Трупный синод. Эпизод 13. (Глава 13)

Эпизод 13. 1650-й год с даты основания Рима, 11-й год правления базилевса Льва Мудрого, 5-й год правления франкского императора Ламберта (21 января 897 года от Рождества Христова)

Святейшая Латеранская церковь, мать и глава всех церквей города и мира (Omnium Urbis et Orbis Ecclesiarum Mater et Caput), как о том гласит надпись над входом в нее, имела в конце девятого века мало общего с тем великолепным творением, которое предстает сейчас перед нашими глазами. Постоянные катаклизмы и круговерть истории сохранили для нас из всего того, что видели папа Стефан, граф Адальберт и красавица Теодора разве что отдельно стоящий баптистерий, воздвигнутый в последние годы Западной Римской империи и долгое время остававшийся единственным местом в городе, где епископы совершали крещение в Великую Субботу. Все прочее, включая главный неф Латеранской базилики, было в течение следующей тысячи лет неоднократно перестроено. Латеран то густо обрастал, то последовательно избавлялся сначала от наследия римской архитектуры, а затем от византийской и готической, пока, наконец, благословением папы Сикста Пятого и талантами Фонтане, Борромини и Галилеи не возложил на себя великолепную печать эпохи Просвещения. В описываемые же дни Латеранский город еще хранил в своем сердце остатки того дворца, что был подарен папе Сильвестру благодарным императором Константином, которого епископ Рима избавил от несносной проказы. В результате император тогда удалился в столицу светской власти Константинополь, оставив Риму право именоваться столицей духа и Веры. Легенда об этом даре, не имеющая, к сожалению, прямых подтверждений, в конце девятого века сомнению и оспариванию не подвергалась.
Сама Латеранская базилика, именовавшаяся в конце Девятого века еще Базиликой Христа Спасителя или, благодаря обильно поступавшим дарам, Золотой базиликой, несмотря на сохранившееся сквозь века иерархическое первенство, в те годы была еще более скромных размеров, чем в наши дни. В традициях раннехристианских базилик, построенных на закате Западной Римской Империи, алтарная часть ее была ориентирована на запад, тогда как впоследствии стало непреложным правилом ориентировать алтарь на восток, однако многочисленные реставраторы базилики так и не решились изменить первоначальную структуру храма. Основную площадь в базилике, как обычно, занимал главный неф для богослужений. Стены и потолок храма были украшены не только традиционной для того времени великолепной мозаикой, но и редкой росписью, изображавшей библейские сцены с той только разницей, что тогдашняя школа живописи, не знавшая гениев наподобие Микеланджело и Джотто, была большей частью варварски примитивна, и эстетствующий взгляд только местами мог увидеть руку славных византийских живописцев, трудившихся здесь во времена пап Гонория и Николая. Непосредственно к главному нефу примыкали еще два корабля поменьше, один из которых (тот, что справа от входа) часто служил церковным собраниям, аналогичным предстоящему. В нише правой части средокрестия, там, где правый неф пересекался с трансептом, причудливым образом символизируя связь времен и поколений, расположились подаренное Риму Велизарием массивное Святое Распятие, покрытое золотом, и знаменитая бронзовая волчица, впоследствии перенесенная в Капитолий. Этот неф в те времена так и называли «залом волчицы». Ко второму же кораблю (слева от входа) непосредственно присоединялся Латеранский дворец, где в башне, отстроенной последним греческим папой, находились библиотека, казна, а также покои и кабинеты папы и папской канцелярии. Все эти помещения периодически становились объектом разграбления циничной римской черни, поскольку в те годы существовал обычай забирать все имущество у только что скончавшегося папы, который, по тогдашнему мнению, должен был представать перед Спасителем и Святым Петром абсолютным бессребреником. И, наконец, к самому дворцу примыкали, образуя своего рода микрогородок, еще несколько часовен, общественные триклинии и знаменитая капелла Святого Лаврентия, которая впоследствии получит название Святая святых и куда спустя семь веков перенесут фрагмент лестницы Scala Santa, по которой Спаситель всходил на суд Пилата.
Рядом с Латераном располагались монастыри Иоанна Крестителя и Иоанна Евангелиста, их славная история пресеклась задолго до нашего с вами появления на свет. Монахи-бенедиктинцы, жившие в монастырях, были верными слугами епископа Рима в быту и на церковных службах, представляя собой фактически дворовую челядь. Здесь имели обыкновение останавливаться многочисленные пилигримы, прибывавшие в Рим за благословением от папы и за благодатью от множества святых реликвий, хранившихся в Латеране. Большей частью это были мощи подвижников Веры, а основными святынями, приводившими паломников в благоговейный трепет и исцелявшими их от болезней плоти и духа, являлись головы апостолов Петра и Павла, а также уже упомянутая Scala Santa. Очередь на поклон к этим святыням, находящимся, включая Scala Santa, в левом нефе базилики, не иссякала практически никогда, причем уже тогда среди паломников существовал обычай подниматься по Святой лестнице на коленях, чтобы получить полное прощение грехов. По легендам, к сожалению ничем не подтвержденным, в Латеране одно время хранился кивот Завета, а также хитон евангелиста Иоанна, который, по слухам, умел мгновенно менять погоду в Риме – стоило вынести хитон к дверям базилики и хорошенько его встряхнуть, как на обожженный солнцем город изливалась спасительная влага. Точно таким же способом хитон мог, напротив, прекратить затянувшиеся ливни.
Но сегодня, 21 января 897 года, толпу, заполонившую собой площадь перед Латераном, как бы кощунственно это ни звучало, привлекла не благость здешних святынь, а объявленный суд над скончавшимся почти год назад папой Формозом. В своих многочисленных рассуждениях толпа приходила к выводу, что да, конечно, старый девственник начудил изрядно, одарив Италию столькими королями и императорами, которые ни при каких обстоятельствах не могли бы ужиться вместе. Люди преклонных лет прекрасно помнили все мытарства Формоза еще до обретения последним папской тиары и, в частности, отвержение его от Церкви папой Иоанном Восьмым. В связи с этим, собравшиеся ожидали, что новый папа Стефан, и без того известный своей неприязнью к Формозу, вне всякого сомнения осудит покойника и отменит ряд его уложений и назначений. Это не было чем-то удивительным для римлян, и не надо было быть сильным провидцем, чтобы предположить, что решения будут в большинстве своем в пользу сполетской партии, представителей которых нынче так много в окружении папы Стефана, тогда как германская партия исчезла почти так же бесследно, как ее гарнизон.
Поэтому римляне собрались, как в старые добрые времена, ради хлеба и зрелищ. Зрелище предстояло не Бог весть какое, а вот хлеба плебсу должно было перепасть обязательно. Потому уже с утра Рим устремился к Латеранскому дворцу, и городской милиции пришлось изрядно попотеть, чтобы обеспечить доступ к Латерану участников суда, оттеснить суетливых торговцев на края площади, чтобы те не создавали дополнительной толчеи и до поры до времени не реагировать на периодические вопли горожан, обнаруживших, что стали жертвами карманников.
В ожидании земных благ многие постарались провести время также с пользой для духа. Всякий раз, когда у Латерана останавливались носилки приезжего епископа или местного кардинала, несколько десятков людей бросались к ним за благословением, каковые церковнослужители, приятно улыбаясь или, напротив, изображая вселенскую скорбь за грехи мира, одинаково охотно им дарили. После того как глава поместной церкви скрывался за дверьми базилики, толпа начинала обсуждать произнесенные слова или замеченные жесты священника, вспоминать его славные деяния и хвастаться полученными от него дарами.
— Его преосвященство Петр из Альбано, строгий и справедливый пастырь, говорят, недавно лично накормил и приютил пять монахов, приплывших из норманнских земель, где они успешно сеяли слово Божие в сердца варваров.
— Пресвитер Иоанн из Тибура раздал весь хлеб своей церкви во время прошлогоднего голода и всю зиму питался, как и слуги его, замороженными ягодами и кореньями.
— Вы видели, благочестивый отец Сильвестр из Порто, не просто благословил нас и нашу семью, но и возложил на моего первенца свои святые длани!
Не оставались без внимания и светские правители. Особенной любовью горожан пользовался, конечно же, маркиз Адальберт, но трудно сказать, насколько эта любовь была бескорыстной.
К полудню приток гостей в Латеран закончился. Чернь начала томиться в ожидании результатов суда, а наиболее примечательной фигурой на площади в последующие несколько часов оставался Теофилакт, наблюдавший за толпой с небольшого, наспех построенного помоста и время от времени отдававший распоряжения декархам своей милиции.
Внутри базилики, посередине правого бокового нефа был установлен длинный стол, за которым расположились высшие чины Святой Римской Церкви. Между пилястрами стены, отделяющей судебный зал от главного нефа, а также ближе ко входу были установлены места для светских гостей. Особое внимание было уделено, естественно, сполетской герцогине Агельтруде, тосканскому графу Адальберту, камеринскому графу Альбериху, послам византийского императора, лангобардского Беневента и фриульского графа Беренгария, одного из итальянских королей.
Юный император Ламберт был извещен о готовящемся суде, однако Агельтруда умолчала о тонких особенностях предстоящего процесса и без труда уговорила Ламберта не ехать в Рим, благо она возьмет на себя все представительские функции. Не было и делегатов германского короля, их демонстративно не пригласили на судилище. Наконец, не было и Теофилактов, супруг исполнял свои непосредственные обязанности по обеспечению порядка, а Теодора сослалась на легкое недомогание и осталась дома. Адальберт не мог не признать в очередной раз дальновидный ум прекрасной гречанки, ему, также пытавшемуся устраниться от очевидно малоэтичного дела, повезло меньше. В итоге светскую власть в Риме олицетворял собой престарелый префект Григорий.
Присутствующие, томясь в ожидании папы, с любопытством разглядывали мозаичную роспись дворца, где редкой чести быть изображенным вместе со Спасителем и святыми удостоился сам Карл Великий, а также обменивались между собой новостями, услышанными ими из далеких земель и касающимися политических и религиозных споров. Многие отметили факт отсутствия кардиналов Теодора и Романа Марина и частенько поглядывали на Иоанна из Тибура, который старался хранить невозмутимый вид, несмотря на всю тяжесть, которую он испытывал на сердце. Еще больше изумляло отсутствие Сергия, верного напарника Стефана во всех предприятиях. По залу немедленно поползли слухи о вероятной ссоре между друзьями или о том, что Сергий, возможно, подорвал свое здоровье в служении. Также некоторое удивление вызывала правая часть трансепта базилики, в нише которого, как помнили все, стояло огромное распятие. Сейчас же она была наглухо задрапирована здоровенным полотном с изображением все того же Креста Господня. По всей видимости, папа затеял в своем любимом храме небольшой ремонт. На это же указывали и намного больше, чем надо, раскуренные по залу благовония, предназначенные, видимо, заглушить едкий запах строительных красок.
Наконец оглушительно прогремели трубы, глашатаи возвестили о приходе Его Святейшества Епископа Рима Стефана Шестого. Благословив собравшихся, и вместе с ними сотворив молитву о ниспослании присутствующим христианского смирения и озарения божественным разумом, папа сделал знак глашатаям зачитать следующее:
— Сегодня, в пятый год царствования Его Высочества Ламберта, императора Запада, в одиннадцатый год царствования Его Высочества Льва Шестого, императора Востока, в первый год божественного служения епископа Рима Стефана, божьей волею, с благословения апостолов Петра и Павла, Святая Римская кафолическая церковь производит суд над рабом божиим Формозом, родом из Остии, слугой святой Римской кафолической церкви, волею Господа нашего Иисуса Христа ставшего епископом славного города Порто!
В течение следующих десяти минут глашатаи перечисляли титулы и звания собравшихся слуг Церкви, после чего еще минут десять ушло на то, чтобы сообщить регалии присутствующих светских гостей. Церемониал был до невыносимости нуден, но несоблюдение его могло, как минимум, привести к ссорам среди собравшихся, а, как максимум, к непризнанию впоследствии итогов суда законными. Наконец, глашатаи перешли к делу:
— Святая Римская кафолическая Церковь вызывает на свой Святой суд раба божьего Формоза, родом из Остии, слугу Святой Римской кафолической церкви, волею Господа нашего Иисуса Христа ставшего епископом славного города Порто, дабы выдвинуть против тебя обвинения в нарушении Божьих заповедей и церковных канонов! Святая Церковь приказывает тебе явиться сию же минуту пред Судом своим!
Пауза. Многие из собравшихся машинально взглянули на входную дверь, как будто покойник и в самом деле мог сейчас появиться в проеме. Двери, к слову, на протяжении всего суда, согласно правилам, оставались открытыми, но тщетны были все усилия самых зорких глаз толпы что-либо углядеть из творящегося внутри базилики.
Глашатаи повторили:
— Святая Римская кафолическая Церковь вызывает на свой Святой суд раба божия Формоза, родом из Остии, слугу Святой Римской кафолической церкви, волею господа нашего Иисуса Христа ставшего епископом славного города Порто, дабы выдвинуть против тебя обвинения в нарушении Божьих заповедей и церковных канонов! Святая Церковь приказывает тебе явиться сию же минуту пред Судом своим!
И вновь тишина воцарилась в зале. Собравшиеся равнодушно ждали последнего третьего раза, чтобы перейти к судебным процедурам. Пара-тройка святых отцов кощунственно зевнула.
Глашатаи пригласили Формоза в третий раз. Спустя секунду после оглашения, в возникшей тишине внезапно прозвучало:
— Я здесь и готов ответить!
Шок! ШОК! Даже самые невозмутимые сердца содрогнулись, услышав этот голос. Многие вскочили со своих мест, кто гневно сверкая очами, кто испуганно озираясь по сторонам в надежде увидеть неуместного шутника. В эту же секунду ковер, закрывавший нишу с распятием, упал, и пришедшие судить увидели трон с сидящей на ней человеческой фигурой!
Снова шок, куда сильнее прежнего! Раздались сдавленные крики, в которых звучала странная смесь удивления и ужаса. Епископу Иоанну из Галлезе внезапно стало плохо, и только энергичные действия служки, вовремя сунувшему ему под нос нашатырь, вернули епископу ясность сознания. Иоанн из Тибура сидел бледный как смерть, бормоча молитву, он не верил своим глазам, а еще больше отказывался верить своему разуму, который в эту минуту растолковывал ему замысел Стефана.
Да, не зря всю ночь работал кубикуларий Адриан со своими помощниками, под покровом темноты доставивший из Ватикана прах покойного Формоза, содрогаясь от ужаса творимого им кощунства и от близости разлагающегося тела. За час до начала суда саркофаг с трупом был вскрыт, самого покойника одели в свежие папские одежды и усадили в кресло. Переодевая труп, служки при этом периодически сменяли друг друга, не чувствуя в себе силы бороться с приступами тошноты, и тут же, возле гроба, оскверняя святые полы содержимым своих желудков.
— Кто ты, грешник? Назови имя свое! – вдруг покрыл гул изумленных голосов трубный рык Стефана Шестого.
— Я недостойный раб божий Формоз, родом из Остии, слуга Святой Римской кафолической церкви, волею Господа нашего Иисуса Христа исполнявший при жизни обязанности епископа портуенского!
Многим с испугу голос, исходивший от покойника, действительно казался похожим на скрипучий голос Формоза, и они истово продолжали креститься с того самого мгновения, когда упал ковер с ниши. Иоанн из Тибура, совладав с нервами, а еще больше с гневом, душившим его, догадался первым:
— Сергий!
Иоанн взглянул в сторону папы Стефана. А тот уже давно не сводил с него глаз, наблюдая реакцию своего противника. Стефан добился своего – враг испытывал животный страх и невероятное унижение. Стефан начал обводить взглядом остальных присутствующих, наслаждаясь секундами своего торжества.
«О, это еще далеко не все, что я уготовил вам, предатели и лицемеры», — мстительно шептал Стефан.
Агельтруда мало в чем отставала от Стефана, это был миг и ее торжества тоже. Адальберт же, напротив, старался отвести взгляд куда угодно, лишь бы не видеть человека мертвого телом и человека только что умершего духом. Из всех собравшихся один Альберих, граф Камерино, сохранял хладнокровие и только мысленно завидовал своему приятелю и собутыльнику Теофилакту, который верно в этот момент щебечет с прекрасными горожанками, а не сидит в душной зале рядом со зловонным трупом.
Присутствующие все никак не могли прийти в себя. Папа дал знак глашатаям, но они молчали, также потрясенные происходящим. В довершении всего, слуги одной знатной дамы проявили преступную нерасторопность, и их госпожу шумно вырвало на ступени базилики.
Тогда папа встал сам. Подойдя к трупу Формоза, с ненавистью глядя ему в уже сгнившие пустые глазницы, он возопил:
— Святая Римская церковь обвиняет тебя, недостойного раба Божия, в преступном захвате трона Святого Петра. Как мог ты, будучи епископом портуенским, взять в свои преступные руки ключи Святого Апостола?
За троном Формоза действительно прятался его высокопреподобие, епископ Чере Сергий. После долгих споров, Стефану пришлось уговорить своего друга исполнить эту неблаговидную роль. Никто другой не взялся бы за это дело. Немалых усилий стоило это и самому Сергию. Он уже битый час, скрючившись, стоял за троном, постоянно держа возле носа пузырек с нюхательной солью, выданной ему заботливой Теодорой. Его трясло как в лихорадке, он то и дело видел, как из-под трона падали и ползли по земле насекомые, нашедшие не так давно свой приют в теле скончавшегося папы. Сергий с трудом удерживался от того, чтобы, закричав от ужаса, не выбежать в середину залы. Он постоянно творил молитву, но слышал ли его Господь в это время?
— Мой разум, святейший епископ Рима, был помрачен увещеваниями Люцифера и слуг его, моя плоть корыстно жаждала материальных благ от должности епископа Святого Престола, моя гордыня призывала меня к попранию заповедей Божиих и канонов Святой Римской кафолической церкви!
— Как мог ты, ничтожный преступник, заняв Святой престол, править именем Божьим, повелевать слугами его, среди которых немало достойных сынов Церкви, тогда как ты сам грешен телом и преступен душой?
— Заняв престол, моя душа оставалась во власти дьявола, и я действовал по велению его, приближая к себя грешников и отвергая недостойных!
— Значит ты признаешь, что все твои действия, осуществляемые на троне Святого Петра, суть послушное исполнение воли Врага рода человеческого?
— Другим и не руководствовался.
«Прекрасно. Вот и очистил себя наш славный Стефан от греха, в котором он сам только что обвинил мертвеца. Стало быть, назначение Стефана на пост епископа Ананьи есть наущение дьявола. Клянусь, даже его назначение остиарием в свое время было нашептано Повелителем мух », — подумал в этот момент Адальберт.
— Как смел ты, низкий грешник, преступно захвативший Святой трон, совершить императорскую коронацию над варваром Арнульфом из германских земель? – Стефан перешел к новой статье обвинений.
— По наущению дьявола и будучи искушаем дарами вышеназванного варвара Арнульфа из Каринтии, решился я на это, дабы внести смуту на земли святой Италии, дабы помешать роду благочестивых сполетских императоров, наследников великого Карла, возобладать над Римом.
«Часть истины в этом, однако, есть», — продолжал мысленно комментировать Адальберт.
— Насколько полно и точно преступная церемония коронации варвара Арнульфа соответствовала церемонии коронации римских императоров?
— Не соответствовала, святейший епископ Рима! Варвар Арнульф не подтвердил должным образом полномочия и привилегии святой Римской кафолической церкви, а в состав мира, по наущению дьявола, мною были внесены перемолотые волосы распутниц и капля крови неродившегося младенца, дабы был защищен вышеназванный варвар от угроз верных слуг Церкви и Империи! Сей способ практикуют последователи дьявола в царстве болгар, где мое тело и душа пребывали некоторое время с целями, должными быть миссионерскими.
«О, это уже на публику. Насчет первого не помню, но, кажется, что все было в соответствии с правилами, да и такие дотошные отцы Церкви, как Иоанн и Романо Марин, не допустили бы отступлений. Ну а насчет второго никто и никогда не предоставит ни подтверждений сказанному, ни опровержений».
— Как смел ты, вероотступник Формоз, будучи дважды отлученным от церкви святейшим папой Иоанном Гундо, вновь вернуться к отправлению церковных служб и таинств?
— Мой господин, всесильный Люцифер, смутил разум папы Марина, и тот, поддавшись суетному искушению, вернул меня в лоно Церкви, дабы лукавым гласом моим я смущал сердца добропорядочных христиан!
— Испытывает ли твоя душа, нечестивый Формоз, муки раскаяния в совершении столь тяжких преступлений? – с каждым словом своим Стефан подходил все ближе и ближе к покойнику, лицо папы (живого, конечно) все более искажалось от переполнявшей его ненависти.
— Нет, моя душа по-прежнему находится во власти Люцифера, и только его я считаю своим господином, – сложно даже описать, что чувствовал в этот момент Сергий, заученно отвечая за покойника.
— Долг святой кафолической церкви заключается в спасении душ верующих и в отвращении от искушений сатанинских! – Стефан возвысил свой голос уже до какого-то истеричного визга. По всей видимости, в этот момент он уже начал терять контроль над собой.
— Силой и волею, данными мне Господом нашим Иисусом Христом и его Апостолом Симоном, нареченным Петром, я проклинаю тебя во веки веков и низвергаю с трона твоего!!! – с этими словами Стефан внезапно для всех, в том числе и для Сергия, ударил ногой бездыханный труп Формоза, в результате чего покойник рухнул на землю и от его головы отскочила сгнившая нижняя челюсть.
Сергий, позабыв о своей роли, выбежал из-за трона и схватил в объятия явно обезумевшего папу. К Стефану подскочили еще несколько слуг. Сергий дал папе свои нюхательные соли, а затем, немало не смущаясь саном последнего, отвесил папе пару звонких пощечин. Это подействовало весьма благотворно.
Стефана усадили за судебный стол. Процесс продолжился, но необходимости в дальнейших театральных постановках уже не было. Священники, охваченные ужасом, кое-как сформулировали обвинительное заключение, благо основная часть текста была подготовлена заранее, а импровизация в этот день не приветствовалась. Никто за все время не подошел более к трупу Формоза, покойник оставался лежать подле своего трона, в его сторону, равно как и в сторону здравствующего понтифика, присутствующие старались лишний раз не смотреть.
Вскоре папа Формоз был обвинен по всем пунктам. Каждый из священников должен был согласиться с заключением устно, и Иоанну из Тибура пришлось испить горькую чашу предательства своего бывшего наставника. Пока оглашался приговор, он утешал себя тем, что даже святой Петр в свое время проявил малодушие и трижды отрекся от Христа. Обязательно надо сказать, что такие же чувства, как и Иоанн, в эти мгновения испытывала подавляющая часть присутствующих.
После того, как все согласились с обвинением, Его Святейшество, устами своего верного Сергия, определил меру наказания:
— В силу того, что нечестивый Формоз продолжает упорствовать в своем грехе, даже будучи лишенным телесной формы существования, Святая Римская церковь низвергает его из лона своего, лишает всех добытых им преступным путем церковных званий, регалий и имущества, все деяния преступного Формоза признаются совершенными по наущению дьявола, а значит ничтожными. Все лица, принявшие от Формоза церковные и светские блага и привилегии, должны получить подтверждение вышеназванных благ и привилегий из рук Его Святейшества, Папы Римского Стефана, а без получения оного вернуть вышеназванные блага и привилегия Святой Римской кафолической церкви в срок не позднее одного месяца со дня оглашения приговора. Следует считать ничтожной и недействительной произведенную грешником и богоотступником Формозом императорскую коронацию варвара Арнульфа, ибо сия коронация была проведена с нарушением установленных правил, в том числе с использованием в составе мирского масла сатанинских добавлений в виде волос распутных дев и крови неродившихся младенцев. Самому же грешнику и богоотступнику Формозу отказать в захоронении в храме Святого Петра, лишить его святого папского паллия, лишить одежд священника, наказать его усекновением двух пальцев на правой руке, которыми сей грешник посвящал в чины и звания, хотя на то права не имел, а также протащить по улицам благословенного Рима в назидание и смирение всем лицезрящим и опустить в реку Тибр, отдав тело его течению реки и воле Божьей, ибо сей грешник не заслужил положенного христианину захоронения. Решение суда Святой Римской церкви запечатлеть на пергаменте, в кодексах и в камне, и сохранить в архивах Церкви во веки веков. Аминь.