Выживая - выживай! Эпизод 11. (Глава 11)

Эпизод 11. 1665-й год с даты основания Рима, 25-й год правления базилевса Льва Мудрого
( 21 апреля 911 года от Рождества Христова)

Смерть папы Сергия подвела черту под пятнадцатилетним противостоянием священников высшего клира, порожденным неоднозначным понтификатом Формоза. Формально, с воцарением Сергия, победу одержала партия противников папы-девственника. Символом их победы стала памятная доска, посвященная памяти Стефана Шестого, которая была установлена Сергием на стене Латеранского дворца. Однако, по сути, скорее можно было утверждать, что грешный папа Сергий своим покаянием перед Римом за участие в Трупном синоде, да и вообще своим правлением, привел к полному исчерпанию многолетнего конфликта и, как следствие, исчезновению обоих противоборствующих лагерей. В некоторой степени об этом можно было даже пожалеть, ведь этот конфликт приводил за это время к понтификату немало своеобразных и выдающихся личностей, как из формозианской партии, так и из числа их яростных противников. И вот теперь, когда каменная плита надгробья навсегда закрыла от мира прах Сергия и настала пора выбирать нового преемника Святого Петра, вдруг оказалось, что Церковь не может предложить достойного кандидата, способного в правлении своем принести Церкви такой же уровень благосостояния и могущества, на который ее вознес Сергий. Существенная оговорка — ни в коей степени речь не идет здесь об авторитете Церкви и укреплении устоев Веры, ибо последние полгода жизни папы перечеркнули все достойное, сделанное им в данной сфере, и на его фоне практически любой из кардиналов и священников представлялся чрезвычайно смиренным и благодетельным христианином, в сравнении с усопшим.
Среди всей серой массы, образовавшейся в верхнем эшелоне католической церкви, примечательно и ярко смотрелся, конечно же, лишь Джованни да Тоссиньяно, архиепископ Равеннской Церкви. Глупо и преступно было бы не воспользоваться таким моментом, и Иоанн, в союзе со своим братом Петром и Теодорой Теофилакт, ринулись в отчаянную атаку. Не щадя сил и средств они в эти дни перемещались от одного римского двора к другому, от одной римской базилики к другой, прося, уговаривая, наконец требуя и угрожая отдать свой голос в пользу Джованни да Тоссиньяно. Они понимали, что работа предстоит серьезная, папа Сергий сделал все от него зависящее, чтобы к исходу своего понтификата высший клир в подавляющем своем большинстве составляли его сторонники, которые сейчас крайне неохотно поддавались на увещевания и посулы Иоанна и Теодоры. Аналогичным образом обстояли дела и с римской знатью, в среде которых лишних людей уже давно усилиями Теофилакта не появлялось. Однако сам консул по понятным причинам глухо противился напору своей деятельной супруги, испытывая крайне мало желания содействовать успеху ее любовника. Столкнувшись с определенным сопротивлением, Теодора и Иоанн, после долгого совещания, решили устроить совместный сбор клира и знати Рима.
— Какой смысл поодиночке выбивать согласие у каждого пресвитера или у каждого мало-мальски авторитетного квирита Рима, тратя на них столько сил и денег и получая в ответ лишь устное согласие, о котором они тут же забывают, когда захлопывают за нами дверь? – таков был основной мотив, озвученный Теодорой Теофилакт, и кто может усомниться, что эта женщина в очередной раз показала себя достойной звания сенатриссы?
Собрание высших лиц света и Церкви состоялось на пятый день после похорон Сергия, 21 апреля 911 года, в день основания Рима. Символизм даты потребовал аналогичного подхода при выборе места. Выборы папы решено было провести в стенах полуразрушенного дворца Флавиев на Палатине, в тронном зале Aula Regia. Несмотря на удручающее состояние этого, некогда славного, сооружения Исчезнувшей империи, дворец оставался одним из немногих мест, способным впустить и с определенным уровнем комфорта разместить несколько сотен величавых и богато одетых людей. Представителей плебса на сей раз решили не беспокоить вовсе, необходимо было сформировать согласие в приближенном и облеченном властью кругу, ну а благодарный народ Рима всегда поддержит предложенную им кандидатуру, тем более, если последняя не поскупится на дармовые провиант и выпивку.
К полудню дворец августов бурлил — остатки колонн, обветшавшие стены и зеленые мраморные статуи языческих богов с немым удивлением взирали на все прибывающие группы людей, решившие вдруг потревожить их вековой сон… Солнце уже практически по-летнему обливало своим теплом почтенных старцев, шествующих в своих сутанах, туниках и мантеллумах и холодные камни дворца, встречая их своей благостной прохладой, радостно приветствовались в ответ входящими. Столь же гостеприимно величественные развалины встречали и высшую итальянскую знать – прекрасных дев в невесомых туниках и благородных мужей, в основе своей в этот день отдавших предпочтение легкому воинскому облачению. Во избежание возможных конфликтов, которым в пылу эмоций могли предаться темпераментные сеньоры, охрана консула на входе во дворец вежливо изымала у графов, виконтов и баронов их оружие. Все это осуществлялось по приказу и при непосредственном участии самого Теофилакта, дабы ни один, особо пылкий и горделивый, рыцарь не мог воспротивиться такому произволу со стороны безродных римских стражей. Гостей, в зависимости от принадлежности к сословию, затем брал под белы руки остиарий или мистик и вел их, меж останков былого величия, к тронному залу, которому сегодня надлежало стать главной ареной предстоящих дискуссий.
После долгих сборов, церемониальных процедур и рассаживания по не слишком удобным и благородным, но зато уравнивающим всех местам, в центр прямоугольного тронного зала вышел кардинал Остии Гвидон и собравшиеся не очень дружно и не очень охотно почти память усопшего папы Сергия Третьего, затем с бОльшим воодушевлением прочли молитву о ниспослании мудрости Небес предстоящему собранию и перешли к делу. Дефицит достойных кандидатов выявился очень быстро, и Иоанн с Теодорой решили, что время пришло.
Она шла в центр залы, гордо подняв голову вверх, прекрасно зная, что подавляющая часть мужчин сейчас просто любуется ею. Теодора была одета в белую тунику, настолько тонкую, что пытливый глаз мог многое узнать о ее теле. Ее наряд был нарочито вызывающ, ее волосы, вопреки приличиям, были распущены, только на лбу их свободное движение сковывала золотая повязка. Весь вид Теодоры должен был смутить, восхитить собравшихся, заставить смотреть больше на нее саму, чем вслушиваться в смысл ее речей, и только согласно кивать головой, заслышав, как эта, спустившаяся с небес нимфа, о чем-то вопрошает и требует одобрения. Появись она еще лет пятьдесят тому назад на подобном собрании высшего клира и света, ее могли бы запросто забросать камнями, но сейчас — спасибо распутному Сергию, мудрому Иоанну Девятому, угодливому Формозу, — настали иные времена.
— Хвала и святость благочестивым отцам Святой Церкви, пришедшим сегодня в Рим! Доблесть и победа благородным мессерам, чьи гербы свидетельствуют о славе и мужественности их рода! Все вы сегодня выбираете достойнейшего из достойнейших христиан, способного смиреннейшим и христианнейшим образом исполнять ответственную миссию на троне Святого Апостола Петра, покровителя Рима! Да будет ваш разум незамутнен и чист, и свободен от сиюминутных соблазнов и личной корысти. Последние годы Рим остро нуждался в сильном и справедливом правителе, которым со времен великого Григория является тот, кто обладает кольцом и печатью Рыбака. Горе и страдания испытывало сердце христианства всякий раз, когда наш выбор был продиктован внутренней борьбой и личными интересами, и не случайно Господь–вседержитель посылал всем нам знаки своего гнева, очень быстро убирая недостойных с трона Апостола и вызывая их на строгий суд свой! Хотим ли мы вернуться к тем временам? Уверена, ни одно праведное христианское сердце того не жаждет. Хотим ли мы вернуться к временам, когда христианин в Италии сражался с христианином, когда ни слово, ни меч не могли остановить кровь и разбой в нашей стране? Хотим ли мы вернуться к временам, когда нечестивые сарацины захватывали италийские города и даже кварталы Рима, поскольку не встречали сопротивления со стороны слабых владык его? Я гляжу, святые отцы Церкви, в ваши смиренные и одухотворенные чистыми помыслами лица и вижу средь вас исключительно достойных христиан, но, заранее прошу у вас прощения за дерзость свою, многие ли из вас чувствуют в себе способность и готовность взвалить на себя тот колоссальный груз ответственности, какой несет преемник Святого Апостола? Способны ли многие из вас мудро и прибыльно управлять великим Римом и его землями, как это делал папа Сергий, да упокоит Господь душу его в лучшем из миров! Есть ли тот, кто в лихую минуту не уступит духом предерзостному врагу и сможет мужественно, как правитель столицы Мира, встретить его и дать достойный отпор? Я вижу средь вас способных на отдельное, что я только что упоминала. Я вижу двух-трех, могущих соответствовать сразу нескольким требованиям озвученных мной от имени миллионов христиан. И есть только один, кто сочетает в себе все вышеназванные качества, и это не мое личное мнение, но мнение подавляющего большинства из вас, мнение которое я осмелюсь сейчас озвучить. Есть только один из присутствующих, кто отвечает сейчас всем насущным требованиям христианской веры и народов Италии – его высокопреподобие, архиепископ святой церкви христианнейшей Равенны, отец Иоанн, чью кандидатуру я выношу на всеобщее обсуждение!
Теодора говорила страстно, во время речи изящно жестикулируя руками и, как бы невзначай, обнажая их по локоть, видимо для придания своим словам дополнительной аргументации. За пышным монологом священники мимо своего разума даже пропустили мысль о том, что сугубо светский человек осмелился, в нарушение всех правил, предлагать им кандидатуру на папский престол. В конце концов, не так уж и важно, кто именно произнес имя Иоанна, как претендента на тиару, важно, каким было отношение к самому Иоанну. Первые возражения посыпались быстро и основной мотив их был вполне ожидаем Теодорой и Иоанном – суть претензий сводилась к тому, что выбирая Иоанна, церковь в очередной раз за последние годы проигнорирует собственный канон, запрещавший переход с одной епископской кафедры на другую.
— Беда, когда сухие законы входят в противоречие с тяжелыми условиями, в которых мы живем и существуем не понаслышке. Да, справедливы упреки отцов Церкви в участившихся переходах внутри епископских кафедр! Но, присоединяясь к голосу благородной и прекрасной, как сам Рим, сенатриссе Теодоре, я прошу вас принять во внимание всю тяжесть сегодняшней ситуации. Неспроста мы все собрались здесь, чтобы заранее обсудить кандидата на трон Апостола Петра! Не раз и не два в последние годы Рим сотрясали мятежи и в стенах его лилась кровь, когда народ с негодованием отвергал предложенные в ходе голосования кандидатуры! Наконец, не забывайте, что, согласно последним уложениям, выборы папы должны происходить при обязательном присутствии послов императора франков и римлян, и только наше единство и решимость поможет нам проигнорировать сумасбродства слепого Людовика, находящегося отсюда за тридевять земель, но почему-то имеющего право нам помешать! Поступим ли мы в соответствии с этим, навязанным Риму, законом и будем ждать волеизъявление слепого бургундца, или же найдем в себе смелость на самостоятельный выбор? Не исключено, что наш выбор станет поводом для него и его бургундских слуг пойти на Рим третьим походом! Кто тогда сможет остановить его? Кто даст ему отпор? – заглушая шум в зале, покрывал всех громовым голосом Петр Ченчи. В ответ ему неслись закономерные упреки в преследовании сугубо личных интересов.
Кардиналу Остии с трудом удалось призвать собрание к порядку. Когда гул немного рассеялся, выяснилось, что, помимо Иоанна, ряд римских фамилий и Сабинская Церковь предложила в качестве альтернативы кандидатуру престарелого Ландона. Впрочем, Ландона поддержали очень немногие, главным аргументом против него стал возраст и состояние здоровья этого священника.
— Мы выбираем среди нас наидостойнейшего христианина, а не лошадь на скачках! – кричали разгоряченные сабинцы, — вспомните святого папу Агафона, он стал преемником Апостола будучи ста лет от роду и, тем не менее, прославил своим понтификатом Церковь Христа!
— Благородная сенатрисса Теодора предлагала нам забыть темные времена, когда папы сменяли друг друга быстрее, чем распутник девиц. Выбрав Ландона, да возвысят его Небеса за его несомненные добродетели, и да подарит ему Господь долгие годы, мы, тем не менее, все же сильно рискуем вновь пройти через это! – горячо возражал Петр и многие с его доводом согласились. В короткой паузе прозвенел трелью еще один женский голос:
— Могущественное герцогство Сполетское, в моем лице, просит слова у высокого собрания великого Рима!
И к центру зала стала протискиваться хрупкая фигурка Мароции, которая продолжала держать руку поднятой, не то для того, чтобы добиться слова, не то для того, чтобы ее просто заметили. Теодора, нахмурившись, со все возрастающей тревогой смотрела на приближающуюся дочь. Она прекрасно понимала, что в ее словах Джованни Тоссиньяно навряд ли получит горячую поддержку. Мароция встала рядом с матерью и повела свой монолог:
— Святая кафолическая церковь, чьи самые достойные отцы из существующих в мире, сейчас слышат меня! Могущественные и благородные люди Рима, Сполето, Тосканы, Равенны, Беневента, Милана и прочих славных городов, услышьте мой слабый голос и дайте оценку ему в вашем просветленном сознании. Мудрость и любовь к Риму и Италии звучала здесь из ваших уст все это время и эта мудрость, как луч солнца, вынырнувший из-за туч, яснее ясного показала нам несомненные достоинства и явные недостатки предложенных кандидатур. Долгое время терпел великий Рим нарушения устоев Святой Церкви и не находил в себе силы вступиться за них, поощряя богопротивный переход епископов с одной кафедры на другую. Но для того ли были нам даны законы Господа, Церкви Его и законы наших святых предков, чтобы мы их всячески попирали, каждый раз находя себе жалкие оправдания в виде тяжести сложившейся ситуации и отсутствием достойных альтернатив? Не за это ли Рим и Италия терпели в последние годы лишения и войны, ибо избирали себя в пастыри того, кто не мог им быть по законам Церкви? Не пора ли епископу Рима озаботиться духовным наущением своей паствы и сугубо вопросами Церкви вместо хлопотной и грешной деятельности, связанной с накоплением городских закромов и военных походов, в суете которых как никогда падает Вера паствы в то, что Святой Престол принадлежит человеку самому достойному из живущих на свете христиан? Да, такая ситуация сложилась со времен папы Григория, но от хорошей ли жизни пришлось великому папе брать на себя роль городского управителя, когда Господом ему было поручено иное? И не управляется ли сейчас Рим рукой твердой и рукой разумной своего консула, чтобы быть уверенным, что он и его армия встретит врага явно лучше, чем епископ Рима, которому в то же самое время величием сана своего и своим положением надлежит более просить у Небес защиты и покровительства? Обращаюсь к вам, святые отцы, и к вам, благородные мессеры, и призываю вас в своем выборе забыть о делах насущных, вы выбираете Церкви ее пастыря, а не сакеллария или полководца!
Теодора смотрела на свою дочь, и раздражение постепенно охватывало ее. Мароция с успехом использовала в своей речи все те же козыри, которые пустила в ход ее мать. Рядом с сенатриссой стояла ее маленькая копия и била своего родителя его же оружием. В отличие от Теодоры, Мароция была одета в тонкую столу кроваво-красного цвета. Ее волосы также были распущены, диковинным углем горели ее черные глаза, и также, в своей темпераментной речи, она не упускала возможности продемонстрировать достоинства своей фигуры. Теодора перевела свое внимание на зал, и горький комок подкатил к ее горлу. Ничего еще не было ясно с выбором папы, никто не мог еще предугадать возможных последствий этого собрания, но Теодора в эти минуты уже ясно видела одно – она впервые проигрывала борьбу за мужское внимание, проигрывала без надежды на реванш, проигрывала с полным осознанием того, что дальше эти проигрыши будут только тяжелее и болезненнее. При всей своей поразительной схожести, при равной силе разума, которым их снабдила природа, у Мароции было то, чего уже никогда не будет у Теодоры – юности, отчаянной и сводящей с ума цветущей юности! Теодора растерянно взглянула на Иоанна, ища у того поддержки, но тот не понимал, что творится в ее душе, и несгибаемая сенатрисса почувствовала, как на глазах выступают предательские слезы.
— Нам говорят, что наш единый выбор якобы заставит слепого бургундца смириться со своим нелепым положением императора без империи. Но помимо Людовика есть бургундские рыцари, которые смелы и мечтают о мести. И всех их, безусловно, покоробит весть о том, что епископом Рима, да еще и с нарушением законов Церкви, станет тот, кто вместе с Беренгарием изуродовал их господина. Они будут действовать немедленно, понимая, что выбранный таким образом папа поспешит признать ничтожной коронацию Людовика, чтобы впоследствии возложить корону Августа на фриульского маркграфа, и расценят это как прямую измену Рима и война ворвется в наши дома. Давно ли поля Италии обагрялись кровью самых верных и доблестных сынов своих?
Мароция продолжала речь, и расхаживала вдоль периметра дискуссионной арены, не останавливаясь ни на секунду. При этом она всякий раз, подходя к строгим священнослужителям и флегматичным римским патрициям, для придания своей речи пущей убедительности, не стыдилась, якобы под воздействием переполнявших ее чувств, брать кого-нибудь за руку или же, порхнув мимо, мимолетно коснуться своей рукой чьего-нибудь мужского плеча. Теодора ясно видела, как после этого загорались хищным огнем глаза почтенных мужей, обласканных юной богиней, и понимала, что в лагерь сторонников своей хитрющей дочери в этот миг пришло новое пополнение. Иоанн же, наблюдая за действиями Мароции, ядовито сравнивал их с поведением кота, помечающего свою территорию.
А Мароция, между тем, лихой кавалерийской атакой уже была глубоко в тылу у противника.
— Вернемся же, святые отцы и благородные мессеры, к истокам нашей Святой Церкви и произведем наш выбор согласно учениям Господа нашего и критериям, положенным Апостолом Его. Изберем же святого агнца, находящегося средь нас, чьи достоинства известны всем, а, если кто знает недостатки, пусть сразу назовет их. Я предлагаю кандидатуру смиренного и благочестивого Анастасия, священника церкви Санта-Сабины!
Теодора на секунду очнулась от своих горестных размышлений. Кого-кого? Анастасия? Первой реакцией Теодоры была снисходительная улыбка, все-таки дочь ее, оказалось, не так изощрена пока в дипломатии и интригах, каковой хочет быть и стремится казаться. Аналогичная реакция последовала и у большинства присутствующих, но маленькую герцогиню, по всей видимости, это нисколечко не смутило. Она оглядывала ряды старцев и рыцарей своими темными насмешливыми глазами и постоянно вопрошала:
— В чем вы знаете у Анастасия недостойное? Прошу вас, назовите! Того, кто знает нечто непотребное у священника Анастасия, я прошу немедленно откликнуться и озвучить, и я с позором удалюсь! Почему епископом Рима не может стать Анастасий, ответьте?!
Время шло, а многочисленное собрание гудело, спорило, чего-то бормотало, но так и не собралось с мыслями, пока не пришла в себя Теодора.
— Священник Анастасий слишком молод для того, чтобы занять трон Святого Петра. Мы должны выбрать не только достойного и благочестивого, но и мудрого!
— Но в чем измеряется мудрость, скажи мне, народ величайшего города под Луной? Ответьте мне! Неужели годами и количеством убеленных седин и морщин? Разве вам не приходилось видеть седых и сморщенных болванов на улицах своих городов и в своих замках? Не является ли основным критерием мудрости деяния человека? Ненамного ли старше священника Анастасия был наш Господь Иисус Христос во время казни своей, не правил ли уже в свои двадцать пять лет мудро и по-христиански великий император Карл? И принимая упреки ваши, прошу немедля свидетельствовать того, кто стал вольным или невольным очевидцем проявленной Анастасием глупости и неразумных, поспешных и суетных дел. Прошу вас, ответьте!
Манера, выбранная Мароцией, была непривычна собравшимся, возражений не последовало и только мерный гул голосов, погрузившихся в размышления людей, стал ответом на ее слова. Она продолжала звонко добивать публику и, не называя имен, вести полемику с матерью:
— Молодость Анастасия, озвученная здесь как упрек, имеет, напротив, особенное достоинство в том, что, волею Небес, у нас будет больше шансов, чтобы новый папа управлял Церковью долго и с надлежащим послушанием. А близость его взглядов к взглядам своего учителя, покойного папы Сергия, обеспечит надлежащую преемственность в делах!
Близость взглядов, конечно, можно было бы толковать по-разному, особенно если вспомнить, как заканчивал свои дни папа Сергий. Однако Мароция преследовала своими словами иную цель. Большинство клира было утверждено на свои посты именно Сергием и приход человека чужого, а таковым, несомненно, являлся Иоанн Равеннский, растворяло бы в густом тумане все их перспективы сохранить насиженные места. И вот уже все шире и громче начали раздаваться голоса одобряющие кандидатуру, выдвинутую юной герцогиней, которая продолжала воспламенять зал, повторяя свои слова уже отдельным лицам и группам собравшимся, и продолжая испытывать на мужчинах все элементы невербального воздействия.
Шум собрания нарушил еще один громовой голос:
— Священный Сенат Рима и избранный консул Рима приветствуют и поддерживают священника Анастасия в качестве кандидата на папский престол! Да благословит Господь этот выбор и ниспошлет мудрость и удачу деяниям нового преемника Святого Петра, – в решительную минуту свою дочь поддержал Теофилакт, подивившийся мудрости и смелости своей любимицы и обрадовавшийся возможности оставить с носом этого Тоссиньяно.
Сенаторы своими голосами поторопились поддержать графа Тусколо.
— Христианская Тоскана приветствует выбор священника Анастасия! Да наградит его Бог долголетием и мудростью, да прославит он Церковь Его во славу нам и в назидание потомкам! – так почин Теофилакта подхватила Берта Тосканская, быстро оценившая все выгоды этой кандидатуры и с удовлетворением отметившая наличие разлада в семействе своих давних врагов. Пусть тосканская графиня, как и Мароция, не имела права участвовать в выборах папы, ее голос, несомненно, имел высокую цену и значение для собравшихся.
У Теодоры опустились плечи. Она взглянула на своего любимого, тот улыбнулся ей в ответ, стоически переживая неудачу. По правде говоря, вся их надежда была на свою темпераментность и на жадность находившихся у вершин власти людей, но уж слишком враждебен был равеннскому епископу нынешний состав Верховного Синода и римского Сената, чтобы можно было с большим основанием претендовать на успех. На секунду Теодора встретилась с торжествующим взглядом Мароции. Сколько же они могли друг другу наговорить, предоставься им подобная возможность! Но характер их тайн приказывал обеим держать язык за зубами.
Сполето, само собой разумеется, поддержало свою герцогиню. Приехавший в Рим после долгого перерыва Альберих давно не удостаивался такого почтения со стороны высшей знати и сейчас оглядывал всех собравшихся взором, вопрошавшим, все ли убедились, насколько славная у него жена? Южные герцогства, традиционно тяготевшие к Византии и видевшие Теофилакта рупором своей политики в Риме, также одобрили кандидатуру Анастасия. За Иоанна и Ландона было подано столь мало голосов, что ими можно было просто пренебречь.
Под занавес собрание потребовало самого Анастасия. Тот, с момента, когда Мароция впервые произнесла его имя, в испуге спрятался за колонной, дрожа от ужаса и шепча: «Что она делает? О Господи, что она делает? Они выкликают мое имя! Этого не может быть! Почему я? Я недостоин, и Мароция лучше других знает, что я не могу! Господи, дай мне силы, они идут за мной!»
Весь белый от ужаса и уже как будто придавленный тяжестью своего грядущего ответственного сана, Анастасий предстал перед римской публикой. К нему подошел кардинал-епископ Остии, поцеловал ему трепещущую руку, которую Анастасий с испугу отдернул, и величественно произнес:
— Священный Синод и благородные фамилии Святого Рима и Священной Италии, по просветлении разума нашего Духом Святым, посетившим данное собрание, почли наидостойнейшим христианином, способным взять в свои руки бразды правления Святой церкви, тебя, священник Анастасий, сын безвестных родителей! На выборах будущего понтифика и викария Господа нашего, которые состоятся следующим днем, твоя кандидатура, как единственная, будет представлена народу Великого Рима на утверждение!
Следом за епископом Остии к Анастасию подошла сама Мароция, благо она никуда не уходила с этой импровизированной арены. Она взяла еле живого от ужаса Анастасия за руку, прижалась к ней своими губами и в этот момент, как это она делал не раз, игриво поиграла пальчиками по внутренней стороне ладони священника. Как не был уже к этому моменту напуган Анастасий, его лицо побелело еще сильней.