Век несбывшихся надежд. Вступление и Глава 1
Анюта Никонорова Возрастные ограничения
ВЕК НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД
Вступление
Шел 1900 год. Наступал век больших надежд и ожиданий. Его уверенная поступь слышалась во всех уголках необъятной России. Эхом разносились твердые шаги, лаская слух русского человека гулом заводов и звоном золотого рубля. Империя крепла, и сказывалось это не только в бурном развитии экономики и промышленности, но и в неимоверном росте населения. Крестьянин, освобожденный почти полвека назад от рабской зависимости, с любовью и отцовской заботой возделывал родную землю. Мещане и купечество углубились в производство всего необходимого для своего благословенного отечества. Семья и брак составляли крепкий фундамент государственности, основанный на высоких духовных идеалах, вере в Бога и в Царя-батюшку. Две трети верноподданных императора населяли деревни и села, и лишь остальная малая часть их проживала в городах. Деревня процветала, свято неся через столетия свою самобытность и общинность. Простые, зачастую малограмотные мужики, стояли твердой стеной за сохранение обычаев и порядков, доставшихся им от отцов и дедов. Впрочем, и малограмотности, как таковой, даже в самых удаленных уголках обширной страны уже не наблюдалось — на селе и в мелких городах вовсю работали народные школы. Активно занималась просвещением простого люда и церковь. При каждом приходе были приходские воскресные школы и общества взаимопомощи нуждающимся. Земной рай, казалось, так близок! Оставалось лишь руку протянуть и наслаждаться сочными плодами, взращенными сотнями, тысячами трудолюбивых людей. Ничего не предвещало беды.
Но зрела в недрах святой Руси сила, коей большинство не придавало должного значения, списывая все на брожение умов подрастающего поколения. А сила эта питалась и толстела на жирной черноземной русской земле. Дух новый, непонятный мужику от сохи, бродил по городам и весям, заходя в дома праздно живущей интеллигенции, заглядывая в гимназии и университеты, прячась в пыльных рабочих цехах заводов и фабрик. Молодые люди выходили из девятнадцатого столетия в новое время с утопическими идеями о свободе и равенстве, на что люди старшего возраста только посмеивались в усы.
Да, все менялось. На смену рабочему приходили умные паровые машины, улицы стали освещаться электрическими фонарями, а борзые тройки сменялись автомобилями. И за всеми этими переменами никто не разглядел самого главного: приближения нелепого крушения великой Российской империи.
Глава 1
Губернская Пермь утопала в зелени. В воздухе носился аромат цветущих яблонь. С вершины Слудской горы открывался изумительный вид на город, лежащий внизу, и Каму, чьи воды вовсю бороздили пароходы и баржи. На рубеже девятнадцатого столетия Пермь представляла собой типичный купеческий город, с бурно развивающейся промышленностью, о чем свидетельствовало огромное количество заводских труб, выбрасывающих в голубое небо сизый дым. Чего только стоил один Мотовилихинский завод, со своим сорокатысячным рабочим населением! Это был город в городе, со своими жилыми кварталами, школами и церквями.
Торговые отношения единой нитью связывали купечество, мещанство и крестьянство. Пермские купцы были самыми настоящими промышленниками. Они владели заводами, фабриками, пристанями и пароходами. Мещане хозяйствовали в домах и лавках, имели мастерские. Крестьяне же работали на земле и проживали в окрестных деревнях, привозя на продажу в город свои товары, сбывая их на Хлебном рынке. Пермь не была городом аристократии и дворянства, праздно проводящих время на балах и собраниях — таких здесь было в меньшинстве. И те, как правило, опальные ссыльные. Город жил, рос, развивался и двигался навстречу новому веку с неимоверной скоростью.
Жизнь шла своим чередом и в то воскресное утро, когда колокольный звон заливал собой Слудскую площадь, созывая любопытных зевак к Троицкой церкви, где в это время венчался купеческий сын и единственный наследник отцовского пароходства Петр Некрасов. Это было определенного рода событие для горожан, ведь купец Некрасов являлся фигурой довольно известной. Эта свадьба привлекала внимание горожан ещё и тем, что избранницей молодого Петра стала ничем не примечательная девица Антонина Лошкина — дочь церковного старосты. Говорили, что это брак по любви. Только всем хотелось увидеть, чем же таким обладает невеста, что смогла прибрать к рукам самого завидного и богатого жениха?
-Да уж, ничего не скажешь, — раздавались в толпе голоса мужчин, — дал волю Алексей Некрасов сыну! Где это видано, что бы юнец сам себе жену выбирал?
Кто-то отвечал:
-Не к добру это. Совсем старые порядки перестали уважать. Разве нас спрашивали раньше о любви? Женись, и все тут! А теперь, гляди-ка! Сами умные стали. Молоко на губах не обсохло, а туда же.
А женские голоса возбужденно шептались о своем:
-Так говорят, что невеста-то ещё и калека! Прихрамывает на одну ногу.
-Верно ли? — удивлялись другие, — а чем же она взяла за сердце нашего Петрушу? Сколько невест по нему изсохлося! Взять хоть мою Наталью! Коровой ревет дома, дуреха!
-Да что там Наталья твоя! Говорят, сам Любимов породниться хотел с Некрасовым! А тот на поводу у сына пошел.
Мужчины вмешались в дамский разговор:
-Да разве ж ему есть нужда капитал умножать? Любимов богат, не спорю, но и Некрасов не бедствует. Давно ли в мещанах ходил? А вон, как быстро в купцы вырвался! Уж больно ловок он, бестия, в пароходном деле. Гляди, как бы всех остальных пароходчиков не подмял под себя.
-Ну, уж Мешкова-то ему точно не перегнать. Богаче купца в городе и нету. Он уже и с братьями Каменскими объединился. Любимов — тот пока держится особняком. Вот, видно, и хотел связаться с Некрасовым родственными узами.
Молодые показались на церковном крыльце, и толпа загудела поздравлениями. Невеста была прекрасна в свадебном уборе. Белое длинное платье на кринолине спускалось до земли многочисленными оборками из дорогого кружева, на поясе у тонкой талии были прикреплены искусственные цветы, а грудь целомудренно прикрывала тончайшая ткань, собранная под самой шеей шелковой лентой. На голове, поверх красиво уложенных темных волос, красовался венок из живых белых роз, венчая свадебный наряд гипюровой фатой, что выбивалась из-под него. Щеки невесты горели румянцем, а глаза светились счастьем, когда она проходила между расступившимися гостями к воротам, ведущим на Слудскую площадь. Девушка крепко держала под руку мужа, словно все еще не веря, что теперь он и вправду принадлежит ей. Она заметно припадала на правую ногу и смущенно озиралась по сторонам, как вдруг глаза её встретились с другими глазами, так похожими на её собственные. Она вздрогнула.
-Что с тобой, душа моя? — спросил Петр, почувствовав, как напряглась рука молодой супруги в его руке.
-Нет… ничего. Показалось, верно, — улыбнулась в ответ Антонина.
Стараясь не глядеть более в толпу, она последовала за мужем к ожидающей их украшенной лентами и цветами коляске. Голова кружилась от счастья, смешенного со звоном колоколов и гудками проплывающих пароходов по Каме. Конюх Ефим снял шапку, приветствуя молодого хозяина.
-Гони, Ефим, на Сибирскую! Поедем кататься! — скомандовал Петр, помогая Антонине усесться поудобнее и садясь рядом с ней.
-Слушаюсь, барин! Уж я вас прокачу с ветерком!
И рванул так, что только пыль осталась позади, заставляя гостей прикрывать лица платками да рукавами. Следом понеслись еще несколько повозок с друзьями жениха. Ефим гнал, не жалея ни лошадей, ни прохожих, что пугаясь быть испачканными из весенних луж, отскакивали ближе к домам. А Петр радовался своему счастью, крепко прижимая к себе Антонину, горячо шептал:
-Милая моя! Любимая!
Кони несли их по главной улице города к Сибирской Заставе, где в праздники любили устраивать катанья зажиточные горожане. Мимо проносились дома, указывая своим внешним видом, что жители улицы Сибирской относятся к самым знатным и влиятельным лицам губернского города. Слева остался оперный театр, спустя несколько кварталов мелькнул дом губернатора, а вскоре справа показался городской сад и Сибирская застава. Здесь и нагнали коляску жениха и невесты друзья. Они громко пели и смеялись, обгоняя молодых, а Петр заботливо прикрывал лицо Антонины фатой, от поднятой лошадьми пыли.
Вступление
Шел 1900 год. Наступал век больших надежд и ожиданий. Его уверенная поступь слышалась во всех уголках необъятной России. Эхом разносились твердые шаги, лаская слух русского человека гулом заводов и звоном золотого рубля. Империя крепла, и сказывалось это не только в бурном развитии экономики и промышленности, но и в неимоверном росте населения. Крестьянин, освобожденный почти полвека назад от рабской зависимости, с любовью и отцовской заботой возделывал родную землю. Мещане и купечество углубились в производство всего необходимого для своего благословенного отечества. Семья и брак составляли крепкий фундамент государственности, основанный на высоких духовных идеалах, вере в Бога и в Царя-батюшку. Две трети верноподданных императора населяли деревни и села, и лишь остальная малая часть их проживала в городах. Деревня процветала, свято неся через столетия свою самобытность и общинность. Простые, зачастую малограмотные мужики, стояли твердой стеной за сохранение обычаев и порядков, доставшихся им от отцов и дедов. Впрочем, и малограмотности, как таковой, даже в самых удаленных уголках обширной страны уже не наблюдалось — на селе и в мелких городах вовсю работали народные школы. Активно занималась просвещением простого люда и церковь. При каждом приходе были приходские воскресные школы и общества взаимопомощи нуждающимся. Земной рай, казалось, так близок! Оставалось лишь руку протянуть и наслаждаться сочными плодами, взращенными сотнями, тысячами трудолюбивых людей. Ничего не предвещало беды.
Но зрела в недрах святой Руси сила, коей большинство не придавало должного значения, списывая все на брожение умов подрастающего поколения. А сила эта питалась и толстела на жирной черноземной русской земле. Дух новый, непонятный мужику от сохи, бродил по городам и весям, заходя в дома праздно живущей интеллигенции, заглядывая в гимназии и университеты, прячась в пыльных рабочих цехах заводов и фабрик. Молодые люди выходили из девятнадцатого столетия в новое время с утопическими идеями о свободе и равенстве, на что люди старшего возраста только посмеивались в усы.
Да, все менялось. На смену рабочему приходили умные паровые машины, улицы стали освещаться электрическими фонарями, а борзые тройки сменялись автомобилями. И за всеми этими переменами никто не разглядел самого главного: приближения нелепого крушения великой Российской империи.
Глава 1
Губернская Пермь утопала в зелени. В воздухе носился аромат цветущих яблонь. С вершины Слудской горы открывался изумительный вид на город, лежащий внизу, и Каму, чьи воды вовсю бороздили пароходы и баржи. На рубеже девятнадцатого столетия Пермь представляла собой типичный купеческий город, с бурно развивающейся промышленностью, о чем свидетельствовало огромное количество заводских труб, выбрасывающих в голубое небо сизый дым. Чего только стоил один Мотовилихинский завод, со своим сорокатысячным рабочим населением! Это был город в городе, со своими жилыми кварталами, школами и церквями.
Торговые отношения единой нитью связывали купечество, мещанство и крестьянство. Пермские купцы были самыми настоящими промышленниками. Они владели заводами, фабриками, пристанями и пароходами. Мещане хозяйствовали в домах и лавках, имели мастерские. Крестьяне же работали на земле и проживали в окрестных деревнях, привозя на продажу в город свои товары, сбывая их на Хлебном рынке. Пермь не была городом аристократии и дворянства, праздно проводящих время на балах и собраниях — таких здесь было в меньшинстве. И те, как правило, опальные ссыльные. Город жил, рос, развивался и двигался навстречу новому веку с неимоверной скоростью.
Жизнь шла своим чередом и в то воскресное утро, когда колокольный звон заливал собой Слудскую площадь, созывая любопытных зевак к Троицкой церкви, где в это время венчался купеческий сын и единственный наследник отцовского пароходства Петр Некрасов. Это было определенного рода событие для горожан, ведь купец Некрасов являлся фигурой довольно известной. Эта свадьба привлекала внимание горожан ещё и тем, что избранницей молодого Петра стала ничем не примечательная девица Антонина Лошкина — дочь церковного старосты. Говорили, что это брак по любви. Только всем хотелось увидеть, чем же таким обладает невеста, что смогла прибрать к рукам самого завидного и богатого жениха?
-Да уж, ничего не скажешь, — раздавались в толпе голоса мужчин, — дал волю Алексей Некрасов сыну! Где это видано, что бы юнец сам себе жену выбирал?
Кто-то отвечал:
-Не к добру это. Совсем старые порядки перестали уважать. Разве нас спрашивали раньше о любви? Женись, и все тут! А теперь, гляди-ка! Сами умные стали. Молоко на губах не обсохло, а туда же.
А женские голоса возбужденно шептались о своем:
-Так говорят, что невеста-то ещё и калека! Прихрамывает на одну ногу.
-Верно ли? — удивлялись другие, — а чем же она взяла за сердце нашего Петрушу? Сколько невест по нему изсохлося! Взять хоть мою Наталью! Коровой ревет дома, дуреха!
-Да что там Наталья твоя! Говорят, сам Любимов породниться хотел с Некрасовым! А тот на поводу у сына пошел.
Мужчины вмешались в дамский разговор:
-Да разве ж ему есть нужда капитал умножать? Любимов богат, не спорю, но и Некрасов не бедствует. Давно ли в мещанах ходил? А вон, как быстро в купцы вырвался! Уж больно ловок он, бестия, в пароходном деле. Гляди, как бы всех остальных пароходчиков не подмял под себя.
-Ну, уж Мешкова-то ему точно не перегнать. Богаче купца в городе и нету. Он уже и с братьями Каменскими объединился. Любимов — тот пока держится особняком. Вот, видно, и хотел связаться с Некрасовым родственными узами.
Молодые показались на церковном крыльце, и толпа загудела поздравлениями. Невеста была прекрасна в свадебном уборе. Белое длинное платье на кринолине спускалось до земли многочисленными оборками из дорогого кружева, на поясе у тонкой талии были прикреплены искусственные цветы, а грудь целомудренно прикрывала тончайшая ткань, собранная под самой шеей шелковой лентой. На голове, поверх красиво уложенных темных волос, красовался венок из живых белых роз, венчая свадебный наряд гипюровой фатой, что выбивалась из-под него. Щеки невесты горели румянцем, а глаза светились счастьем, когда она проходила между расступившимися гостями к воротам, ведущим на Слудскую площадь. Девушка крепко держала под руку мужа, словно все еще не веря, что теперь он и вправду принадлежит ей. Она заметно припадала на правую ногу и смущенно озиралась по сторонам, как вдруг глаза её встретились с другими глазами, так похожими на её собственные. Она вздрогнула.
-Что с тобой, душа моя? — спросил Петр, почувствовав, как напряглась рука молодой супруги в его руке.
-Нет… ничего. Показалось, верно, — улыбнулась в ответ Антонина.
Стараясь не глядеть более в толпу, она последовала за мужем к ожидающей их украшенной лентами и цветами коляске. Голова кружилась от счастья, смешенного со звоном колоколов и гудками проплывающих пароходов по Каме. Конюх Ефим снял шапку, приветствуя молодого хозяина.
-Гони, Ефим, на Сибирскую! Поедем кататься! — скомандовал Петр, помогая Антонине усесться поудобнее и садясь рядом с ней.
-Слушаюсь, барин! Уж я вас прокачу с ветерком!
И рванул так, что только пыль осталась позади, заставляя гостей прикрывать лица платками да рукавами. Следом понеслись еще несколько повозок с друзьями жениха. Ефим гнал, не жалея ни лошадей, ни прохожих, что пугаясь быть испачканными из весенних луж, отскакивали ближе к домам. А Петр радовался своему счастью, крепко прижимая к себе Антонину, горячо шептал:
-Милая моя! Любимая!
Кони несли их по главной улице города к Сибирской Заставе, где в праздники любили устраивать катанья зажиточные горожане. Мимо проносились дома, указывая своим внешним видом, что жители улицы Сибирской относятся к самым знатным и влиятельным лицам губернского города. Слева остался оперный театр, спустя несколько кварталов мелькнул дом губернатора, а вскоре справа показался городской сад и Сибирская застава. Здесь и нагнали коляску жениха и невесты друзья. Они громко пели и смеялись, обгоняя молодых, а Петр заботливо прикрывал лицо Антонины фатой, от поднятой лошадьми пыли.
Рецензии и комментарии 0