Глава 24. Отречение, арест, дворец-тюрьма

Гучков и Шульгин прибыли во Псков около 10 часов вечера 2 (15) марта. Когда их поезд подошёл к платформе, Государь послал дежурного флигель-адъютанта А.Мордвинова сказать, что ждёт их, и Мордвинов провёл «парламентёров» прямо в салон-вагон св. Царя, где они были встречены министром Двора Фредериксом. Здороваясь с ним, Гучков сказал, отвечая на вопрос о положении в столице: «В Петрограде стало спокойнее, граф, но ваш дом на Почтамтской совершенно разграблен, а что с вашей семьёй – неизвестно». Оба представителя «народа» были не бриты и в грязных рубашках. Государь встретил приехавших невозмутимо, предложил депутатам сесть, а тем временем сопровождавшие их лица из Совдепа раздавали на вокзале революционные листовки и вели агитацию. Мордвинов так вспоминал о своём разговоре с Шульгиным: «Что… в Петрограде? — … «В Петрограде творится что-то невообразимое… Мы находимся всецело в их руках и нас, наверное, арестуют, когда мы вернёмся». – «Хороши же вы, народные избранники, облечённые всеобщим доверием… Не прошло и двух дней, как вам приходится уже дрожать перед этим «народом»; хорош и сам «народ», так относящийся к своим избранникам. Что же вы теперь думаете делать, …на что надеетесь?» — «Знаете, мы надеемся только на то, что, быть может, Государь нам поможет…». О какой помощи шла речь, неясно. Видимо, об отречении от Престола.

Гучков говорил со св. Царём хрипловато, глядя в пол. Он рассказал о революции, о переходе на её сторону воинских частей, о Совдепе и т.п., а кончил словами: «Если вы, Ваше Величество, объявите, что передаёте Свою власть Вашему Сыну и передадите Регентство Вашему Брату Михаилу Александровичу, то положение можно будет спасти».

Слушая Гучкова, об антидинастической деятельности которого ему было известно всё, Государь не проронил ни слова, думая о том, что таков Божий Промысел, раз он, преемственный Миропомазанник, принявший от Отца Российскую Корону двадцать три года назад, должен отрекаться от неё перед каким-то депутатом, который буквально НЕ ВЕДАЛ, ЧТО ТВОРИЛ, поэтому-то по лицу св. Царя пробежала тень, когда Гучков употребил слова «и помолясь Богу»: в том, что делал Гучков, Духа Божия не было!

Именно в этом таилась глубокая драма происходившего: люди, от которых зависела судьба России, направили свою свободную волю ПРОТИВ БОГА.

Когда Гучков кончил, св. Царь сказал: «Ранее Вашего приезда, после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузского с председателем …Думы, Я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасения России Я готов на отречение от Престола в пользу Своего Сына, но теперь, ещё раз обдумав Своё положение, Я пришёл к заключению, что, в виду Его болезненности, Мне следует отречься одновременно и за Себя и за Него, так как разлучаться с Ним не могу».

Такого поворота событий депутаты не ожидали: расчёт был на то, что Государь не нарушит Основные Государственные Законы Российской Империи, которые всегда неукоснительно защищал, а тут он, принимая незаконное решение, ставил новую власть вне закона, заставляя её согласиться с его волеизъявлением. Конечно, Основные Государственные Законы не предусматривали «добровольного» отречения, но как раз потому и делалась ставка на св. Царевича. На последнем – юридическом – рубеже обороны св. Царь одержал самую выдающуюся и самую недооценённую свою победу над революцией. Оставив депутатов, Государь вышел и вскоре вернулся с переделанным и подписанным Актом. В.Шульгин отмечал в своих воспоминаниях невиданное достоинство, с которым св. Царь переживал происходившее. Пока обе стороны заполняли сопутствующие Акту документы, Его Величество осведомился, кого в Думе прочат главой нового правительства. Узнав, что Львова, он со свойственной одному ему интонацией произнёс: «Ах, Львова…», давая понять, что он не питает никаких иллюзий относительно новой власти во главе с этим человеком.

Не вижу ничего необычного, что Государь лично напечатал на машинке текст Акта, не могу поставить под сомнение слова Шульгина о выдержке св. Царя, но он понимал, что власть захвачена врагами России, людьми без чести и совести, поэтому его переживания вполне естественно сказались на внимании, и он невольно беспорядочно манипулировал табулятором пишущей машинки, отчего Акт имел такой вид: «Ставка. Начальнику Штаба. В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить Нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской Нашей Армии, благо народа, всё будущее дорогого Нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славны=ми Нашими Союзниками сможет окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни России, почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною Думою, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть.

Не желая расстаться с любимым сыном НАШИМ, МЫ передаём наследие НАШЕ брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу.

Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним повиновением ЦАРЮ в тяжёлую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России».

Беспорядочно расставлены знаки препинания… Слишком явно и топорно для подделки, о которой говорил в интервью «Аргументам и фактам» П.Мультатули, чтобы выявлять её в наши дни с помощью «высоких технологий»… И почему Мультатули ничего не сказал о юридической тонкости, которую отметил в своих примечаниях к книге В.Кобылина «Анатомия измены…» С.Завалишин?.. Он писал: «В.Кобылин при цитировании… важнейшего документа, как… многие другие исследователи, пропускает его заголовок, точнее – адрес: «Ставка. Начальнику Штаба» (я цитировал Акт по фотокопии в книге С.Мельгунова «Судьба Императора Николая II после отречения». – Е.М.). Это весьма важная юридическая характеристика Акта, который и революционеры-февралисты, и затем большевики лукаво называли Манифестом. При этом в мартовских газетах 1917 года Акт был опубликован со сфальсифицированной шапкой: «Манифест. Божией Милостию, Мы, Николай Вторый…», как это было действительно принято в Императорских Манифестах. Почему исследователи не обращали внимания на эту весьма существенную деталь до сих пор? Явление не поддаётся логическому объяснению.

Здесь можно говорить только о… НАВАЖДЕНИИ, то есть о явлении мистическом. Ведь странно, что Кобылин, посвятивший свою книгу взаимоотношениям Императора и начальника Штаба генерал-адъютанта М.В.Алексеева, ни словом не обмолвился.., что Акт об отречении обращён только к тому самому генерал-предателю Алексееву, а не к подданным Российской Империи. Вопрос о государственно-легитимном, о юридическом значении этого Акта, убеждён, будет когда-то поставлен на высшем государственном властном уровне России, и тогда будет рассмотрена вся цепочка нелегитимных, неправопреемственных смен власти, начиная со 2 марта 1917 года и по 12 декабря 1993 года Однако решение этого вопроса невозможно в одном только… юридическом плане, но необходимо и в церковном, поскольку это есть преодоление общегосударственного НАВАЖДЕНИЯ».

Увы, ни в Церкви, ни «на высшем государственном властном уровне России» пока нет стремления разрешить поставленный Завалишиным вопрос, от решения которого, несомненно, зависит действительное, а не вымышленное процветание России, а это значит, что «лучезарные братья» всё ещё правят нашей страной теперь уже под видом демократических президентов, вышедших из «шинели» КПСС, и т.п., а Церковь пока не имеет сил обрести отобранную и уничтоженную духовность.

В Царском дневнике есть слова «переделанный Манифест», но они относятся к присланному из Ставки документу, а не к приведённому Акту, носившему характер своеобразного письма Государя к Алексееву, только подписал его, кроме св. Царя, министр Двора В.Фредерикс. Что бы там ни говорили, Акт создавал крайне интересную ситуацию: прими Михаил Александрович Корону, в России оказалось бы два УДЕРЖИВАЮЩИХ, причём св. Николай II выполнял бы функции своего рода Патриарха в сугубо мистическом значении этого слова. Ведь предусмотренного Основными Государственными Законами Российской Империи Манифеста об отречении не было, не говоря уже о том, что трудно представить (лично мне), каким весом обладали бы Царь Михаил II и «мезальянсная» Царица Наталья Брасова (дочь адвоката Шереметьевского), имевшая немыслимую для Монархини репутацию скандально известной светской «покорительницы сердец»! Конечно, св. Царь всё это понимал, но своим Актом всё же стремился побудить изменников к соблюдению законности, в этой ситуации У НЕГО НЕ БЫЛО ИНЫХ СРЕДСТВ.

Получив Акт, Гучков и Шульгин вскоре ушли, телеграммы Алексееву и Родзянко были посланы, а перед последним отъездом в Могилёв, около двух часов ночи 3 (16) марта св. Царь телеграфировал Михаилу Александровичу: «Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг.

Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным Братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКИ».

Воейков писал, что он пришёл в Царское купе, когда поезд покинул Псков. Купе освещала только лампада перед иконой. Дворцовый комендант не успел ещё ничего сказать, а св. Царь, всегда отличавшийся большим самообладанием, вдруг молча обнял его и заплакал. В ту жуткую минуту Воейков оказался единственным, кто понимал случившуюся трагедию. Он попросил у Государя разрешения остаться при нём и его св. Семье, в каких бы условиях они ни оказались. Св. Николай II обещал, что так и будет, ещё не зная, что он уже не волен в поступках, что он уже пленник, не зная, как изменники поступят с ним. Он ещё слабо надеялся на воцарение Михаила II, он не знал, что по его молитвам о России в подмосковном селе Коломенском свершилось чудо явления Державной иконы Богородицы, говорившее о неистребимости Самодержавия в России, принявшего ещё более мистический характер, т.к. оно соединилось с Самой Божией Матерью, чего ещё не знала ни одна Монархия за всю историю человечества.

Село Коломенское испокон веков было летней резиденцией Царей Московских до основания Петром I Санкт-Петербурга, после чего Коломенское утратило своё прежнее политическое значение, но мистическая связь с сердцем России – Москвой – и традициями Московского Царства осталась. 31 января (13 февраля) 1917 года благочестивая пожилая крестьянка Евдокия Андрианова, жившая в подмосковной слободе Перерва, ясно услышала во сне глас: «Есть в селе Коломенском большая чёрная икона. Её нужно взять, сделать красной, пусть молятся».

Потрясённая Евдокия проснулась и в усердной молитве попросила Господа открыть смысл услышанного. Через три дня Евдокия увидела во сне прекрасный белый храм, в котором восседала на Троне Богородица. Вскоре, снова во сне, Евдокия увидела смутно, без деталей, икону с особо царственным изображением Царицы Небесной. Исповедавшись, Евдокия поспешила в Коломенское, где в известном храме Вознесения Господня она с отцом настоятелем Николаем (Лихачёвым), который не сразу поверил Евдокии и даже хотел осудить её за излишнее доверие к снам, после долгих поисков по всему храму нашли указанный свыше образ в подвале храма, среди разного хлама и пыли. Икона была старая, большая и до того чёрная, что изображение на ней невозможно было рассмотреть. Но когда икону начали очищать от пыли, копоти и грязи, изображение появилось: Богородица в Царском Венце и Порфире, со Скипетром и Державой восседала на Троне с Богомладенцем Иисусом на коленях, а Бог Отец благословлял Их из облаков. Впоследствии по записям в книгах Воскресенского женского монастыря удалось установить, что икона находилась в нём, и в 1812 года перед французским нашествием в числе других икон при эвакуации обители из Московского Кремля была передана на хранение в храм Вознесения в селе Коломенском, откуда в обитель возвращена не была, а в обители о ней забыли. Прославить явление Державного образа 2 (15) марта 1917 года приехал свт. Тихон, бывший тогда митрополитом Московским и Коломенским. Он благословил составить акафист Державной иконе и назвать его «Акафист акафистов», включив части акафистов всем явленным в России иконам Богородицы.

Среди верующих одно время передавались слышанные Е.Андриановой слова Божией Матери: «Сейчас Я Сама взяла Державу и Скипетр в Свои руки, а с иконою Державной посылаю Свою особую благодать и силу. Копии с этой иконы надо распространять среди людей в помощь им. Эта икона не спасает от испытаний, так как испытания нужны, чтобы пробудить духовную сторону в людях. Но кто во время испытаний будет с верою молиться у этой иконы, тот будет во время этих испытаний спасаем».

По молитвам перед Державной иконой (её прославление, как и отречение св.Царя Николая II, происходило на Крестопоклонной неделе Великого поста) свершилось много исцелений верующих от телесных и душевных недугов. Примечателен факт коленопреклонённой молитвы в ночь на 2 (15) марта 1917 года св. Царицы Александры Феодоровны Царице Небесной за Россию и своих близких, хотя нет достоверных сведений, что Государыня, почти полностью отрезанная от внешнего мира в Царском Селе, знала в те дни о событиях в Коломенском. После прославления Державный образ возили по окрестным храмам, монастырям, фабрикам и заводам. До периода советского воинствующего атеизма копии с Державной иконы имелись во многих обителях и храмах России.

Е.Андрианова собрала деньги на ризу и решила, что примечательно, помолиться в Дивеевской обители и попросить благословение на возложение ризы, однако ей в третий раз явилась Богородица и повелела вернуть деньги и НЕ ВОЗЛАГАТЬ РИЗЫ, ИБО СКОРО В РОССИИ БУДУТ СНИМАТЬ РИЗЫ СО ВСЕХ ИКОН, А ПОСЛЕ ИСПЫТАНИЙ РОССИЙСКИХ РИЗА САМА К НЕЙ ПОДОЙДЁТ. Через несколько лет по всей России коммунисты изъяли из храмов и монастырей все копии Державной иконы, расстреляли составителей службы и акафиста образу, а тысячи тех, кто осмелился хранить его у себя, отправили в концлагеря и тюрьмы, прославленный же в Коломенском образ странно утратился и явил себя вновь в хранилищах Государственного Исторического Музея 27 июля 1990 года (почти за год до развала СССР!), и был торжественно перенесён в Коломенское, в храм Казанской иконы Божией Матери. Я ещё напишу ниже о значении второго обретения Державной иконы, а пока расскажу, что необходимо знать о ней в связи с катастрофой 1917 года.

Передача власти Временным Правительством Керенского Ленину путём «бархатного» переворота в ночь на 26 октября (7 ноября) 1917 года расколола общество России ещё глубже, чем «бескровный Февраль». Ленин не замедлил развязать ещё не виданный в истории террор против русского народа (это было обязательной составной частью плана масонского Коминтерна), вывел Россию из мировой войны («Декрет о мире» и сепаратный мирный договор в Брест-Литовске с Германией, лишившие Россию победы и участия в послевоенном переделе Европы), подписал ряд богоборческих Декретов, повлёкших тотальное гонение на Русскую Православную Церковь, осквернение мощей святых угодников Божиих, разгромы храмов и обителей, расстрелы священников, иноков и стойких в вере мирян, заточение уцелевших в тюрьмы и концлагеря и продажу на Запад за гроши величайших церковных ценностей, создававшихся на протяжении многих веков и составлявших намоленный, а потому едва ли «качественно» восполнимый духовный потенциал России. Такова была страшная расплата за измену и пассивное отношение народа к свержению Монархии.

Разные исследователи изображали наш народ по-разному: то невинной жертвой, то великим грешником. Однако «золотая середина» и драма России как раз заключалась в расколе: часть народа стала гонимой, а другая часть – гонителями. Приведу, на мой взгляд, яркий пример.

В конце 1917 года Москва была свидетелем двух похорон. В один и тот же день на Военном кладбище по всем православным канонам похоронили героев-юнкеров, кадетов, офицеров и студентов-патриотов, защищавших Кремль с его древними святынями и ещё уцелевшими СВЯЩЕННЫМИ Регалиями Самодержавия, а возле Кремлёвской стены с пением «Интернационала» и «Кантаты» (её написали С.Есенин и С.Городецкий), без священников и погребального звона, при огромном стечении народа похоронили дезертиров, выпущенных коммунистами из тюрем и убитых во время штурма Кремля!.. Это была «первая ласточка» Гражданской войны. Народ же в большинстве своём оставался пассивным зрителем, хотя уже начинался голод и возник белый террор как ответ на красный (за каждого убитого «врага революции» и его одежду Советы платили солдатне и матросне 1 тыс. р.!).

В Петрограде во время расправы над восставшими кадетами, юнкерами, «офицерьём» и студентами «красногвардейцы», упившись вином из погребов Зимнего дворца, вырезали в госпиталях и лазаретах десятки офицеров, изнасиловали и убили весь Женский ударный батальон, охранявший Временное Правительство и без выстрела сдавшийся во время переворота. Это лишь «штрихи к портрету» ленинского беззакония, на фоне которого был особенно важен созыв 1-го Всероссийского Поместного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви, избравшего 5 (18) ноября 1917 года свт. Тихона (В.Белавина, 1865-1925) первым со времён Петра Великого Святейшим Патриархом Московским и всея Руси. Многие отнеслись к этому скептически, даже патриоты: Церковь (увы, и свт. Тихон) признали «бескровный Февраль» и не встали на защиту Монархии, хотя св. Царь пожаловал свт. Тихона бриллиантовым крестом для ношения на клобуке). Церковь казалась бессильной и обречённой на гибель в той страшной ситуации в стране. Но свт. Тихон (память 7 апреля в Благовещение Пресвятой Богородицы) оказался сильной личностью, осознал свой грех царепредательства, нашёл в себе силы к благодатному исправлению, не дал нашей Церкви развалиться и погибнуть. 19 января 1918 года свт. Тихон обратился с Посланием к народу и Церкви с анафемой коммунистам и призывом всех православных России к сопротивлению Советам. 20 января 1918 года Поместный Собор одобрил это Послание (на следующий день Совнарком принял декрет Ленина «Об отделении Церкви от государства»). Тактика коммунистов помешала торжеству православного разума, и свт. Тихон начал ПРИКРОВЕННОЕ противостояние Советам, исполняя волю Державной Богородицы, он знал, что для победы в Гражданской войне нужны убеждённые монархисты, не замаравшие себя изменой присяге на верность Миропомазаннику, в чём они целовали Крест и Евангелие. Такие люди в Белых Армиях находились на едва ли не полулегальном положении, т.к. почти все генералы и высшие офицеры, какими бы они ни были патриотами по сравнению с революционным быдлом, всё же замарали себя, присягнув Временному Правительству.

Св. Патриарх не благословил ни одного белого генерала, потому что они, освобождая от коммунистов населённые пункты, приказывали пороть народ, если он встречал освободителей не только хлебом-солью, но и Царскими портретами. Исключением стал уже упоминавшийся граф Ф.Келлер. Он со своим корпусом вообще не присягал Временному Правительству. Монархизм генерала был, как подобает, неразрывно связан с Православием. В начале Гражданской войны Келлер согласился возглавить Северную Белую Армию и заявил, что через два месяца поднимет «Императорский Штандарт над священным Кремлём». Ему-то и послал св. Патриарх епископа Камчатского Нестора (Анисимова) с благословением – шейным образом Державной Богородицы и просфорой. К сожалению, Келлер поехал во Псков через Киев, где был схвачен петлюровцами и расстрелян перед Софийским собором. Так трагически погиб верный Православной Монархии генерал, а другого, столь же преданного идее борьбы за Самодержавие, св. Патриарх не видел и в Патриаршем Послании 1919 года официально провозгласил невмешательство Церкви в политическую борьбу, чтобы попытаться приостановить советские репрессии против духовенства, но Советы боялись объединения вокруг него народа, и в мае 1922 года на одном из богоборческих судилищ, когда свт. Тихон вместо дачи ложных свидетельских показаний громогласно благословил судимых священнослужителей на искупительное мученичество, будто нарочно повторив суть анафемы 1918 года. После таких «показаний» его арестовали и приговорили к заточению в Донском монастыре, где он и преставился (Советы не решились его уничтожить).

Бог хранил Россию, чтобы она успела одуматься и покаяться: об этом Его неустанно просила Пречистая Его Матерь, именуемая в величании «Земли Русской Царицей Небесной». Не зря лились реки русской крови, не зря было сказано св. Тихоном в анафеме 1918 года: «А если нужно будет и пострадать за веру Христову, зовём вас, возлюбленные чада Православной Церкви, зовём вас с собой на страдания».

А для св. Царской Семьи – нашей искупительницы – восхождение на Русскую Голгофу началось 2-3 (15-16) марта 1917 года.

3 (16) марта 1917 года св. Николай II в последний раз ехал в Могилёв, который «пламенный революционер» М.Ольминский назвал «третьим (после Петрограда и Москвы) центром, решавшим исход революции». На станциях не было сделано ни одной попытки освобождения Государя народом, зато к чинам Свиты подходили отдельные лица и вежливо спрашивали, как это Дума «отрешила» св. Царя, НЕ СПРОСЯСЬ НАРОДА? И вот парадокс: честные простые люди знали из газет об отречении Государя, высказывали недовольство, но открыто, с оружием, как в Смутное время выступить на защиту Самодержавия никто не спешил. И я думаю, тут дело не в отсутствии вождя, а в слепоте народа, не сумевшего в условиях мировой войны отличить внешнего врага от внутреннего. Народ утратил национальное самосознание, поэтому единства сословий не было, хотя при этом имелся внешний враг, как в Смутное время, внешний враг – немцы, австрийцы, турки и др., имелись самозванцы в лице Государственной Думы и Совдепа. Согласен, что не оказалось нового Патриарха Гермогена, новых и единых в любви к Отечеству Д.Пожарского, К.Минина, И.Сусанина, но, очевидно, крушение Империи не сразу ударило народ «по карману», и он не сразу очнулся от сна, а когда очнулся, было уже поздно. И «опиумом» тут было не Православие, а лживые лозунги и, на мой взгляд, умело насаждённая надежда на Михаила Александровича, который, по обнародованному в газетах 4 (17) марта 1917 года «Манифесту», должен был стать Царём.

В тот день на думском совещании в Петрограде известный историк и политик, известный предатель Монархии Павел Милюков, единственный из всего «Прогрессивного блока», тщетно пытался убедить Михаила Александровича принять Императорскую Корону. Лидер думской оппозиции, принёсший Российской Империи немало вреда, оказался последним «парламентарным» защитником Династии и Царской России. Как и большинство оппозиционеров, Милюков желал оправдать себя задним числом и в эмиграции сказал известному журналисту А.Седых: «Я знал, что революция во время войны приведёт Россию к… катастрофе. …Пытаясь предотвратить катастрофу, я уговаривал Михаила Александровича принять Корону. Очень трудно гадать, что произошло бы, если бы Великий Князь последовал моему совету. Думаю, Россия могла быть спасена».

Милюков не боялся отстаивать эту свою точку зрения даже на митингах солдатни, ратовал за взятие Константинополя, проливов Босфор и Дарданеллы, за победу России в мировой войне («нота Милюкова»), а в эмиграции выступал за отказ от Гражданской войны и интервенции, предоставляя нашему народу САМОМУ избавиться от «диктатуры пролетариата». Говоря о необходимости политического перерождения народа в СССР, «Милюков-Дарданелльский» был безусловно прав, но он едва ли понимал мистическую разницу между Православной Монархией и буржуазной республикой, хотя не исключено, что республика – это этап народной «эволюции», в которую Милюков искренне верил. Будь он больше историком, чем политиком, ему наверняка удалось бы найти для Михаила Александровича более весомые аргументы в пользу сохранения Монархии и Династии, однако он их не нашёл, и Великий Князь отрёкся от Престола: ситуация в стране так обострилась, что Его Высочество оказался в том же положении, что и его Августейший Брат, а именно, в ИЗОЛЯЦИИ. Законы Империи «не работали», морганатический брак Михаила перечеркнул все его права на Трон, и он мог стать только Царём-самозванцем, не имея поддержки в Думе и Совдепе. Новая власть не передала Михаилу Александровичу Царскую телеграмму. Если верить Шульгину, в зале слева и справа от Великого Князя сидели полукругом те, кто планировал войти в ближайшее окружение «нового Царя»: Родзянко, Милюков, князь Львов, Керенский, Некрасов и др., считая Ефремова, Ржевского, Бубликова, Шидловского, Терещенко и самого Шульгина с Гучковым. Кроме Милюкова, Великого Князя убеждал принять Корону ещё и Гучков, так сказать, «милостью масонской», а Родзянко, Львов и все прочие добивались «добровольного» за Царского Брата от Престола, утверждая, что «в противном случае все офицеры и Члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде (так писал шеф тогдашней контрразведки Никитин. – Е.М.)». Но Шульгин отводил главную роль Керенскому, который сказал: «Ваше Высочество, …мои убеждения – республиканские. Я против Монархии. П.Н.Милюков ошибается. Приняв Престол, вы не спасёте Россию! …Сейчас резкое недовольство направлено именно против Монархии. Умоляю вас во имя России принести эту жертву! Во всяком случае, Я НЕ РУЧАЮСЬ ЗА ЖИЗНЬ ВАШЕГО ВЫСОЧЕСТВА! – писал Шульгин. – Великий Князь встал… «Я хочу подумать полчаса…». …Это было около 12-ти часов дня… Мы поняли, что настала минута. Он сказал: «При этих условиях не могу принять Престола, потому что…». – Он не договорил, потому что… заплакал.

Скоро вызвали Набокова и Нольде (оба масоны). Они… и обработали… записку Некрасова. Великий Князь так и понимал. Он сказал мне: «Мне очень тяжело… Меня мучает, что я не мог посоветоваться со своими. Ведь Брат отрёкся за себя… Я.., выходит так, что отрекаюсь за всех…».

Это и нужно было революционерам. Лгали все: и Государю о Регенте, и Михаилу Александровичу, т.к. всем было ясно, что разговоры ничего не дадут, одни заставят отречься, арестуют, сошлют, другие – убьют, но палачи – все, и притом «легальные». Так «интернационал распорядился». Вот «Манифест» Михаила Александровича (он не давал ЦАРСКОЙ КЛЯТВЫ, поэтому ни одной минуты не был Царём): «Манифест. Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшего Мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевлённый единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины Нашей, принял Я твёрдое решение в том лишь случае восприять Верховную Власть, если такова будет воля великого народа Нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые Основные Законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и обличённому всею полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

Михаил

3 марта 1917 г. Петроград».


Предлагаю на основании упоминавшегося интервью П.Мультатули, что «Манифест» св. Царя и «Манифест» Михаила Александровича были опубликованы в газетах в один день – 3 (16) марта 1917 года.

Обманутый Государь писал в дневнике: «Оказывается, Миша отрёкся. Его Манифест кончается «четырёххвосткой» для выборов через шесть месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость. В Петрограде беспорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше».

Эта запись сделана уже в Могилёве 3 (16) марта, куда св. Николай Второй прибыл в 8 ч. 20 мин. вечера. По пути на одной станции к свитскому генералу Д.Дубенскому подошёл состоятельный крестьянин, с вежливым поклоном узнал о проезде Государя, сказал, что местные жители знают из газет, что св. Царя «отрешила Дума и теперь сама хочет управлять». Объяснения Дубенского не удовлетворили незнакомца, он грустно сказал: «Как же это так? Не спросясь народа, сразу Царя Русского, Помазанника Божия, и отменить, и заменить новым!». «Я задумался над этими простыми… словами,- писал Дубенский. – Точно нарочно этот русский случайный человек передал… мне голос того русского народа, который сотни лет так свято чтил Имя Православного Царя».

И правда, народ привык к Царю то в лице удельного князя, то в лице истинного Миропомазанника. Но он привык и к повиновению, привык, что, не спрашивая его, Монарх всё решал путём Указов, Рескриптов, Манифестов, а любой незаконный протест влёк за собой наказание. Народ быстро понял разницу между показной демократией, диктатурой и Самодержавием, однако впоследствии и до нынешнего дня его никто не спрашивал, какой «прижим» он хочет, потому что ЛИШЬ САМОДЕРЖЦЫ СЧИТАЛИСЬ С НАРОДОМ И УМЕЛИ ЕГО ПОНЯТЬ, ИМЕЯ ПРЕЕМСТВЕННУЮ КУЛЬТУРУ ВЛАСТИ, не в пример какому-нибудь «дорогому Семёну Семёновичу», ни о чём народ не спрашивающего, никакого представления об ответственности власти не имеющего и правящего не столько по закону, милосердию, справедливости, сколько по собственному настроению или подсказке близких родственников, «товарищей» или «господ», ещё вчера ходивших в дворниках.

Встречавшие в Могилёве св. Царя «господа» были Штабом Ставки во главе с Алексеевым, среди них был помощник генерал-квартирмейстера В.Пронин. Он стоял по стойке «смирно» и отдавал честь. Случайно площадка Царского вагона оказалась напротив него, и он увидел, что внешняя стенка вагона покрыта вмятинами и царапинами, «будто следы от… мелких осколков снарядов» (в этом вагоне Государь ездил на передовые позиции). С площадки соскочили два казака, встали по бокам. Через несколько минут вышел Государь в сопровождении Фредерикса, подошёл к Алексееву, обнял и расцеловал его, что-то сказал и пошёл вдоль строя чинов Штаба, отдавая честь и обмениваясь рукопожатиями, глядя в глаза каждому. Поздоровавшись с полковником Генерального Штаба Книщенко, который не выдержал переживаний и зарыдал, св. Царь дошёл до Пронина, и при свете фонаря Пронин «увидел его полное скорби лицо и крупные слёзы, катившиеся по его щекам… Резким движением левой руки он смахнул слёзы и, …глядя прямо в глаза, протянул и пожал мне руку».

Эта цитата напомнила мне слова Оптинского старца, иеромонаха Анатолия Младшего, сказанные в 1916 года в беседе с товарищем обер-прокурора Синода Н.Жеваковым: «Судьба Царя – судьба России. …Заплачет Царь, заплачет и Россия. Как человек с отрезанною головою уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без Царя будет трупом смердящим». И я всё более убеждаюсь в мудрости св. Царя, прикровенно вручившем Богородице Царскую Власть: он знал свой путь, предсказанный ему многими (я скажу об этом чуть ниже), он не хотел, чтобы Россия стала «трупом смердящим», а сколько заставили его плакать! Радость Царя – радость России, это надо помнить и делать всё, чтобы Царь (Царица Небесная) как можно больше радовался, а не плакал, иначе пропадём".

Я уже приводил предсказания буддиста Теракуто и прп. Серафима Саровского, но вот что написано в книге В.Ерёминой «Гефсиманско-Черниговский скит при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре»: «Крестный путь» Государю предсказал… знаменитый старец Варнава… из Гефсиманского скита.., предрекая небывалую ещё славу Царского Имени Его… Николай II пришёл к старцу с покаянием в начале 1905 года. О содержании беседы Императора со старцем… точных сведений нет. Достоверно известно лишь, что именно в этот год Николай II получил благословение на принятие мученического конца, когда Господу угодно будет…».

В книге «Сказание о житии блаженной старицы Матроны» (она преставилась весной 1952 года) сказано, что к ней «приезжал монах… из бывшего Иванова монастыря батюшки Иоанна Кронштадтского. Этот монах рассказал, что, будучи при… Иоанне Кронштадтском, он несколько раз был свидетелем, как к нему ночью приезжал… Николай II. При последнем приезде батюшка на его вопросы ему ответил, что есть только три пути для него: уехать за границу, …стать странником, оставаясь в России, или стать мучеником. Император выбрал путь мученика…». Нужна недюжинная сила духа, чтобы сделать такой выбор, нужна вера неслыханной крепости, а, чтобы после приезда в Могилёв 3 (16) марта 1917 года принимать доклад Алексеева только как Верховный Главнокомандующий, нужно знать о своей дальнейшей судьбе буквально всё и с неподражаемым мужеством и смирением принять это как неизбежный и необходимый Божий Промысел. Мне кажется, это подтверждают воспоминания М.Герингер, обер-камерфрау св. Царицы: «В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании… Павла I, когда он был Наследником, была одна небольшая зала, и в ней посередине на пьедестале стоял… узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг… на четырёх столбиках, на кольцах, был протянут толстый красный шёлковый шнур… Было известно, что в ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, Императрицей Марией Феодоровной, и что ею завещано открыть ларец и вынуть в нём хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины… Павла I, и притом только тому, кто в тот год будет занимать… Престол в России. …Государю Николаю Александровичу и выпал… жребий вскрыть ларец и узнать, что в нём столь тщательно… охранялось… В утро 12 марта 1901 года …Государь и Государыня были очень оживлены и веселы, собираясь ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к …интересной прогулке… Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные, и… никому… ничего не сказали. После этой поездки …Государь стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично, и для Династии (речь идёт о пакете с предсказаниями монаха-прозорливца Авеля Императору Павлу I, запечатанном Личной Печатью Павла Петровича.– Е.М.)».

Может быть, поэтому, случайно попав под картечь 6 (19) января 1905 года, Государь велел не наказывать командира батареи, пожалел легко раненного городового Романова, а о себе сказал: «До восемнадцатого года я ничего не боюсь». Ему были и другие предсказания, причём блаженная Параскева Ивановна (Паша Саровская) была столь откровенна, что св. Царица воскликнула: «Этого не может быть! Я вам не верю!». В 1904 году игумен Герасим (Анциферов), когда Государь приехал благодарить свт. Алексия за ниспослание ему Наследника Сына Алексея, предрёк: «Всё равно ты последний в роду». В 1916 году, во время посещения новгородских госпиталей, св. Царица побывала в Десятинном монастыре у старицы Марии Михайловны, много лет лежавшей в крохотной келье, в тяжёлых веригах на железной кровати без матраса. Увидев Государыню, старица протянула к ней руки со словами: «Вот идёт мученица – Царица Александра». Обняв и благословив Государыню, старица через несколько дней преставилась. В апреле 1917 года С.Нилус видел 14-летнюю послушницу старицы Ржищева монастыря (ниже Киева по Днепру), малограмотную деревенскую девочку Ольгу Бойко, впавшую 21 февраля (6 марта) 1917 года в глубокий сон, продолжавшийся с короткими перерывами до Великой Субботы (сорок дней). Ольга видела во сне загробную жизнь и всё рассказывала сквозь сон или, когда просыпалась, а за ней записывали: «В ослепительном свете на… дивном Престоле сидел Спаситель, а возле Него по правую руку – наш Государь, окружённый ангелами. Государь был в полном Царском одеянии: светлой белой порфире, Короне, со Скипетром в руке. И я слышала, как беседовали… мученики, радуясь, что наступает последнее время и что число их умножится. Говорили они, что мучить будут за имя Христово…». 1 (14) марта, …вечером Ольга проснулась и сказала: «Вы услышите, что будет на двенадцатый день (её сна. – Е.М.)». Нилус писал иеродиакону Зосиме: «В… этот день в Ржищеве по телефону из Киева узнали об отречении Государя… Когда вечером… Ольга проснулась, старица обратилась к ней и… об этом рассказала. Ольга ответила: «Вы только теперь узнали, а у нас там давно… слышно. Царь там давно сидит с Небесным Царём». Старица спросила: «Какая же тому причина?». Ольга ответила: «То же, что было и Небесному Царю, когда Его изгнали, поносили и распяли. Наш Царь – мученик». Сёстры… пожалели Государя..: «Бедный, бедный, несчастный страдалец». Ольга… сказала: «Наоборот, из счастливых счастливец. …Тут пострадает, а там с Небесным Царём будет».

Новая власть планировала арестовать св. Царя 3 (16) марта 1917 года: именно в этот день Исполком Петроградского Совдепа принял нужное постановление, которое в черновике выглядело так: «1. Довести до сведения Раб. Деп., что Исп. Ком. Совета Р. и С. Д. постановил арестовать Династию Романовых и предложить Врем. Прав. произвести арест совместно с Советом Р. Д. В случае же отказа запросить, как отнесётся Вр. Пр., если Исп. Ком. сам произведёт арест, ответ Вр. Пр. обсудить вторично в заседании Исп. Ком. 2. По отношению к Михаилу произвести фактически арест, но формально объявить его лишь подвергнутым надзору революционной армии. 3. По отношению к Ник. Ник. («Николаше». – Е.М.), ввиду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и установить в пути строгое за ним наблюдение. 4. Арест женщин из Дома Романовых производить постепенно, в зависимости от роли каждой в деятельности старой власти (этот пункт как будто не оставлял сомнений, что арест может и должен распространяться на всех Членов Династии. – Е.М.). Вопрос о том, как произвести аресты, и организацию арестов поручить… Военной Комиссии Сов. Р. Д. Чхеидзе и Скобелеву поручено довести до сведения Правительства о состоявшемся постановлении Исп. Ком. Совета Р. Д.».

Постановление не сразу реализовали: Временное Правительство ещё не сформировалось, заседания не проводились, поэтому и решить судьбу Династии 3 (16) марта 1917 года оно никак не могло. Этот вопрос косвенно поднимался на первом заседании кабинета Львова 4 (17) марта 1917 года, где Милюков как министр Иностранных Дел доложил, что Совет высказался за «необходимость выдворить Членов Императорской Фамилии из пределов Российского Государства, полагая эту меру необходимой по соображениям политическим, так и небезопасностью их дальнейшего пребывания в России». Звучит как-то надуманно, но кабинет признал, что «распространить эту меру на всех Членов нет… оснований. Но такая мера необходима для св. Николая II, Михаила Александровича и их семей. Нет надобности настаивать на выдворении за пределы России – достаточно ограничить их местопребывание и возможность… передвижения (план ареста Государя до отречения, на станции Дно или во Пскове – плод воображения советских историков. – Е.М.)». Добавлю, что отдание Императорской Фамилии под «суд революционного народа», даже если бы очень хотели большевики с Выборгской стороны (самый «красный» рабочий квартал Петрограда), всё равно не могло осуществиться в условиях, когда св. Царь ещё руководил в Ставке отправкой войск на Петроград. Коммунисты в Исполкоме Петросовдепа руководствовались, конечно, не отказом думцев включить в договор с Совдепом (был такой документ перед самым Февралём) пункт о непредрешении формы правления (даже речь Милюкова 3 (16) марта 1917 года не поколебала этого соглашения). Нарушил «равновесие» сил отклик населения Петрограда, сильно укрепивший позиции Исполкома. Советских деятелей очень беспокоила настойчивость Милюкова как «фактического главы» нового Правительства, и после отречения св. Царя, когда угроза разгрома революции отодвинулась, возникла идея в корне пресечь возможность попыток реставрации, изолировав Членов Дома Романовых, чем и продиктовано постановление Исполкома 3 (16) марта. Левая часть общества не чувствовала никаких обязательств перед Государем, для неё он был низложен и, если представлял хоть какую-то опасность, его надо изолировать из чувства целесообразности, а не по политическим соображениям. Левые не проявили в этом отношении большой скрупулёзности, т.к. лишь формально можно было говорить, что на них не лежала ответственность, установленная добровольным отречением св. Царя от власти. Поддержка толпы позволила левым в Исполкоме Петросовдепа активней воздействовать на Временное Правительство по многим вопросам, в частности, и о судьбе Членов Династии. Это не двоевластие, просто Исполком был своего рода двигателем событий, и впоследствии многим стало удобно говорить, что он действовал исключительно под давлением рабочих (они служили всего лишь ширмой), якобы настойчиво требовавших ареста св. Царя. Не чуждая истории обер-гофмейстерина Нарышкина, никак не пересекавшаяся с красной толпой, писала в дневнике: «Опасна кровожадная чернь, — отречение её не удовлетворило, жаждет цареубийства». Это наблюдение очень личное и тогдашних настроений толпы не отражало.

В Могилёве, как писал В.Пронин, 4 (17) марта «начальник Конвоя, генерал граф Граббе явился к… Алексееву с просьбой разрешить снять вензеля и переименовать Личный Его Императорского Величества Конвой в Конвой Ставки Верховного Главнокомандующего». И далее: «Отмечу… гнусный факт, вызвавший негодование: придворный парикмахер отказался брить Императора; пришлось вызвать частного парикмахера из города».

Дежурный генерал Ставки Кондзеровский писал на ту же тему: «…Приближённые показали себя по отношению к Государю в эту трудную минуту часто… не лучше лакеев. …Фёдоров сказал несколько таких фраз, которые… больно резанули меня по сердцу. Почему-то, говоря о Государе, он не назвал его ни «Государь», ни «Его Величество», а говорил «он».

И это «он» было ужасно!..

…То, что было сказано профессором, …оттолкнуло меня от него. Он стал говорить, что… не знает, кто из докторов будет сопровождать Государя за границу, ибо прежде это было просто: «он» пожелает, чтобы ехал такой-то, ну и едет; теперь другое дело. Бросать семью, все дела и ехать с «ним» за границу – это не так просто. Я… не ожидал от профессора Фёдорова такого цинично-житейского разговора».

Многие верили и писали, что генерал Воейков тоже по своей воле покинул св. Царя, но сам он поведал об этом так: «…Алексеев сказал мне, что ему нужно со мной переговорить по… важному делу, касающемуся меня и графа Фредерикса, и спросил, не могу ли я сегодня (4 (17) марта. – Е.М.) зайти в Штаб в 4 часа?

В 4 часа я отправился к… Алексееву. В передней… скороход Климов с усмешкой сказал мне, что генерал… в городе, на базарной площади, где под его председательством происходит первый солдатский митинг. Вскоре он вернулся. Я вошёл. Вид у генерал-адъютанта после контакта с освобождёнными солдатами был менее самоуверенный, чем утром. Из нашего …разговора особенно врезались мне в память… слова: «Вы понимаете, что в такое революционное время… народу нужны жертвы. Переговоривши с Родзянко и Гучковым, мы пришли к выводу, что граф и вы должны быть этими жертвами». …Мне стало ясно, что граф и я должны быть теми козлами отпущения, на которых в настоящую минуту профессиональным демагогам нужно было натравить революционный поток. На мой вопрос, каким образом оформить это жертвоприношение, он ответил, что нам с графом необходимо как можно скорее уехать от Государя куда угодно, только не в Петроград и… не вместе, а в разных направлениях… Я сказал, что сам этого не сделаю, а, если Государю будет угодно, исполню его повеление. Выйдя от… Алексеева, я поставил в известность обо всём… Государя и графа Фредерикса. Моё сообщение, видимо, поразило Его Величество. Через полчаса после моего ухода от Алексеева, последний явился… с докладом… По уходе… Алексеева камердинер доложил мне: «Его Величество вас просит». …Государь мне сказал, что ему очень больно и тяжело принять такое решение; но, принимая во внимание доклад Алексеева, он находит желательным, чтобы граф и я уехали, т.к. наше присутствие в Ставке почему-то всех раздражает. В воскресенье, 5 марта, в 6 часов вечера я последний раз в жизни видел своего Государя».

4 (17) марта утром св. Царь последний раз слушал доклад Алексеева о положении на фронтах. Вместе с генерал-квартирмейстером Лукомским на этом докладе присутствовал помощник Алексеева генерал В.Клембовский (1860-1923), который писал об этом докладе так: «Сколько должно было быть силы воли у Государя, чтобы полтора часа слушать последний раз доклад о …войне. Ведь Государь …относился к боевым операциям… сознательно, …он ими руководил и давал определённые указания Михаилу Васильевичу. И всё это… кончить, помимо своей воли, отлично понимая, что от этого… дела наши пойдут хуже. Я даже задавал себе вопрос: что это – равнодушие или осознанная необходимость порядком кончить свою роль перед… Штабом? Только перед тем, как оставить… нас, Государь как будто заволновался и голосом тихим, чем всегда, и более сердечным сказал, что ему «тяжело расставаться с нами и грустно последний раз быть на докладе, но, видно, воля Божия сильнее моей воли».

Из-за народа, еле пропускавшего Царский автомобиль (плакали, становились на колени, молили остаться, но не попытались разоружить солдат и офицеров, чтобы освободить св. Царя, так велико было пресмыкание перед «человеком с ружьём», так были уверены в «добровольном» отречении Государя), Его Величество опоздал на станцию встретить Императрицу Марию Феодоровну, приехавшую в Могилёв в двенадцать часов вместе с Александром Михайловичем (Сестра Ольга Александровна ещё болела в Киеве). Стояла морозная, очень ветреная погода, Собственный Её Величества Поезд остался в Петрограде. Св. Царь пробыл с «дорогой Мама» два часа в деревянном бараке на запасном пути, затем туда позвали Александра Михайловича, Государь показал ему телеграммы командующих фронтами, и «Сандро» увидел, что все советовали св. Царю отречься. Назвав в своих записках всё своими именами, «Сандро» отметил особые переживания Государя по поводу измены «Николаши». Мария Феодоровна плакала навзрыд. Уже двое суток в храмах не провозглашался молебен о здравии царствующего Монарха, а на здании Могилёвской Городской Думы висели два длинных красных флага. Александр Михайлович писал: «…Алексеев просит нас присягнуть Временному Правительству. Он… в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуг перед революцией, обещают назначить его Верховным Главнокомандующим…».

Во время обеда с «дорогой Мама» св. Царь о многом рассказал. В 8 часов вечера он пришёл к ней поужинать. Снова слёзы, как на поминках, причём многие, особенно старый граф Фредерикс, шестьдесят лет служивший Трону и России, были совершенно искренни в своём горе. Но почему-то все поверили обману: НАРОД ХОЧЕТ ПЕРЕМЕН, а старой власти не хочет. Они не понимали, что народ тут ни при чём: отбросы общества с красными флагами и воинственными лозунгами, конечно, ещё не весь народ, а вот толпы плачущих баб и мужиков, растерянные лица («Царя скинули!..»), ни одной попытки бунта – это главное – это заставляло думать, будто народ, кроме окончания войны, действительно хочет ещё каких-то перемен, хотя и было очевидно, что всё идёт не от народа, а от властей в красном Петрограде, от расхристанных солдат и обнаглевших от вседозволенности комиссаров, агитаторов и им подобных.

Присяга Временному Правительству… Унизительная, никчемная, гадкая формальность, отменно организованная и проведённая Алексеевым в Могилёве 4 (17) марта.

Государь, все Великие Князья и остальные «господа» стали «гражданами». Присягой себе Временное Правительство, игнорируя собственную незаконность, как бы легализовало и свои права, и права коммунистов поступить с Романовыми по плану: арестовать, сослать, убить. «Сандро» писал: «Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но я… не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые… изменили данной присяге».

«Сандро» присягнул вместе с Государем. Присягнули Великие Князья Борис и Андрей Владимировичи, Великие Князья Павел Александрович и Николай Михайлович пошли ещё дальше, дав интервью с резкой критикой св. Царя, приветствуя революцию и поддерживая новую власть. Другой точки зрения придерживался Брат Николая Михайловича Георгий Михайлович, что подтверждает его письмо Ксении Александровне 14 (27) марта 1917 года. Присягнули «элитные» части – батальон Георгиевских кавалеров (несколько сотен офицеров и солдат, имевших Георгиевские Кресты и откомандированных от всех пехотных частей Императорской Армии для несения охраны и сторожевой службы в Царской Ставке), а также Личный Его Императорского Величества Конвой (эта часть была создана в 1811 года Александром I для личной охраны Особы Императора).

Клятвопреступление оправдания не имеет, но я пишу не приговор, я рассказываю то, что было. Если часть Дома Романовых уцелела, это не значит, что план уничтожения изменился, это не значит, что все уцелевшие помогали революции, как Кирилл Владимирович. Я монархист и считаю, что каждый ответил за себя и перед Богом, и перед Россией, и перед св. Царской Семьёй, и перед собой. Я считаю, что «мёртвые сраму не имут», важно, чтобы живые не соделали тех же ошибок, а Дом Романовых – вершина славы нашего Отечества, пока ещё никем не покорённая.

5 (18) марта 1917 года вокруг св. Царя снова всколыхнулись ранее возникавшие разговоры о возможном его отъезде с Семьёй за границу. Теперь крайне трудно сказать, как именно могло бы такое произойти в то время (болезнь Детей в Царском Селе не в счёт), но планы были, потому что Англия сделала секретное предложение Временному Правительству предоставить убежище св. Царской Семье. Судя по дневнику Марии Феодоровны, она ждала известий, что в Петрограде безопасно.

Государь относился к разговорам об эмиграции так спокойно, будто заранее знал о неосуществимости плана отъезда в Англию. И действительно, по неясным причинам секретное предложение стало достоянием гласности и вызвало отрицательную реакцию всей английской прессы и левого крыла Палаты Общин. Не исключено, что это дело рук английской разведки или масонов. В результате король Георг V в апреле 1917 года дал указание личному секретарю лорду Стэнфорхэму, ссылаясь на настроение общественности, предложить премьер-министру Англии информировать Временное Правительство об отказе официального Лондона предоставить убежище св. Царской Семье.

5 (18) марта в Ставку вернулся генерал Н.Иванов с Георгиевским батальоном. Он виделся в Царском Селе со св. Царицей и рассказал Государю обо всём, что там происходило. Воейков взял графа Фредерикса в своё имение в Пензенской губернии, т.к. в Петрограде чернь особенно жестоко расправлялась с теми, кто носил немецкую фамилию. В пути графа всё же арестовали, посчитав его шведскую фамилию немецкой и обратив внимание на шифрованную телеграмму, посланную им Марии Феодоровне, что он всё-таки едет в Петроград для выяснения судьбы своей супруги и своего имущества.

В тот же день Петросовдеп постановил прекратить забастовку пролетариев и возобновить работу. Советскими историками замалчивался факт, что в большинстве своём рабочие не были обеспокоены пребыванием на свободе св. Царя и др. Членов Дома Романовых. Лишь некоторые из резолюций, принятых на рабочих собраниях и протестовавших против прекращения стачки с «оборонческой» точки зрения, говорили, что «старая власть ещё не рухнула» и «победы над врагом ещё нет», что «революционная волна ещё не захватила всей России», лишь некоторые резолюции, повторяю, содержали требование ликвидации Дома Романовых (8 (21) марта Совет Петроградского района констатировал в протоколе заседания, что всего один завод отказался работать по той причине, что не арестован Дом Романовых).

Отличительная черта всего четырёх резолюций – однотипность, даже в терминологии: «борьба с Царём ещё не закончилась», «глава с целой шайкой (или «ратью») ещё не изолированы», «даже жертвы борьбы (или «революции») ещё не похоронены», «считаем постановление преждевременным, но, не желая вносить дезорганизации в ряды демократии…». И т.д. Рабочие завода «Динамо» выразились резче: «Дом вампиров Романовых», «кровожадный Николай, отрёкшийся, но ещё находящийся на свободе», «мы не гарантированы, что этот вампир не сделает попытки снова появиться на арене нашей жизни». Все резолюции имели несомненно один источник в левом крыле большевистской фракции: «динамовцы» были возмущены, что Петросовдеп призывал «приготовлять снаряды», а не обратиться к народу Германии с призывом «прекратить бойню». Конечная — тактическая – цель ясна: надо в корне пресечь всякую попытку контрреволюции. Указанные резолюции завершались коллективным заявлением в Исполком Петросовдепа от 7 (20) марта, были подписаны несколькими десятками членов Совдепа с требованием, чтобы «Временное Правительство безотлагательно приняло самые решительные меры к сосредоточению всех Членов Дома Романовых в одном определённом пункте под надлежащей охраной народной революционной армии». Термин «арест» не употреблялся. Мотивом «сосредоточения» выдвигалось «крайнее возмущение и тревога в широких массах рабочих и солдат (ни одной солдатской резолюции за этот день не отмечено! – Е.М.) тем, что низложенный… Николай II Кровавый, уличённый в измене России, жена его, сын его Алексей, мать его Мария Фёдоровна, а также все прочие Члены Дома Романовых находятся до сих пор на полной свободе и разъезжают по России и даже на театр военных действий, что является… недопустимым и крайне опасным для восстановления прежнего режима и спокойствия в стране и в армии и для успешного хода защиты России от внешнего врага».

В Москве 5 (18) марта коммунистическая газета «Известия» ещё более чётко определила инициативу новой власти, требуя заключить св. Царя в тюрьму, что вызвало 6 (19) марта бурные дебаты в Комитете Общественных Организаций. Там говорилось: «Хотя нельзя сомневаться в силе революционного движения, но для общественного успокоения необходимо прекратить свободу передвижения… Николая II: бывшему Императору должно быть предложено место жительства без права перемещения из него». Комитет довёл до сведения Временного Правительства, что видит в свободном передвижении св. Царя опасность (видимо, тревогу вызвал проезд Государя из Пскова в Ставку) и просит «подвергнуть Царя и Членов его Семьи личному задержанию».

7 (20) марта на заседание Моссовдепа в Москву прибыл Керенский. «Отвечая на… крики – «смерть Царю, казните Царя», Керенский сказал: «Этого никогда не будет, пока мы у власти». Русский текст воспоминаний Керенского выглядит так: «Временное Правительство взяло на себя ответственность за личную безопасность Царя и его Семьи. Это обязательство мы выполним… Царь с Семьёй будет отправлен… в Англию, я сам довезу его до Мурманска». В иностранном издании Керенский подчёркивал, что он был вынужден раскрыть (а не нарочно ли?) правительственный секрет из-за настойчивых требований Моссовдепа, в кругу которого, как писал Керенский, его ответ вызвал бурю негодования против Временного Правительства. Однако газеты Москвы, в частности, меньшевистская «Вперёд» и буржуазные «Русские Ведомости» освещали заседание иначе: «На эстраде стоит петроградский гость с широкой красной лентой, весь бледный, красный букет в его руках дрожит. Он говорит, что отдал русскому пролетариату и крестьянству в лице Совета свою жизнь и просит доверия. Бурные крики: «Верим, верим…» — и новая овация. Затем на вопросы, заданные из собрания: «Где Романовы?», Керенский отвечает: «Николай II покинут всеми и просил покровительства… Правительства. …Я, как генерал-прокурор, держу судьбу его и… Династии в своих руках. Но наша удивительная революция была начата бескровно, и я не хочу быть Маратом русской революции… В особом поезде я отвезу Николая II в определённую гавань и отправлю его в Англию… Дайте мне на это власть и полномочия». Аудитория устроила Керенскому овацию, а ему от переутомления стало дурно. В тот же день в Совете Присяжных Заседателей ему опять задали вопрос о судьбе Романовых, и он ответил: «Судьба Династии в руках Временного Правительства и… генерал-прокурора. Никакой опасности для нового строя Члены Династии не представляют. Все надлежащие меры приняты. …Романовы в надёжном месте под надёжной охраной». Под «местом» следует понимать Могилёв и Царское Село, а под «охраной» — изменников в Штабе Ставки и перешедших на сторону революции воинских частях. Как писали авторы «Хроники Февральской революции», Керенский 6 (19) марта в Петрограде говорил, что «граждане свободной России» не омрачат насилием светлое торжество великого народа и писал, что «ни одна из революционных социалистических партий ни к каким насилиям и бессудным расправам не призывает» и «есть основания» утверждать, что призывы к расправе над Романовыми – результат «деятельности бывших охранных и провокаторских организаций». И хотя 12 (25) марта, словно подтверждая «гуманизм» новой власти, вышел закон об отмене смертной казни, нельзя опровергнуть факт, что Керенский в Москве, грубо говоря, растрепал правительственный секрет о плане эвакуации св. Царя в Англию. Умышленно он это сделал или нет – другой вопрос, его рассуждения о «гуманизме» революции встречали одобрение у нашего общества лишь потому, что оно не желало повторить кровавый Конвент и знаменитый «королевский процесс» над Людовиком XVI. Чтобы не углубляться в подробности разговоров по поводу казни Романовых и кто на кого сваливал вину в более поздней катастрофе, скажу просто: если бы всё сделали Львов и Керенский, тогда не был бы нужен Ленин с «товарищами». В ПЛАН «бескровного Февраля» уничтожение Династии не входило, а вот ПОДГОТОВКА к уничтожению – да, конечно, тем более, что Керенский (Кедринский; Кирбис; возможно, Гельфман) руководил масонским послушанием «Великий Восток Народов России», входил в масонскую ложу Государственной Думы и Верховный Совет масонов в России. Его «братская» связь с Лениным сомнений не вызывает.

Но ни в Царском Селе, ни в Могилёве св. Царь и обе Императрицы, как и многие Члены Императорской Фамилии, по всей вероятности, ещё не знали о близившейся красной грозе. Весной 1917 года это была ещё не сама гроза, а душное, тревожное предгрозье. Буржуазно- масонское сообщество и тесно связанная с ним «совдепия» 6 (19) марта перешли от слов к делу, что зафиксировано в протоколе заседания Исполкома Петросовдепа этого дня: «Чхеидзе докладывает о… переговорах с Врем. Прав. относительно ареста Дома Романовых. Правительство до сих пор окончательного ответа не дало. От ген. Алексеева поступило заявление от имени Николая Романова о желании его прибыть в Царское Село. Врем. Прав., очевидно, против этого не возражает. Один же из министров заявил, что если Исп. Ком. Сов. Раб. и Солд. Депутатов окончательно решил арестовать Николая, Врем. Прав. сделает всё, чтобы облегчить Исп. Комитету выполнить эту задачу».

Как утверждал С.Мельгунов, Керенскому было не свойственно использовать такую закулисную тактику, вероятнее всего, инициатива исходила от Некрасова, разделявшего взгляды радикалов и считавшего необходимым арест св. Царя. Исполком по докладу Чхеидзе постановил: «Немедленно сообщить Военной Комиссии… о принятии мер к аресту Николая Романова». Из-за активности левых в Исполкоме, требовавших заключить всех Романовых в Петропавловскую крепость, вопрос о размещении арестованных Членов Династии решался сложно. За границу решили никого не пускать, а св. Царскую Семью и её слуг временно изолировать в Царском Селе. Это решение должно было утвердить Временное Правительство, которое с самого начала замалчивало пребывание Государя в Ставке, отчего газеты распространили миф, будто он едет в Ливадию. Поэтому Исполком распорядился по всем железным дорогам задержать Царский поезд в любом месте и немедленно арестовать Государя. Эта «честь» первоначально выпала комиссару К.Гвоздёву, но дело пошло так гладко, что он не понадобился. Добавлю, что Керенский много писал в мемуарах о «разрешении» свободного передвижения св. Царя, Свиты, Членов Императорской Фамилии, но на деле никакого «разрешения» после Акта об отречении никто не давал: Правительство 2 (15) марта не собиралось. Исполком Петросовдепа 6 (19) марта прекрасно знал, что св. Царь в Ставке и ни с какими просьбами к новой власти не обращался. Это задним числом, после гибели св. Царской Семьи, Львов и Керенский дали следователю Н.Соколову разноречивые показания о якобы направленных Государем «письмах» Временному Правительству.

6 (19) и 7 (20) марта Государь получил с оказией три письма от св. Царицы. Дети ещё болели, тревог и скорбей у Государыни было крайне много, и св. Царь 7 (20) марта писал ей, стараясь успокоить: «Здесь совсем спокойно». Но всё обстояло иначе. Государь написал Алексееву, что надо «потребовать от Временного Правительства… гарантии», но Алексеев передал Львову лишь три требования, на которые 6 (19) марта Временное Правительство ответило, что «разрешает все три вопроса утвердительно, примет все меры.., обеспечит проезд в Царское Село, пребывание в Царском Селе и проезд до Романова… на Муроме». Но Алексеев умолчал о главном требовании: «о приезде по окончании войны в Россию (из Англии. – Е.М.) для постоянного жительства в Крыму, в Ливадии». Государя заманивали в новую западню, потому что вечером того же дня Львов сказал по телефону Алексееву, что «догнать бурное развитие невозможно, события несут нас, и не мы ими управляем. …Совершенно убеждён в полной безопасности поезда, желательно знать, для ещё большей уверенности в этом, путь… следования из Романова».

Позднее Милюков пояснял, что он, министр Иностранных Дел, вёл переговоры с послом Англии об эвакуации св. Царской Семьи, а посол Франции М.Палеолог писал, что 6 (19) марта Милюков поставил его в известность о согласии Временного Правительства на отъезд Государя в Англию, и переговоры об эвакуации действительно велись, но формально (об этом ниже), не мешая приведённому постановлению Исполкома Петросовдепа. Известна также телеграмма Георга V на имя генерала Вильямса, главы британской военной миссии при Ставке, якобы содержавшая предложение убежища Государю в Англии. На самом деле ничего, кроме сочувствия св. Царю, в ней не было, да и передана она не была. Привожу её текст: «События минувшей недели Меня глубоко потрясли. Я искренно думаю о Тебе. Остаюсь навеки Твоим верным и преданным другом, каким, Ты знаешь, всегда был».

Вечером 7 (20) марта вице-адмирал К.Нилов (его убили коммунисты в 1919 году) сообщил Его Величеству о разрешении выехать в Царское Село, но в тот же день кабинет Львова постановил: «Признать отрёкшегося Императора Николая II и его Супругу лишёнными свободы и доставить отрёкшегося Императора в Царское Село». Мельгунов писал: «На Правительстве, принявшем формально добровольное отречение от Престола Императора и юридически преемственно связавшем себя с ушедшей властью, лежало моральное обязательство перед бывшим Монархом».

Хочу особо подчеркнуть, что МОНАРХ НЕ БЫВАЕТ «БЫВШИМ» с мистической – главной – точки зрения, что не может идти никакой речи о «преемственной связи» революционной власти с «ушедшей», что арест св. Царя и его Семьи в силу уже этих причин необходимо рассматривать как именно политическую и репрессивную акцию, как начало начал всех политических репрессий и геноцида против русского народа в послеоктябрьской России. И какие бы умные слова по этому поводу ни говорились с оправдательно-юридической позиции, ВСЕ ОНИ СКАЗАНЫ ЗАДНИМ ЧИСЛОМ И НЕ ОПРАВДЫВАЮТ СОДЕЯННОГО.

Все главные виновники ареста св. Царя давали в 1920 году показания следователю Н.Соколову, оправдывая себя желанием уберечь св. Царскую Семью от «жаждавших крови» рабочих Петрограда и Москвы, от тех, кто считал, что св. Августейшие Особы стремились к сепаратному миру с Германией, и надо провести следствие, а если бы «вину» не доказали, арестованных освободили бы. Я этим «сказкам» не верю и считаю «сепаратный мир» и т.п. мифологию именно политическим мотивом ареста св. Царской Семьи. Я считаю, что между постановлениями Временного Правительства, Петроградского и Московского Совдепов разница есть лишь в формулировках, а суть одна – начало неправомерных политических репрессий и подлинной государственной измены.

...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)