Трупный синод. Эпизод 24. (Глава 24)

Эпизод 24. 1651-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Льва Мудрого, 6-й год правления франкского императора Ламберта (23 -24 декабря 897 года от Рождества Христова)

Хмурым и холодным вечером 23 декабря 897 года, в канун Рождества Христова, герцогиня Агельтруда Сполетская собрала в своем родовом замке ближайших соратников для того, чтобы, воздав должное грядущему рождению Спасителя, обсудить затем невеселые дела свои. В просторной зале с огромным пылающим камином собрались служители Церкви Сергий и Христофор, маркграф Тосканы Адальберт, сама герцогиня со своим младшим сыном Гвидо и камеринский граф Альберих. Ввиду ненастной погоды и в силу прихоти герцогини, не любившей холод, в зале было натоплено столь густо, что по витражам замка струились потоки влаги, а гости, одетые поначалу достаточно добротно, с течением времени были вынуждены избавляться от лишних слоев одежды.
Хозяева и гости пребывали в прескверном расположении духа. Со времени смерти папы Стефана они окончательно упустили инициативу в римских делах из своих рук. Всем в Риме заправляли ненавистные формозианцы, а молодой император Ламберт ко всему прочему им в этом неразумно потакал. Все в душе понимали, что с устройством суда над Формозом они явно дали маху, но вслух признавать ошибки никто не осмеливался, да и в нынешних условиях это было делом до известной степени пустым – гораздо более насущным являлся вопрос, как вернуть утраченные позиции в Вечном городе и вновь взять под контроль трон наместника Святого Петра.
Герцогиня Агельтруда и ранее не удосуживалась тратить силы на излишние дипломатические экзерсисы и церемонии. Как только доверенные гости собрались в полном составе, а всем слугам было указано на дверь, герцогиня сказала твердо и решительно:
— Наша задача, благородные мессеры, состоит в том, чтобы сделать пребывание Теодора в папской тиаре сколь возможно кратким. Папская корона должна быть у людей близких интересам Сполето.
Гости молчаливо оглядывали говорившую. Многие отметили серьезные перемены, произошедшие с ней за последние месяцы. Красота, до последнего времени успешно боровшаяся с возрастом, похоже, начала окончательно покидать ее. Лицо герцогини удивляло своей одутловатостью и нездоровыми мешками подле глаз. Большинство списало случившиеся перемены на постоянный стресс, испытываемый сейчас герцогиней. Один только граф Альберих знал истинную причину произошедшего, ибо сам проявлял в этом определенное старание – герцогиня в последнее время излишне пристрастилась к вину в приятной компании графа Камерино, вот и сейчас она произнесла свою короткую и пламенную речь только после осушения объемистых кубков за здравие Сполето, Рима и своего сына, императора Ламберта.
Адальберт с деланным испугом воздел руки к небу и вздохнул:
— Помилуй Бог, сиятельнейшая герцогиня! Я даже боюсь допустить саму мысль, что догадался, о чем вы говорите. Это же наместник Святого Петра!
— И к тому же, как мы слышали, его деяния приветствуют святые Господа, – зло ухмыльнувшись добавил Альберих.
Агельтруда ответила недопустимо резко:
— Великолепный граф великой Тосканы! Приберегите ваши сладкие речи для вашей любимой Теодоры Теофилакт! Я вовсе не намерена тратить время на дурацкие церемониалы и предубеждения, равно как и на обсуждение нелепых домыслов и слухов, — в конце фразы досталось и Альбериху.
Адальберт изменился в лице. Сокрушенно покачал головой и Сергий. Именно он поведал Агельтруде имевшиеся у него сведения об интересной связи Адальберта с ненавистной герцогине Теодорой, однако он никак не рассчитывал, что полезная информация, способная в удобный момент воздействовать в нужном направлении на графа, будет так опрометчиво и поспешно обнародована.
— Я вас не понимаю герцогиня. Ваши намеки совершенно недопустимы. И еще более недопустим тон, в котором все это было сказано!
— По-видимому, герцогиня Сполетская выразила желание, чтобы наш разговор не утонул в излишних многословиях и был предельно конкретен, – дипломатично попробовал разрешить конфликт Сергий, – что до Теодоры, то не только сиятельный и обаятельный граф Тосканы находится под очарованием этой незаурядной женщины, но и многие мужчины, которых я знаю, да и я бы солгал, если бы утверждал, что подобные грешные мысли не приходили в мою бестолковую, а потому по достоинству лишенную епископского сана голову, – с иронией добавил он.
Попытка облечь все дело в шутку удалась. Иной раз бывает полезно в предгрозовой ситуации выставить на смех именно себя. Гости от всей души рассмеялись и согласились со словами Сергия.
— И все же, благородные мессеры и благочестивые отцы, – не угомонилась Агельтруда, – надо действовать. И действовать предельно быстро.
— Согласен с премудрой герцогиней, – в разговор вступил кардинал Христофор, – ни в коем случае нельзя допустить созыва Собора в январе. С большой долей вероятности приверженцы сполетской партии могут понести суровое наказание, вплоть до изгнания из лона кафолической церкви. В этом случае интересы Сполето и Тосканы никогда более не будут весомыми в Риме.
— Поскольку папа уже избран, вариантов для действий он нам оставил немного, – сказала Агельтруда, не давая разговору увильнуть в дипломатические джунгли.
— Как говорят злые языки, коим, безусловно, доверять опасно, уже упомянутая здесь Теодора и ее муж в свое время проявили определенный талант в разрешении этой щекотливой проблемы, – сказал Сергий, сильно щурясь и оглядывая всех собравшихся.
Агельтруда вновь поморщилась.
— Да неужели без этих хитрых и продажных греков нет других способов сделать дело? Вы же видели, они целиком и полностью отныне на стороне формозианских пап. Сначала усердно облизывали Романа, теперь источают елей Теодору.
Сергий вновь взял слово.
— Ошибки и поражения наши в том, что не мы в последнее время управляли событиями в Риме. Мы только послушно следовали за теми, кто их вершил, на шаг отставая от них в своей реакции. К тому же папа Стефан, да смилостивится Господь над его душой, в последние дни своей жизни был излишне истеричен в своих поступках, что и погубило его. На мой взгляд, надо перехватить инициативу и сделать так, чтобы в этом шатрандже уже мы играли белыми.
Многие недоумевающе взглянули на него. Игра в шатрандж для большинства из них была в диковинку. Тем не менее, смысл сказанного был понятен всем.
— Как же нам осуществить этот первый ход? – спросил Адальберт, не преминувший проявить свою эрудицию перед остальными. В шатрандж его научила играть Теодора.
— Позволю себе рекомендовать вам, благородные гости, мессера Альбериха, достойного графа Камерино. На протяжении последних месяцев я не раз убеждалась в том, что граф Альберих мужественный и отважный воин. А главное человек, обладающий очевидной изобретательностью и связями с людьми нужного нам таланта.
«Иными словами с наемными убийцами и отравителями», — мысленно съязвил Адальберт, с любопытством разглядывая суровое лицо Альбериха. Он видел его далеко не в первый раз и давно убедился, что Агельтруда проявляет к камеринскому графу определенную, быть может, уже и не совсем дружескую симпатию и доверие. Самому же Адальберту камеринский граф был не то, чтобы противен, просто и внешне, и повадками своими Альберих был прямой противоположностью тосканскому сибариту. Альберих был человеком своей эпохи, готовый с отвагой и расчетом проливать кровь свою, а лучше чужую, природа наградила его внушительными габаритами во всех измерениях, а его вечно косматая, как у льва, голова напоминала всем его видевшим о недавних временах владычества лангобардов. Во всем и при всяких проблемах он полагался на силу, даже в общении с женским полом и при этом свято верил, что последним только этого и надо. Лишь для Агельтруды он еще пока делал исключение, ибо сила силой, но, как у всякого хищника, у него отлично работала интуиция, и он был достаточно хитер.
— Так вы беретесь помочь …. всем нам, мессер Альберих? – спросил Адальберт.
Странное дело, конечно, обсуждать такие вопросы в достаточно широком составе. Никто ведь не даст гарантии, что среди шестерых собравшихся все будут до конца дней своих хранить страшную тайну о заговоре с целью убийства наместника Святого Петра. Однако Агельтруда придерживалась другого мнения и, вводя в курс темного дела круг ближайших соратников, считала, что кровь предстоящей жертвы будет объединять заговорщиков лучше всякого письменного союза и до последней исповеди. Тоже, имеющий право на жизнь и свой резон, метод.
— Господь и родители мои научили меня неплохо владеть мечом, и, в силу этого, мне нечасто приходилось общаться со служителями Церкви. Признаться, я даже не возьму в толк, чего вы от меня хотите. Однако, среди моих людей есть человек, отличающийся выдумкой и хитростью Вельзевула. Он уже не раз с охотой и с прибытком служил интересам Сполето и Италии, – ответил Альберих.
— Мы можем его видеть?
— Зачем? Не только вы будете видеть его, но и он вас. Он талантливый мерзавец и может сгодиться не на одно интересное дело.
Доводы Альбериха звучали на редкость разумно. Заговорщики перешли к обсуждению следующих вопросов.
— Будем верить, что миссия Альбериха и его людей, да благословит Господь их карающую руку, ибо не о себе печемся, сложится успешно. Но необходимо согласовать наши дальнейшие действия, – сказал Сергий.
При упоминании своего имени Альберих воздел к небу руки, всем своим видом демонстрируя, что он по-прежнему не понимает, что за миссия возлагается на него.
— Ваши слова свидетельствуют о вашей неизбывной мудрости, ваше преподобие. Думается, что именно ваша кандидатура будет являться оптимальной для Сполето в качестве епископа Рима. В этом направлении должны идти и все наши старания, – сказала Агельтруда тоном, на корню пресекающим всяческие дискуссии. Нет сомнений, что даже в этой зале нашелся бы как минимум один человек, пожелавший бы с ней поспорить. Но ему пришлось только отвести в сторону глаза.
— Благодарю вас, прекраснейшая из женщин, но, осмелюсь напомнить, что еще со времен интронизации папы Формоза, моя личность не пользовалась снисхождением Господа и Рима, чей выбор всякий раз останавливался на ином лице, — Сергий придал своему голосу почти жалобные нотки.
— Тем не менее, других кандидатур у нас нет.
Кардинал Христофор, высокий, сухопарый священник со смоляной бородой и всегда сверкающими решимостью глазами, при ее словах снова отвел взгляд в сторону, имея на сей счет иное мнение. Тем временем Агельтруда продолжила:
— Что же касается церковного совета и совета знати, то я надеюсь, что сиятельный граф Адальберт окажет нам необходимую поддержку. В наше непростое время пресвитеры и кардиналы Церкви еле сводят концы с концами, так что небольшое вознаграждение будет для них как нельзя кстати, и поможет отцам Церкви сделать правильный выбор.
Адальберт затосковал. Выходило так, что теперь вместо того, чтобы тратить деньги на реконструкцию Латерана в его, Адальберта, корыстных целях, нужно будет выделять деньги на подкуп священников для выбора сполетского протеже на папский престол. Впрочем, отказать без скандала и разрыва отношений возможности не было, и граф решил, что надо будет измыслить способ, чтобы эти жертвы обратить, так или иначе, в свою пользу.
— А как быть с городскими властями? – спросил Сергий, и выжидательно уставился на Адальберта.
— Да кстати, граф Адальберт, тут уже точно нам никак не обойтись без этих пронырливых Теофилактов? – иронично подхватила Агельтруда.
— Я постараюсь использовать все свое ничтожное влияние, чтобы префект Рима выступил на нашей стороне – в очередной раз помрачнев, ответил Адальберт.
— Так обеспечьте, ваше преподобие, и вы, ваша светлость, чтобы наши сторонники в миру и в церкви не уезжали далеко от Рима в ближайшие недели и были готовы на согласованные действия. Заинтересуйте Теофилактов, но будьте с ними настороже, повторных метаний между вашими и нашими я более не потерплю, – подвела итог встречи Агельтруда.
Гости уехали. Все, кроме Альбериха. Герцогиня осталась с графом Камерино наедине, вместе они осушили еще по паре кубков, после чего герцогиня уже немного заплетающимся голосом попросила Альбериха поведать ей о том, как он намерен устранить папу Теодора с трона.
Герцогиня была старше Альбериха на добрую дюжину лет. Разница в возрасте визуально несколько сокращалась ввиду излишней мужественности камеринского графа, являвшего собой уже исчезающий, но все еще живучий в то время тип лангобардского варвара. Альберих был, как многие потомки этого воинственного племени, груб в своих повадках, чужд образованию, неумерен в страстях, как было уже сказано, не в меру космат, и, вдобавок, не утруждал себя излишней гигиеной. Агельтруду, пребывавшую во вдовьем положении уже несколько лет, не раз посещали плотские соблазны относительно этого могучего лохматого самца, однако Альберих, при всех ее намеках, проявлял странную в этом деле стойкость, что порой то обижало стареющую Агельтруду, то, наоборот, возвышало Альбериха в ее глазах, и тогда она приписывала лангобарду, скорее всего, несуществующие достоинства плотского смирения.
Деликатно, если можно к нему применить это слово, отказывая герцогине во взаимности, Альберих, тем не менее, оставался в расположении и внимании Агельтруды. Последняя, будучи невысокого мнения о людях низкого происхождения, была в плену собственных самоуверенных убеждений, что одни дары из ее рук делают людей счастливыми. Она искренне считала, что граф Камерино по гроб жизни будет благодарен ей за подаренный титул и что в его лице она приобрела отважного и верного защитника.
Вот и сейчас она ни секунды не колебалась, рекомендуя своим соратникам графа Камерино, как ответственного и добросовестного исполнителя ее черных замыслов. Она, зная склонность графа к людям порочным и авантюрным, не сомневалась, что в его окружении найдется человек, способный исполнить задуманное.
— Добрый граф, я осмелилась рекомендовать вас, как человека способного помочь нам в достижении нашей цели. Но…не опрометчива ли я была?
— Нисколько, великолепная герцогиня. У меня есть такой человек, и, если хотите, я представлю его вам немедля.
— А как же то, что он увидит меня?
— Пустое. Вы его отлично знаете, – и, выйдя к слугам, Альберих попросил вызвать к герцогине Хатто.
— Хатто? Тот самый, который помог нам отправить на небеса Майнфреда Миланского?
— Да. Именно.
— О, тогда я не сомневаюсь в успехе нашего дела! Это ловкий плут.
Хатто вошел в залу с лицемерным взглядом смиренного монаха. Агельтруда милостиво улыбнулась.
— Рада вас видеть, брат Хатто, в здоровье и благополучии. Легко ли вам живется при дворе графа Камерино?
— Бог осудит меня, если я в чем-либо попрекну доблестного графа Альбериха. Вот только чревоугодие и плотские утехи, коим предается ряд недостойных слуг его, и коему свидетелем я иногда прихожусь быть, повергают меня в смятение.
Агельтруда расхохоталась.
— О, благочестивый брат Хатто, давайте я сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить вас от этих черных соблазнов. Поведайте мне вашу мечту, брат Хатто, и, кто знает, быть может, она будет осуществима волею Господа и возможностями моего герцогства!
— В суете мыслей своих я даже боюсь об этом и думать, но мое бренное существование я посчитал бы счастливым, если старость свою я встретил бы настоятелем бенедиктинского монастыря Монте-Кассино!
— Ого, вы не оставили своих прежних мыслей?! Но позвольте, вы же собирались создать собственное аббатство?
— В расчетах своих я был слишком наивен.
— Иными словами, выданных вам денег не хватило. Или они пошли на иные, разумеется, не менее благие цели?
Монах конфузливо утопил свое лицо в недра капюшона. Агельтруда хмыкнула.
— И у вас теперь новая цель? Само Монте-Кассино? Ну что же, высокая мечта требует смелых деяний! Если вы сможете осуществить задуманное нами, клянусь святой Агнессой, я помогу вам стать настоятелем! – и Агельтруда поведала Хатто о своих желаниях.
Хатто надолго замолчал. Альберих и Агельтруда замерли в ожидании. В тот момент, когда Альберих уже раздумывал, как и при каких обстоятельствах стоит выпустить кишки смиренному кандидату в преемники Святого Бенедикта, посвященному в столь серьезный заговор, Хатто заговорил привычно умильным тоном:
— Интересы Рима, Сполето и христианского мира заставляют забыть о цене, запрашиваемой ради достижения столь высоких целей! Я обещаю вам, великая герцогиня и сиятельный граф, что все задуманное вами исполнится в ближайшие дни.
— Мы вдохновлены вашими речами, брат Хатто. Мы впечатлены, как вам удалось провести старого кабана Майнфреда. Но поведайте нам, что вы собираетесь сделать на этот раз? Теодор осторожен и умен.
— В дни Рождества он не откажет себе в удовольствии вкусить вина, приготовленного монахами Монте-Кассино.
Агельтруда разочарованно хмыкнула.
— Наивно, брат Хатто. Все продукты, поставляемые в папский двор, проверяются на рабах.
— Но не то, что будет разделяемо с братом-бенедиктинцем с глазу на глаз!
— Допустим, но вам придется также выпить этого вина!
— О, за меня не беспокойтесь, добросердечная герцогиня. Позвольте, я вам продемонстрирую небольшой фокус.
С этим словами монах достал из-под рясы небольшой флакон с бесцветной жидкостью.
— Извольте видеть, герцогиня, это довольно сильный яд, убивающий человека менее чем за четверть суток после применения. А теперь смотрите!
Монах открыл флакон и стряхнул себе в рот несколько капель яда. Агельтруда даже вскрикнула.
— Что вы делаете, безумец?!
— Благодарю вас за ваше искреннее сострадание к столь ничтожному существу как я, благородная герцогиня. Но вы напрасно волнуетесь. Этот яд имеет одну странную особенность. При принятии небольших доз на протяжении долгого времени организм человека привыкает к нему и обычно смертельная доза уже не вызовет в нем никаких отравлений. Этот яд мне был дарован сарацинами Фраксинета и …. я уже не один раз успешно применял его.
Агельтруда недоверчиво смотрела на флакон.
— Вы сомневаетесь, герцогиня? У вас есть какой-нибудь негодный раб или ненавистный узник-бунтовщик? Прикажите ему выпить ровно столько, сколько я выпил перед вашими глазами, и позовите нас к себе следующим утром.
Агельтруда была женщиной любознательной. Она хлопнула в ладоши и приказала слугам привести томящуюся в темнице пятнадцатилетнюю дочь одного из мелких беневентских князей, с которыми она и ее сын несколько лет безуспешно воевали. Заточение и надругательства, которым подверглась несчастная, помутили ее разум и сделали девушку совершенно негодной ни в качестве рабыни, ни в качестве предмета выкупа. Хатто тем временем развел несколько капель из своего флакона в кубке с вином. Вошедшей девушке приказали выпить этот кубок, та с безучастным видом исполнила приказ, после чего ее отправили обратно в темницу.
— Ждите следующего утра, благородная герцогиня, – с привычной усмешкой закончил свой разговор с ней Хатто.
Наутро Хатто вновь был приглашен в гостевую залу герцогов Сполето, где герцогиня с сияющим лицом сообщила ему, что опыт прошел успешно, отравленная им накануне девушка в страшных муках умерла рано утром. Монаху вновь подтвердили обещанное днем ранее место настоятеля бенедиктинского монастыря.
— Но мы ждем вестей об исполнении подобного же чуда из Рима, – заметила Агельтруда.
— Не беспокойтесь, премудрая герцогиня. Вести не заставят себя долго ждать! Примите же поздравления герцогиня с Рождеством Христовым! Да услышит Господь ваши молитвы!
— С Рождество Христовым, брат Хатто! Пусть Господь всюду сопровождает вас и руководит волею вашей!