Оружие святого змееборца. Тайна агрикова меча

16 сентября – Перенесение мощей блгвв. кн. Петра в иночестве Давида, и кн. Февронии, в иночестве Евфросинии, Муромских чудотворцев

По сию пору ученые разгадывают код «Повести о Петре и Февронии Муромских», словно закодированное послание чужой разведки…
Автор как будто ведет через текст диалог с малым кругом таких же высокоумных книжников. Он вставляет в «Повесть» символы, шифры и знаки, которые представляют собой нечто вроде головоломки для начитанных людей.
Он как будто вопрошает с улыбкой: «А вот это, брат мой, знаешь, откуда взято? А это? А вот это слово, что обозначает в третьей позиции пятого смыслового ряда?»

А ведь когда-то любой хороший книжник мог с такой же улыбкой ответить автору: «Знаю, брат мой, знаю. Одни лишь простецы не знают…» Один из самых загадочных эпизодов в «Повести» — добывание Агрикова меча. Что за меч?

В Троицком монастыре древнего города Мурома лежат мощи двух знаменитых святых – Петра и Февронии. Они прославлены как покровители супружества, любви и верности. В Муром приезжают со всех концов России, чтобы припасть к мощам «Небесной двоицы» и попросить доброго жениха для девицы; мира в супружестве для рассорившихся мужа и жены; лада в душе для вдовицы или вдовца. Самое потаенное, самое уязвимое и самое теплое в жизни земной, что есть у человека, — семья, малая общинка, сокрытая от всех нескромных взглядов, — вот вечный удел Муромской четы, вот их власть, заступничество и служение.

Но помимо мощей осталась иная, едва ли не более известная память о жизни и подвигах муромской четы. Это «Повесть о Петре и Февронии Муромских», созданная в XVI веке. Автором ее, скорее всего, был рафинированный книжник-богослов Ермолай-Еразм. Из-под его пера вышло произведение, стяжавшее на Руси едва ли не самую большую популярность изо всего, что было написано до Петра I.

«Повесть о Петре и Февронии» — вещь сложная, многослойная, порой загадочная.

На первом плане – приключения: битва с темным чудовищем-змеем; любовь, побеждающая сословные предрассудки; боярский мятеж и его крах…
Иначе говоря, увлекательная интрига. За нею скрыто христианское поучение. Но если копнуть глубже, обнаруживается еще один пласт.
Автор как будто ведет через текст диалог с малым кругом таких же высокоумных книжников. Он вставляет в «Повесть» символы, шифры и знаки, которые представляют собой нечто вроде головоломки для начитанных людей. Он как будто вопрошает с улыбкой: «А вот это, брат мой, знаешь, откуда взято? А это? А вот это слово, что обозначает в третьей позиции пятого смыслового ряда?»

По сию пору ученые разгадывают код «Повести…», словно закодированное послание чужой разведки. А ведь когда-то любой хороший книжник мог с такой же улыбкой ответить автору: «Знаю, брат мой, знаю. Одни лишь простецы не знают…»

Один из самых загадочных эпизодов в «Повести о Петре и Февронии Муромских» — добывание Агрикова меча. Что за меч? Откуда он взялся на Русской земле, имея явно не русское и даже не славянское имя?
Этот чудесный «артефакт» нигде более не встречается в древней книжности нашей станы. Нет его и в древней устной традиции – былинах, сказках…

История Агрикова меча такова: правил в нем когда-то в Муроме благоверный князь по имени Павел. На него свалилось страшное несчастье: к супруге князя прилетал для блуда крылатый змей, коего посылал сам дьявол, искони ненавидящий род человеческий. Темная магическая сила змея позволяла ему являться княгине в образе мужа. В конце концов исчадие ада распознали. Тогда младший брат князя Павла, Петр (будущий святой преподобный Петр Муромский, во иноках Давид), добыл чудесный «Агриков меч» и насмерть поразил им змея.

Сущность Агрикова меча ученые объясняли по-разному. Из множества гипотез наиболее обоснованную такова: имя Агрика восходит к Дигенису-Акриту — герою древнерусской повести, являющейся переводом византийского эпического сказания.

«Жена Амира-царя приняла плод в утробе, мужеского пола, и родила сына, и нарекли его Акритом. А крестив его божественным крещением, нарекли ему имя “Прекрасный Девгений”».

Акритами назывались воины (легкая пехота или легкая кавалерия), охранявшие границы Византийской империи — наподобие наших богатырей или же более поздних казаков. Главный герой «Девгениева деяния» подвизался на военном поприща у реки Евфрат – на дальней восточной границе Империи.

«Девгениево деяние» завоевало стойкий же интерес у русского читателя.

Некоторые сюжеты «Девгениева деяния» перекликаются с «Повестью…». Например, не раз фигурирует меч. «Преславный Девгений двенадцати лет отроду стал мечом играть, а в тринадцать — копьем, а в четырнадцать лет захотел всех зверей одолеть…».

На охоте Девгений справляется с разными хищными зверями голыми руками, однако против льва и летящего змея (!) употребляет меч. Эта деталь роднит Девгения с змееборцами и львоборцами Священного Писания и Предания (архангел Михаил, святой Феодор Стратилат, великомученик Георгий, Праведный Царь Давид).

«Девгениево Деяние» повествует: «В ручье… сияние было и светилась вода, как свеча.
И не смел никто из храбрецов подойти к той воде, ибо было там много чудесного: в той воде жил огромный змей. Придя к ручью, сели все вокруг Девгения и начали омывать лицо его и руки. Он же сказал: «Моете руки мои, а им еще быть грязными». И не успел юноша договорить, как к ручью прилетел огромный змей, точно человек трехглавый, и хотел пожрать людей. Увидев его, Девгений быстро схватил свой меч, и вышел навстречу змею, и отсек три головы его, и стал мыть руки. И все спутники удивились той удали, что проявил юноша в борьбе с лютым зверем, и начали возносить хвалу Богу».

Роднит Девгения Акрита с Петром Муромским и его благочестие. Вступая в опасные поединки, Девгений уповает не на собственную силу, а на благоволение Господне. Этот мотив повторяется в «Девгениевом деянии» из эпизода в эпизод. Например, он проявляется в сцене битвы со львом: «Внезапно свирепый зверь выскочил из болота… И увидели они (отец Девгения со свитой. – Д.В., И.Л.) юношу, и стали следить, как бы не напал на него зверь. А Девгений в правой руке нес голову лося и двух убитых медведей, а в левой — разодранного лося. И крикнул ему дядя: “Иди, чадо, сюда и брось этих мертвых. Здесь иной зверь, живой, это не то что лося разорвать надвое: это свирепый лев, с великой осторожностью подходи к нему”. Отвечал ему юноша: “Господин мой, дядя! Надеюсь на Творца, и на могущество Божье, и на молитву родившей меня матери”.
И, ответив такими словами дяде, подбежал Девгений, быстро выхватил свой меч и пошел навстречу зверю. Зверь же, увидев идущего к нему юношу, зарычал, и стал бить себя хвостом по бокам, и, разинув пасть свою, прыгнул.
Но Девгений ударил его мечом по голове и рассек на две половины».

Еще один мотив сближает «Повесть о Петре и Февронии Муромских» с «Девгениевым деянием»: знакомство слуги Петра с Февронией началось в отсутствие ее отца; так же и с будущей женой, дочерью стратига, Девгений Акрит знакомится, когда отца ее нет в городе. Правда, Девгений внушает невесте любовь своей отвагой и силой, а в истории муромской четы скрепляющим раствором для брака является мудрость Февронии в соединении с христианским законом. Но невозможно отделаться от впечатления, что русский книжник нарочито «переиграл» сюжет «Девгениева деяния», пожелав придать ему большую сложность: разрушив конструкцию рыцарского романа, добавить черты этического трактата. Скорее всего, автор «Повести…» использовал «Девгениево деяние» именно так, т.е. в качестве строительного материала.

Для этого у него была весьма серьезная причина. Одного Агрика, вовсе не богатыря и ни в коей мере не змееборца, на Руси знали с XII века по переводному сочинению «Чудеса святого архиерея Христова Николы [Мирликийского]». Описание одного из посмертных чудес начиналось так: «Некто по имени Агрик, живший в земле Антиохийской недалеко от сарацин, был очень богат и сильно любил святого Николу, имея единственного сына и творя каждый год память святому Николе: канон, утреню, и литургию; и ставил две трапезы: первую — братии Божией, убогим, а после литургии — родственникам, друзьям, соседям и иным».

В древнем повествовании о чуде нет никакого меча. Агрику, по крепкой вере его, святой Николай Мирликийский чудесным образом вернул сына Василия. Тот оказавшегося пленником сарацин и попал на остров Крит, в услужение к царю Амире. Ни Василий, ни отец его руки не подняли, чтобы защититься от врагов в бою. Христиан пленили без битвы, в результате внезапного нападения. Да и вернулся сын Агрика тоже вне батального контекста: сила небесная моментально перенесла его с Крита домой, рубиться ни с кем не пришлось.

Есть ли во всем этом перекличка с «Девгениевым деянием», нет ли, решать филологам. Но для русского книжника XVI века она, он, скорее всего, существовала — хотя бы из-за имени центрального персонажа.

Пусть Агрик из «Чудес святого архиерея…» и не располагал смертоносным клинком, как Агрик-Акрит из «Девгениева деяния», зато у него был несокрушимый меч веры. И, возможно, автор «Повести о Петре и Февронии Муромских» воспринимал антиохийского благочестивца-богача как постаревшего благочестивца-воина с Евфрата. Город-то Антиохия — взглянем на карту — расположен совсем недалеко от реки Евфрат! И если в прежние времена Агрик-Акрит разгонял врагов мечом, а ныне уже не может, то вера у него осталась, и они служит ему опорой и ограждением от несчастий.

Но история о спасении Агрикова сына Василия – сюжет не рыцарственный, а благочестивый. И ради него одного стоило повернуть приключения змееборца на иной лад, соединить их христианским поучением.

Вероятнее всего, «Агриков меч» снят старомосковским книжником с пояса провинциального византийского аристократа Девгения. История славного богатыря-Акрита с его сверкающим мечом – нечто, рожденное православным миром «греческого царствия» и хорошо известное во «царствии русском». Удалец-Рюрикович из рода муромских князей возобновляет славу древнего христианского змееборчества на Руси. Что может быть яснее?

Бог весть, какими путями добрался клинок византийского воина в земли муромские. Не важно это, ведь тут стоит искать иносказание, а не «вторую часть» рыцарского романа. «Агриков» или «Акритов» клинок представляет собой меч веры, обращенный против исчадий ада, — что на берегах Евфрата, что на берегах Оки.

Не металл заостренный, но заостренный дух.