Исповедь на 57 минуте жизни…

Когда тебе 57, ты уже точно знаешь, что никакие «на потом» не работают.
Никакие «с понедельника», «с Нового года» и даже «в следующей жизни» —
всё это туфта, удобная упаковка для страха и лени.
Проверено лично.
Я не святой и не философ.
Я — мужик, у которого в жизни было всё.
И всё ушло. А потом — вернулось. Но уже другое.
Меньше по весу, но больше по смыслу.
Как чемодан без ручки, только наоборот: нести легко, выбросить — невозможно.
Понял, что все совершают ошибки.
Кто не совершал — тот либо не жил, либо всё сваливал на жену или невезуху в жизни.
Разница, знаете ли, небольшая.
Главное — не зависнуть в позе жертвы, не начать ковыряться в себе с такой тщательностью,
будто собираешься пересадить себе совесть от донора.
Много чего не сделал. Не стал миллионером, не написал симфонию,
не взял Эверест. Но я один раз, зимой, спас котейку, и она выжила.
Это был мой личный, маленький Эверест. Их много. И мне этого достаточно.
Я научился понимать, что добро — это не орден на груди.
Это стакан воды вовремя. Это когда ты сдержался.
Не крикнул. Промолчал, хотя слов было — целый митинг.
А зло… зло — оно тихое. Входит без стука, в тапочках.
Оно в равнодушии, в спешке, в том, что мы всё время ставим себя в центр картины,
не замечая, что мышь сожрала уже половину рамы.
Нет, не жалуюсь. И не каюсь. Я просто… думаю.
Думаю вслух. Самому себе.
Или той невидимой Силе, что управляет случайностями.
Которая один раз поставила меня на колени — но сделала это так тонко,
что я сам подумал, что решил присесть. Но, зато встал потом, как-то по-другому. Прямее.
… я люблю её. Не как в кино, где оркестр, гроза и падение в обморок.
А как в жизни: когда утром её глаза, тёплые.
Когда молчание между нами не тянет, как паутина, а укрывает, как плед.
Когда ты знаешь: даже если ты замёрзнешь внутри окончательно, она скажет:
«Ну, ладно, иди, согрею». И согреет. Потому что своя.
Родная.
Если бы я был домом, она бы была светом в окне.

Больше не гонюсь. Ни за деньгами, ни за молодостью, ни даже за автобусом.
Я просто иду. Смотрю по сторонам. Разговариваю с жизнью как со старым другом:
с иронией, без подхалимства. Я не жду от неё справедливости — мы не настолько близки.
Но я уважаю её за то, что она бьёт редко, но метко,
и если выжил — значит, заслужил от неё право на что-то важное.
Я умею смеяться. Над собой — в первую очередь.
Потому что если уж не быть идеальным, то хотя бы быть забавным.
Смешным по-человечески. Когда не боишься признаться,
что забыл, зачем пришёл в комнату.
Или что купил дорогущий крем для бритья, а он оказался от мозолей.

Я теперь знаю: настоящая сила — в принятии.
Себя. Другого. Фактуры стен. Денег в кармане.
Времени на всё не хватит — но на главное хватит всегда.
И если утром ты проснулся, и кофе есть, и любимая рядом не превратилась в соседку, значит — живи.
Дальше. Не громко. Не с флагами. Просто с душой. Без понтов.
И да, я всё ещё верю. Не в чудо. А в шанс.
Маленький, как семечко.
Но если посадить — может, вырастет что-то большое.
Пусть даже не дерево. Пусть просто улыбка на лице того, кто шёл мимо.

Вот такая у меня исповедь. Без фимиама, но с теплом.
Без алтарей, но с верой. Без громких слов, но с пониманием: 57 — это не итог.
Это просто минута на часах, когда пора откинуться на спинку кресла, сделать глоток — и сказать:
«Ну, теперь слушай, жизнь. Я снова в деле».