, что такие вот ребята прибыли с обычными призывниками в обычную морскую часть… Это лиса в курятнике, всё кувырком! Через год-два их, смертельно обиженных на Советскую власть, почти всех уже отправили в дисбаты и на обычные зоны. И ведь было за что! Дрались они с окружающими страшно. Бывало, и до смерти людей забивали. Но и в дисбатах их не сломали, смерти они не боялись.
И вот, в количестве двадцати человек и в возрасте 23-25 лет, из «Пансионата «Белый лебедь» — так тогда называли дисбат Тихоокеанского флота на Русском острове под Владивостоком, в котором они отсидели(зачёркнуто), отслужили по три года по приговору Трибунала, в совгаванский Флотский экипаж прибыли те самые бывшие юнги в составе взвода. Нет, не на дембель. А для последующего оформления и отбытия в обычные части. Дослуживать свой срок, так как время проведенное в «пансионате», как и войну, в срок службы им тоже не засчитали.
И вот, эти юнги всем своим взводом поступили под начало молодого кадрового старшины постоянного состава переходящей роты — моего бати. Ну, как под начало… Конечно, формально. Какое им начальство из старшин, они офицеров-то на «нефритовом жезле» вертели.
И все бы ничего… Все знали, что не надо юнг трогать попусту! Во избежание… Перебиться пару недель, пока их всех канцелярские крысы-писари приказами по разным частям раскидают, отправить туда, да и всё!
Но… один дятел (зачёркнуто) «сундук» (мичман), в недавнем прошлом колхозный тракторист из Нахичевани, про такое явление как юнги никогда не слыхавший, да и по русски-то не очень… послал этот взвод во главе с батей на ж/д станцию, на разгрузку угля. Ну, как же, всем известно, неработающий матрос — плохой матрос. Был выходной, все офицеры в городе и никто этого «командира» не остановил.
Делать нечего, приказ есть приказ. Кое-как построились и вразвалочку пошли в город.
И вот приходят они на станцию. Там стоят вагоны с углём, на угле лежат лопаты, а рядом пустые автоприцепы. И как там батя не командует, никто ничего не разгружает. Мол, хочешь, старшина, сам разгружай. Батя орать, а ему спокойно так говорят:
— На-ка тебе, салага, деньги и сбегай в магазин за водочкой! И колбаски купить не забудь. А на обед в часть не пойдём, здесь перекантуемся.
Тут приходит этот «сундук» контролировать рабочий процесс. К юнгам он не идет, чуткий, гад, а начинает мотивировать батю, мол, я тебя… и все такое. Батя молодой, жизни не знает, опять начинает орать на юнг. И всё! Один удар лопатой по голове сзади и солнце гаснет.
В госпитале к бате приходит военный дознаватель, мол, давай, рассказывай, что да как. Кто бил, кто не подчинялся? Батя ему говорит:
— Споткнулся, упал, головой об лопату, на угле лежала…
Дознаватель спорить не стал:
— Ах, упал? Ну-ну.
Все записал в протокол и ушел.
А когда батя пришел в роту из госпиталя, его в тот же день отправили на гарнизонную гауптическую вахту, в просторечии, «губу». Всё верно. А что бы не врал начальству! Пробыв на «губе» пять суток на хлебе и воде, а в Совгавани «губа», ох-х, злая… батя, худой, грязный и тоже злой, вернулся в роту. Вроде всё, отстало начальство, за один косяк на флоте два раза не наказывают.
И тут к бате подходят те юнги… Улыбаются, приносят поесть, выпить, дружелюбно разговаривают. Молодец, мол, старшина, не заложил! Спасибо. Один вообще «зёмой» (земляком) оказался, из одного города. Так они с батей и дружат с тех пор.
«Председатель»
Этот юнга-зёма сейчас трудится у нас в Городе председателем огромного пригородного садоводства «Здоровье», откуда и «погоняло». И в очень узких кругах городского начальства и криминалитета он хорошо известен. У него: 4 года войны + 3 года дисбата + 5 лет срочной службы! В итоге, он отдал Родине двенадцать лет службы, как с куста! Так и приехал домой на дембель с 12 шпалами на рукаве бушлата. Тогда солдаты и матросы срочной службы на рукаве носили желтые нашивки — «шпалы», по годам срочной службы. И не один патруль его не заставил те шпалы срезать. А потому, что все по закону и в военном билете отмечено.
Он серьёзный дяденька этот «Председатель» и на всю местную шпану клал с прибором. Они ему деньги носят за возможность воровать в Городе. Но, об этом, тс-с-с! Вокруг него сбились в группу человек двадцать, таких же как он фронтовиков и бывших штрафников, а это, ой какая сила! Но, не чисто криминальная… хотя как посмотреть.
Батя рассказывал, что когда после смерти Сталина в 1953 году в город из «чёрных» зон хлынули толпы амнистированных уголовников, именно парни-фронтовики «Председателя» вместе с ментами устроили им та-а-акой геноцид — успокаивали, а то и упокоивали блатной элемент пачками. Нет бандита, нет проблемы. Так говорят, кажется…
Тогда на танцы в Кривощёкинский рабочий клуб блатные ходили с ножичками за подвёрнутыми голенищами сапог. По моде, с напущенными на них штанинами. А у бойцов «Председателя» там же, за голенищами, были… пистолеты. Эхо войны! Думаю, что и сейчас те пистолеты у «Председателевских» недалеко припрятаны.
Брат Женя
Пришли родители, привели из садика «разбойника», брата Женю. Младший, конечно, тот ещё кадр. Как-то же он смог в шесть лет дотянуться до потолка и нацарапать отвёрткой матерное слово из трёх букв на крышке распаечной коробки. Талант! Читать еще толком не умеет, а то слово выучил! Почему распаечная коробка на потолке, а не на стене, неведомо. Загадка хрущевского домостроения, а-ха-ха! А родители вверх и не смотрят, только я то слово и вижу.
Брат с видимыми задатками лидера. Но лидером он не станет, помешает водка. Кое-как домученная школа, брошенный институт. Две семьи с детьми. Ох-х и намучается с ним мама Аня. Так до самой своей смерти в 2018 году и будет за ним ходить, котлетками кормить. Все понимала, а ходила:
— Ну, он же мой сын…
Причем, здоровье у Жени всегда было лошадиное, несмотря на многолетнюю перманентную пьянку.
Он как-то ненадолго протрезвел и решил начать новую жизнь. Купил путевку в недельное конное путешествие по горам. А там потребовали медицинскую справку и он пошел за ней в поликлинику. Так вот я видел эту справку. Обалдел. Вообще все показатели в норме! Только верхнее давление немного высоковато, 130. Всё приставал ко мне:
— А это не опасно?!
Воистину говорят, что Господь любит и хранит дураков и пьяниц. Как-то так случается, что все свои азартные игры с Судьбой брат выигрывает при абсолютном нуле на своём счёту.
В стройбате на Байконуре, а в СССР там был тот ещё интернационал, не для нормальных людей, он вышел из строя на вопрос начальника клуба:
— Художники есть?! Шаг вперёд!
И потом два года проболтался в тихой и тёплой художке, под журчание телевизора мешая краски и натягивая холсты настоящему художнику, пока остальные его сослуживцы чего-то строили на лютом казахском морозе.
А в 2024-м году, наглухо запутавшись в долгах и кредитах, пошёл и записался на СВО. Штурмовиком! Провоевал под Донецком неделю… и прилёт! В итоге, 300-й, сильно ему досталось осколками… но живой. Бог спас, кто же ещё?! Сейчас он в госпитале, долечивается. После, реабилитация и дембель. Получил медаль, кучу денег и всевозможные льготы от Родины. Всё по-честному, по контракту! Ну, может, хоть сейчас пить перестанет? Дай-то Бог!
Что там мама Аня нам про Бога рассказывала? Она ведь нас с братом тогда, в 60-х, крестила по-тихому. Маленький подвиг был по тем временам, ибо, комсомолкам это не приветствовалось. Оба раза в обед убегала с завода и крестила. Видимо, заранее договаривалась с батюшкой. И молчит мышкой. Но, я-то знаю где у неё наши с братом крестильные крестики лежат. Простые такие, алюминиевые, на синей тесёмке.
Главное сокровище маленького Жени — американский большой Красный трактор на четырех плоских батарейках. Где его, такой великолепный, в большой коробке, добыл добрый дядя «Председатель» и подарил Жене на день рождения, неведомо. Но трактор блестит, поршни его прозрачного двигателя двигаются, он умеет разворачиваться на месте, ездить туда-сюда и гудит как паровоз. Трогать этот трактор никому нельзя категорически! Можно только смотреть, да и то, с разрешения маленького хозяина, если он добрый.
«Несуны»
Однажды, батя принес домой горсть гвоздей в рукавице-верхонке и я по глупости и малолетству его спросил:
— Пап, ты что, украл эти гвозди на Заводе?
— Запомни, сын, я не вор, я «несун»! – таков был его гордый ответ.
Потом я его этим «несуном» полжизни подкалывал. А он и не обижался. Тогда все несунами были. Вот, тетка моя, Маша, батина родная сестра, по кирпичу в день в женской сумке выносила с Завода. За пару лет на гараж натаскала. А если у наших мужиков хорошо по гаражам пошерудить, думаю, 5-10 ракет СС-20 легко можно будет собрать. Их у нас в Городе выпускали. Но, вообще это кажется военная тайна…
«Несунами» все советские граждане были поневоле. И рады бы что-то купить и деньги были, да негде. Или покупай ворованные кирпичи или иди запишись на кирзавод. Представь бумаги о выделении участка и разрешение на постройку дома, утвержденный проект, расчет количества и жди очереди пару лет. То же и со всем остальным, с краской, досками и т.д. Поэтому в народных представлениях, «несун» это был «свой» по жизни — сосед, родственник, приятель. А «вор» он и есть вор, и место его в тюрьме.
К слову. Вот необъяснимый пример на ту же тему из того же времени. Солярку гражданам тогда не продавали, только бензин. И даже экспортные дизельные «Волги», привезенные из-за бугра, не регистрировали в ГАИ, и приходилось хозяевам менять дизеля на ДВС.
При том, что у нас на Реке стояли тысячи частных ботов с дизелями, в техпаспортах которых было написано «с механическим двигателем». И где их хозяева тогда брали солярку? Правильно, покупали за бесценок у водителей грузовиков, сливали с тепловозов, с тракторов и т.д. И что-то я не помню, чтобы кого-то за это ловили и привлекали. Они кто были, «воры» или «несуны»? Правильно, судом не установлено, значит, честные советские граждане.
Мама Аня
Вообще, мама Аня женщина суровая. Заводская рабочая, дитя войны, выпускница детского дома. Сама она про детдом никогда не рассказывала, но я читал в Интернете воспоминания ее товарок, как они жили в том детдоме в войну. Девчонки ее звали Нюрой. Плясунья была отчаянная, пела в хоре.
Кстати, нормально они там жили, без ужасов. Сибирь же! Не голодали, ездили с концертами по госпиталям, за лошадьми ходили, на детдомовском огороде овощи выращивали.
Нюру и ее сестру Фросю привез в детдом их председатель колхоза. Мать их, еще одна моя бабушка Дуся, умерла зимою 1942 года. Надорвалась на колхозной работе и умерла, на работу с утра не встала. А голодные дочки-погодки доходили в холодной нетопленой избе рядом с мёртвой матерью. А отец их, мой дед Иосиф, уже на фронте погиб. Завернул их пьяный председатель в один тулуп и на санях отвез в район, где сдал в местный детдом. Поклон ему до земли, инвалиду Гражданской, пьянице русскому запойному! Не выжили бы сестрички… него.
А так, пока обе замуж не вышли, ездили они в этот районный детдом из Города на каникулы из ФЗУ и в отпуск с завода. А куда еще? Обе красавицы были невозможные, я видел их на фото того времени.
Как-то, я помню, на трамвайной остановке маму Аню окликнул какой-то мужик:
— Аня! Помнишь меня?
И как она рванула от него, волоча меня маленького за руку. Не захотела вспоминать послевоенную заводскую общагу. Я уже взрослым её об этом случае спрашивал. Ответила:
— А отец бы что сказал?! Его же мать меня ему тогда в общежитии выбрала…
Мама Аня нас всех любит, но что такое хорошо, а что такое плохо, она знает точно и по-своему. А на наше мнение по этому поводу ей наплевать. Запросто может пройтись по нашим карманам насчет денежной неучтёнки и сигарет. Может без спроса сдать в комиссионку отцовский выпрямитель и т.д.
Это нужно учитывать! Но, мы её тоже любим.
Нахаловка
Сказать, что мои родители хотели свой Дом, это ничего не сказать! Они мечтали об этом, оба же деревенские. И в 1975 году нашей семье, по какому-то великому блату, через секретные знакомства «Председателя», выделили под строительство индивидуального Дома участок земли в Нахаловке — «Позор Города!», «Деревня в центре Города!», «Доколе?!».
Родителей вызвали в Райисполком и велели написать заявление. Проект утвердили, смету в части количества материалов посчитали и тоже утвердили. Все прошло буднично и скучно. Бумаги выдали быстро. Разъяснили по материалам:
«Будете отовариваться на базе Райкомхоза, под вас наряд, остальное сами».
Собственно, и всё. Сами, так сами. А мы и не против!
Полоска соснового бора на правом берегу Реки по главному ходу транссибирской магистрали, когда-то определённая Императорским кабинетом под временное жильё казённых рабочих, строивших железнодорожный мост. Узкие кривые улочки, глухие заборы, проходы к Реке, тарзанки над водой и самые дикие и причудливые примеры освоения Мироздания в целях организации временного человеческого жилья. Практически всё самострой! Население и нравы соответствующие.
Не сказать, что в Нахаловке жили одни бандиты. Так, здесь когда-то стоял домишко, в котором родился и вырос будущий маршал авиации и трижды герой Советского Союза Александр Иванович Покрышкин. Однако, опаснее места в Городе тогда не было. А потому, что сразу после Революции вопрос с самостроем был криво, но снят. Всем классово близким местным оборванцам попросту выдали бумаги о собственности на землю. Я сам видел желто-коричневый от времени листочек, где каллиграфическим почерком, видимо, бывшего гимназиста, уже наполовину выцветшими чернилами было написано:
«Каменский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов наделяет семью Земляковых участком земли в Нахаловке для строительства дома и проживания, всего площадью 700 квадратных аршин, между забором фирмы «Бранобель» и до забора участка семьи Выползовых».
И печатка Совета депутатов. И дата. И всё это до сих пор законно!
Я был знаком с некоторыми местными ребятами. В наш пионерский лагерь привозили группу детдомовцев, большинство из которых были родом из Нахаловки. Практически одинаковые истории. Как родители пили, били, они убегали из дома, а их ловили, и в конце концов, изъяли из семьи. Кого-то из родителей лишили родительских прав, а кого-то и нет. Мы с этими ребятами даже дружили. В целом, нормальные ребята, весёлые… но уже насквозь, и это было хорошо заметно, пропитаны табаком и блатными понятиями.
К 1975 году Нахаловку уже здорово подсократили. Кто-то уехал, бросив свою хибару, кого-то посадили, кто-то потерял свою «волшебную» жёлто-коричневую бумажку и не смог или не сумел её восстановить в Райисполкоме и его выселили за самострой.
В общем, Нахаловка тогда представляла из себя жуткую смесь из трёх сотен домишек, чёрт знает как построенных и оформленных. Но, среди них были и есть очень даже приличные дома. Все дореволюционные. Дом староверов Земляковых, дом владельца Винного склада, контора общества «Мазут», мясохладобойня.
А само место просто великолепно — вековые сосны, практически рядом центр Города и потрясающий вид на Реку с высокого берега. И получается, что именно Нахаловка, это родная мать Города и одноименной Области вокруг него. Отсюда всё и пошло у нас строиться в конце XIX века.
Сейчас Нахаловка, это уже чуть ли не самый, а может быть и самый респектабельный район Города. Все хибары здесь давно снесли, проложили хорошие дороги, газ и всё такое. Селятся в Нахаловке, вернее селились, когда еще здесь было свободное место, лучшие люди Города и Страны.
Вот, четырехэтажный дворец бывшего прокурора Области, а ныне уже Министра юстиции Страны. Ну и ему под стать. Купить что-либо здесь уже нереально ни за какие деньги. А если что и случается с хозяевами местной недвижимости с неплохими земельными участками и умопомрачительными по красоте видами на Реку, всё расходится по родне. А неофициальное название «Нахаловка» к району так и прилипло и, по-моему, вполне себе подходит к сонму жилищ чиновников, бизнесменов и слуг народа — депутатов всех уровней.
И в здешнем Доме, доставшемся мне от родителей по завещанию, я сейчас и живу. С женой и двумя нашими собакенами — русским тоем Арчибальдом и чихуашкой Аришой, полноценными членами семьи. А наши две дочери уже давно живут своими семьями и в других местах.
А моему младшему брату Жене по завещанию досталась двухкомнатная хрущевка на левобережном жилмассиве, в просторечье именуемом «Ямой», чем он не очень доволен и периодически ко мне подкатывает. Мол, несправедливо это, давай Дом продадим, а деньги пополам. И всякий раз посланный в лес, туда не идёт. До следующего раза.
«Яма»
«Яма», она и есть «Яма»! Сюда, в наспех построенные ряды жилых панельных пятиэтажных коробок, в начале 60-х, буквально, пинками переселяли своеобразных жителей самых бандитских и уже идущих под ножи бульдозеров древних жутких халуп в Нахаловке, на Перевалке, «Рыжем» квартале, Восточном поселке, Матвеевке и иже с ними. Много было тогда в Городе мест, куда таксисты отказывались ездить.
Экология в «Яме» была тогда строго со знаком «минус». Дома там уже были, а дорог к ним ещё не было. Вернее, были две, одна на Завод, а другая к зоне ИТК №5, «Пятке». И открытые военные гусеничные амфибии, набитые пьяными и орущими новосёлами с их тряпьём, балалайками и тараканами… споро спускались к подъездам новых домов прямо по крутым склонам огромной природной низменности (почему и «Яма»!). Видимо, эвакуация населения была объявлена какая-то, что ли…
Ещё там было несколько заводских домов. На этом Заводе батя и получил свою «двушку-хрущёвку», а заодно и онкологию почек на вредном производстве, в итоге забравшую его в лучший мир в 2005 году.
Старожилы «Ямы» ещё помнят хождения молодёжи по выходным на кровавые месива — «стенка на стенку» с «кирзаводскими», перевёрнутые милицейские «канарейки» и толпы уличных бойцов в зимних стёганых штанах, шапках и фуфайках. Летом! А чтобы защитить тело и голову от ударов обрезками арматуры.
И везде пацаны на мопедах с настоящими человеческими черепами на руле, бр-р-р. А это строители случайно раскопали старинное неучтённое кладбище начала века.
«Сибирская язва здесь тогда лютовала», — шептались жители.
Думаете, остановили стройку? Нет, конечно. Дворничиху увезли в больницу с инфарктом, потому что какой-то малолетний придурок надел человеческий череп на выключатель в подвале. Женщина хотела включить свет, что-то ей мешало, сняла, включила свет… Хорошо её сразу нашли и вызвали «Скорую».
Помню жигана в наколках, который в том подвале втирал нам, сопливым пацанятам, за понятия воровского хода. Сидели, слушали…, он же с зоны откинулся. А потом встали и поехали на электричке в соседний научный Академгородок воровать велосипеды. Они там у учёных были основным видом транспорта и стояли где попало без всякой охраны.
Младшие воровали, а старшие разбирали на запчасти и продавали. На третий раз всех нас приняли в электричке менты, вместе с тремя ворованными велосипедами. Меня, как самого младшего, в ментовке не били, а просто отдали насмерть перепуганным родителям. А кто был постарше, по суду заехали на малолетку. Потом они оттуда откинулись, уже наблатыканные, и мы все вместе стали ходить на «пушнину». Вечером, в день получки, грабили пьяных работяг, забирая у них кошельки и хорошие меховые шапки. И попробуй не пойди… Вмиг прослывешь «подментованным» со всеми вытекающими последствиями. Как вспомнишь…
Не сказать что все наши пацаны в «Яме» стали записными ворами и бандитами, есть и приличные люди. Но вероятности были очень высокими! И судьбы какие-то одинаково тусклые. Тот умер, тот спился, того зарезали. А «Фрола» уже в наше время просто отпустили с зоны домой — умирать, сактировали по здоровью. Вон он, в мастерской «Чиним всё!» трудится, замки без ключа открывает, худой как спичка.
А брату моему младшему «разбойнику» Жене повезло, он просто пьёт. Я потом анализировал, поднялись только те, кто вовремя из «Ямы» свалил.
В общем, милое местечко было, этот наш жилмассив «Яма». Сейчас там и близко такого нет, тихий зелёный район. Только вот ребятня из дворов куда-то подевалась, вот и тихо. Но, сейчас так везде, ибо, гаджеты!
Корова раздора
И вот мы начали строить свой Дом в Нахаловке. Деньги какие-никакие у родители были, ещё и у батиной родной сестры тёти Маши сколько-то заняли.
С соседями через овраг, что называется, сразу не задалось. И всё из-за коровы.
Поперву, когда у нас ещё не было сплошного забора, соседи ходили через наш участок кто как хотел. Мы не возражали, дело житейское. И когда увидели сильно пожилого мужика, который косил траву на нашем участке, шутейно его спросили:
— И зачем Вам наша трава, любезный, никак корову кормить?
Дело в том, что мои родители, уже давно городские жители, представляли свой новый Дом «в деревне» несколько романтически. С походами по выходным за молоком с трехлитровой банкой. И конечно, обрадовались, что ходить-то нужно буквально два шага, за овраг.
А мужик, все здесь его звали «Дядькой Вадькой», закурил и рассказал нам такую историю…
Что коровы у него нет по причине ее дороговизны, но он о ней мечтает, вспоминая, как во время войны корова-кормилица спасла их семью. Вот он и построил ей теплую стайку, косит сено. Представляет, как он за той коровой ухаживает и ему хорошо.
Родители, сами дети войны, от такого рассказа обалдели и даже пустили слезу. Пошли к дядьке Вадьке на его участок за овраг, не врёт ли? Точно! Рядом с хибарой-развалюхой стоит стайка и стог сена для коровы. И батя, тоже деревенский, по доброте душевной и проникнувшись, предложил Вадьке сделку. Мы тебе корову, а ты нам банку парного молока по выходным. Вадька сначала не понял, но потом… аж запрыгал от привалившего счастья! Кричал, что он и по ведру будет давать и неужели это правда?
Сказано, сделано! Батя поехал в знакомый пригородный совхоз, оплатил в кассу живой вес дойной коровы и, вуаля, дуй Вадька в совхозный коровник и выбирай любую. Как говорится, за рога её и в стойло. Батя с мужиками-соседями по хрущевке часто так делали. По осени покупали в том совхозе одну корову на всех, разделывали, и всю зиму хранили её мясо у себя на балконах в виде — собственно мяса, нарубленных косточек, накрученного фарша и пельменей в льняных мешочках. Почему-то, именно в льняных. И это было гораздо выгоднее, чем покупать говядину у частников на рынке. А в городских магазинах мяса тогда никогда и не было. Нет, не голодали, но все выкручивались, кто как мог.
Но не тут-то было…
Дядька Вадька на радостях рассказал про сделку у себя дома и уже было собрался до коровника, но тут Зять его вразумил, что ЭТИ корову дают не просто так, а чтобы потом забрать у Вадьки и дом и жену. Сюр какой-то! Но в итоге, через неделю батя близко познакомился с местным участковым, который получив соответствующее заявление от граждан из-за оврага, никак не мог понять, зачем бате понадобились Вадькина старуха-жена и дом-развалюха.
А деньги за корову так и сгорели. Совхозные готовы были привести к нам на двор любую корову. Хоть сами прийти вместо нее, а-ха-ха! Но, вернуть деньги отказались категорически, совхоз же, каждая живая копейка на счету. Мама Аня батю за это… и долго потом еще булькала.
Так и забылось. Хотя нет, осенью честные совхозные засчитали те деньги за корову, которую взяли на зиму. Ну, которую с мужиками-соседями по хрущёвке, на балконы.
А дядьки Вадьки Зять вскоре погиб. Он был бык, и по жизни, и по криминальной специальности. Где-то его тогда шмальнули его коллеги. Времена хоть ещё и не были бандитские, но тогда в Нахаловке такое бывало. Этот Зять как-то потом приходил к бате наезжать на него за ту корову, но услышав о батином друге «Председателе» быстренько отвалил.
Опасный был персонаж этот Зять, шальной. Достаточно сказать, что когда у них дома ладилась гулянка, родные вожжами вязали ему руки и ноги. Клали его связанного на диван, а рюмку, размером с небольшой стаканчик, ко рту подносили. Так и пил, лёжа. А потому что если так не сделать, то после третьей рюмки он хватал топор и носился по Нахаловке с криком:
— Всех, б, порешу!
Но все об этом знали и заранее прятались. И он знал, поэтому и давал себя связывать еще на трезвую голову.
Их снесли через пару лет. Впрочем, как и очень многих тогда в Нахаловке. К Олимпиаде.
Ну, кто так строит?!
Уже Новый Год и можно немного выдохнуть. И даже передохнуть. Новоселье! Мы наконец-то въезжаем в свой новый Дом.
«В Новый год — в Новый Дом!»
А неплохой каламбурчик получился!
В рекордные сроки, считай за лето, коробка была поставлена, крыша не протекает, коммуникации заведены и по осени отделочники вошли отделывать Дом уже в теплый контур. В Доме есть ещё кое-какие недоделки — не прокрашен на второй раз фасад, нет постоянного забора, электрический ввод с времянки, но это зимой и не сделать. Минимум мебели. Вместо люстр и светильников — «лампочки Ильича». Некоторые в абажурах из газет. Но это уже все несущественно, так как в доме можно ЖИТЬ!
По старинной традиции, первой в новый Дом, распушив свой шикарный хвост, вошла наша молодая трехцветная кошка — красавица Мява. Конечно, она и раньше сюда уже заходила, пока строили, и даже, по сути, уже и живёт в Доме на антресолях. Но, мама Аня к вечеру, намыв полы и уже практически накрыв праздничный стол, выгнала нас всех вместе с кошкой в нашу старую хрущевку. Там принарядилась сама, принарядила нас и батю, и к 18-00 все мы с приглашенными на новоселье гостями, подошли к дверям Дома. Вернее, гости уже там рядом топтались на морозце. Они приехали чуть раньше назначенного им времени и пребывали в любопытстве и предвкушении.
Выпущенная из самодельной переноски Мява пулей шмыгнула к себе на антресоли и через решетку ограждения стала внимательно за всеми наблюдать. Она всегда так делает. У нее там постоянный наблюдательный пункт.
Мява пришла к нам на стройку еще весной, совсем маленьким котёнком, голодная, испуганная и жалобно мяукая. Потому сразу и стала Мявой. Ее мать — старая, злобная, чёрная кошка Мамаша, разместив свой нынешний выводок под соседским сараем, по каким-то причинам выгнала Мяву из «дома», да ещё и гоняла её среди сосен. Что она ей сделала? Может, что единственная в выводке была трехцветной? Или сильно была похожа на своего блудного папашу-кота? Кошачья душа загадка.
Сначала мы просто подкармливали маленького котеночка с крыльца, но как-то незаметно-незаметно Мява стала нашей. Говорят, трехцветные кошки приносят счастье.
Идея Дома — шале, 10 на 15 метров в плане. Высота конька от цоколя 6.5 метров. С простой длинной двухскатной крышей и двумя выпуклыми эркерами. Это немыслимая тогда в СССР архитектура для жилых домов частного сектора. Строили тогда в СССР граждане себе дома значительно больше и выше, но не стильные полутороэтажные шале со вторым светом, точно.
По поводу количества этажей…
У меня есть приятель, грузин, у него большая дружная семья. Так, он построил себе четырёхэтажный (!) дом (без лифта):
«Для сэбя, для дэтэй, для тёщи, для собаки...».
Не в смысле, что у него тёща — собака, хотя так оно и есть, а в смысле, что у него ещё есть две больших собаки — немецкая и бельгийская овчарки.
Недавно я с ним разговорился на эту тему, и выяснилось, что выше второго этажа они вообще не заходят. Годами! И загнать туда, кроме собак и горничной, он тоже никого не может. И его большая семья так и толчётся на двух этажах.
Вывод — дом должен быть один-два эиажа, не больше.
***
Итак, наш Дом…
Подвала нет, ленточный цоколь из блоков-шестерок. В светлом высоком полуподвале — большой гараж, всякие подсобки, кладовки, котельная «дрова-уголь» (обещают подтянуть газ на следующий год). И главное, помещение музыкальной студии с поролоном на стенах и потолке, обшитые вагонкой, для репетиций моего ВИА, которого ещё нет. А что бы никому в Доме не мешать громкой музыкой в стиле «рок», которой я увлекаюсь.
Огромные выпуклые застекленные эркеры с двух сторон по «коротким» фасадам. Внутри — прихожка, туалет, гардеробчик для верхней одежды и обуви, большой второсветный холл с камином и телевизором. Холл по-модному совмещен с кухней. Лестница на антресоль, с проходом по ней на второй, «жилой» этаж. Там ванная с туалетом и три спальни с небольшими окнами – родительская с гардеробом, моя и «разбойника» Жени. Ну а зачем в спальнях большие окна? Их там и нет.
Внешние «длинные» фасады – фахверк. Ровные крашеные белые стены с набитыми на них определённым образом темными деревянными рейками. Просто и красиво! Внутри — лофт, все стены из кирпича, но без штукатурки. Берется обычный, самый дешевый кладочный кирпич, затем, уже в кладке, он хорошо пескоструится, и по выбитым от цементного раствора швам затирается светлой известковой гарцовкой.
Класс! Смотрится, супер. По этому поводу один наш знакомый, строитель со стажем, зайдя первый раз в Дом, воскликнул:
— О-о-о! Старую кладку где-то разобрали, проныры!
Пришлось объяснять ему эту технологию. Обалдел.
От современных этот Дом отличают материалы. Ну не было в 1975 году в свободной продаже пластиковых окон и трубок REHAU. Поэтому все окна у нас деревянные и двойные. Эркеры не целиковые, а наборные. Крыша и отливы не из металлочерепицы, а из оцинкованного железа. Вариант шифера даже не рассматривался. Так как теплые полы за отсутствием металлопластиковых трубок устроить было невозможно, пришлось вместо эффектных эркеров «в пол», поднимать под ними кладку для навешивания узких радиаторов отопления. Но, внешний вид фасадов, это, Слава Богу, не испортило.
Поразил шабашник-сантехник. И никакой он не Афоня! Интеллигентный дядька в чистом комбезе, с умными глазами и личным дорогим немецким набором инструментов, у которого на лбу написано высшее образование. Он в одиночку резал оцинкованную полдюймовку как макароны, плотно накручивал на нее бочата и тройники, и чуть не за день, прошёл всю водяную разводку. Н-да, настоящий мастер!
Чуть не убились, споря с бригадиром шабашников, собравшимся ставить стены толщиной в три кирпича.
«Как у всех!».
Обошлись толщиной в полтора кирпича, затем обшив внешние стены десятисантиметровым пенопластом, на который закрепили мелкую сетку и на неё наметали тонкий слой штукатурки, чтобы только её покрасить. Бригадир орал, брызгал слюной и никакие графики промерзания такого «пирога» его не убеждали:
– Зимой замерзнете, б! – вынес он свой вердикт.
Но Дом всё же сложил и теперь, будучи приглашенным на новоселье с супругой, он ходит по Дому, трогает стены и цокает языком. А на дворе между прочим морозец -25. В общем-то, обычная зимняя температура. Это сейчас, зима-не-зима, сплошные оттепели и женские сапожки, а тогда было строго, летом — тепло, а зимой — холодно. На демонстрацию 7 ноября все, включая женщин, ходили в валенках и то, притоптывали стоя в колоннах.
Ещё, отдельно от Дома, в углу участка, с выходом на Реку, мы планируем с батей поставить бревенчатую баню «по белому». Без всяких новшеств, по старинке, с каменкой, бочкой, дровами и ведрами. Рядом встанет беседка. Вот и вся усадьба. Остальное пусть мама Аня под свои грядки и теплицы уделывает, как она хочет. Вон уже и семена скупает тоннами, смеюсь, и журнал «Приусадебное хозяйство» выписала.
В общем, к Новому году и Новоселью всё более-менее готово! Вчера ещё, притащили с батей молоденькую ёлку из ближайшего перелеска. Их там много проросло. Нарядили как сумели. За-а-апах, не передать.
Но вообще, своя усадьба, это на всю жизнь работа, что-то постоянно нужно поправлять, ремонтировать, подкрашивать. Но привыкаешь…
Косяки и происшествия
Из значимых косяков и разнообразных происшествий, неизбежно сопровождающих любую стройку, следует вспомнить:
Вначале была приглашена бригада шабашников издалека. Они пили, дрались, воровали стройматериалы и продавали их соседям. Что-то не поделили и однажды драка переросла в поножовщину. Приезжала милиция. Эти шабашники были изгнаны и вместо них взяты другие, местные, с которыми мы и дотянули до конца стройки. И это нам ещё повезло, другие по пять бригад меняют.
Не утеплили и не заизолировали цоколь. Когда я бате подсказал про это дело, тот сильно наорал на бригадира. и тому пришлось заново откапывать, отмывать цоколь и все делать по уму. Так они и орали друг на друга до конца стройки, по любому поводу. Думал трёкнутся, так орать… А ничего. Мне потом бригадир сказал, что это они просто так разговаривали. Без всяких обид.
Каменщиков на кладку встало три человека, а по смете должно было быть четыре. Стали разбираться и искать ещё одного. Нашли в строительном вагончике. Оказалось, от него ушла жена, и он уже неделю пьет, не выходя на Божий свет. Пришлось возвращать товарища к жизни, выписав ему пинка и отправив на все четыре стороны. Смету поправили.
Опять пытались своровать. На этот раз, рубероид. Ночью прилезли. Поймали. Оказалось, почти соседи. Решили в милицию заявления не писать, ограничились тумаками и запугиваниями, что не дай Бог, если ещё раз вас поймаем, будете иметь дело с самим «Председателем»! Ничего не поделаешь, Нахаловка!
Опять приезжала милиция. Сказали, из ОБХСС. Потребовали все документы на материалы и поинтересовались, на какие шиши мы строим «сии хоромы царские». Качать права мы не стали, мама Аня предъявила свой кондуит с квитанциями на каждый гвоздь и показала сберкнижку. В итоге, менты взяли бутылку водки, сала им мама Аня нарезала с собою, и они уехали других жуликов ловить.
Ночью, опять что-то хотели от дома оторвать и украсть… Решили строить глухой забор. Пока поставили временный.
Новоселье
Со своими стульями пришли ближайшие соседи, семья Земляковых, принесли в подарок старинный медный самовар.
Их родители и родители их родителей, до Революции казённые рабочие на строительстве моста через Реку, здесь все и встретились. Староверы… У них большой кирпичный дом с огромным сухим подвалом. Фруктовый сад. Огород с неизменной картошкой. Их дому уже больше 100 лет, но простоит он еще лет двести, точно. Вот так подаёт истинная вера в Бога! Особенно если не пить запоем, а работать как они, а-ха-ха!
С семьей Земляковых в соседях нам очень повезло. Мама Вера, папа Саша, и сын Николай, мой ровесник. Потом у Николая появилась Таня, а потом и трое их ребятишек, ныне уже взрослых. И ни одного конфликта за много лет близкого соседства. Всегда приветливые и отзывчивые. Чисто русские люди. Тётя Вера — травница. Многим помогла с лечением различных хвороб. В общем, кто имеет соседей тот поймёт. Сколько вместе с ними по вечерам выпито, съедено и спето хором, не сосчитать. Да и не нужно. Все же пошло «на здоровье!». Однако, в крайние годы количество выпитого заметно сократилось. Увы, возраст.
***
Начищенный самовар Земляковых сиял, как ему и положено, и они его сразу же взяли в оборот на предмет приготовления вкуснейшего чая с травками. Золотые люди, Земляковы. Не пьют, едят мало, чепухи не несут, поют — заслушаешься, в гости со своими стульями ходят. Все бы так!
Но все были не так. Ели на радость мамы Ани много, а пили ещё больше. Мужики водочку, женщины… тоже водочку. Песни орали громко! И про замерзающего в степи ямщика, и новую пугачевскую про короля Луи. Подарили кучу подарков, в основном постельное бельё и посуду. Всё нужное!
Лазали по всему Дому, все трогали, открывали-закрывали… Пытаясь запомнить, катали во рту незнакомые слова — «шале», «фахверк», «лофт». И в конце-концов, высказали бате общее экспертное мнение устами соседа по хрущевке, почти трезвого дяди Вани Максимова:
— Чудно это все, Григорьич, не по-нашему как-то. Но, вроде и ладно, пусть будет!
Батин закадыка, бывший юнга Тихоокеанского флота с 12-летним стажем срочной службы и погонялом «Председатель» Дом заценил:
— Ну ты дал, старшина! У меня в садоводстве с полтыщщи всяких домов, я думал, всё видел. Ан, нет! Ты всех моих садоводов перещеголял. Наш у тебя Дом вышел, мариманский! Вон и Река как на ладони, про-о-остор, волны! Давай-ка, нашу споём:
«Вот вышли на палубу, палубы нет, а палуба в трюм провалилась, увидел матрос капитанский кулак, упал, сердце больше не билось…». Не забыл слова-то?
Высказалась батина родная сестра, тетя Маша, имея ввиду эркеры по четыре метра высотой:
— Ну прям не знаю, Нюра, как ты будешь их мыть-то? Хлопнешься еще с лестницы, жопу отшибёшь, а-ха-ха!
А на самом деле такие окна по весне обычно моют щеткой с длинной ручкой, поливая на неё из шланга.
«Разбойник» Женя ненадолго вынес из уже своей законной комнаты показать гостям свою дарёную прелесть – большой Красный трактор. Все поцокали языками, но потрогать трактор никому не разрешили и быстренько унесли назад.
Хорошо посидели. А тут уже и часы скоро 12 пробьют. Открыли шампанское и послушали по телевизору душевное Новогоднее обращение к Советскому народу Леонида Ильича Брежнева, генерального секретаря ЦК КПСС. А после Нового года народ ещё с часик повеселился, и гости начали отваливать по домам.
***
И летом под нашими окнами ночью орали:
— Эй-й, вот скоро придут наши, раскулачим вас, буржуи!
И все березки, которые батя по периметру участка посадил, за ночь выкопали и перед нашей калиткой бросили, мол, вырастут, картошку нам застят от солнца.
И нашу щебёнку ведрами таскали. Идем, видим, бабушка — Божий одуванчик, подползла вечером к куче щебня со стороны оврага и руками его гребет в ведро. Говорим ей:
— Бабушка, Вы бы попросили, мы бы и так дали!
А она встала, плюнула, матерно нас обозвала и гордо ушла.
***
За-а-абор! Хо-о-отим! Сплошной! Три, а лучше, четыре метра высотой! С колючей проволокой и высоковольтным током поверху. И Алабай или Кавказец во дворе! Вот залог хороших отношений с соседями в Нахаловке в 1975, вернее, уже в новом 1976 году! Но, на то она и Нахаловка.
Отец Модест
Сам я человек верующий, но воцерквлён был относительно недавно, семья не была сильно религиозной, хотя мама Аня на с братом по-тихому и крестила. За пять минут это случилось, не шучу.
Когда батя умер, я переживал страшно. Любил его, да и сейчас люблю. А он меня, я знаю. В общем запил я с горя, чего уж там трезвенника из себя строить…
И ехал я в Город со своей трехдневной встречи с алкоголем… Дела уже не ждали. Вижу, на трассе стрелка самодельная — направо, «Храм…». Надо же, тысячу раз здесь ездил, а этой стрелки не видел.
Дальше, всё на автомате, как кто-то другой руль крутил. Повернул в небольшой поселок, там деревянный Храм посредине, на площади. Захожу! Пусто, служба уже закончилась. За прилавком со свечками стоит женщина:
— Чего Вам? – спрашивает.
Но, так, приветливо спрашивает, без агрессии.
— Да я и сам не знаю. Вот, отец умер, может панихиду заказать? – отвечаю я.
— Подождите, сейчас отца Модеста позову, он еще не ушел, по-моему, — выходит из-за прилавка женщина.
Возвращается. И через минуту из алтаря выходит старенький благообразный священник.
Он сразу берет меня за руку, подводит к поминальному столику и говорит:
— А давай за твоего папу помолимся. Как его звали?
— Да я не умею. – говорю я.
— А ты просто стой, да подпевай, там несложно. – говорит отец Модест.
Он зажёг свечи. Размахал кадило. Еще служка подошел, Владислав зовут, как я потом узнал. Он при Храме живёт, малахольный немного, но шибко верующий. Про него говорят, что у него свой личный Иисус Христос, индивидуальный.
И мы втроем отслужили самый настоящий заупокойный молебен по бате моему.
И что-то во мне тогда щёлкнуло, уверовал. И потом пять лет как заведенный ездил к отцу Модесту, и на службы, и домой. Ясное дело, не просто так. Ограду новую, кованную, вокруг Храма поставили, аналойчики новые дубовые справили под иконы, и много ещё чего нужного в Храме.
А потом отец Модест умер и из Епархии прислали молодого и о-очень активного настоятеля с четырьмя детьми. А когда ты имеешь четырёх детей, я понял, ни до кого тебе дела больше нет, хоть ты кто. Проверено!
И мои походы за Благодатью закончились. Теперь только так — хочешь помолиться, сходи, помолись, на службе постой, свечки поставь, записки напиши, в кружку положи… и дуй оттуда, пока ноги держат. Целее будешь. И богаче.
Программа «Время»
1978-1981 год. Дальний Восток.
Во время срочной службы на флоте (как батя!) я стал мечтать поступить в институт. Причем обязательно на дневное отделение. И совсем не потому, что у студентов-дневников была отсрочка от службы, меня-то уже призвали. А потому, что сидючи на баночке (табуретке), на центральном проходе казармы Второй учебной роты, среди таких же лысых чувачков в матросской робе и вонючих гадах (ботинках), я ежевечерне просматривал Информационную программу «Время». Таков был распорядок. Каждый день, в любую погоду, в 21-00 весь Военно-Морской Флот СССР просматривал программу «Время».
А во «Времени», кроме всего прочего, иногда показывали рубрику «Студенческое лето». Корреспондентка ездила по различным сельхоз- и стройотрядам и освещала студенческую жизнь в них. И для меня это было просто сумасшествие какое-то.
Днем, вялые и сонные студенты, типа, работали, а вот вечерами… Волшебными летними вечерами студенты сидели вокруг костров. Мальчики играли на гитарах, пели про любовь и слегка о-б-ни-ма-ли красавиц-девочек за плечи!
Но я-то хорошо видел через экран телевизора, что эти маменькины сынки приличных родителей в очочках и из благополучных районов, будучи изрядно выпившими, тех красавиц-девочек, тоже, кстати, слегка поддатых, возмутительно нагло и откровенно лапали, а потом волокли по палаткам. И так каждую ночь! Ах-х, как бы я спел у того костра! А вон ту, с длинными светлыми волосами в стройотрядовской куртке… Ах-х, как бы я её отволок в ту палатку! И вечером, и в обед, и даже на завтрак.
В общем это и было причиной моего сумасшествия, как я хотел поступить в институт. Наша воинская часть стояла в городе, поэтому к нам в Матросский Клуб, в котором я играл на бас-гитаре и пел в музыкальной группе, на танцы, устраиваемые политотделом по выходным и по праздникам, приходило много девушек. И местных, и из ближайших общаг-ЦПХ. Милых, румяных работниц с Хлебзовода, с Рыбзавода, с Пивзавода…
Они по-тихому приносили матросам поесть и выпить, а потом отплясывали так, что, как говорится, морским чертям было тошно. Хорошие были девчонки, ласковые, отзывчивые на матросские страдания, но не трогали они мое сердце. А студентки к нам на танцы не ходили! Зачем им матросня? У них были другие приоритеты – курсанты!
Как ни странно, мой командир роты эту мою блажь с институтом поддержал. Не из-за студенток конечно, а из веры в меня. И к концу службы, кроме старшинских погон, у меня уже была очень приличная характеристика и ходатайство командования части о моём поступлении на любой т.н. «Рабфак». Это «нулевой» курс, тогда во множестве существовавших при вузах для рабочей молодежи и таких как я — дембелей. Через год сдаёшь лёгкие экзамены, и ты на первом курсе. А не сдаёшь…, все равно помогали поступить. А там уже сам, на общих основаниях.
Но я не искал лёгких путей и летом перемахнул забор части со стороны кладбища и, бочком-бочком, по дальним тропиночкам, минуя известные маршруты комендантских патрулей, пришел на сопочку, где я знал, находился какой-то «Институт». Какой, мне было всё равно.
«Институтом» оказался новый корпус электротехнического факультета местного Политеха. Лето, корпус пустой, и только в Деканате обнаружилась пожилая женщина в очень сильных очках, которая поливала цветы в плохоньких горшках. Как потом выяснилось, это была великая и могущественная Татьяна Павловна, которая на факультете была всегда. Она и была факультетом, хотя и числилась простой секретаршей деканата. Но, по своему могуществу она где-то даже затмевала и ректора, не говоря о деканах и прочем начальстве. Её знали все и она знала всех! И она могла всё! Ну, почти всё! А цветы были её слабостью и в деканате они были везде, включая ближайшие к нему подступы в коридоре.
Отсмеявшись, Татьяна Павловна молвила:
— В этом году уже никак, поздно, приходи в следующем, но пораньше, в Июле. Парень ты, вижу, хороший, помогу.
Но я пришел к ней раньше, через неделю… и с собою притащил два роскошных резных кашпо, имея ввиду, что бы через год она про меня не забыла. Эти кашпо, были настоящие произведения столярного искусства, которые мне вырезали из липовых чурбачков двое умельцев, родных братьев из семьи потомственных народных художников Карелии, а ныне, матросы Второй учебной роты, где я тогда и обретался старшиной.
— Ах-х, какие! – только и смогла вымолвить Татьяна Павловна от восхищения и как-то странно на меня посмотрела.
Потом была заливка бетоном пола её гаража, потом появился замдекана с острым носиком, которому срочно нужно было залить бетоном будущий танцпол студенческой дискотеки и… застелить линолеумом пол в его трехкомнатной квартире. И ещё кое-какие добрые и полезные дела для факультета и его начальства я совершил этим августом-сентябрём.
Мне это было не трудно. Вот, всегда под рукой матросы, которые стучат копытом, лишь бы выехать в город. Вот, растворный пункт сразу же за забором части и знакомые самосвальщики. А вот, молодой мичман Юрка Гаджиев, на складе которого, мы с ним по-тихому отмотали немножко линолеума от большого рулона. Авось, не убыло у Тихоокеанского флота.
В общем я до сих пор не понимаю, как мои работодатели-благодетели это сделали, видимо, полагая, что раз на 1-й курс уже нельзя, то на 2-й-то никто не запрещал. И к октябрю у меня на руках уже был студенческий билет и зачетная книжка студента 2-го курса дневного отделения по специальности «Электропривод и автоматизация промышленных установок», с 14 (!) академическими задолженностями за 1-й курс и моим письменным обязательством — за полгода всё погасить. Страшного в этом ничего не было. Татьяна Павловна с остроносым замдекана эти задолженности потихонечку гасили сами, «правильно» беседуя с нужными преподавателями. Кроме одного, вернее, одной. Так мне и сказали: «с Фёдоровой решай сам, она никого не слушает».
Фёдорова
Ирина Евгеньевна Фёдорова, старший преподаватель кафедры «Прикладная математика», в те годы молодая, ослепительная красавица с умопомрачительной фигурой, спортсменка, умница и при этом… лютая губительница тех, кто не учил или плохо учил такой важный и нужный для будущих инженеров-электриков предмет, как «Высшая математика». И никто ей был не указ. Бывший муж-художник, перед тем как навсегда умотать в Москву, оказался не совсем скотиной и оставил ей с красавицей-дочкой кое-какие средства на жизнь и шикарную двухкомнатную квартиру в новом доме, на самом берегу океана. Плюс, присылал алименты, иногда и весьма щедрые. Видимо, после продаж своих картин.
Она отлично играла в волейбол в нападении и когда приходила с работы, брала ласты-маску и шла на берег, нырять и ловить на дне свой ужин – мидии, устрицы и, если находила, то и трепанги — морские «огурцы».
Она никого не боялась. А вот её боялись все, даже Татьяна Павловна, ибо 25% отсева по неуспеваемости на младших курсах факультета, это было дело рук Фёдоровой.
И вот я, как баран на новые ворота смотрю на какие-то странные, видимо, каббалистические знаки, которые Фёдорова выписывает на доске на моей первой в жизни студенческой лекции с темой «Нелинейные уравнения и функции». Эти знаки, как потом выяснилось, назывались «интегралы», но сейчас мне они неизвестны, в школе, когда их проходили, я видимо прогуливал.
Фёдорова выщелкала меня на первом же практическом занятии, куда я пришел ещё в военной форме и в бескозырке. Задала пару вопросов и сказала спокойно и без злобы:
— Ко мне можете больше не ходить, бесполезно!
Вот так, взмахнула своими прекрасными длинными ресницами и выключила из жизни.
Ну думаю всё, капец! Да и студентки что-то не спешат со мной в палатку, а смотрят как на приговорённого. Да и другая учёба как-то тяжеленько идет — химия, физика, английский. Ну какой, на фиг, английский, если я много лет только «командно-матерный» учил? Уходить из института?! Ну, нет! Может эту Фёдорову, того? Подкараулить в подъезде и… Ну, нет, не в «Яме» же я уже давно. А тут ещё и Татьяна Павловна:
— Сессия на носу, математику не сдашь, вылетишь!
В общем, везде клин…
И ничего мне не оставалось, как ту математику… выучить! Я пришёл на экзамен первый, к 9-00, вместе с Федоровой, и вышли мы с ней тоже вместе, к обеду. Она написала в моей зачётке «удовлетворительно» и подчеркнула оценку прерывистой чертой:
— Это минусы!
Я насчитал их шесть…
И с этого момента во мне лопнул какой-то кокон. Жук выбрался из личинки и зажужжал! Да как зажужжал… Я понял, что могу. И смог! «Красный» диплом, московская аспирантура, кандидатская, докторская…
Но, это уже совсем другая история…
Свидетельство о публикации (PSBN) 71528
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 06 Октября 2024 года
Рецензии и комментарии 0