ОДИН ДЕНЬ В ЧУСОВОМ

Стук колес сменился оглушающей тишиной. Сергей стоял на перроне вокзала Чусового, сумка через плечо, в кармане – последние сто рублей и билет в один конец из глухой деревни под Кировом. «Город металлургов, город возможностей», – твердил он себе всю дорогу. Возможности встретили его серым утром, пронизывающим ветром с Камы и абсолютной пустотой впереди.

Первая цель – ночлег. Дешевая гостиница, хоть какая-нибудь. Но объявления на столбах предлагали цены, от которых сводило желудок. «Суточные» квартиры требовали предоплаты. Сто рублей? Это даже за угол в подвале не хватит. Он обходил квартал за кварталом возле вокзала, стучал в двери частных домов с табличками «Сдаётся» – везде отмахивались, глядя на его потрёпанную куртку и недоверчиво щурясь: «Без денег? Ну ты даёшь, парень». К полудню стало ясно: ночевать негде. Сумка, внезапно ставшая неподъемной, потянула плечо вниз.

Голод заявил о себе тупой болью. Он купил булку в ларьке у вокзала – пятьдесят рублей. Осталось пятьдесят. Надежда теплилась в виде адресов: пилорамы на окраине, куда всегда требовались руки, и пара охранных агентств в центре. «С опытом работы?» – спросила суровая женщина в первом агентстве, даже не поднимая головы от бумаг. Опыт Сергея ограничивался колкой дров и присмотром за деревенской скотиной. «Нет? Тогда извините». На пилораме, куда он добрался пешком, пробираясь через промзону с едким запахом древесной пыли и мазута, бригадир лишь махнул рукой: «Штат укомплектован. Заходи через месяц, может, кого выгонят». Второе агентство вежливо предложило оставить резюме. У Сергея не было даже ручки.

Отчаяние начало душить. Он брел вдоль шумной дороги, мысли метались, как пойманные мухи. «Зря… Зря приехал. Дурак! Дом был, крыша, картошка своя… А тут?» Город давил серыми многоэтажками, равнодушными лицами прохожих, грохотом машин. Он не видел дороги, утонув в самобичевании.

Резкий визг тормозов, ошалевший крик таксиста и горячий ветер от фургона, пронесшегося в сантиметрах. Сергей отпрыгнул на тротуар, сердце колотилось, подкашивая ноги. «Слепой, что ли?!» – донеслось из окна. Он стоял, прислонившись к холодной стене, трясясь. Еще немного – и все кончено. И некому было бы даже заплакать.

Сумерки сгущались быстро, неся с собой новый страх. Он нашел полуразрушенную теплотрассу за гаражами, надеясь пристроиться там. Но место уже было занято. Двое, от которых несло перегаром и немытостью, поднялись навстречу. «Чё, новенький? Платить будешь за место? Или по-хорошему уйдёшь?» Глаза были мутные, но злые. Сергей, не сказав ни слова, схватил сумку и бросился прочь, чувствуя их насмешливые взгляды в спину. Бродяги… А чем он сейчас лучше?

Ночь наступила, холодная, безжалостная. Он метался по спящим дворам, ища хоть какое-то укрытие. Наконец, в старом пятиэтажном доме, где половина лампочек в подъезде перегорела, он нашел незапертый чердак. Но лестница была завалена хламом. Тогда он просто опустился на холодные бетонные ступеньки в углу первого пролета, подальше от дверей. Холод проникал сквозь тонкую ткань джинсов. Голод был уже не болью, а пустотой, дурнотой. Он съел последнюю сухую корку от булки.

Темнота подъезда была его вселенной. Мысли, от которых он бежал весь день, навалились с тройной силой. Картины деревни: теплая печь, запах свежего хлеба, тишина, нарушаемая только криком петуха. И снова: «Зря… Совсем зря…» Слезы, горячие и соленые, текли по грязным щекам. Он чувствовал себя ничтожеством, последним неудачником, выброшенным на свалку жизни. Завтра… Что завтра? Снова обивать пороги? Просить милостыню? Ехать назад, признав полное поражение?

Тишину нарушил шорох. Из темноты вынырнули два зеленых огонька. Беззвучно, как призрак, к нему подошел худой, полосатый кот. Глаза смотрели без страха, скорее, с усталым любопытством. Сергей замер. Кот обнюхал его рваный ботинок, потом, мурлыкая каким-то разбитым моторчиком, уткнулся мордой ему в колени. И вдруг запрыгнул на сумку, свернулся клубком, всем видом показывая, что это теперь его место.

Сергей осторожно, будто боясь спугнуть это хрупкое чудо, протянул руку. Шершавый язык лизнул его грязный палец. Что-то дрогнуло внутри, каменная глыба отчаяния дала трещину. Он осторожно поднял кота, прижал к груди, под куртку. Худое, теплое тельце дрожало. Сергей обнял его крепче, прижался щекой к колючей шерстке. Кот заурчал громче, уткнулся носом ему в шею.

В этом темном, холодном подъезде, пахнущем пылью и чужими жизнями, среди мусора и отчаяния, он нашел немного тепла. Чужое, бродячее, но тепло. Слезы текли тише. Мысли о деревне не ушли, но к ним примешалось что-то еще. Простое ощущение живого существа рядом. Кот дышал, он был здесь, в этом жестоком городе, и ему тоже было холодно и страшно.

Сергей прижался спиной к холодной стене, закрыл глаза, чувствуя под курткой слабое, но упорное биение кошачьего сердца. Мрак подъезда перестал быть таким враждебным. Усталость, наконец, свалила его. Перед тем как провалиться в тяжелый, беспокойный сон, сквозь пелену отчаяния пробилась одна упрямая мысль, как тонкий лучик в кромешной тьме:

«Завтра… Завтра повезет.»