Приговоренные ко тьме. Эпизод 13 (Глава 13)

Эпизод 13. 1655-й год с даты основания Рима, 15-й год правления базилевса Льва Мудрого, 1-й год правления императора Запада Людовика Прованского
(июль 901 года от Рождества Христова)

Вернувшись в свой замок в состоянии подавленном и мрачном, Альберих вызвал к себе своего мажордома и начал осторожно расспрашивать его о судьбе того раба, который дегустировал ему монастырское вино. Из слов мажордома он узнал, что раб этот находится здесь с первых дней своего существования, что, несмотря на греческое имя Фома, данное ему при рождении, родители его были из славянских племен, а в рабство они угодили во время неудачного похода на Византию, после чего цепочкой покупок и продаж оказались в Сполето. Мажордом невысоко отозвался о трудолюбии Фомы и его степени полезности в общем хозяйстве, заявив, что раб сей ленив, строптив и своим поведением плохо влияет на остальных. На вопрос же Альбериха, есть ли у этого раба среди подобных ему любовница, Донато, к удовлетворению своего господина, ответил, что Фома, в отличие от хозяйственных работ, в данном плане весьма усерден, и уже не одна рабыня им в свое время была совращена. Закончив расспросы, Альберих велел позвать к нему этого Фому.
Раб появился в кабинете Альбериха в приподнятом настроении, очевидно, рассчитывая на очередную дармовую чарочку хозяйского вина. Однако, вопреки его ожиданию, Альберих начал ласково расспрашивать его о бытовых проблемах, о том, хорошо ли он устроен, кормят ли его досыта, не перегружают ли работой и прочее. Фома еще более воодушевился, возомнив себе, что после всех героических винных проверок хозяин, быть может, теперь пожелал приблизить его к своей особе.
Наконец Альберих перешел к главному:
— Мне рассказывают, что мои рабыни очень лестно отзываются о тебе, мой друг. Не беспокойся, я ничуть не против этого. Мало того, считаю, что все твои похождения в потенциале только увеличат мое имущество. Мой препозит сообщает, что сразу несколько рабынь просят, чтобы ты навестил их. Они молоды и красивы, а ты прекрасно развит физически, и твои дети только усилят и украсят мой двор. Что ты на это скажешь?
Во время своей речи Альберих не спускал глаз со своего раба, и от него не укрылась тень тревоги и сомнения, пробежавшая по его лицу.
— В чем дело, любезный? Тебе не нравится мое предложение? Полно, мне сказали, что ты ни с кем не связан узами Гименея, — Альберих на всякий случай отрезал рабу единственный путь к отступлению, — а наиболее резвая и пригожая из желающих женщин ожидает тебя уже сегодня.
Раб очевидно колебался. Глаза его бегали, он тщетно искал выход из создавшегося положения. Наконец он выдавил из себя:
— Я сейчас не могу, хозяин. Я болен.
— Чем же? — деланно удивился Альберих, но в душе у него окончательно воцарилась печаль, — летом простуды быть не должно, вид у тебя румяный и спокойный. А потом, — он внезапно резко возвысил голос, — как смел ты, ничтожный, утаить от меня свою болезнь, пробуя вино, которое предназначалось мне?
Раб не ожидал такого ответа. Он упал на колени.
— Хозяин, не гневайтесь, моя болезнь не может повредить вам, и я ничего не утаиваю от вас. Но мой недуг такого свойства, что я не хотел бы, чтобы об этом узнали в вашем услужении. Вот уже три недели, как у меня пропала мужская сила, и я теперь всячески избегаю женского общества и молю Господа о ниспослании мне выздоровления.
Сколь ни тяжело стало на душе у Альбериха, но он вынужден был деланно расхохотаться.
— Так вот в чем дело, милый Фома! Ступай же и будь спокоен, я сохраню твою тайну. Но как только твой недуг покинет тебя, просись увидеть меня. Мое предложение остается в силе. Ступай!
Раб вышел, а Альберих тут же подозвал к себе Донато.
— Этот смерд действительно ленив и порочен. Он не должен увидеть утро завтрашнего дня, — вынес приговор герцог.
Оставшись наедине, Альберих предался невеселым размышлениям. До разговора с рабом он логично, для людей своего века, полагал, что проклятие Агельтруды передалось ему чарами или заклинаниями через вино. Теперь же выходило, что раб разделил участь своего господина, а, стало быть, в вино было подмешано какое-то зелье. Это давало надежду на выздоровление. Для нейтрализации зелья ему необходимо было обратиться к умелому и образованному знахарю, коих тогда во всей Италии были считанные единицы, а Альберих не относился к кругу тех, кто с ними плотно общался. Ко всему прочему необходимо было сохранить все свое нездоровье в тайне, чтобы ни чванливый вельможа, ни последний смерд на Апеннинах не давился от смеха при встрече с грозным герцогом великого Сполето, не тыкал пальцем в его сторону и не сочинял скабрезных куплетов. В этом плане вариантов у него не оставалось — ему надо было обратиться к Теодоре Теофилакт.
Спустя две недели герцог Сполетский въехал во двор хорошо знакомого ему дворца Теофилактов на Авентинском холме. Стены, убранство дворца, численность и вышколенность челяди явно свидетельствовали о том, что дела у хозяев продвигаются. Супруги радостно приветствовали Альбериха, отдавая должное стараниям последнего выгородить их в глазах Беренгария Фриульского. Альберих рассеянно слушал хозяев, раздумывая над поиском причины, согласно которой хозяину дома следовало бы оставить его наедине со своей женой. Не найдя ничего лучшего, он решился сказать правдиво:
— Мой друг, мессер Теофилакт, я прошу тебя не удивляться моей просьбе, но есть одно обстоятельство, которое я хотел бы обсудить наедине с твоей супругой. Прекрасно понимаю, что у вас нет друг от друга секретов, и благодарю Господа, что в таком единении сердец и духа вы проводите дни свои, но причина эта настолько стыдит меня, что я не смогу рассказать о ней в твоем присутствии, а ты сам мне помочь ничем не можешь. Тем не менее, я заранее прошу у вас, друзья, клятвенно обещать мне, что тайна моя, которую я собираюсь поведать прекраснейшей Теодоре, не выйдет за пределы вашего дома.
Теофилакт несказанно удивился его словам — конечно же, он не испытал радости от предложения Альбериха, тем не менее, причин не пойти навстречу другу у него не было, и он согласился, попутно дав обещание молчать о тайне герцога Сполето.
Оставшись наедине с Теодорой, Альберих рухнул наземь и, обхватив ее ноги, начал умоляюще шептать:
— Милая, мудрая, блистательная Теодора! Молю и заклинаю тебя, как друга, как прекраснейшую и мудрейшую из женщин, помоги мне! Я прошу тебя и твоего мужа никому и ничего не говорить, иначе… О, простите меня и войдите в мое положение… Я из друга вашего превращусь в вашего злейшего и беспощадного врага, и ничто не остановит меня в таком перевоплощении! Я вынужден полностью довериться вам, и в вашей власти теперь будет находиться честь моя. Но я прошу тебя, помоги! — вид некогда грозного и иронично-надменного Альбериха был Теодоре неприятно жалок и внушал неподдельную тревогу.
— Вы ли это, мой друг? Вы, который столько раз нам демонстрировали свою храбрость и саркастическое, до цинизма, восприятие всего сущего?
— Да, да, это я, Теодора, и я раздавлен, уничтожен и опозорен, и я больше всего на свете боюсь, что это пребудет до конца дней моих!
— Что случилось, мой друг? Расскажите же! И оставьте, наконец, в покое мои ноги и пересядьте, пожалуйста, в кресло, если не хотите стать врагом Теофилакту еще до своего рассказа.
Альберих достойно справился со своей истерикой и нашел в себе силы максимально подробно все рассказать. Когда он закончил, на несколько минут воцарилась тишина. Альберих, в ожидании чуда, взглядом ребенка, ждущего подарка, воззрился на Теодору, а та погрузилась в размышления.
— Прежде чем что-либо утверждать определенно, я предлагаю вам еще раз проверить себя. Гален справедливо говорил, что здоровье — вид гармонии, но его границы очень широкие и не у всех они одинаковые. Знаете, в этой сфере очень много зависит от психологии и самовнушения человека. Сейчас вы зациклены на этой проблеме, и она из-за этого только все более берет над вами верх. Надо попробовать расслабиться, не думать об этом. Было бы здорово, Альберих, если бы вы по-настоящему влюбились, хотя, наверное, это не про вас.
— Да я на протяжении трех недель ничего и не подозревал, пока моя немощь не стала очевидной. А до этого я расслаблялся, уж поверьте мне, будь здоров!
Теодора улыбнулась.
— А скажите, ведь Агельтруда прислала вам несколько бочонков, и вы вроде бы намеревались их взять с собой в Верону? Неужели вы выпили все в одиночку, ну не считая вашего раба, конечно?
— Нет, разумеется, нет.
— И что ваши друзья?
— О, и Марк, и Кресченций забавлялись с девками, не ведая усталости. Я был тому свидетелем!
— Видимо, зелье было подмешано только в одном, последнем бочонке, или же только этот бочонок подвергся проклятию. Вашим друзьям несказанно повезло.
— Но что же делать, Теодора?
— У меня в услужении есть египтянка, достойная наследница моей славной Миу. Она обслуживает челядь и, говорят, творит чудеса, воскрешая желания даже у давно забывших про это стариков. Если вы не побрезгуете ей, то может, она сумеет… пробудить ваш Везувий, — с улыбкой добавила Теодора.
— Я не сомневаюсь, что этот вулкан способны пробудить только вы, Теодора! — вдруг пылко воскликнул Альберих.
— Мой милый друг, я вам однажды уже на эту тему сказала все. Так что насчет моей служанки?
— Пришлите мне ее сегодня вечером.
— Вот и славно. Если она не приведет вас в чувство, мне ничего не останется, как, не раскрывая имен, обратиться за консультацией к знакомым лекарям из Аргоса и королевства мавров. Их ответы придут, конечно же, нескоро, но это все, что я могу сделать. Да, я так поняла, что вы не против, что о ваших проблемах узнает мой муж? Иначе вы ставите меня в очень неловкое положение.
— Да, но только он и вы, Теодора. Иначе..!
— Я все слышала, вы нам этого не простите. Я вас понимаю, мой друг, и эта тайна будет только нашей.
— Но ведь об этом будет знать и ваша египтянка!
Теодора была женщиной своего времени.
— Если вы компенсируете мне все мои затраты на нее, то вы будете последним, кто разделит с ней ложе, — таков был ее ответ.
За сытным ужином, где армянское вино Теофилактов на время прогнало из души Альбериха печаль-тоску, герцог поведал хозяевам дворца о своем разговоре с Сергием и о предложении последнего заключить союз. Теофилакты поначалу скептически отнеслись к этому предложению, и в первую очередь засомневался сам Теофилакт.
— Папа Бенедикт стар, но я молю Господа о ниспослании ему сил на долгие годы, его правление успокоило и Рим, и соседние королевства. А где этот Сергий, там вечные конфликты, но, главное, он участвовал в Трупном синоде и озвучивал за спинкой кресла ответы Формоза. Рим не забыл и по сию пору не простил ему этого.
— Да, но зато он единственный, чье возможное воцарение на престоле Святого Петра откроет нам широкие дороги. Он зол на тосканцев, его ничто не связывает с бургундцами, а против Беренгария тоже можно найти способы успокоения, — ответил Альберих.
— Надо понять, насколько Сергий будет милостив к нам, — сказала Теодора.
— Он готов служить уже сейчас.
По лицу Теодоры промелькнула легкая тень. Гречанку, по всей видимости, озарила какая-то идея.
— Да, Рим, не забыл участие Сергия в Трупном синоде и случись, что завтра Господь призовет к себе Бенедикта, у Сергия будет немного шансов примерить тиару. Ему может помочь только одно… — добавила Теодора.
— Что? — хором спросили ее мужчины, а та с хитрой улыбкой продолжила:
— Если единственным конкурентом его будет человек еще более преступного характера и развращенных манер. Если такого человека спровоцировать на преступные деяния в Риме или на насильственное восхождение на престол. В таком случае наш Сергий может явиться в качестве освободителя Рима и рассматриваться городом как благодетель, ну, в крайнем случае, как меньшее зло. Затем щедрые милостыни черни, совершение каких-нибудь популистских действий во искупление своей вины перед Верой и Римом, к примеру реставрация Латеранской базилики, и город с благодарностью будет произносить имя бывшего епископа Чере!
— Чудесно, Теодора! Не перестаю удивляться вашей мудрости! Но есть ли кто из священников, чья репутация хуже, чем у Сергия, а характер столь честолюбив, что может сподвигнуть его на захват папского трона? Неужели с охоты вернулся туринец Амолон? — Альберих вспомнил старую басню.
— Амолон, конечно, не вернулся, но такой человек, не поверите, есть. И на его кандидатуре строят серьезные планы. Это кардинал Христофор, личность весьма занятная, — за жену ответил Теофилакт.
— Я никогда не общался с ним, хотя он часто бывал в гостях у Агельтруды. От нее и других я много слышал о нем, причем слышал, действительно, исключительно негативное.
— Христофор долгое время был в союзе с Сергием, их тщательно пригревал у себя Адальберт Тосканский. Христофор обладает предельно необузданным нравом, взглядами на грани ереси и на редкость болезненным тщеславием. Папа Стефан рукоположил его в кардиналы только для того, чтобы увеличить среди высшего церковного клира число своих сторонников в пику формозианцам. Но даже Стефан с опаской говорил об этом человеке, явно случайно попавшем в высшие сферы Церкви, — сказал Теофилакт.
— И есть попутные обстоятельства. Воцарение Христофора напрямую выгодно его тосканским хозяевам. Если верить словам Сергия, именно на Христофора теперь делает ставку Адальберт. Через него тосканец может добиваться для себя короны Италии. А может быть, и императорской, — продолжил, развивая тему, Альберих.
— Вот именно! В случае освобождения трона Святого Петра необходимо будет спровоцировать Тоскану на подобную авантюру, — сказал Теофилакт.
— Я ничуть не удивлюсь, если никаких провокаций не потребуется, а планы захвата папской власти уже сейчас вовсю гуляют по закоулкам графского дворца в Лукке, — добавила Теодора.
— В любом случае, друзья, я так понимаю, мы согласны действовать вместе с Сергием и в пику тосканскому двору? — подытожил Альберих, и хозяева следом высказали свое безусловное одобрение.
Перед тем как направить свою служанку для выполнения ее нелегкой миссии к Альбериху, Теодора мышкой сама проскользнула в покои к сполетскому герцогу.
— О, госпожа в последний момент справедливо решила подменить собой свою служанку? Что ж, теперь я верю в свое выздоровление, — с усмешкой встретил ее Альберих.
— Я рада, мой друг, что к вам понемногу возвращается ваш привычный оптимизм, но я пришла по другому поводу. И прошу услугу за услугу. Заодно проверим возможности, а, главное, желание Сергия стать нашим верным союзником.
— Готов служить вам, прекрасная Теодора, а Сергия служить непременно заставлю.
— На днях нам стало известно о внезапной кончине Петра, епископа Болоньи. Сергий, по слухам, имеет влияние на тамошнюю церковную братию. Есть один верный нам человек, которому мы многим обязаны и которого необходимо отблагодарить. Если Сергий поможет ему, он может считать, что наш союз заключен.
— Охотно передам вашу просьбу, Теодора, но за епископским паллием вашему протеже все равно надо будет обратиться к Бенедикту.
— Здесь никаких помех не ожидается. И я прошу вас, Альберих, сохранить мою просьбу втайне, как я сохраню вашу, и пусть просьба эта пойдет от вашего имени.
— Прекрасная сделка, Теодора, и я в ней участвую. Кто этот человек?
— Причетник равеннского архиепископа Иоанн из Тоссиньяно.
Спустя два часа в покои все еще бодрствовавшей Теодоры заглянул вновь расстроенный Альберих и печально поведал, что все усилия умелой египтянки не увенчались успехом.

*****