ПИСЬМА О ЖИЗНИ НА ВОЙНЕ И ПОСЛЕ...

«Выпьем за русскую удаль кипучую,
За богатырский народ…»
М.Косенко, А.Тарковский «Наш тост»

В 4 часа утра 22 июня 1941 года в нашу страну пришла большая беда.
Огромная армия фашистской Германии атаковала границы Советского Союза. Уже в ночь на 23 июня в Ленинграде была объявлена первая воздушная тревога.
В жизнь страны, в жизнь ленинградцев вошла война. Она вошла и в жизнь парторга ЦК ВКП(б) 49-го научно-исследовательского института Петра Ильича Ильина, моего отца.
Что я могу сказать? Как собрать по кусочкам жизнь моего отца? Ведь мне не было и пяти лет, как его не стало. А память ребенка избирательна. К сожалению, отдельные детские воспоминания не могут сложиться в полную картину его замечательной, но такой короткой жизни.
”Идик! Ты мне постоянно пишешь: “Береги себя. Будь осторожен… Хорошая! Пойми! Я — человек военный и должен только отлично драться. Пойми также, что подлинная ненависть к врагу всегда вызывает храбрость, а храбрость без риска для жизни существовать не может. Ты должна всегда быть готова к моим ранениям, а возможно — и к смерти. Ненависть к врагу! Вот что толкает меня к пулемету”.
Это одно из писем военной поры. Письма-треугольники с отметкой военной цензуры сложены аккуратной стопкой в большой коробке. Эти письма, мамины дневники и ее рассказы, рассказы моих сестер Светланы и Антонины помогли мне создать (не написать, а именно создать) этот рассказ.
Отец родился в Тверской области в деревне Сихово, в семье Ильи Ильина, потомка древнего рода. Смешно сказать, но до сих пор среди Ильиных идут споры — кто из них находится в родстве ближе к герою Чесменской битвы, человеку, который сжег весь турецкий флот, лейтенанту Дмитрию Ильину. Петра Ильича это никогда не волновало. Он был увлечен… радио.

Для меня всегда было загадкой — как отец совмещал учебу в Ленинградском военном училище связи имени Ленсовета и одновременно — в электротехнической академии имени Буденного, где он занимался по тематике (в то время совершенно секретной): телевидение.
Это было в 1934 году. Отцу исполнилось только 22 года. А в сентябре 1935 года приказом Народного комиссара обороны, согласно постановлению Правительства, он был зачислен в счет “тысячи” военных специалистов и приступил к работе
в НИИ № 49…
Итак, 23 июня 1941 года в Ленинграде была объявлена первая воздушная тревога. В эту ночь в небе города был сбит первый фашистский самолет.
В июле 1941 года институт, в котором работал отец, эвакуировали в Свердловск. И, как он сам пишет: “… я уехал на фронт”.
В августе 1941 года, чтобы усилить кингисеппскую группировку наших войск и предотвратить прорыв немцев в сторону Красногвардейска (Гатчины), Военный Совет решил направить в этот район 1-ю танковую дивизию и 1-ю Гвардейскую дивизию народного ополчения (в дальнейшем — 80-я стрелковая дивизия).
Такое почетное наименование, «Гвардейская», было присвоено ополченцам по инициативе К. Е. Ворошилова и А. А. Жданова, чтобы придать особую значимость народным формированиям.
В этой дивизии, которая приняла свой первый бой под Волосово 11 августа 1941 года, и свела судьба Петра Ильича Ильина и Василия Филипповича Маргелова — комиссара и командира 3-го стрелкового (в дальнейшем — 218-го СП) полка.
Они, оба ярых охотника и рыбака, как-то сразу нашли общий язык и стали не просто “командир” и “комиссар”, а близкими друзьями. Даже на нарах в землянке спали рядом.
На поясе, в ножнах, клинки. Через шею на ремнях, добытые в первых боях, немецкие автоматы МП “шмайссер”. Так парой и ходили в атаки, с клинками в руках: “… этим изуверам не только не сломить всенародную силу, но и наши головы им не рубать. Я клянусь, что от моей руки многие их каски со срубленных голов пойдут в переплавку. Тот, кто посягнул на общее счастье народа, другого приговора иметь не может...”
В этом полку комиссар встретил, как он однажды написал маме в письме, “… свою “комиссаршу”- лейтенанта Иду Клебанову.

21 ноября 1941 года в деревне М. Манушкино в полк прибыл новый командир, а майор Маргелов В. Ф. был направлен командовать Отдельным Особым лыжным полком моряков КБФ. Пути Василия Филипповича и Петра Ильича на время разошлись.
Радовало одно — “воевать все равно будем рядом”.
Смотрю на его маленькую фотографию, на которой запечатлен командир полка, еще майор, Маргелов Василий Филиппович. На оборотной стороне еле проступает карандаш: “Лучшему комиссару, которых я знал. Другу и товарищу, не по 40 градусам, а по жестоким боям. Петро от Васи. 21.11.1941”.
Моряки встретили Маргелова сначала настороженно. Но, когда он с ними поздоровался не как положено по Уставу – «Здравствуйте, товарищи!», а «Здорово, клешники!», отношение к нему резко изменилось. Он стал своим. И моряки обращались к Василию Филипповичу не “товарищ майор”, а “товарищ капитан 3-го ранга”.
Благодаря этому назначению, элементом формы одежды наших воздушно-десантных войск стала “морская душа” — тельняшка.
25 ноября 1941 года 218-й СП в составе 80 СД пошел через Ладожское озеро на прорыв блокады Ленинграда. Рядом с ним по льду шли моряки-лыжники Маргелова. О бое 28 ноября 1941 года у деревни Липки, под Шлиссельбургом, я написал в своем очерке «Забытая история одного боя», который стал одним из победителей всероссийского конкурса поискового рассказа «Мы победили» под эгидой общественной организации «Солдатский Храм». Эта операция была частью знаменитого контрнаступления наших войск под Тихвином и Волховом. Прорыв не удался и дивизия, перейдя через Ладогу на восточный берег, приняла участие в боевых действиях в районе Войбокало:
“ 10.12.41г. Ида! Взяли две деревни, и сразу пошли на Б. Влою. Обстановка напряженная. Больше писать нет времени.
P.S. К нам в палатку привели пять пленных немцев. Ох, и одеты они! В сто раз хуже наших “робингудов”. Совсем по-летнему. По их рассказам ясно, что очень и очень им туго приходится”.
Форсирование нашими войсками Ладоги и бои под Тихвином и Волховом опрокинули надежды высшего командования фашистов на скорое падение осажденного Ленинграда. Фашисты были вынуждены перейти к обороне.
Необходимо было нарушать его тыловые коммуникации, уничтожать склады, технику и гарнизоны.
3 января 1942 года 218-й СП получил приказ идти на задание в тыл к немцам. 6 января комиссар Ильин вместе с полком в районе железнодорожной станции Жарок перешел линию фронта. Начался более чем месячный рейд наших бойцов по немецким тылам:
“12.01.42г. Я жив и здоров. Работы много. Ида! Когда мы вернемся — не знаю.… О наших успехах суди сама. Я дерусь за Родину!”
Полк уничтожал транспорт, склады, технику. Он рвал мосты и дороги. Несколько сотен фашистов навсегда остались в ленинградской земле от огня его солдат и командиров.
Перед переходом полка из немецкого тыла к передовой линии был выдвинут санитарный отряд для оказания первой помощи раненым. Еще одним заданием этого отряда было накормить и напоить наших бойцов.
Отряд расположился недалеко от переднего края. С этим отрядом была и лейтенант Ида Клебанова — “комиссарша”.
Она пишет: “В эту ночь светила очень яркая луна, и мы ужасно переживали — как наши будут переходить линию фронта? Она и так беспрерывно обстреливалась. К тому же немцы ежеминутно освещали ее ракетами, а тут еще эта проклятая луна”.
Начался переход. Бойцы были настолько обессилены, что еле держались на ногах, от голода падали. Но они шли вперед. К своим. Они прорывались через передний край.
А в лесу, там, где происходил переход, творилось что-то невероятное и неописуемое.
В своем дневнике мама сделала запись:
“Весь лес был полон артиллерией. Ниши стреляют, прикрывая отход войск. Им отвечают немцы. От стрельбы, от ракет стоит оглушительный шум. Светло, как днем”.
В этой неразберихе никто не знал — где комиссар? Кто-то говорил: “Убит!” Кто-то говорил: Ранен!” Кто-то сказал: “Идет сзади. Прикрывает отвод полка!”
Он вышел одним из последних — прикрывал переход своих бойцов, так как, к сожалению, командир полка, как он пишет в своем письме к маме “… оказался таким трусом, что просто жуть. Он просто гад...”
Перед землянкой был разведен костер, на котором сожгли всю одежду комиссара. Сожгли даже валенки — так много было вшей. Тут же, у костра, он помылся и переоделся. Только после этого вошел в землянку и… услышал до боли знакомое: ”Здорово, Ильич!..” Дальше шел мат.
Да, это был его, комиссара, друг и командир полка — Василий Маргелов.
После госпиталя он вернулся в родной полк.
Они снова воевали бок обок, снова брали немцев “в штыки”, то есть рубили своими клинками фашистских солдат от шеи до пояса:
“Приятная! Еще ты просишь писать о себе подробнее. Я рад бы тебе написать, но в моей жизни абсолютно нет чего-либо характерного. Бойцы били немцев, а я ими руководил. Когда вижу, что бойцы не успевают убивать всех фашистов, ложусь сам за свободный пулемет и помогаю им”.
В июле 1942 года пути Петра Ильича и Василия Филипповича снова разошлись. Подполковник Маргелов получил назначение — стал командиром 13-го Гвардейского полка 3-ей Гвардейской стрелковой дивизии.
И все равно, они вместе били “фрицев”. Один на Ленинградском фронте, а другой — на Южном. Вся страна тогда была единым фронтом.
В 1943 году был ликвидирован институт военных комиссаров.
“… Я по личной просьбе был отправлен на учебу”, — пишет Петр Ильич.
Узнав об этом, Василий Филиппович, к этому времени уже полковник и командир 3-й Гвардейской стрелковой дивизии, прислал отцу свою фотографию с такой надписью: “Петро! Желаю тебе быть великим полководцем. А меня возьми седьмым адъютантом, имея в виду, что я хромой на обе ноги. Вася. Южный фронт. Июль, 1943 год”.
Василий Филиппович, к слову сказать, был ранен 9 раз. И все ранения были в ноги.
Отец был слушателем курсов “Выстрел” и академии имени Фрунзе. Но вместо предложения, как имеющему специальное образование, продолжить учебу, он в июне 1944 года снова “уехал на фронт”:
“… ты хочешь попасть во вторую армию. Дело, конечно, твое, но лично я не советую, потому что нам предстоит большой путь и неизвестно куда. Но на Л. Ф. (Ленинградском фронте — прим. авт.), наверное, не будем. Здесь уже все сделано. Я лично рекомендую хорошо вылечиться (мама была тяжело ранена — прим. авт.) и работать в Ленинграде, а я завершу войну и приеду к тебе. Ты спрашиваешь, как фамилия нашего хозяина? Ему фамилия — генерал-майор Борщев С. Н. Он фигурирует во всех приказах тов. Сталина”.
Это письмо старшему лейтенанту Иде Клебановой написал уже не комиссар Ильин, а заместитель по строевой командира 340-го стрелкового полка 46-й стрелковой дивизии (2-й Белорусский фронт) подполковник Ильин Петр Ильич.
И с новым командиром полка, подполковником А. И. Зиминым, Петр Ильич быстро сдружился.
Как раньше с Маргеловым, так и теперь, в 1944 году с Зиминым, они рядом шли в атаку. Командир с одного фланга, а заместитель — с другого.

Война от Ленинграда откатывалась на запад:
“14.9.44. Моя Идуська! Пишу буквально на ходу, потому что в 20.00 занимаем… Дела у меня идут нормально. Работы, как всегда, много. Все твои приказы буду выполнять свято. Мне кажется, посмотреть сейчас на тебя — это было бы высшей наградой для меня, вступая в бой. В бою буду вести себя хорошо. Ты только не волнуйся. Я обязательно буду жив и скоро вернусь к тебе”.
Однако в этом бою, у города Тарту, война своим осколком зацепила подполковника Ильина.
Но не в его характере было долго оставаться “без работы”.
“Без работы” я специально взял в кавычки, потому что и в письмах отца к матери, и в ее дневниках они никогда не увлекались словом “воюем”. Для них война была тяжелой и рискованной работой, которую надо было хорошо выполнить:
“… и наше хозяйство особенно отличилось. Мы прошли всю Эстонию и часть Латвии. Приятная! У меня дела идут хорошо. Рана уже заживает. Ты только не ругайся, но я из МСБ (медсанбат — прим. авт.) сбежал. Лежать больше было невозможно. Полк готовился брать один город, а мне очень хотелось в этом бою участвовать. И я сбежал.
Ком. дивизии поругал, а потом смирился. Плохо только то, что очень большая повязка на голове. Часто падает фуражка 1.10.44”.
Полк город взял и пошел дальше. А заместителя командира полка хотели отдать под суд военного трибунала:
“… с группой 8 человек как-то оторвался от своего полка. В это время мне сдался один вражеский капитан. Он мне рассказал, что в лесу очень много болтается солдат, но в плен сдаваться не хотят. Мне пришла в голову мысль послать этого офицера обратно в лес с заданием привести 100 солдат. Сказал об этой авантюре в дивизии. Ну, Идик, и сам был не рад, что и сказал. Налетели, как галки. Мол, офицеров и так мало поймано, а ты их обратно отпускаешь. И т. д. Итог: за два дня он привел 140 человек, а меня догнал за 100 километров, чтобы доложить о выполнении задания. После этого мне — ура! (Последняя фраза — ну, прямоСуворов! Прим. автора). В Польше начинается зима. Мне к тебе путь через Берлин. 20.12.44г.” Наступил 1945 год:
“Моя Идик! сейчас уезжаю на передок, а через пару дней… Как я могу уехать, не написав тебе письма? Драться буду по-прежнему храбро. 11.1.45г.”
И вот 14 января 1945 года заработала артиллерия фронта. Советские войска, как и в Первую Мировую войну русская армия, пошли в наступление, чтобы спасать союзников.
340-й полк ворвался в город Цеханув. Штаб полка разместился на его окраине. Выставили охранение. На Варшавском шоссе оставили засады, так как из-под Варшавы, Пултуска и Макува отступали разрозненные немецкие части и нередко нападали на наши части с тыла. На одну из таких засад ночью напоролся командир 314-го СП подполковник Мельников А. П., его полк взаимодействовал с 340-м СП. К счастью, в перестрелке никто не пострадал. Мельникова, его адъютанта и водителя задержали бойцы охраны штаба. Когда “пленного” подполковника Мельникова доставили к Зимину и его заместителю Ильину, между ними, конечно, произошла стычка:
— Чего ржете? Только ваши и умеют со своими воевать! — горячился командир 314-го СП Мельников.
— А ты не катайся по чужим дорогам. Впредь тебе наука! — парировал командир 340-го СП Зимин.
— Да вы ни одного из нас даже не поцарапали! Аники-воины, — ответил Мельников.
— А мы хотели вас целыми и невредимыми в плен взять, — посмеялся Ильин.
19 января 1945 года 46-я дивизия вступила на землю фашисткой Германии.
Вот она, земля врага!
Восточная Пруссия. Она была важным военно-стратегическим плацдармом и мощным щитом Центральной Германии. 41 дивизия, из которых 7 танковых и моторизованных, 700 танков и штурмовых орудий, 8200 орудий и минометов, 515 самолетов. Такая сила противостояла нашим войскам.
Удар советских войск оказался настолько мощным, что на какое-то время гитлеровский солдат был деморализован.
“Они бежали с такой прытью, что проскочили свой самый мощный укрепрайон, который назывался “Зубы дракона”, — позднее вспоминал в своей книге «От Невы до Эльбы» командир 46 дивизии генерал С.Н.Борщев.
26 января полк начал форсировать Вислу. Впереди были Мариенбург, Грейфсвальд, Данциг и Штетин.
После взятия Мариенбурга получали награды. За храбрость, проявленную в боях с врагом в Восточной Пруссии и Восточной Померании, 46-я дивизия была награждена орденом Суворова, 340-й полк получил почетное наименование «Мариенбургский», а гимнастерку заместителя командира полка подполковника Ильина Петра Ильича украсили орден «Отечественной войны» и польский орден “Храброму на поле славы”.
В бою за Штетин был тяжело ранен командир полка подполковник А.И.Зимин. В командование полком вступил его заместитель и боевой друг подполковник П.И.Ильин.
Его жена в это время находилась в Ленинграде, где проходила лечение после очередного ранения. Она рвалась на фронт, к нему. К своему мужу:
«Ты хочешь на фронт, я этому очень «доволен». Запомни: если я еще раз услышу «хочу на фронт», то передай своей «жене», что по возвращению буду не целовать, а ремнем на ней узоры делать. Это подумать нужно, ходит еще, как старуха, а думает о фронте. Твоя сейчас должна быть основная забота не о фронте и не о Петруське думать, а о своем здоровье. Так вот, сиди и не скули…»
Под его командованием полк завершал свою боевую работу:
“Фашисты в последнее время от одного русского голоса бросали оружие и сдавались в плен. Ночью мы взяли Францбург. А другой “бург”
был в 20-ти километрах в стороне, и нам не хотелось оставлять врага в тылу. Поэтому, как только во Францбург вошли, я сразу на телефонную станцию.
“Междугородняя в порядке?” — спрашиваю.
“Работает”.
“Соедините с бургомистром”.
Слышу дрожащий голос. Говорю: “Я советский командир, мы находимся во Францбурге. Требую капитуляции вашего гарнизона. Даю 20 минут на размышление”.
Жду на станции. Ровно через 15 минут — звонок, говорит бургомистр:
“Согласны”.
Я ему: “По моим сведениям, у вас гарнизон — тысяча человек”.
А сведений у меня и не было.
Бургомистр робко отвечает: “Пятисот не будет”.
“Неправда! — кричу. — Немедленно всех построить и под командой ваших офицеров направить во Францбург!”
Оставил помощника начальника штаба для приема, а сам — вперед. Потом узнал, что привели не пятьсот, а около тысячи”.
Под командованием отца полк с боями прошел более двухсот километров, захватив много городов, десятки населенных пунктов и взял в плен более 3000 немецких солдат и офицеров. Война для подполковника Ильина Петра Ильича закончилась на острове Рюген, где его «догнал» еще один орден «Боевого Красного Знамени». Этот орден Петр Ильич получил за принуждение, без единого выстрела, гарнизона города Грайфсвальд к капитуляции.
Но перед получением ордена ему был вручен бургомистром Грайфсвальда ключ от города.
Эта война оставила ему после себя три ранения и две контузии, восемь орденов и медали, среди которых есть “За оборону Ленинграда” и “За взятие Кенигсберга”.
Символично — как вехи боевого пути.
После окончания войны он остался служить в Германии, в Штабе Группы советских оккупационных войск. Он рвался домой, в Ленинград, но маршал Жуков Г. К. в телефонном разговоре сказал ему:
— Сиди, Петя, в Германии. Тебе нельзя в Ленинград. Ты что? Хочешь рядом со своими друзьями оказаться?
В его родном городе разворачивалось знаменитое “Ленинградское дело”. Можно сказать, что в этот момент Жуков спас ему жизнь, а он в свое время принимал у него партийные взносы, так как был секретарем партийного бюро штаба.
В июне 1950 года подполковник Ильин Петр Ильич все-таки добился своего. Его направили служить в штаб Ленинградского военного округа на должность старшего офицера одного из отделов.
В 1952 году, по “Делу врачей”, арестовали его жену, работавшую в Военно-Медицинской академии имени Кирова. Его “комиссаршу”, по доносу соседки, обвинили в “подготовке покушения на товарища Сталина”, и ему пришлось немало сил приложить, чтобы ее отпустили.
За этот «подвиг» он был отправлен под арест. Его приятель, военный комендант Ленинграда, сказал ему: «Собирай-ко ты, Ильич, свои ружья и вали на охоту. И чтобы двадцать суток я тебя в Питере не видел». И отправился подполковник Ильин Петр Ильич «под арест».
Обычно на первомайские праздники его жена и сын отправлялись в Белоруссию, в Минск. Здесь жили родная сестра Иды с семьей. Сам он оставался с дочерью Светланой, Светаськой, которая ходила в школу, и своей мамой:
“Дорогой Сашулька! Слушайся маму. На рыбалку и охоту “ходи” только с ее разрешения. Иногда разрешаю брать дедушку на рыбалку. Только ты его обучи, а то он очень плохо знает это дело. В общем, всех их обучи спортивному ремеслу и приезжай домой. Папа. 30 апреля 1952 года”.
Его сын хотя и был хорошим спортсменом, но, как и он сам, надел военную форму — избрал профессию военного моряка. И его внуки, Петр и Сергей, тоже стал военными моряками, оставаясь при этом заядлыми рыбаками и охотниками, как и сам дед.
Вот внучка Александра и правнуки Игорь и Руслан стали хорошими спортсменами. Они одержали много побед, несмотря на свою молодость. К тому же, правнуки пошли служить своей Родине, как это принято в Роду Ильиных.
30 апреля 1953 года в Минск из Ленинграда пришло письмо:
“Дорогой сынок! Слушайся бабушку и дедушку, но в обиду себя не давай. Ты же мужчина и должен всем “женщинам” давать правильные директивы, сообразуясь с белорусскими законами. Хорошо ухаживай за Женей. Дружно атакуйте с Эдиком врага на улице. Вот, пожалуй, для тебя все. В мелочах ты сам разберешься...”
Мальчику, которому адресовано это письмо, было всего четыре с половиной года. Больше писем не было. В этот день — 30 апреля 1953 года подполковник Ильин Петр Ильич был убит.
Он прожил всего 40 лет. Но до сих пор я чувствую запах его шинели и его папирос “Казбек”.
Сегодня, когда мне уже за семьдесят, я думаю о них — о маме, об отце. Я думаю о тех, кого опалила война, и удивляюсь: как они все это вынесли на своих плечах и не сломались? Многие из их друзей погибли молодыми, ничего не успев сделать, ничего не успев узнать. А ведь могли весь мир перевернуть, все им было по плечу. Вечная всем Вам память!
Свою судьбу Вы могли поставить под сомнение. Но судьбу Родины — НИКОГДА!
Жизнь идет дальше, унося в историю страшную дату — 22 июня 1941 года.
Жизнь идет дальше, накрывая землю могильными пилотками солдат самой страшной войны на земле — людей, победивших смерть.
Мой рассказ закончен, и я завершаю его словами: «Спасибо, отец и мама! Спасибо вам за нашу жизнь! Спасибо Вам за то, что Вы были…»