Книга «»

Выживая - выживай! Эпизод 30. (Глава 30)


  Историческая
190
48 минут на чтение
0

Оглавление

Возрастные ограничения 18+



Эпизод 30. 1669-й год с даты основания Рима, 3-й год правления базилевса Константина Багрянородного
(24 марта 916 года от Рождества Христова)


Утро Светлого Христова Воскресения, 24 марта 916 года, король Беренгарий встретил в удивительно дурном расположении духа и красными после бессонной ночи глазами. Совсем не таким в мечтах виделся ему день его земного триумфа. Почти тридцать лет старый рыцарь безуспешно гонялся за этой призрачной императорской короной, которая то и дело ускользала от него, ехидно приземляясь на головы его более удачливых соперников из Италии, Германии и даже Бургундии. Бесконечные войны, погубившие тысячи христианских душ, бесконечные интриги, позорный для христианского монарха союз с безбожниками-венграми и даже, как выяснилось накануне, жизнь его любимой женщины, все это потребовалось принести в жертву ради обладания титулом, не имеющим по сути заметной практической пользы и лишь потакающим тщеславию и гордыни. И в тот момент, когда цель всей жизни оказалась на расстоянии вытянутой руки, и уже нет сил, способных тебе помешать, в душе Беренгария не было место ничему — так выглядит степь после прошедшего по ней всеистребляющего пожара.
Осталось лишь желание мести. Мести, как государя, которого пытались обвести вокруг пальца его исконные враги, на время напялившие на себя овечьи шкуры и по-хозяйски разместившиеся у его очага. Еще больше мести обманутого пожилого мужчины, поверившего в искренность намерений той, которая должна была стать его последней любовью в этом мире, любовью чистой и возвышенной. Перед глазами короля неисчезаемой пеленой все эти ночные часы стояла его покойная Бертилла, он слышал ее тихий голос, зовущий его свершить справедливый суд над ее убийцей. Всю ночь король разговаривал с призраком, спрашивая того, какого наказания заслуживает та, которую он на утро собирался объявить своей супругой и королевой. Призрак был мудр и кроток, и дал королю на самом деле самый верный совет.
Звук тосканских бюзин, раздражающий все живое и, тем более, сонное на добрую версту вокруг, возвестил о благополучном приходе в римские пределы Берты Тосканской. Беренгарию пришлось поспешить навстречу своей коварной обольстительнице. Лицо Берты сияло и король, при всей своей досаде, не мог не отметить, сколь прекрасна сегодня эта преступница, не иначе как сам Люцифер наполнил своей темной силой и лживыми красками каждую пору ее лица. Беренгарий с холодной учтивостью приветствовал тосканскую графиню. Берту не смутил этот прием, она посчитала, что король преисполнен важности момента и пребывает в состоянии небывалого душевного волнения. Сегодня, наконец, должны исполниться и ее мечты тоже, в мыслях своих она то и дело возносилась к своей матери Вальдраде, которая сегодня, вне всяких сомнений, из райских кущ наблюдает за ее триумфом и гордится ею. На фоне таких высоких размышлений мелочной и не заслуживающей никакого внимания стало для Берты известие об исчезновении из лагеря двух ее верных слуг. Да и при прочих обстоятельствах, она вряд ли бы приняла эту весть близко к сердцу, тем более что люди ее двора в эти дни пропадали ежедневно, но всякий раз, спустя время, возвращались со следами пережитых накануне удовольствий на лицах.
Некоторое время ушло у Беренгария и его свиты, чтобы выстроить свой отряд согласно иерархии и с учетом пропускной способности римских дорог, прежде чем торжественная процессия начала свой путь от холма Пинчио к Марсову полю. Здесь их встретила ликующая толпа горожан и гостей Рима, и городской милиции пришлось изрядно попотеть, чтобы проложить Беренгарию дорогу среди беснующегося людского моря. Сам король ехал впереди своей делегации и ему, подобно волнорезу, пришлось принять на себя всю мощь волны людских славословий в свой адрес и в адрес своей родины. За Беренгарием двигались граф Мило, висконт Фламберт, а между ними королевская воспитанница Анна, с испугом оглядывающая все вокруг себя и не верившая своим глазам. Далее следовали Берта и Гвидо Тосканские, тогда как их родня из Ивреи должна была поджидать в пределах города Льва вместе с прочей знатью и высшим духовенством.
Процессия миновала Замок Ангела, чьи стены по случаю редкого праздника были украшены флагами Рима, Фриуля, Вероны и Тосканы. Берта победоносно оглядела камни Замка, мысленно посылая снисходительный привет их хозяйке и ее матери, которым сегодня будет уготована роль кордебалета на ее бенефисе. Наконец королевский отряд достиг ворот города Льва, за которым начиналась площадь перед базиликой Святого Петра. Здесь Беренгария встретили Петр Ченчи и Теофило, сын Теофилакта, оба одетые в белоснежные одежды, что делало их похожими на ангелов у ворот рая. Король остановился, оставив возле себя Мило и Фламберта, тогда как прочие начали заполнять собой пространство площади. Берта и Гвидо были препровождены к высокой деревянной трибуне с козырьком от солнца, на которой уже восседали самые значимые гости, и лицо висконта осветилось счастьем, когда он встретился глазами с Мароцией, а та приветливо помахала ему рукой. Берта же на Мароцию не стала растрачивать силы — еще подходя к трибуне она взглядом пытливого астронома обнаружила среди толпы Теодору Теофилакт и таки заставила ту обменяться с собой приветствиями, в сахарном сиропе которых обоюдно и зримо присутствовали острые приправы.
Невыносимый нежным ухом рев бюзин приказал всем собравшимся на площади замолчать. Стражи городской милиции, страшно вращая глазами, а на некоторых, особо непонятливых зевак, замахиваясь бичами, быстро навели порядок на местах, и на площади воцарилась тишина. В следующее мгновение в воротах показался Беренгарий Фриульский, а его ближайшие слуги поспешили занять свои места на трибуне. Беренгарий на великолепном белом скакуне неторопливо направился в сторону базилики Святого Петра.
На лестнице базилики, согласно требованиям древних обычаев, на малоудобном складном стульчике сидел, воплощая собой кроткое и беззащитное духовенство, папа Иоанн Десятый и терпеливо ждал своего гостя. Людское море молчало, каждый чувствовал, что сейчас на их глазах творится История, главными вершителями которой являются этот престарелый монарх на белом иноходце и исполинского роста первосвященник, опиравшийся на посох с тем видом, с которым воины обычно опираются на свои мечи, ожидая приближения супостата. Внешне выглядело бы более логично и естественно, если бы они сейчас внезапно поменялись бы друг с другом местами, настолько каждый из них в эти мгновения не соответствовал принимаемой на себя роли.
Король подъехал к папе, спешился и распростерся у его ног. Понтифик, взяв необходимую паузу, разрешил ему подняться и громко вопросил короля о его намерениях, с которыми он появился в Святом Риме.
Король ответствовал:
— Клянусь всемогущим Богом, этими четырьмя евангелиями, этим крестом Господа нашего Иисуса Христа и телом апостола Петра, что я прибыл в Святой город Рим, пред лице твое, верховный иерарх христианского мира, чтобы всей силой моей и разумением, без обмана и лукавства, служить Господу нашему, Иисусу Христу, апостолу Петру, Церкви, воздвигнутой им, и преемнику его, быть им всем верным защитником и первым слугой, в чем по доброй воле, ко благу всех, присягаю и даю эту клятву письменно!
Беренгарий торжественно передал папе свиток пергамента, обвешанный печатями своих ленных владений. Монахи, по чьей-то незримой команде слаженно выплыли на площадь, обступили двух правителей сего мира и дружно запели «Benedictus qui venit in nomine Domini», после чего ворота базилики распахнулись, и папа с королем исчезли в ее пределах, чтобы кандидат в императоры совершил конфитеор и исповедался, причем королю вновь надлежало пасть ничком перед сакристием Святого Петра.
Пока король каялся в своих грехах, площадь перед храмом вновь начала по-пчелиному жужжать, каждый обменивался своими впечатлениями с ближайшими соседями и поздравлял себя и их с тем, что им посчастливилось стать свидетелями столь величественного момента. Особый восторг испытывали гости и пилигримы Рима, находившиеся на противоположной трибуне стороне площади, залитой ярким мартовским солнцем. Рядом с ними нашли себе место торговые люди города, а также главы римских ремесленных школ, которым выпала редкая возможность оказаться лицом к лицу с главными небожителями того времени. Толпа гудела все сильнее, каждый спешил поделиться с соседями своими пробужденными возвышенными чувствами, тогда как в душе нетерпеливо ждал окончания официальной части коронации, когда повелители перейдут к раздаче подарков своим благодарным подданным.
Вновь взревели бюзины, и толпа, радостно выдохнув, снова превратилась в одно большое ухо. Папа и король появились на лестнице базилики, куда за время их отсутствия расторопные слуги успели установить обитый пурпурным с позолотой шелком высокий трон. Двое епископов, отцы городов Порто и Остии, усадили Беренгария на этот трон и король, будучи сам разодетый в пурпур, на мгновение пропал из вида отдаленных зрителей, слившись с обивкой своего величественного сидения. Двое слуг подскочили к королю и ловкими движениями избавили того от нарядного блио, оставив Беренгария в одной холщовой рубахе с короткими рукавами. Папа Иоанн, под пение монахов и с видом необыкновенно величавым, нанес мир на запястья и виски Беренгария.
— Беренгарию, сыну Эверарда, венчанному Богом, великому, миролюбивому императору римлян, жизнь и победа! – провозгласил понтифик.
— Жизнь и победа! Жизнь и победа! – повторили тысячи голосов вокруг.
Восьмигранная корона смяла Беренгарию виски, и на лице новоиспеченного императора выступили слезы благодарности. В этот момент он любил весь мир, быть может, даже включая Берту. А мир любил его и нисколечко не вспоминал сейчас о несчастном Людовике Прованском, который пятнадцать лет назад вот также, со слезами умиления, взирал на ликующую и клянущуюся ему в верности толпу, а теперь коротал свои никчемные и вечно темные дни в холодном бургундском замке.
Следующим этапом церемонии явилась ответная присяга со стороны Рима. Аустоальд, примицерий нотариев, выступив вперед, зачитал от лица городской знати и духовенства манускрипт, составленный еще во времена Лотаря Первого:
«Клянусь всемогущим Богом, этими четырьмя евангелиями, этим крестом Господа нашего Иисуса Христа и телом апостола Петра, что я отныне пребуду верным нашему властителю и императору Беренгарию, по силе моей и разумению, без обмана и лукавства, и не нарушая верности, обещанной мною апостольскому папе; что я не допущу, по силе же моей и разумению, чтобы в этом римском престольном граде избрание папы происходило несогласно с каноном и правом и чтобы избранный с моего согласия не был посвящаем в папы прежде, чем он принесет такую же клятву в присутствии императорского посла и народа, подобно тому, как наш государь и папа Иоанн, по доброй воле, ко благу всех, дал эту клятву письменно».
Толпа, в подтверждение сказанного, обреченно выдохнула «Аминь», и обмен любезностями продолжился. Молодой граф Мило, первый слуга Беренгария, остановился возле своего короля, нет, уже теперь императора, и зачитал манифест о признании новоиспеченным монархом привилегий, дарованных католической церкви, в том числе привилегий имущественных и территориальных. По сути ничего нового Беренгарий церкви не обещал, слова манифеста, взяв за основу пресловутый Константинов дар, повторяли сказанное еще более двадцати лет назад Гвидо Сполетским, сказанное, но по сию пору в значительной части своей так и не выполненное. Затем Мило в речи своей перешел к более конкретным вещам и озвучил личные дары Беренгария кардинальским церквям Рима. Самому же папе Беренгарий торжественно передал перевязь и конскую сбрую своего отца, герцога Эверарда Унроха – подарок не очень приличествующий кроткому викарию Христа, но весьма подходящий для воинственного Иоанна Тоссиньяно, отчего последнему подарок чрезвычайно пришелся по душе.
Свои подарки достались иногородним церквям и монастырям, а также римской знати и – о наконец-то! – простым гражданам города и гостям, прибывшим в Рим. В течение следующих пяти дней на развалинах Цирка Максимуса для всех желающих будут размещаться столы с бесплатным угощением и вином от нового императора, будет раздаваться милостыня, деньгами и одеждой, всем несчастным страждущим, коих Господь обрек на испытание нуждой и нездоровьем. Слова глашатая потонули в радостных криках толпы, вследствие чего часть сказанного осталась народом неуслышанной. Не беда, стоявшие ближе к эпицентру действий передавали своим, менее удачливым, соседям обрывки фраз, которые им посчастливилось уловить, а некоторые домыслить. В результате дары папы и императора, после искаженных пересказов, приобрели черты самые причудливые и гротескные. Уже завтра чернь будет возмущаться, что не все из услышанного ими сегодня будет в надлежащей, как им казалось и хотелось, форме исполнено.
Следующим этапом торжественной церемонии стала присяга первых светских вассалов императору. Теофилакт, граф Тусколо, принес присягу Беренгарию от имени Сената Священного Рима и император, в знак благодарности, вручил тому кое-что из оставшегося неподаренным имущества своего отца. Затем выступили вперед Берта и Гвидо Тосканские. При виде графини Беренгарий немедля помрачнел, но нашел в себе силы сохранить спокойствие и в качестве своего подарка зачитал указ о возложении на Гвидо титула маркграфа Тосканского.
Следующей на лестнице базилики Святого Петра появилась маленькая фигурка Мароции, герцогини Сполетской. Ей пришлось выждать несколько секунд, пока успокоится радостно приветствовавший свою первую красавицу Рим, после чего она звонким голосом присягнула императору на верность от лица Сполето и Камерино. Из сказанного становится ясно, что на коронации отсутствовал Альберих, в свое время оказавший немало услуг Беренгарию, но сейчас вынужденный оставаться в своем замке после получения им грозного ультиматума от своей супруги. Беренгарий был неприятно удивлен отсутствием Альбериха и, если бы его не занимали более существенные личные проблемы, непременно бы поинтересовался о причинах такого поведения.
После Мароции присягу верности принес Адальберт Иврейский, вместе с ним преклонил колена его пятнадцатилетний сын Беренгарий-младший, внук коронуемого. Дед поспешил заключить своего единственного внука в жаркие объятия и потому ни тот, ни другой не могли видеть, как у многих очевидцев этого кисло скривились лица. Поразительно, но у молодого человека, едва только начавшего свой жизненный путь, уже скопилось огромное количество тайных и явных недругов, которым сам факт существования вероятного наследника Беренгария отравлял жизнь. И главным врагом худощавого черноволосого подростка являлась его мачеха Ирменгарда, которая не пожелала подойти к императору вместе со своим ненавистным пасынком, а сделала это отдельно, сразу после него.
Затем настала очередь приветственных посланий от соседних монархов. Прежде всего, последовали как всегда лукавые и двусмысленные поздравления от юного базилевса Константина Седьмого, точнее от его матери, черноокой Зои. Затем были зачитаны приветственные манифесты тевтонского короля Конрада и короля франков Карла. Все эти властители весьма сдержанно в своих посланиях славили Беренгария, но не жалели хвалебных эпитетов по отношению к папе Иоанну, дальновидно установившему с ними дружескую переписку и жестко отстаивавшему их права в распрях с местными епископами.
После приветствий коронованных особ настало время зачитывать поздравления от магнатов следующей ступени. В первый раз за этот день Рим вспомнил о Людовике Прованском, когда услышал приветственную речь от посланника Гуго Арльского, впрочем, из слов глашатая явственно проистекало, что Бургундия смирилась с текущим положением дел. Дождавшись, когда глашатаи зачитают послания от князей южноитальянских земель, не являвшихся вассалами Беренгария, но связанных к тому моменту двусторонними обещаниями с папой, понтифик торжественно взял слово.
— В этот день, когда Господь наш попрал смерть и явил нам путь спасения нашего, когда Церковь Господа нашего и все народы христианские обрели себе верного и могущественного заступника своих прав, я, волею Господа, первосвященник Церкви Его и наместник Апостола Его, призываю всех сильных мира сего и верных подданных их присоединиться к союзу христианскому, поставившему себе цель изгнать с земли нашей нечестивые народы, не знающие истинной веры. Эти черные люди уже десятки лет несут смерть и разорение братьям нашим, и настало время воздать им по деяниям их. Да очистятся земли Сабины и Гарильяно от следов этих людей! Ты, Боже, который не дал потонуть Петру, когда он шел по волнам; который спас из пучины морской Павла, когда он в третий раз потерпел крушение, внемли милостиво нашим молитвам и ради заслуг этих святых, даруй силу людям, которые веруют в тебя и готовы вступить в бой с врагом Твоей церкви, дабы одержанная ими победа послужила во славу Твоего святого имени у всех народов!
После этого папа Иоанн воззвал ко всем тем, кто несколько минут назад припадал к ногам императора и заверял того в своей преданности. Понятно, что в таких условиях даже у тех же тосканцев, которые имели немалый барыш от торговли с сарацинами и не особо горели желанием участвовать в предстоящей войне, отвертеться от хитрого предложения папы сейчас не было решительно никакой возможности. И тосканцы, и сполетцы, и туринцы изъявили свою готовность участвовать в походе, а сам император пообещал возглавить всю военную кампанию. Вот это уже, по всей видимости, не входило в планы Иоанна Десятого и он, прибегнув к самым извилистым формулировкам, немедленно освободил Беренгария от его пылкого обещания, обосновав это необходимостью срочного наведения порядка на севере страны.
В завершении речи, папа намекнул Беренгарию, что помимо политических причин, препятствующих участию последнего в походе против африканцев, у того имеются и личные причины. Беренгарию настало время перейти к самой неприятной для себя в этот день теме.
— Монарх мира, сколь бы не было велико его могущество, немало теряет в силе, если подле него нет мудрого и верного советника. Любой муж мира сего подобен однокрылой птице, если на жизненном пути его не сопровождает верная и разумная жена, в чьем обществе он находит совет и успокоение, чьи добродетели смягчают суровую душу его, чья кротость и покорность напоминают ему о судьбе всех прочих подданных его. В этот день, когда я принял на себя ответственную роль быть защитником Церкви Господа нашего и защитником священного города его, я прошу у тебя, преемник Апостола и глава христианского мира, придать мне в помощь ту, которая, по мнению моему, станет мне первым слугой и соратником.
Толпа удивленно молчала, но самые ушлые и опытные незамедлительно и воодушевленно отметили, что новое, так неожиданно объявляемое, торжество имеет хорошие перспективы быть сопровожденным дополнительными увеселениями и подаяниями.
— Благословен Господь наш за то, что дарит нам в этот Святой день столько благодати своей, – провозгласил папа, – Почту себя счастливейшим из людей, из живших до меня предшественников моих, если будет мне дозволена честь совершить обряд венчания императора нашего с достойнейшей избранницей его. Я прошу назвать ее имя и да приветствует ее Рим!
— Перед Богом и людьми, я прошу тебя немедля дать ответ свой, и предстать сей же час передо мной. Я говорю это тебе…… Анна, дочь Максимилиана из Кремоны!
Анна остолбенела, и стоявшему позади нее графу Мило чуть ли не силой пришлось подталкивать ее, испуганно съежившуюся и побледневшую, к ступеням императорского трона. Толпа же бешено заревела, приветствуя простую дочь свою и умиляясь, что на ее глазах совершается самая настоящая сказка. В этот момент Беренгарий мог бы без ущерба для себя сэкономить на подаяниях и бесплатных пирах для черни, она простила бы ему все за один только миг созерцания своей маленькой победы в лице этой ничем не примечательной девушки, которую судьба вознесла сейчас к самым ослепительным вершинам мира.
Совсем иное происходило на трибуне, где собралась знать. Ирменгарда, захлопав глазками, дергала за рукава родню и просила повторить ей слова императора, ее пасынок со злорадным удовольствием взялся пересказать. Посол Нижней Бургундии грыз ногти, не зная как ему реагировать на подобный разворот сценария. Железная графиня Берта даже в этот, всесокрушающий для нее, миг не позволила дать вырваться на волю чувствам, переполнившим ее душу. Только рядом стоявший сын Гвидо услышал короткий стон смертельно раненной птицы, который вырвался из ее груди. Берта взяла себя в руки и только закрыла глаза, чтобы не видеть происходящего. В этот момент она, конечно же, не была способна логически мыслить, не могла ответить самой себе на вопрос, почему это все произошло и кто тот неведомый враг, что разрушил все ее планы. Ее сил хватило только на то, чтобы не закатить вздорному дряхлому императору самый настоящий женский скандал и не выставить себя на потеху этой зловонной черни, глупо радующейся сейчас своей новоявленной нелепой госпоже.
Гвидо же решительно двинулся навстречу Беренгарию с намерениями самыми недобрыми, но был на полпути остановлен Мароцией.
— Держи себя в руках, ты многое не знаешь, ты сейчас только навредишь себе, – прошептала она ему, вовремя схватив за руку.
Тем не менее, Беренгарий заметил маневр Гвидо. Он ждал этого.
— Благородный мессер Гвидо, граф Тосканский, и благородная графиня Берта. Я прошу вас предстать передо мной, как господином вашим!
Берта повиновалась. Она шла медленно, чувствуя чудовищную слабость в ногах и пытаясь собрать все свои силы, чтобы не упасть в позорный обморок. Она с сыном подошла к императорскому трону и медленно подняла на него свои голубые глаза, до краев наполненные слезами. Беренгарий немного смутился, но решительно махнул рукой своему глашатаю.
— Я, волею Господа император римлян и франков, король Италии Беренгарий Первый, приняв во внимание неоспоримые доказательства и будучи лично осведомленным о делах ваших, обвиняю тебя Берта, графиня Тосканская, в убийстве возлюбленной супруги моей, королевы Бертиллы, каковое ты, по наущению Врага человеческого, совершила руками слуг своих и оплаченных тобой женщин низкого происхождения, обманом проникших в дом мой.
Сколь ни была сильна духом Берта, нового потрясения ее душа не выдержала. Охнув, она упала в обморок на руки Гвидо.
— Поступок свой, на основании показаний раскаявшихся и понесших наказание убийц, ты, графиня Тосканская, – невозмутимо продолжал глашатай перед бесчувственным телом графини, – совершила, дабы войти в доверие к нам и разделить ложе со мной ради своих корыстных целей и устремлений.
Толпа издевательски хохотнула, и в адрес тосканцев, своих давних врагов, незамедлительно понеслись оскорбления. К Гвидо и его матери подбежал один из испуганных слуг с пузырьком нюхательной соли. Берту привели в чувство.
— Твое злодеяние способна искупить лишь смерть твоя, – натруженный голос глашатая оставался невозмутимым, а вот Гвидо с ужасом вытаращил на императора глаза, – но в сей Святой день, когда весь народ лицезреет торжество воли Господа нашего и на устах людей теснятся слова радости и благодарения Спасителю, мы, руководствуясь христианским смирением и кротостью, обрекаем тебя Берта, дочь короля Лотаря, на препровождение в замок города Мантуя, где ты будешь находиться до скончания дней своих.
К этому моменту Берта окончательно вернула над собой контроль и с достоинством слушала обвинения в свой адрес, пристально разглядывая Беренгария. Старый император не смог выдержать ее взгляд. Это заметили многие в толпе и симпатии некоторых переметнулись на сторону этой мужественной и прекрасной преступницы.
— Что касается сына твоего, Гвидо, графа Тосканского, то мы обвиняем его в том, что, не участвуя в убийстве супруги нашей Бертиллы, ты, тем не менее, знал о замыслах своей матери обманом и неслыханным лицемерием воцариться подле короля и господина своего, и в этом немало тому потворствовал. За сим мы распоряжаемся препроводить тебя, Гвидо, граф Тосканский, вслед за своей матерью, в замок города Мантуя, где ты будешь находиться до той поры, пока в душе нашей милостью Господа не появится тебе прощение.
Гвидо ничего не оставалось, как склонить голову перед этим приговором. Толпа вокруг радостно гудела, во все времена испытывая особое удовлетворение от прилюдного унижения сильных мира сего.
— Благородная Мароция, герцогиня Сполето и маркиза Камерино, я прошу вас предстать перед нами, как господином вашим, – провозгласил глашатай, и толпа удивленно замерла, гадая, чем провинилась дочь графа Тусколо перед императором, и быстро находя объяснение тем, что Мароция последние годы жила в Лукке в доме обвиняемых.
— Благородная герцогиня, в виду заслуг ваших перед нами, в виду отсутствия в настоящий период совершеннолетних наследников покойного графа Адальберта Тосканского, я прошу вас взять в ваше мудрое и христианское управление вышеозначенное графство до той поры, пока решением моим не будет освобожден граф Гвидо или же до совершеннолетия брата Гвидо, благородного висконта Ламберта!
— Неееет!
Новые крики толпы не смогли до конца заглушить яростный вопль Берты. Что угодно, но только не это! Тюрьма, голод, лишения – пусть, но только не поругание дома ее, постели ее, стола ее присутствием главных врагов! Гвидо и подоспевшим к ним на помощь слугам стоило немалых усилий удержать графиню, ринувшуюся разобраться со своей так удачливо вывернувшейся соперницей. Разъяренная Берта готова была разорвать ее на части, но удерживаемая дюжиной цепких рук, она могла только слать бессвязные проклятия в адрес той, которую она так неосторожно приютила несколько лет назад. Графиня то начинала сквозь плотный шум толпы кричать императору, что именно Мароция подсказала ей идею с убийством королевы, то, повернувшись к сыну своему, требовала от него немедленной клятвы никогда не иметь ничего общего с Теофилактами вообще, и с Мароцией в частности. В итоге Мароция сама быстро подошла к ней и, не стесняясь присутствия слуг, отчеканила ей в лицо.
— Еще одно слово и твой сын узнает, как умер его отец. И плахи тогда не избежать.
Плаха не страшила Берту, она и так уже поняла, что все в ее жизни безвозвратно проиграно. Но оставалась еще сыновняя любовь, любовь своей дочери Ирменгарды, которая все это время тщетно рвалась прийти ей на помощь, а сейчас также осыпала проклятиями Мароцию. Оставалась еще честь семьи, и ее, несгибаемую графиню, вдруг устрашила перспектива быть всеми в этом мире проклятой. Никогда она не задумывалась об этом и не ценила высоко все эти чувства и понятия, но сейчас их цена в ее глазах взлетела до небес, ибо все это вот так, внезапно, оказалось единственным, что у нее осталось в этом мире. И она замолчала, и только слезы бессилия безудержными ручьями хлынули у нее из глаз. Чернь при виде этого захохотала с мерзким злорадством.
Мароция же, оставив Берту, подошла к графу Гвидо. Тот смотрел на нее с испугом, не зная, чего от нее ожидать. Она взяла его за руку, на которую расторопные слуги уже успели одеть кандалы.
— Ничего не бойся, мой друг. Настала моя очередь тебя спасать. И я тебя спасу, – сказала она ему и, вызвав новую волну неистового негодования Берты и Ирменгарды, а также удивленный вздох толпы, поцеловала вздрогнувшего Гвидо в щеку.
Тосканских правителей, для которых этот день начинался будучи полным надежд, а закончился их локальным Армагеддоном, увели под охраной прочь, и Теофилакт не без удовольствия отдавал своим стражникам соответствующие распоряжения относительно содержания пленников. Что касается церемонии коронации, то, в связи с приближением времени службы девятого часа, она закономерно уступила место празднованию Светлой Пасхи и площадь до самого вечера благодатно оглашалась тысячекратным и тысячеголосым возгласом «Christus resurrectus Est! Vere resurrectus est!».
С наступлением темноты в папском дворце начался грандиозный пир. Впрочем, не только Ватиканский холм, но и весь Рим к ночи превратился в огромное сплошное застолье, во время которого счастливые свидетели величественной процессии раз за разом пересказывали жадным слушателям события великого дня. Надо сказать, что свершившийся во время коронации суд нисколько не испортил общего впечатления от торжества. Напротив, приговор знатной преступнице немедля возвысил Беренгария в глазах простонародья, привыкшего терпеть ежедневные и нескончаемые несправедливости по отношению к себе и сегодня бравшего своеобразный маленький реванш. Другим реваншем, случавшимся за все века чрезвычайно редко, стало неожиданное для всех без исключения возвеличивание никому неведомой Анны, дочери мелкого лангобардского рыцаря, живого воплощения сказочной Золушки. Надо ли говорить, какие славословия в эти и последующие дни на всех перекрестках Рима, во всех зданиях, будь то в строгой базилике или разгульной таверне, отпускались в адрес Беренгария. Италия со всей присущей ей горячностью и искренностью воспевала добродетели своего нового повелителя и не было среди ликующей толпы ни одного сомневающегося в том, что в сей день страна получила монарха с душой и сердцем истинного христианина!

Свидетельство о публикации (PSBN) 28588

Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 31 Января 2020 года
Владимир
Автор
да зачем Вам это?
0






Рецензии и комментарии 0



    Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы оставлять комментарии.

    Войти Зарегистрироваться
    Посмертно влюбленные. Эпизод 8. 2 +1
    Низвергая сильных и вознося смиренных. Эпизод 28. 0 +1
    Посмертно влюбленные. Эпизод 10. 1 +1
    Копье Лонгина. Эпизод 29. 4 +1
    Трупный синод. Предметный и биографический указатель. 1 +1