Выживая - выживай! Эпизод 4. (Глава 4)

Эпизод 4. 1661-й год с даты основания Рима, 22-й год правления базилевса Льва Мудрого
(сентябрь 907 года от Рождества Христова)

В один из первых сентябрьских дней 907 года, ранним утром, к воротам дома Теофилактов на Авентине подъехали два всадника, судя по одежде, имевшие отношение к равеннскому епископату. Возле ворот башни они, обнявшись друг с другом, расстались – один из них взял курс к Латеранскому дворцу, второй постучался в графские ворота.
Спустя несколько минут граф Тусколо со своей супругой уже спешили навстречу утреннему гонцу, имевшему вид печальный и взволнованный. Завидя хозяев, гонец склонился в поклоне и передал им пергаментный свиток.
— Мессер, скончался его высокопреподобие отец Кайлон, архиепископ Равеннский. Мой товарищ отправился с этой же вестью в Латеран к Его Святейшеству.
Прочитав молитву за упокой души архиепископа, которого они отлично знали, и с которым вели дружескую переписку, семья графа Тусколо вернулась к семейному столу, где уже был накрыт завтрак.
— Очевидно, папа Сергий в ближайшие дни отправится в Равенну. Назначение второго человека в Западной Церкви не может пройти без участия первого, – многозначительно заметил Теофилакт.
Теодора согласилась с ним. Ее мысли были, видно, заняты чем-то важным, поскольку за все оставшееся время она не проронила ни слова. По окончании завтрака, улучив момент, графиня увлекла за собой Мароцию на открытую террасу дома, где она могла говорить с ней без опасности быть подслушанной.
— Скажи мне, дочь моя, завтра ведь пятница, ты завтра увидишь Его Святейшество?
— Да, матушка.
— И……, как ты думаешь, завтра он ….окажет тебе свое восхищение твоими знаниями?
Мароция хмыкнула.
— Он говорит, что всякий раз считает дни до нашего свидания.
— Вот и прекрасно. Я попрошу тебя достать у него из покоев или где у вас там происходит это ваше …. обучение, что-нибудь принадлежащее только ему, что-нибудь, что однозначно указывало на то, что я в курсе ваших отношений.
Мароция испуганно расширила глаза.
— Не бойся моя милая. Ну подумай, что он может с тобой сделать? Или это ты сама боишься потерять такого прекрасного учителя, а?
Теодора обняла свою дочь.
— Ничего не бойся, он в наших руках. А что ты думаешь? Чтобы чего-нибудь добиться в этой жизни приходится делать вещи неприятные и даже преступные!
— Я все исполню, матушка.
Вечером следующего дня Теодора получила от дочери сплетенную из золотых нитей кисть от папской подушки.
— Прекрасно, прекрасно, Мароция. Кстати, он не говорил тебе, собирается ли он в Равенну?
— Да, отбудет туда послезавтра.
— Это просто чудесно, моя дочура. Ну что же, значит, завтра мне необходимо ему будет сказать пару напутственных слов, чтобы дорога в Равенну для нашего святейшего Сергия была легкой и приятной. И принесла пользу всем нам.
Папа Сергий был немало смущен и озадачен, увидев в субботний день, на утренней мессе, в толпе молящихся и жаждущих причастия, жену сенатора и консула Рима Теодору Теофилакт. Нечасто эта ослепительная особа наведывалась за папским благословением в Латеран, предпочитая, по слухам, молиться в базилике Святого Павла за Крепостными Стенами, где службы с недавнего времени отправлял кардинал Ландон. Одетая в кроваво-красное платье, с такого же цвета паллой на голове, Теодора усердно пела молитвы и отбивала поклоны, благо прихожане, как по команде, предоставили ей достаточное свободное пространство. Некоторые, зная ее в лицо, сделали это из соображений почтительности, большинство же, состоящее из паломников, отодвинулись от нее инстинктивно, уж больно разительный контраст представляли ее одежды с их лохмотьями.
Служба перешла в стадию причащения и Теодора послушно встала в очередь. Несколько римлян, услужливо кланяясь ей, приглашали пройти вперед них, в надежде, что жена сенатора запомнит их небольшую услугу, но Теодора жестом отклонила все их предложения, одарив каждого чарующей улыбкой и подарив их сердцам некоторую надежду на осуществление карьерных планов. Приняв наравне со всеми Тело и Кровь Христа, Теодора не покинула базилику, и Сергий понял, что предстоит важный разговор. Из всех многочисленных возможных тем предстоящей беседы он боялся только одной.
— Рад видеть вас, прекрасная графиня, в величайшем Храме Господнем! Позвольте выразить вам мое восхищение цветом вашего лица и ослепительным сиянием глаз!
— Ваше Святейшество, подмеченное Вами суть результат прослушанной мной службы. Мой разум очищен, прежде всего, вашими стараниями. Слово Божие, излитое чрез Вас, наполняет светом мои глаза!
— Да, слово Господа нашего наполняет силой дух наш, вследствие чего все суетные наши проблемы и устремления кажутся нам ничтожными и смешными. Но, даже уменьшившись до невероятного размера, они, увы, не могут исчезнуть вовсе. Так и у вас, я вижу, есть ко мне какое-то дело, которое вносит сомнения в вашу душу даже после торжественной мессы.
— От вас невозможно ничего скрыть, Святейший. Я бы просила уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени, и прошу заранее простить, если моя просьба не согласуется с вашими планами на сегодняшний день.
— Для вас, обворожительнейшая из живущих, мой слух и разум открыт в течение всего дня и ночи. Где вы желаете, чтобы я выслушал вас? В приемной?
— О нет, разговор не должен касаться даже случайным образом чьих-то посторонних ушей. Лучше всего, если вы не возражаете Святейший, мы бы, наверное, смогли переговорить в ваших покоях.
Сергий уже почти готов был согласиться, как вдруг память пребольно толкнула его локтем в бок и напомнила о печальной кончине Бонифация Шестого. По слухам Теодора, на тот момент их со Стефаном и Агельтрудой послушная марионетка, выполнила приказ, навестив Бонифация именно в спальне. Что если …..?
— Нет, милая Теодора, мои кубикуларии как раз сейчас занялись обновлением моей постели, и мне было бы неловко нарушать их труд. Думаю, будет лучше и безопаснее для нашего разговора, если мы его проведем на свежем воздухе, скажем, в клуатре Латерана.
— Но мы не потревожим ваших кубикулариев, если переговорим в вашей библиотеке.
Сергию решительно не нравилась настойчивость Теодоры, но он не нашел повода ей отказать. Папа и его спутница проследовали в библиотеку, прошли мимо широкого ложа, устроенного специально для чтения папой пространных и утомительных книг. Ложа, на котором лежали несколько подушек, тут же узнанных Теодорой по их свисавшим золотым кистям. Папа сел за широкий стол, за которым он обычно вел занятия, а Теодора заняла одно из ученических мест. По иронии, она села на место своей дочери, и папа не мог не обратить внимания на этот факт.
«Да, они, конечно, на редкость похожи. Но в глазах матери я не вижу той чистоты и наивности, которые еще пока исходят от ее неискушенной дочери. Что же тебе надо на этот раз, какую опасную игру ты теперь затеваешь?»
— Уже целых три года наша Святая Церковь имеет в Вашем лице своего достойного пастыря! Три года в Италии царят мир и спокойствие и кто, как не преемник Святого Петра, молящийся за нас, своей рукой и своим авторитетом повинен в этом?!
— Благодарю за похвалу моим скромным деяниям, любезная Теодора, но три года срок, увы, весьма небольшой, чтобы можно было с уверенностью говорить, что мир на наших полях надолго!
— Да, это так, Святейший, спокойствие, даже управляемое вашей рукой, может оказаться весьма непрочным. Я получила печальное известие о кончине благочестивого Кайлона, архиепископа Равеннского и правой руки вашей!
Сергий и Теодора воздали молитву за упокой души усопшего.
— Равеннская кафедра по своей значимости является второй в Западном мире, – продолжила Теодора, – вы уже продумывали кандидатуру епископа?
— Почтенный Поджо, священник флорентийской Церкви Святого Лаврентия, видится мне достойной кандидатурой, – твердым голосом заявил Сергий, это решение он принял как окончательное, поэтому и говорил о нем столь безапелляционно.
— Вы все не можете забыть о своей привязанности к тосканскому дому?
— Благородная графиня, – сухо ответил ей Сергий, его вечно щурящиеся глаза сузились до щелочек, – мое решение проистекает из высоких достоинств отца Поджо, кроме того, не стоит забывать, что выборы епископа осуществляет община равеннской епархии и мой голос там далеко не единственный, хотя и весомый.
— И все же, Ваше Святейшество, появление человека, не связанного с интересами Рима на таком посту грозит в будущем возникновением непонимания между верховными иерархами, которое легко может перетечь в неподчинение и вражду. Особенно если этот человек обязан моей любимой подруге Берте.
«Можно подумать, что там, где за дело берешься ты, всегда воцаряется тишь да гладь», — подумал Сергий. Вслух же он ответил:
— Я не считаю графиню Берту Тосканскую и ее супруга врагами Рима и моими врагами.
— Так было до сего момента. Тосканский граф никогда не нападает, не создав себе значительного перевеса в своих козырях, но горе тому, кто попадает в его сеть без сил и поддержки. Адальберт давно зарится на земли Пентаполиса и со своим человеком на епископской кафедре в Равенне он может пуститься на любую авантюру, вплоть до неподчинения трону Святого Петра.
Сергию ее аргументы показались не слишком убедительными, но он решил сменить тактику и понять, чего хочет сама Теодора.
— В Ваших словах всегда присутствует мудрость и осмотрительность, Теодора. Поздравьте себя, вы поколебали мою уверенность. Но критика хороша, когда есть альтернативное решение проблемы. Есть ли оно у вас, несравненная красавица?
Теодора улыбнулась так, что заставила Сергия вспомнить Мароцию.
— Разумеется, Ваше Святейшество.
Сделав вид, что глубочайшим образом задумалась, Теодора, выдержав необходимую паузу, пошла в решительную атаку:
— Выбор должен быть сделан из святых отцов ваших земель. Только в этом случае папский престол будет избавлен от посягательств на его имущество со стороны хищных соседних сеньорий. Вспомните, сколько раз вашим людям приходилось оборонять ваши земли от набегов вроде бы христианских владык Беневента, Тосканы, Капуи? Я целиком согласна с Вами, что нынешнее спокойствие только с виду кажется прочным и может быть нарушено в любой момент. Есть человек, который, помимо высших христианских достоинств, успел зарекомендовать себя, как преданный Риму мудрый правитель и храбрый воин. Я настоятельно рекомендую Вашему Святейшеству задуматься о кандидатуре Иоанна, епископа Болоньи.
И с этим словами Теодора, встав со своего сидения, склонилась в глубоком поклоне и стала дожидаться ответа. Сергий же нахохлился больше прежнего. Не сказать, чтобы он имел что-то против самого Иоанна Тоссиньяно, о котором местный клир отзывался весьма уважительно, если не считать одного пикантного момента, но папе больше всего претило стать зависимым от одной из этих соперниц, Берты и Теодоры, сколь красивых, столь и коварных.
— Ваша кандидатура, милая графиня, действительно вызывает уважение и я рад был бы ее принять, но…… Но вы забыли действующее правило Церкви, переход с одной епископской кафедры на другую запрещен!
— Ваше Святейшество, это правило еще недавно столько раз нарушалось, что….
— Вы сами отметили, мудрая Теодора, что последние годы принесли мир и спокойствие стране. Смуты же, войны и преступления как раз и объяснялись тем, что Формоз и его ученики попирали своими нечестивыми ногами это правило и по очереди узурпировали Святой трон.
— Вы, Ваше Святейшество, также воспользовались нарушением этого права, — мягко заметила Теодора, подмечая все нарастающее раздражение Сергия.
— Я, графиня, этого правила никогда не нарушал и, надеюсь, не нарушу и впредь. Да, я был рукоположен епископом города Чере все тем же Формозом, который этим назначением думал лишить меня права претендовать на престол Святого Петра! Однако вы забываете, что все, я подчеркиваю, все решения Формоза были признаны ничтожными самим собором Церкви!
— Который теперь называют Трупным синодом и чьи решения следующим церковным собором были также аннулированы, а значит……
— Ничего не значит! – вдруг заорал Сергий, потеряв остатки терпения. Опомнившись, он быстро перешел на шепот, в котором раздражение все равно время от времени выказывало свои огненные языки, – знаете что, Теодора, я вам скажу? Вы выбрали крайне опасный и неверный в принципе путь продвижения объекта вашей любви. До меня доходят слухи о ваших отношениях с епископом Иоанном, его паства жалуется, что вы занимаетесь с ним плотской любовью, не выходя из церквей Божьих. Я, заметьте, еще ни разу не дал этим слухам распространиться далее себя, во всем поддерживаю и благословляю вас и его, и верю, что ваши души не покинул Господь, но всему ведь есть предел! Вы представляете, насколько упадет авторитет Церкви, насколько возликуют ее враги, враги Рима, мои враги наконец, если ваш Иоанн, заняв, как вы справедливо отметили, вторую по значимости кафедру Церкви, продолжит жить во грехе с вами? Чего еще худшего может случиться тогда в мире?
— Только, если во грехе начнет жить сам папа Римский! – спокойно и четко произнесла Теодора.
Сергий на мгновение осекся. Этой доли секунды хватило Теодоре, чтобы окончательно убедиться, что Мароция ей не наврала.
— Надеюсь, что этого никогда не случится, – сказал Сергий, чьи нервы в многолетне-кипящем котле интриг успели закалиться до булатной стали.
Теодора молчала, с легкой «фамильной» усмешкой разглядывая его, и не спешила продолжить разговор. Шли секунды, и папе с каждым мгновением под этим взглядом становилось все неуютнее, этим молчанием Теодора нашла лучший способ вывести его из себя.
— Сожалею, графиня, что вынужден был отказать вам в вашей просьбе, но я прошу окончить разговор.
— Вы мне не откажете, Ваше Святейшество. Вы мне не сможете отказать.
— На чем основана такая уверенность?
— Вы не сможете отказать в просьбе тем, чья любовь настолько неистова, что разрушает любые преграды – христианские, общественные, военные, моральные.
Сергий усмехнулся.
— Вы не сможете отказать мне, ибо вы лучше прочих понимаете нас.
— Отчего же?
— Потому, что случилось более худшее, чем наша связь, и не кто другой, как именно вы находитесь теперь в такой же ситуации.
Сергий изобразил крайнюю степень возмущения:
— Знаете, что, Теодора, я всегда имел расположение к вам, но сегодня вы перешли все рамки. Что вы такое о себе вообразили, если обращаетесь к преемнику Святого Петра с оскорблениями, достойными казни их произнесшему?
— Если казни достоин тот, кто произносит напраслину и оскорбляет Церковь, то какое наказание должно ожидать епископа Рима за плотскую связь с пятнадцатилетней девицей, которую он якобы обучает премудростям наук?
— Я мог бы отдать вас под суд прямо сейчас, Теодора, – зашипел Сергий, все лицо его покрылось ярко красными пятнами, под цвет платья гречанки, – но я сделаю вид, что вас сегодня не видел и не слышал. Подите вон!
— Охотно удалюсь, Ваше Святейшество, но для начала я хотела бы вам вернуть то, что моя Мароция у вас забрала на память. Кажется, это вот от тех подушек?
И она протянула ему золотую кисть.
— Хотя нет, я оставлю это себе на память, до того момента, когда епископ Рима потащит меня в суд за клевету!
Сергий поник, на его голом черепе выступила обильная испарина. Теодора с удовлетворением разглядывала побежденного папу.
«Бедное дитя! И ведь хватает ей сил терпеть ласки этого мерзкого потного гнома! Впрочем, на что иной раз не пойдешь ради своей корысти и тщеславия! И мне ли не знать этого? Но все же она повзрослела слишком рано».
— Значит, она все рассказала? – сдался Сергий, — Умом она не в вас.
— Да, Святейший, рассказала, но не спешите укорять ее. Мне открылась ее тайна случайно. Я же мать и должна следить за своими дочерьми.
— У меня изначально было подозрение, что вы намеренно подложили ее под меня.
— Я не смогу доказать вам обратное, но уверяю, что это не так. В любом случае, Ваше Святейшество, вы польстились именно на ее молодость и красоту, избрав ее среди прочих.
— Да, польстился. И я чувствовал, что расплата за это настигнет меня еще в этом мире. Я чувствую теперь себя захваченным в рабство.
— О, не стоит меня бояться, Святейший. Наши интересы на самом деле совпадают практически всегда и во всем. Я могу быть уверена, что они теперь совпадут и в Равенне?
Сергий устало махнул рукой.
— Можете. Я теперь в полной вашей власти. Ваш конюх или поваренок имеет больше свобод, чем я. Одно ваше слово – и меня забьют камнями при первом же появлении в Риме, как несчастную папессу Иоанну.
— Ваше Святейшество, обещаю вам сохранить вашу тайну и …… не препятствовать вашим дальнейшим встречам с моей дочерью.
— Какая любезность!
— Я думаю, что ваши встречи будут более безопасными и вызовут меньше кривотолков, если будут проходить в нашем доме.
— Мне тяжело будет видеть ту, которая предала меня! А вы, вы, между прочим, позволяете себе рисковать своей дочерью! А что если это станет известно Риму? Ее казнят и казнят чрезвычайно жестоко!
— Она, как я уже успела убедиться, взрослая девочка и должна отдавать себе отчет в своих действиях.
— А если бы я продолжал упираться насчет назначения вашего Тоcсиньяно, вы, вы пожертвовали бы ею? — Сергий вздрогнул от допущения самой такой мысли, перед глазами предстал образ Мароции, с мольбой протягивающей к нему руки за помощью.
Теодора была холодна как камень.
— Представьте себе, моя любовь заставила бы меня сделать даже это.
— Вы погубили бы свою дочь?
— Ради моего Джованни я с радостью погублю мир! К тому же, моя дочь рождена мной от человека, с которым меня в настоящее время мало что связывает, разве что общие интересы в городе.
Опасная оговорка. Сергий отметил эту оплошность и пообещал себе всенепременно этим воспользоваться. Возможно, это почувствовала и сама Теодора, поскольку торопливо заговорила о другом:
— Не держите зла на мою дочь и на меня, я уважаю и понимаю ваши чувства. В мире подчас столько глупых и досадных условностей и правил, что для любви там не находится места, и любовь завоевывает свое право быть, тесня эти условности и правила. Я влюблена, Святейший, и моя любовь не знает преград, и не признает законов, и потому и я, и мой любимый плевать хотели на осуждение всего мира. А вы и Мароция, …… вспомните ее сейчас, вспомните и немедля ответьте — разве вы не испытали то же самое, когда впервые прикоснулись к ней? Разве она уже не погубила вашу душу? Разве мы теперь не понимаем друг друга? Если нет, то вы не любите ее.