"Лондонский денди" без фамилии и его верный фельдшер

Пишу я про этих двоих, так как не могу перестать тешиться, когда только завижу их. О, сколько повидали, а сколько ещё повидают вместе эти прелестные джентльмены!
Арнольд (чью фамилию вам знать категорически запрещается), сунув руки в карманы, ныне вальяжно и нетвёрдо вышагивал вдоль мокрой ночной улицы, полной фонарей. К кому, от кого, почему — он знал, но вам этого, конечно, не сказал бы. Зато скажу я.
Этот вполне уверенный в себе парень — почти уже мужчина — одет был с иголочки, почти как «лондонский денди»: темно-зелёные брюки, так-сяк заправленная в них рубашка в вертикальную полоску и небрежный галстук, нелепо торчащий влево. Плюс хаотично разбросанные темно-русые волосы невежественно комкались на голове при любом движении. Так, естественно, не должно было быть, но в тот момент главной задачей перед собой Арнольд видел только одну — дойти.
На зубах заскрипел песок. Что-то до боли знакомое впилось когтями в грудную клетку и заметалось там, будто требую вывернуться наизнанку.
Ага, как же.
Вывернуться наизнанку самому не выйдет, только если кто-то очень близкий и по-детски наивный сам этому не поспособствует. Тогда и выворачиваться-то, собственно, не больно.
На полпути Арнольд начал прихрамывать: не вовремя дали о себе знать свежие травмы.
— Господи, да черт бы побрал эту…
Такой смешанный лексикон да отсутствие какой-либо веры и делали Арнольда им самим. А еще, конечно, аккуратные галстуки, гнусная растёкшаяся ухмылочка на лице и резкая походка. (И все, к вашему удивлению, критерии сейчас не совпадали). Но настоящим «самим собой» его делало другое, а именно:
— О, небеса!.. Арнольд, что с тобой опять?!.. — с окна третьего этажа послышалась давно уже известная всем соседям фраза. Молодой человек высунулся с балкона, попытался вглядеться в друга и понять причину его прихода без слов, но это оказалось непросто.
— На-айт, дружище! Будь-здоров, да и только!
Арнольд задрал голову вверх, расплылся в ухмылке и прищурился, автоматически придерживая бескозырку рукой. Его затуманенный разум не вспомнил, что она осталась разорванная где-то там, под мостом, и теперь парень, пошатнувшись, опустил взгляд на тротуар в ее поисках. Споткнувшись об свою же болевшую ногу, он опять чертыхнулся, наплевал на бескозырку и снова также невинно-просяще уставил своё улыбающееся лицо к балкону друга.
Пока Найт с сочувствием смотрел на телодвижения Арнольда, мимо этого балбеса тихо прошуршали две ночные машины. Его рассеянность и бестолковость покоряли Найта, творя настоящий суд в его душе.
— Заходи, заходи уже быстрей, — выдохнул Найт, быстро закрывая окно.
Арнольд лишь радостно показал зубки и напоследок всё-таки заглянул в водосток — мало ли, где может оказаться его головной убор?
Дверь пятиэтажного дома номер 17 по Вишнёвой улице всегда была открыта, ведь механизм домофона окончил свое существование уже очень давно.
— Улице Вишлёвая, дом 17… надо запомнить!.. — пробормотал себе Арнольд, спотыкаясь и вяло проскальзывая в подъезд. До этого он и правда не знал адрес своего друга, а лишь знал, как туда добраться.
Три лестничных пролета показались ему непосильным трудом и закончились головокружением, а когда Найт открыл дверь в квартиру, наш пострадавший рухнул в нее, как подкошенный.
— Придурок! Не пугай меня! Что опять-то?
— Я-щет-вполном-впорядке…
Найт быстро щёлкнул дверной замок и подхватил друга под руки, помогая доковылять к кухне. Пока тот слабо застонал и откинулся на спинку, больно ударившись затылком о стену, Найт со скоростью света шурудил все свои полки в поисках аптечки, бормоча:
— Вот гордости, я вижу, у тебя хоть отбавляй… Да не того отбавлять надо! У тебя ещё синяки от недосыпа не сошли, а тут новые… Сам пришел же, значит побили. Да где эта аптечка, когда так нужна?! И домой не пошёл. Что-то ты невезучий. Хотя нет, везучий — радуйся, что я еще уснуть не успел. Боже, аптечка, ну! Она в прошлый раз была…
— В прошлый раз была во-он там.
Найт вздрогнул и обернулся на друга, думая, что тот не слушает его «мамкиных» причитаний, а он лишь болезненно сощурил от режущего света один глаз и повторно указал подбородком в сторону дальней полки.
— Что я вижу — живой?! — подбоченившись, театрально возмутился Найт. — Чудо из чудес, м-да… Так что случилось? «Да там долгая история и она тебе не понравится» не прокатит!
От того сочувствующего Найта остались лишь брови, которые сейчас грустно выгибались.
—… уверен?
Порыскав в своем разнообразном арсенале, Арнольд пустил в ход самую замученно-уставшую ухмылку и состроил один видящий глаз.
— Да! — Найт грохнул об стол аптечку и бережно достал из нее перекись и вату. — У тебя всё лицо разукрашено и глаз не видит!..
— Ой, точно… А я всё думаю, чего так горячо?
—… и ещё ты хромаешь, а колено на брюках пропиталось кровью…
— Упал, наверное? Подрал. Ай-й, нежнее, нежнее!
—… плюс у тебя ещё и… о Боже, Арнольд! Тебя не побили, ты побил и сам отхватил! Костяшки, сударь!
— Ого! Я и не заметил, правда…
Наш фельдшер вовсю орудовал ватой и перекисью, протирая лицо друга, а тот в свою очередь лениво разглядывал свои костяшки, которые его очень позабавили, и лишь время от времени морщился и ойкал.
— Терпи, умелец. У меня ещё твоя нога. Хм, и вот эта большая царапина.
Свежая, не смытая кровь на щеке зашипела, рана забурлила, а Арнольд глубоко и тяжело задышал через оскаленные зубы. Торопливо слизнув кровь с уголка рта длинным языком, он почти до хруста сжал руки в кулаки: всё-таки прижигать голые раны не очень-то приятно!
На дворе ни единой души, лишь тихая машина пройдет неслышно раз в пол часа. Усердно делают свое дело фонари, ночные вывески магазинов 24/7 и лавок. Люди в некоторых окнах уже мерно спали, видели десятые сны, и только окошко кухоньки в доме номер 17 по Вишнёвой улице светилось теплым светом.
А Найт всё терпеливо ждал, пока друг начнет свой рассказ первым. Но мы-то все знаем, что ничего он не начнёт, особенно по доброй воле.