Великий Князь К. Р. в Оптиной пустыни
Возрастные ограничения 18+
15 июня – день памяти великого князя Константина Константиновича (1858–1915).
Служение Отечеству на военной службе было обязанностью великих князей. Уже двадцатилетним юношей Константин Константинович успешно командовал одной из морских баталий русско-турецкой войны, за что был награждён Георгиевским крестом, который получил из рук знаменитого адмирала Фёдора Дубасова. Сам высокий статус рождения обязывал Константина к пониманию жертвенности такого служения, а природная основа русского характера делала его благородным, мужественным, способным на подвиг. Не руководствуясь никакими корыстными мотивами, исходя из глубокой внутренней убеждённости, он самоотверженно исполнял свой гражданский долг.
Не богатство, не мундир, не принадлежность к высокому сословию определяли его жизненную позицию, но в первую очередь глубокая вера, перед которой отступали и социальный антагонизм, и всякая неправда. О князе Константине можно в полной мере по-лермонтовски сказать: «Полковник наш рождён был хватом: Слуга царю, отец солдатам…». «Жизнь его выходила далеко за пределы семьи, — вспоминал впоследствии об отце его сын Гавриил Константинович, — основное в его жизни было вне ее. Он принадлежал России». «Часто посещая корпуса и военные училища, — писала младшая дочь Константина Константиновича княжна Вера, — отец с особым вниманием присматривался к поведению кадетов и юнкеров во время церковных служб. Он отмечал, что в церкви они стоят хорошо и благопристойно, но с горечью замечал, что только редкие из них молятся. «Вот вы ежедневно моетесь и заботитесь о своей внешней опрятности, — говорил он собравшимся вокруг него кадетам, — тем более вы должны заботиться о чистоте вашей души: ежедневно читайте Евангелие и благоговейно проникайтесь его чтением»».
Волевые и человеческие качества великого князя обещали ему блестящую карьеру, однако по своему внутреннему складу он не был военным. К тридцатилетнему своему юбилею Константин напишет в дневнике: «Жизнь моя и деятельность вполне определились. Для других — я военный, ротный командир, в ближайшем будущем — полковник… Для себя же — я поэт. Вот мое истинное призвание».
Константин Константинович глубоко увлекался искусством, был дружен с композиторами и поэтами, которые признавали его прекрасным литератором. Многие стихотворения К.Р. (литературный псевдоним Константина Романова) положены на музыку, он и сам написал несколько романсов на стихи Аполлона Майкова, Алексея Толстого, Виктора Гюго, перевёл на русский язык трагедию Фридриха Шиллера «Мессинская невеста», трагедию Иоганна Гёте «Ифигения в Тавриде», шекспировских «Короля Генриха IV» и «Гамлета», играл на сценах домашних театров, кроме прочих, исполнил роль Иосифа Аримафейского в пьесе собственного сочинения «Царь Иудейский», идею написания которой ему предложил Пётр Чайковский. Поэзия К.Р. имеет глубоко религиозные корни, что было не просто данью традиции, но являлось искренним личным переживанием его творческой натуры.
Много времени молодой Романов проводил за изучением Священного Писания, подробно вникал в учения Отцов церкви, подолгу и всерьёз молился, любил паломничать по святым местам. Особенно запомнилась ему поездка на Афон. Назначенный вахтенным начальником на корабль «Герцог Эдинбургский», летом 1881 года князь посетил Святую гору.
Известен такой факт. В беседе со старцем он выразил желание «приносить великую пользу» в духовном сане, однако старец сказал, что «пока ждет меня иная служба, иные обязанности, а со временем, быть может, Господь благословит намерение. Дай Бог, чтобы сбылись слова святого старца».
О серьёзности намерения молодого князя посвятить свою жизнь Богу свидетельствует и тот факт, что за год до женитьбы он просил императора Александра III благословить его на монашеский путь. Но и государь не дал согласия, сказав: «Костя, если все мы уйдем в монастырь, кто же будет служить России?».
Тогда в дневнике Константина появилась запись: «Я желал бы принять мученическую смерть, но далеко мне до этого, не такую я жизнь веду, во мне недовольно «целомудренны мечты»». Эта решимость прослеживается в его наиболее художественно значимой поэме «Севастиан-мученик», написанной после глубокого духовного потрясения, связанного с посещением им святой обители Оптинской:
О, Господь, простивший иудеям,
На кресте их злобою распят,
Отпусти, прости моим злодеям:
И они не знают, что творят.
Пусть Христовой веры семенами
В глубине поляжем мы земли,
Чтоб побеги веры той с годами
Мощным деревом взошли.
Сам великий князь умер за два года до Октября 1917 года, а его родной брат Дмитрий Константинович и дети Иоанн, Константин и Игорь удостоились мученической кончины.
За тридцать лет до тех кровавых событий Константин Константинович (первый из дома Романовых) посетил Свято-Введенскую Оптину пустынь, ставшую к тому времени символом духовного центра русской интеллигенции. Одолеваемый тяжкими душевными недугами, царственный богомолец приехал сюда в 1887 году в возрасте двадцати девяти лет. К тому времени он три года был женат на принцессе Елизавете Августе Марии Агнессе (русское имя Елизавета Маврикиевна), второй дочери принца Саксен-Альтенбургского. У них родился старший сын Иоанн, вот-вот должен был появиться на свет второй, Гавриил.
Подобно благодатному огню, охватывая всё новые и новые судьбы, вот уже почти сотню лет изливалась на Россию оптинская благодать. Так и в нашей истории: высокий духом родоначальник и теоретик славянофильства, верное чадо великого оптинского старца Макария Иван Киреевский привёл в Оптину её будущего иеромонаха Климента (Константина Зедоргольма), сына лютеранского пастора, ставшего благодаря многочисленным духовным дарам и превосходному образованию письмоводителем старца Амвросия. Впоследствии непосредственно через иеромонаха Климента попал в Оптину Константин Леонтьев, от которого о святой обители узнал его тёзка, великий князь Константин Константинович. Желание последнего посетить монастырь было связано с тем влиянием, которое оказали на него труды Леонтьева, этого известного православного мыслителя, человека поистине уникального, горячего патриота, являвшегося в ту пору одним из ближайших доверенных лиц знаменитого оптинского старца и тайновидца Амвросия (1812–1891).
Что говорить, никто из однажды вошедших под оптинский молитвенный покров уже не мог представить своей жизни без него. Не смог и князь Константин.
Константин Константинович прибыл в Оптину пустынь 8 мая, в день святого апостола Иоанна Богослова, в канун празднования перенесения мощей Святителя и Чудотворца Николая.
«Вот она, заветная цель моих стремлений! — писал паломник в своём дневнике. — Наконец-то сподобил Господь побывать здесь, в этой святой Обители, где, как лампада перед иконою, теплится православная вера, поддерживая в нас дух родного русского благочестия».
БеЗценны для нас оптинские дневники Константина Романова, в которых он подробно и очень талантливо описывает всё происходившее тогда с ним. Образ Оптиной пустыни и её насельников выписан воистину с «любовию благоговейной»: «Мы ехали в пыли по песчаной местности. Вот вдали за Жиздрой озаренный заходящим солнцем открылся нашим взорам живописный Козельск «злой город». Я с волнением приближался к желанной цели поездки. Но вот показалась и обитель со своими белыми строениями, колокольней, церквами и оградой. Наконец мы подкатили к самым воротам. Тут ожидал меня настоятель отец архимандрит Исаакий, в облачении с митрой, низенький, седой, бородатый, с живым и добрым лицом, его окружали другие монахи, в ризах, со святой водой, с хоругвиями. Пошли в соборную церковь. По сторонам мощенного наклонного пути толпились иноки в черных рясах, богомольцы и богомолки. Церковь сразу произвела на меня отрадное впечатление: все чисто, богато, даже красиво; пахло хорошо. После краткой литии и многолетия настоятель указал мне на небольшую икону Казанской Божией Матери, и я приложился, кладя положенные поклоны… нам дали время пообжиться, умыться, переодеться и поужинать. Стол прекрасный и вкусный. Пошел ко бдению в соборную Введенскую церковь. Служба тянется здесь очень долго — часов четыре-пять. Я очень загорел с дороги и не то что устал, а немного раскис… все же в церкви стоял как следует, с полным вниманием в струнку …бдение окончилось только после полночи. На дворе уже совсем стемнело. По окончании богослужения архимандрит повел меня в свои кельи.
Двое монахов в черном с длинными свечами в руках шли впереди и светили. Тут между церквами и келейными зданиями, под цветущими яблонями стояли надгробные памятники. Это место казалось как-то особенно таинственно…
На другое утро был Николин день. Я пошел к обедне в соборную Введенскую церковь. Поют хотя не очень хорошо, а служба идет прекрасно; тут и обедня служится необыкновенно долгая, более двух часов. Вместо причастия иеромонах читал слово св. Иоанна Златоуста на милости Николая Угодника… служили молебен святителю».
Потом высокого гостя повели по монастырю. Радушие монахов и сама атмосфера на всю жизнь останутся в памяти великого князя: «Была чудесная погода. В воздухе пахло весной и свежей зеленью. Мне показали приветливую уютную больницу и церковь Казанской Божией Матери. И небольшой свечной заводик. После обеда повели меня в скит. Дорожка проходит тенистой рощицей, где растут огромные сосны, зеленые дубы и липы; нас обдало свежим душистым запахом. Мы подошли к воротам в каменной ограде. Здесь столпились богомольцы и богомолки; это место казалось еще живописнее от их присутствия; длинные посохи, котомки за плечами, лапти, загорелые лица очень мне понравились. В воротах ждал меня скитоначальник с крестом и святой водой, окруженный другими монахами. Меня повели прямо в скитскую церковь св. Иоанна Предтечи; она маленькая, низенькая, светлая и уютная. Я сейчас заметил прелестную древнюю икону Усекновение главы…». Именно с этой иконой Иоанна Крестителя, которая остановила на себе духовные очи царственного паломника и к которой позже ещё вернётся великий старец Амвросий, окажется в дальнейшем связано очень много как для самого Романова, так и для судьбы всей Российской империи. Важно вспомнить и то, что перед появлением на свет первенца Константин Константинович мечтал, «чтобы родился сын и чтобы родился около 24 июня, Иванова дня, и назвать Иваном в честь пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна». Мечта его сбылась 23 июня 1886 года, когда врач воскликнул: «Мальчик, да еще какой плотный, здоровый»… «Мне казалось, что я не вынесу этого неземного счастья; я спрятал лицо в складках рубашки у жены на плече, и горячие обильные слезы полились у меня из глаз».
Долгие годы великая христианская святыня, десница Иоанна Крестителя, была достоянием России и являлась собственностью Российского императорского дома. Из-за революционных потрясений реликвия оказалась утрачена и была обретена лишь в 1993 году в Богородицком монастыре города Цетинье в Черногории. Но всё это произошло много позже, а пока скитская дорожка вела князя Константина к заветному крылечку, где должна была состояться незабываемая встреча со знаменитым оптинским старцем.
Давно, ещё в 1881 году из романа «Братья Карамазовы», узнал молодой князь о старчестве: «Достоевский говорил, что в старце Зосиме описал он отца Амвросия. Он, слышал я, прозорливый, к нему за советами и благословением ходил народ». Идея старчества казалась князю Константину всегда особенно привлекательной.
«Я шел к старцу с волнением, — вспоминает автор дневника. — И вот, переступив через порог небольшого домика с крытым балкончиком, я очутился в маленькой светлой комнате. Старец Амвросий привстал мне навстречу и благословил меня. Нас оставили вдвоем. Он среднего роста, худой, совершенно седой, с добрым лицом и умными пытливыми глазами. Он болеет ногами, он то вложит ноги в башмаки, то снова их высунет. Ему трудно ходить. Его приветливый вид, опрятность и вся простая обстановка комнатки, книги на полках, цветы на окне, корзиночки, портреты и картинки по стенам производят самое приятное впечатление.
Старец скоро заговорил со мной, что жена у меня не православная и что мне надо стараться присоединить ее. Он подарил мне две книги «Иеромонах Климент Зедергольм». Эту книгу я уже читал ранее, она-то и побудила меня побывать в Оптиной пустыни. Одну из двух книг старец предназначал мне, а другую жене. Затем он говорил, что я бы должен делать что могу, чтобы низших чинов у нас не кормили скоромной пищей в постные дни. Многое я бы еще сказал, повторил ему, но у меня слов не хватало, я терялся в мыслях». Самого главного, те нравственные муки, с которыми ехал великий князь в Оптину, высказать старцу он так и не смог: «…а что меня тогда удерживало, я понять не могу. Даст Бог, удастся мне когда-нибудь еще его повидать». Однако это была их первая и последняя встреча. Потом началась тёплая переписка. Почти в каждом письме великого князя звучали светлые воспоминания о пребывании в Оптиной пустыни.
Через полгода после паломничества Константин Константинович решил послать в Оптину подарок — лампаду к той самой поразившей его тогда скитской иконе Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, которая никак не покидала его воображения. «Я бы желал, — писал он архимандриту Исаакию, — чтобы эта лампада неугасимо теплилась перед святою Иконой, постоянно поддерживая духовное единение, установившееся между вашей обителью и мною со дня нашего первого знакомства».
В ответ на этот символичный дар старец Амвросий прислал благословение для сына князя младенца Иоанна — копию скитской иконы Усекновения главы Иоанна Предтечи — и письмо, в котором, в частности, значилось:
«…Сильные молитвы Предтечи и Крестителя Господня да сохраняют Августейшего сына Вашего Иоанна, как носящего имя, и Ваше Императорское Высочество и все Августейшее Ваше Семейство… В знамение видимого заступления сего Великого Заступника посылаю Вашему Императорскому Высочеству Его икону Усекновения Главы. Неугасимая же теплющаяся лампада пред иконою Великого Предтечи и Крестителя Господня да служит нам, скитским и оптинским обитателям, всегдашним напоминанием незабвенного Вашего пребывания в обители нашей и милостивого внимания к худости нашей». Так, задолго до катастрофы 1918 года, прозорливый старец подспудно благословил членов царской семьи на великие испытания.
А в 1901 году, к тому времени, когда уже почил о Господе оптинский старец Амвросий, семья великого князя Константина Константиновича полнилась шестью прекрасными отпрысками. Высоким семейством было принято решение провести лето в простой русской деревне, находившейся близ незабвенного оптинского монастыря. В одно из посещений скита пустыни уже пятнадцатилетний юноша Иоанн Константинович Романов обратил внимание на судьбоносную икону Иоанна Крестителя, точь-в-точь такую же, как в их доме в Петербурге. Заметив интерес сына, Константин Константинович рассказал ему историю этой уже ставшей для них «семейной» иконы.
«Вот огонек, — сказал он, — не угасающий никогда, соединяющий нас, русских богомольцев, с молитвенниками этого сурового и благодатного Скита… Тебе был всего год возраста, когда я прислал эту лампаду старцам Амвросию и Анатолию, а они благословили тебя иконой Усекновения Главы святого Предтечи». Воспитанные в строгости и благочестии, своими чистыми детскими сердцами отпрыски царской семьи впитывали подлинную соль православной веры, тайным Божиим промыслом уготавливаясь к святости.
В один из очередных визитов в обитель, чувствуя душевное устроение Иоанна, Константин Константинович представил его старцу Иосифу как «будущего священнослужителя» и не ошибся. Незадолго до своей мученической кончины великий князь Иоанн действительно был рукоположен в сан диакона. Есть свидетельства о том, что из полузатопленной старой шахты, куда тяжко избитыми вместе с великой княгиней Елизаветой Фёдоровной заживо сбросили князей императорской крови Иоанна с братьями Константином и Игорем, ещё долго раздавались молитвенные песнопения: князь Иоанн пел из литургии…
После вступления в Алапаевск Белой армии тела Романовых извлекли из шахты. Тело князя Иоанна нашли на уступе шахты возле великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Его рана была перевязана частью её апостольника, а пальцы сложены для крестного знамения…
Не была оставлена Божиим промыслом и дочь великого князя Константина Константиновича Татьяна Константиновна, которая из немногих Романовых осталась жива и в 1947 году в Женеве была пострижена в монашество с именем Тамара, а позже переехала в Иерусалим, где около четверти века несла послушание игуменьи Спасо-Вознесенского женского монастыря. Сильно благословение старца Амвросия, ведь именно здесь, на Масличной горе, по преданию, находится место обретения честной главы Святого Предтечи и Крестителя Господня Иоанна…
Служение Отечеству на военной службе было обязанностью великих князей. Уже двадцатилетним юношей Константин Константинович успешно командовал одной из морских баталий русско-турецкой войны, за что был награждён Георгиевским крестом, который получил из рук знаменитого адмирала Фёдора Дубасова. Сам высокий статус рождения обязывал Константина к пониманию жертвенности такого служения, а природная основа русского характера делала его благородным, мужественным, способным на подвиг. Не руководствуясь никакими корыстными мотивами, исходя из глубокой внутренней убеждённости, он самоотверженно исполнял свой гражданский долг.
Не богатство, не мундир, не принадлежность к высокому сословию определяли его жизненную позицию, но в первую очередь глубокая вера, перед которой отступали и социальный антагонизм, и всякая неправда. О князе Константине можно в полной мере по-лермонтовски сказать: «Полковник наш рождён был хватом: Слуга царю, отец солдатам…». «Жизнь его выходила далеко за пределы семьи, — вспоминал впоследствии об отце его сын Гавриил Константинович, — основное в его жизни было вне ее. Он принадлежал России». «Часто посещая корпуса и военные училища, — писала младшая дочь Константина Константиновича княжна Вера, — отец с особым вниманием присматривался к поведению кадетов и юнкеров во время церковных служб. Он отмечал, что в церкви они стоят хорошо и благопристойно, но с горечью замечал, что только редкие из них молятся. «Вот вы ежедневно моетесь и заботитесь о своей внешней опрятности, — говорил он собравшимся вокруг него кадетам, — тем более вы должны заботиться о чистоте вашей души: ежедневно читайте Евангелие и благоговейно проникайтесь его чтением»».
Волевые и человеческие качества великого князя обещали ему блестящую карьеру, однако по своему внутреннему складу он не был военным. К тридцатилетнему своему юбилею Константин напишет в дневнике: «Жизнь моя и деятельность вполне определились. Для других — я военный, ротный командир, в ближайшем будущем — полковник… Для себя же — я поэт. Вот мое истинное призвание».
Константин Константинович глубоко увлекался искусством, был дружен с композиторами и поэтами, которые признавали его прекрасным литератором. Многие стихотворения К.Р. (литературный псевдоним Константина Романова) положены на музыку, он и сам написал несколько романсов на стихи Аполлона Майкова, Алексея Толстого, Виктора Гюго, перевёл на русский язык трагедию Фридриха Шиллера «Мессинская невеста», трагедию Иоганна Гёте «Ифигения в Тавриде», шекспировских «Короля Генриха IV» и «Гамлета», играл на сценах домашних театров, кроме прочих, исполнил роль Иосифа Аримафейского в пьесе собственного сочинения «Царь Иудейский», идею написания которой ему предложил Пётр Чайковский. Поэзия К.Р. имеет глубоко религиозные корни, что было не просто данью традиции, но являлось искренним личным переживанием его творческой натуры.
Много времени молодой Романов проводил за изучением Священного Писания, подробно вникал в учения Отцов церкви, подолгу и всерьёз молился, любил паломничать по святым местам. Особенно запомнилась ему поездка на Афон. Назначенный вахтенным начальником на корабль «Герцог Эдинбургский», летом 1881 года князь посетил Святую гору.
Известен такой факт. В беседе со старцем он выразил желание «приносить великую пользу» в духовном сане, однако старец сказал, что «пока ждет меня иная служба, иные обязанности, а со временем, быть может, Господь благословит намерение. Дай Бог, чтобы сбылись слова святого старца».
О серьёзности намерения молодого князя посвятить свою жизнь Богу свидетельствует и тот факт, что за год до женитьбы он просил императора Александра III благословить его на монашеский путь. Но и государь не дал согласия, сказав: «Костя, если все мы уйдем в монастырь, кто же будет служить России?».
Тогда в дневнике Константина появилась запись: «Я желал бы принять мученическую смерть, но далеко мне до этого, не такую я жизнь веду, во мне недовольно «целомудренны мечты»». Эта решимость прослеживается в его наиболее художественно значимой поэме «Севастиан-мученик», написанной после глубокого духовного потрясения, связанного с посещением им святой обители Оптинской:
О, Господь, простивший иудеям,
На кресте их злобою распят,
Отпусти, прости моим злодеям:
И они не знают, что творят.
Пусть Христовой веры семенами
В глубине поляжем мы земли,
Чтоб побеги веры той с годами
Мощным деревом взошли.
Сам великий князь умер за два года до Октября 1917 года, а его родной брат Дмитрий Константинович и дети Иоанн, Константин и Игорь удостоились мученической кончины.
За тридцать лет до тех кровавых событий Константин Константинович (первый из дома Романовых) посетил Свято-Введенскую Оптину пустынь, ставшую к тому времени символом духовного центра русской интеллигенции. Одолеваемый тяжкими душевными недугами, царственный богомолец приехал сюда в 1887 году в возрасте двадцати девяти лет. К тому времени он три года был женат на принцессе Елизавете Августе Марии Агнессе (русское имя Елизавета Маврикиевна), второй дочери принца Саксен-Альтенбургского. У них родился старший сын Иоанн, вот-вот должен был появиться на свет второй, Гавриил.
Подобно благодатному огню, охватывая всё новые и новые судьбы, вот уже почти сотню лет изливалась на Россию оптинская благодать. Так и в нашей истории: высокий духом родоначальник и теоретик славянофильства, верное чадо великого оптинского старца Макария Иван Киреевский привёл в Оптину её будущего иеромонаха Климента (Константина Зедоргольма), сына лютеранского пастора, ставшего благодаря многочисленным духовным дарам и превосходному образованию письмоводителем старца Амвросия. Впоследствии непосредственно через иеромонаха Климента попал в Оптину Константин Леонтьев, от которого о святой обители узнал его тёзка, великий князь Константин Константинович. Желание последнего посетить монастырь было связано с тем влиянием, которое оказали на него труды Леонтьева, этого известного православного мыслителя, человека поистине уникального, горячего патриота, являвшегося в ту пору одним из ближайших доверенных лиц знаменитого оптинского старца и тайновидца Амвросия (1812–1891).
Что говорить, никто из однажды вошедших под оптинский молитвенный покров уже не мог представить своей жизни без него. Не смог и князь Константин.
Константин Константинович прибыл в Оптину пустынь 8 мая, в день святого апостола Иоанна Богослова, в канун празднования перенесения мощей Святителя и Чудотворца Николая.
«Вот она, заветная цель моих стремлений! — писал паломник в своём дневнике. — Наконец-то сподобил Господь побывать здесь, в этой святой Обители, где, как лампада перед иконою, теплится православная вера, поддерживая в нас дух родного русского благочестия».
БеЗценны для нас оптинские дневники Константина Романова, в которых он подробно и очень талантливо описывает всё происходившее тогда с ним. Образ Оптиной пустыни и её насельников выписан воистину с «любовию благоговейной»: «Мы ехали в пыли по песчаной местности. Вот вдали за Жиздрой озаренный заходящим солнцем открылся нашим взорам живописный Козельск «злой город». Я с волнением приближался к желанной цели поездки. Но вот показалась и обитель со своими белыми строениями, колокольней, церквами и оградой. Наконец мы подкатили к самым воротам. Тут ожидал меня настоятель отец архимандрит Исаакий, в облачении с митрой, низенький, седой, бородатый, с живым и добрым лицом, его окружали другие монахи, в ризах, со святой водой, с хоругвиями. Пошли в соборную церковь. По сторонам мощенного наклонного пути толпились иноки в черных рясах, богомольцы и богомолки. Церковь сразу произвела на меня отрадное впечатление: все чисто, богато, даже красиво; пахло хорошо. После краткой литии и многолетия настоятель указал мне на небольшую икону Казанской Божией Матери, и я приложился, кладя положенные поклоны… нам дали время пообжиться, умыться, переодеться и поужинать. Стол прекрасный и вкусный. Пошел ко бдению в соборную Введенскую церковь. Служба тянется здесь очень долго — часов четыре-пять. Я очень загорел с дороги и не то что устал, а немного раскис… все же в церкви стоял как следует, с полным вниманием в струнку …бдение окончилось только после полночи. На дворе уже совсем стемнело. По окончании богослужения архимандрит повел меня в свои кельи.
Двое монахов в черном с длинными свечами в руках шли впереди и светили. Тут между церквами и келейными зданиями, под цветущими яблонями стояли надгробные памятники. Это место казалось как-то особенно таинственно…
На другое утро был Николин день. Я пошел к обедне в соборную Введенскую церковь. Поют хотя не очень хорошо, а служба идет прекрасно; тут и обедня служится необыкновенно долгая, более двух часов. Вместо причастия иеромонах читал слово св. Иоанна Златоуста на милости Николая Угодника… служили молебен святителю».
Потом высокого гостя повели по монастырю. Радушие монахов и сама атмосфера на всю жизнь останутся в памяти великого князя: «Была чудесная погода. В воздухе пахло весной и свежей зеленью. Мне показали приветливую уютную больницу и церковь Казанской Божией Матери. И небольшой свечной заводик. После обеда повели меня в скит. Дорожка проходит тенистой рощицей, где растут огромные сосны, зеленые дубы и липы; нас обдало свежим душистым запахом. Мы подошли к воротам в каменной ограде. Здесь столпились богомольцы и богомолки; это место казалось еще живописнее от их присутствия; длинные посохи, котомки за плечами, лапти, загорелые лица очень мне понравились. В воротах ждал меня скитоначальник с крестом и святой водой, окруженный другими монахами. Меня повели прямо в скитскую церковь св. Иоанна Предтечи; она маленькая, низенькая, светлая и уютная. Я сейчас заметил прелестную древнюю икону Усекновение главы…». Именно с этой иконой Иоанна Крестителя, которая остановила на себе духовные очи царственного паломника и к которой позже ещё вернётся великий старец Амвросий, окажется в дальнейшем связано очень много как для самого Романова, так и для судьбы всей Российской империи. Важно вспомнить и то, что перед появлением на свет первенца Константин Константинович мечтал, «чтобы родился сын и чтобы родился около 24 июня, Иванова дня, и назвать Иваном в честь пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна». Мечта его сбылась 23 июня 1886 года, когда врач воскликнул: «Мальчик, да еще какой плотный, здоровый»… «Мне казалось, что я не вынесу этого неземного счастья; я спрятал лицо в складках рубашки у жены на плече, и горячие обильные слезы полились у меня из глаз».
Долгие годы великая христианская святыня, десница Иоанна Крестителя, была достоянием России и являлась собственностью Российского императорского дома. Из-за революционных потрясений реликвия оказалась утрачена и была обретена лишь в 1993 году в Богородицком монастыре города Цетинье в Черногории. Но всё это произошло много позже, а пока скитская дорожка вела князя Константина к заветному крылечку, где должна была состояться незабываемая встреча со знаменитым оптинским старцем.
Давно, ещё в 1881 году из романа «Братья Карамазовы», узнал молодой князь о старчестве: «Достоевский говорил, что в старце Зосиме описал он отца Амвросия. Он, слышал я, прозорливый, к нему за советами и благословением ходил народ». Идея старчества казалась князю Константину всегда особенно привлекательной.
«Я шел к старцу с волнением, — вспоминает автор дневника. — И вот, переступив через порог небольшого домика с крытым балкончиком, я очутился в маленькой светлой комнате. Старец Амвросий привстал мне навстречу и благословил меня. Нас оставили вдвоем. Он среднего роста, худой, совершенно седой, с добрым лицом и умными пытливыми глазами. Он болеет ногами, он то вложит ноги в башмаки, то снова их высунет. Ему трудно ходить. Его приветливый вид, опрятность и вся простая обстановка комнатки, книги на полках, цветы на окне, корзиночки, портреты и картинки по стенам производят самое приятное впечатление.
Старец скоро заговорил со мной, что жена у меня не православная и что мне надо стараться присоединить ее. Он подарил мне две книги «Иеромонах Климент Зедергольм». Эту книгу я уже читал ранее, она-то и побудила меня побывать в Оптиной пустыни. Одну из двух книг старец предназначал мне, а другую жене. Затем он говорил, что я бы должен делать что могу, чтобы низших чинов у нас не кормили скоромной пищей в постные дни. Многое я бы еще сказал, повторил ему, но у меня слов не хватало, я терялся в мыслях». Самого главного, те нравственные муки, с которыми ехал великий князь в Оптину, высказать старцу он так и не смог: «…а что меня тогда удерживало, я понять не могу. Даст Бог, удастся мне когда-нибудь еще его повидать». Однако это была их первая и последняя встреча. Потом началась тёплая переписка. Почти в каждом письме великого князя звучали светлые воспоминания о пребывании в Оптиной пустыни.
Через полгода после паломничества Константин Константинович решил послать в Оптину подарок — лампаду к той самой поразившей его тогда скитской иконе Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, которая никак не покидала его воображения. «Я бы желал, — писал он архимандриту Исаакию, — чтобы эта лампада неугасимо теплилась перед святою Иконой, постоянно поддерживая духовное единение, установившееся между вашей обителью и мною со дня нашего первого знакомства».
В ответ на этот символичный дар старец Амвросий прислал благословение для сына князя младенца Иоанна — копию скитской иконы Усекновения главы Иоанна Предтечи — и письмо, в котором, в частности, значилось:
«…Сильные молитвы Предтечи и Крестителя Господня да сохраняют Августейшего сына Вашего Иоанна, как носящего имя, и Ваше Императорское Высочество и все Августейшее Ваше Семейство… В знамение видимого заступления сего Великого Заступника посылаю Вашему Императорскому Высочеству Его икону Усекновения Главы. Неугасимая же теплющаяся лампада пред иконою Великого Предтечи и Крестителя Господня да служит нам, скитским и оптинским обитателям, всегдашним напоминанием незабвенного Вашего пребывания в обители нашей и милостивого внимания к худости нашей». Так, задолго до катастрофы 1918 года, прозорливый старец подспудно благословил членов царской семьи на великие испытания.
А в 1901 году, к тому времени, когда уже почил о Господе оптинский старец Амвросий, семья великого князя Константина Константиновича полнилась шестью прекрасными отпрысками. Высоким семейством было принято решение провести лето в простой русской деревне, находившейся близ незабвенного оптинского монастыря. В одно из посещений скита пустыни уже пятнадцатилетний юноша Иоанн Константинович Романов обратил внимание на судьбоносную икону Иоанна Крестителя, точь-в-точь такую же, как в их доме в Петербурге. Заметив интерес сына, Константин Константинович рассказал ему историю этой уже ставшей для них «семейной» иконы.
«Вот огонек, — сказал он, — не угасающий никогда, соединяющий нас, русских богомольцев, с молитвенниками этого сурового и благодатного Скита… Тебе был всего год возраста, когда я прислал эту лампаду старцам Амвросию и Анатолию, а они благословили тебя иконой Усекновения Главы святого Предтечи». Воспитанные в строгости и благочестии, своими чистыми детскими сердцами отпрыски царской семьи впитывали подлинную соль православной веры, тайным Божиим промыслом уготавливаясь к святости.
В один из очередных визитов в обитель, чувствуя душевное устроение Иоанна, Константин Константинович представил его старцу Иосифу как «будущего священнослужителя» и не ошибся. Незадолго до своей мученической кончины великий князь Иоанн действительно был рукоположен в сан диакона. Есть свидетельства о том, что из полузатопленной старой шахты, куда тяжко избитыми вместе с великой княгиней Елизаветой Фёдоровной заживо сбросили князей императорской крови Иоанна с братьями Константином и Игорем, ещё долго раздавались молитвенные песнопения: князь Иоанн пел из литургии…
После вступления в Алапаевск Белой армии тела Романовых извлекли из шахты. Тело князя Иоанна нашли на уступе шахты возле великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Его рана была перевязана частью её апостольника, а пальцы сложены для крестного знамения…
Не была оставлена Божиим промыслом и дочь великого князя Константина Константиновича Татьяна Константиновна, которая из немногих Романовых осталась жива и в 1947 году в Женеве была пострижена в монашество с именем Тамара, а позже переехала в Иерусалим, где около четверти века несла послушание игуменьи Спасо-Вознесенского женского монастыря. Сильно благословение старца Амвросия, ведь именно здесь, на Масличной горе, по преданию, находится место обретения честной главы Святого Предтечи и Крестителя Господня Иоанна…
Свидетельство о публикации (PSBN) 10355
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 18 Июня 2018 года
Автор
Монархист, русофил, ученик Ильи Глазунова. Прозаик, поэт, сценарист.
Рецензии и комментарии 0