Пара детских сапожек

Огромная благодарность Александру Потапову (potapov_as@mail.ru), за то что научил меня пользоваться редактором и сделал несколько замечаний по тексту, которые оказались неоценимыми в повествовании.

***
Осень 1953 года оказалась дождливой и суетной. Единственная внучка деда Дениса готовилась к своему первому походу в школу. Дед суетно собирал ребенка. Котомка для букваря пошита женой. Полушубок, подаренный зятем, перешит и пришелся внучке впору. Осталась одна проблема — обувка. Не босой же кровинушке ходить до школы. Не дай Бог простудится, наш ангелочек.
***
Дождь шел непрерывно, размывая все проселочные дороги к деревеньке в десяток домов, прячущейся в глубине лесов Брянщины. Все местное население после прохода германца в 1941-м году теперь жило в десяти хатах, оставшихся после их недолгого стояния под Смоленском и наступления на Москву. Когда Десна разлилась, немец разобрал ближайшие к реке дома и из их бревен сложил себе переправу. Переправа просуществовала не долго, благодаря партизанам и наведенным ими самолетам Красной армии. Часть мужиков, особо обиженных на Советскую власть, пошла служить немцу, а другие ушли в лес партизанить. Немец, устроивший комендатуру в правлении колхоза, переписал всех местных и строго запретил покидать село. Теперь после переписи уже не было никакой возможности съездить в город, да выменять какую-нибудь утварь, на продукты. Фрицы, да и что говорить местные полицаи, после переписи, строго следили за бабским контингентом и карали, уличенных в связях с партизанами. После ухода мужиков в деревне остались одни бабы да мелюзга, не способная пережить зиму в лесу. Так что бабам, жившим в селе, хватило и десяти оставшихся от села хат. Жили голодно, но дружно. В 1942-м году немцы стали добрей, да и полицаи из местных уже не так задирались, а в 1943-м так вообще фрицы стали до местных баб слепыми и глухими и смотрели на них, как пораженные куриной слепотой. Видно, наши давали им жара. И местные полицаи разительно переменились в своем отношении к проживавшим в селе бабам. Они более не смотрели на них, при случае пытаясь залезть под юбку, а все чаще глядели назад, туда, где сплошной стеной стоял лес, внутри которого стояла невиданная сила, желавшая поквитаться с ними, творившими непотребство в их домах и селах. А потом пришел праздник. Вернулись наши. Они вернулись большой силой, шагавшей и шагавшей несколько часов сквозь разоренное село. Размещать их на постой было не куда, так что прошли они через село силой могучей и остановились где-то в глубине Брянщины.
***
А затем вернулись мужики, воевавшие с немецкими разбойника в лесах два года и в прибывший в село военкомат выстроилась «жидкая» очередь из последних живых мужиков села. Многих отправили в армию, а израненных и покалеченных оставили бабам села на развод и спасение. В живых через месяц из них осталось только трое: Антип, Никифор и Денис. Все семейные, побитые жизнью и от того много понимающие. Антип пошел в МТС и через два месяца при перепашке поля подорвался на мине. Никифор стал местным председателем и от того все время, страдая «горячкой» посевной, метался на коне по району в поисках зерна для весеннего сева. Сердце от такой нагрузки у Никифора не выдержало. Так и помер он, не слезши с коня. И стал Денис самым старым мужиком на селе, а ведь было Денису всего пятьдесят- то годков. В этой войне он потерял старших дочерей. Дуняшу застрелили полицаи, схватив её с продуктами, выменянными в соседнем селе. В цвет входила девка. Если бы не война, то выдал бы Дуняшу замуж, ведь шел дочке уже двадцатый год. А вторую — Катерину, местную красавицу, за найденную при ней листовку запытали её, а потом повесили перед бывшим правлением на всеобщее обозрение. И подвели свой приговор гады, как «за сношение с партизанами». Так что Денису война помимо телесной боли, нанесла незаживающую рану душевную. Иные бабы были его гораздо старше, а мужику в такие лихие времена дожить до такого возраста уже считалось редкостью, а испытать такое, что довелось Денису, так не дай Бог никому. Жена его чуть с ума не сошла и теперь носилась над младшенькой дочкой, оберегая ее от любой явной или надуманной беды. Нинка не в пример к старшим сестрам была озорная и не ценила заботу матери. Бывало, залезет в сеновал и смотрит, как мамка разыскивает свою пропажу. А вечером Денис вожжами пройдется по ягодицам любимой дочери, чтобы уважала старших, но сам же и утрет проступившие от его руки слезы на щеках неразумного подростка. Так что нежданно старость пришла к Денису, принеся вместе с немощью и болячкой, полученной им на войне, которая не давала ему покоя и будила всю избу и ее обитателей, его полуночным криком, боль от потери дочерей и желание иметь внуков. Знал Денис, что обуза он всем и украдкой плакал от своей слабости, а по ночам корчился от боли, когда осколок немецкой мины начинал шевелиться в спине. Одна оставалась радость в жизни, что хоть руки слушались да дочка с женой живы.
***
Хотя война, пять лет как закончилась, и последние мужики села вернулись домой, но в лес ходить боялись, а от того село и не строилось. Вон он лес от крайней избы и идти пяти минут не составит, да больно опасно. Партизаны и немцы в своей защите минировали не только леса, но и поляны к лесу подступавшие. Как говориться, близок локоть, да не укусишь. Только дурень да самый отчаянный мог нынче сунуться в него. Военные чистили лес от эха войны, но чаще мальчонки да скотина своей жизнью его разминировали. Так и жили всем селом в этих десяти, оставшихся после немца, домах. Здесь все вместе за одним столом и кормились и дела общие решали, ведь перед самым своим уходом, фриц сжег правление села, построенное перед самой войной, так что дом Дениса был и правлением колхоза, и приютом для лишившихся крова над головой односельчан.
***
В селе нынче каждая хата была битком набита, так что многим приходилось спать на полу и оттого хворать от простуды, ведь печи за все годы войны не латались и жару не давали, а толкового печника сейчас сыскать тяжкое дело. Пока избу протопишь, столько дров изведешь, что и не рад будешь теплу. Возили лес издалека на довоенном тракторе, чудом найденным пронырливыми мальчишками и восстановленными умелыми руками Дениса. Несмотря на свою болячку, он сумел-таки восстановить агрегат и загодя, по пробитой саперами делянке, свалив пару — тройку сосен, привязав их за трактором, волочил бревна в село. Горючее район поставлял хоть и исправно, но его хватало только на заготовку дров. Пахать на тракторе из-за мин да снарядов, усеявших ближайшие к селу поля, дураков нет. Так что мужики уезжали в город на заработки, и жило село в их ожидании под присмотром Дениса — единственного не способного к переезду мужика.
***
И тут Нинка, дочка Дениса понесла. Девке-то только восемнадцать по весне исполнилось. Ещё молоко на губах не просохло, а она уже в положении. И когда и с кем успела то? Ей бы врача хорошего, да где его взять в эдакой глухомани. Денис скрипел зубами и матерился. Зол он был на дочку. Но руку на находящуюся на сносях дочь не поднял. Так и проходила она весь срок до родов, беременная неизвестно от кого, чем давала массу разговоров для баб и вернувшихся после войны мужиков. Денис косо посматривал на односельчан, пытаясь определить отца ребенка, но так и нашел подлеца, испортившего дочку.
***
Бабы хлопотали вокруг Нинки и приняли родившуюся девчонку, но кровь из Нинки хлестала ручьем, что не добавляла ей здоровья. Она лежала на скамье и бредила в забытьи. Денис, опершись на палку, долго стоял за занавеской, где бабы пользовали дочку, но устав стоять неловко повернулся и проматерившись от внезапной пронизавшей спину боли, пошел к выходу из избы. Нинка была его последняя дочь, и потерять он ее не мог. По пути он разбудил Алешку, сына двоюродной сестры Пелагеи и наказал ему ехать на своей корове за доктором. Лучше загнать единственную кормилицу, чем потерять то, что еще связывало его с жизнью.
***
Не прошло и часа после наказа Дениса, как разгоряченный Алешка, не разувшись, влетел в хату.
— Дед Денис! Дед Денис! Я врача для тети Нины нашёл!- С порога заорал мальчишка.
В хату следом за Алешкой вошел мужчина в мокрой накидке.
— Здраст!- Поздоровался он.- Я есть врач.
Денис, опершись на палку, всматривался в незнакомца.
— Немец, штоль?- Спросил он.
— Та.- Сказал топчущийся в прихожей мужчина.
Денис, не смотря на свою нелюбовь к немцам, испытал некоторое облегчение.
— Раздевайся и проходи. Там за занавеской дочь моя. Она последняя из трех, что твои не убили. Помоги ей. Может тебе зачтется, что ее двоих сестёр, я уже потерял, благодаря Вашему фюреру.
Немец, запутавшись впотьмах в прихожей, сбросил накидку, разулся и, шлепая босыми ногами по ледяному полу, пошел по залитой темнотой комнате.
— На голос иди.- Скомандовал Денис.- Сюда. Да ноги высоко не подымай, а то ненароком наступишь на кого-нибудь, да и чай сам не на параде.
Немец видно знал язык и от того расставив в стороны руки медленно брёл по горнице, приглаживая левой рукой подстывшую за ночь печь и ногами прощупывая дорогу.
Денис остановил поход гостя рукой.
— Ганс, теперь пойдем в горенку к роженице, а там светло, так что ты свои гляделки зажмурь, чтобы сразу не ослепнуть.- Произнес Денис и, опершись на «фрица», повел его в дальний угол избы, где лежала в забытьи его радость и последняя надежда на счастливую старость.
***
Немец, осмотрев Нинку, занял баб делом. Кто-то кипятил воду, кто-то тащил из загашников полотно, а кто-то был отправлен в далекие края возгласом «Donner Wetter». Так что за какие-то полчаса усилиями фрица и Дениса в избе наступил немецкий Ordnung. Дочка Нинки была накормлена и покоилась на груди одной из недавно рожавших баб; мальчонками было наколота кучка лучин, и Денис с искрящейся лучиною в руке, молча, взирал, как фрицев сукин сын осматривал хозяйство его дочери.
— Плохо кушать.- Выдал вердикт немец.- Кровь не сворачиватся.
Денис смотрел на фрица.
— Что делать скажи?
— Надо госпиталь иначе смерть.
У Дениса от диагноза немчуры потемнело в глазах.
— Это ты мне говоришь, выродок Адольфов?- Задыхаясь, выговорил Денис.- Что она плохо ела во время войны и это ее беда? А не Вы ли по приходу в село всю скотину вывели? Не Вы ли нам спокойно растить хлеб не давали? Устроили на нашей земле войну, а мы виноваты? Удавлю, гнида!
Денис наотмашь ударил палкой фрица. Потом пытался ударить еще раз, но скрученный болью, не удержавшись на ногах, упал.
— Понимать, что не хорошо, но я — врач и говорить, правда.- Сказал немец.- Надо везти в госпиталь.
— Чтоб тебя.- Только и сказал Денис, вставая с пола. – А на чём я ее повезу? На корове что ли?
Немец пялился на старика и испуганно сказал. — Чтобы остановить кровь надо резать. Свет плохой. Инструмент нет.
— Будет тебе свет. И инструмент тоже будет.- Уверенно сказал Денис.
Он не чувствуя боли, побежал к единственному в селе трактору и не долго с ним провозившись подогнал его к дому. Отмотав припрятанный до лучших времен телефонный провод, он, пройдя в комнату, протянул врачу немецкую бритву и приладил фару на стену…
— Свет у тебя будет. Теперь лечи.- Тяжело выговорил Денис.
— Нитка надо варить.
— Чего?
— Варить нитка надо.- Произнес фриц.- Микроб убивать.
Бабы нашли в своих загашниках шелковую нить и заварили ее в чугунке. Фриц долго мыл руки. Извёл гад практически весь кусок мыла. Денис тем временем приладил к лампе телефонный провод и запустил мотор трактора. В комнате стало непривычно светло.
— Гут.- Оценив произведенные перемены, произнес фриц.- Можем начинать.
***
Немец, обернутый в белое льняное полотно, обнажил низ тела Нинки и склонился над ее животом.
— Нужна помочь.- Обратился он к Денису.- Девушка держать. Надо. Больно.- Немец показал глазами на остро заточенную бритву.
— Бабы!- Крикнул Денис.- Держите Нинку за руки и за ноги, чтобы невзначай не дернулась.
Четверо баб взяли дочку за руки и за ноги, а немец, примерившись, стал резать кожу на животе Нинки бритвой.
Не в силах вынести крови дочери и тех манипуляций, больше похожих на какую-то чудовищную средневековую пытку, Денис вышел на крыльцо дома. Даже здесь, снаружи, слышны были крики Нины, к которым вскоре присоединился плач так не ко времени проснувшейся новорождённой внучки. Денис спиной прислонился к стене избы. Его трясло от увиденного, и пот ручьем тёк по спине, а засевший в спине осколок предательски зашевелился. Видно страдания дочери придали ему силу, что продолжать мучить отца и теперь уже деда. Денис глубоко вздохнул и закрыл лицо, трясущимися руками, и шёпотом приговаривал: «Спаси мою дочь, сучонок фашистский, спаси её, чтоб тебя...»
***
Немец, вышедший из-за занавески, утирал рукавом пот со лба.
— Ребенок.- Устало сказал он.
— Двойня чтоль?- Изумленно выговорил Денис.
— Ребенок. Ihr.- И указал глазами на комнату, где только что резал дочку.- Смотреть.
— Там.- Устало сказал Денис и указал рукой на комнату, где в руках кормилицы пребывала его внучка. — Там.
***
Немец, взяв на руки малышку, развернул одеяльце и долго вертел, разглядывая всю её при свете горевшей в руках Дениса лучины. Под пристальным приглядом баб, немец, завернул ребенка и, протянув его им, сказал: — Darlehen.
— Как?- Вопросил Денис.
— Ссуда.- Произнес немец.- Мой долг … Вам…
— Значит, говоришь дочку Нины Дарьей назвать?- Денис был несколько удивлен поведением фрица.
Немец пожал плечами.
— Хорошее имя ты подобрал, Ганс. Ведь для нас она действительно подарок. Так что одобряю. Пусть внучка будет Дарьей.
***
— Алёшка,- Проводив фрица, спросил Денис пацаненка.- Ты где Ганса-то взял?
-Так здесь лагерь с их пленными недалёко, а их врач наших местных пользует. Я, как к проволоке подскочил да крикнул «Арцт», так он сразу из барака и вышел. Арцт, по-ихнему врач, деда. Так что он ухватился за мой рукав, и я потащил его в село напрямки.
— Через мины?
И тут Алешка испугался. Ведь и не думал пострел, что вёл врача по минному полю, чтобы спасти Нину и ее дочку.
***
Нина дождалась «мужа» в 53-м году, когда он, навоевавшись с бандитами, отсиживающимися по лесам, вернулся к ней. Он пришел в парадной военной форме с целой торбой подарков. Денису поднёс сапоги яловые да цигейковый полушубок. Нине отрез ткани, а Дарёнке, вязанные толстой ниткой носочки. Глядя на красавицу дочь и ее семью, и жизнь Дениса пошла на поправку. Уже не так беспокоил осколок, да и после постоя саперов, вычистивших поля от взрывчатки, село, наконец-то начало оживать и расти. Одно тревожило и теребило израненную душу, как этот вояка приметил Нинку и успел обрюхатить ее? Пусть останется это на их совести, да нынче Денис не против этого, ведь теперь есть Дашенька, а там глядишь, и еще кто-то к ней прибавится.
***
Только после встречи с Алексеем Нина прожила недолго. Успели они только записать дочку на Алексея, да кое-какую смогли свадьбу справить. Осенью Нина простудилась где-то и за месяц сгорела. Местный фельдшер приезжал, смотрел, да помочь ничем не смог, а в город вести дочку не советовал. Сказал, что помрет она, в дороге растрясаясь на наших ухабах. Алексей то не наш, не местный после похорон Нинки сразу засобирался в путь дорогу. То ли совесть его терзала, то ли боялся чего, но пожелал он свою дочку, нашу Дарьюшку, с собой увезти. Денис слёзно просил его оставить девчонку, чуть не в ноги падал, да отговаривал зятя забирать внучку. Ведь на новом месте как с такой малюткой приживаться. Не дай Бог, что с ней случится, а тут всегда она под приглядом. Вот устроится на новом месте Алексей, тогда и совет можно держать, где внучке жить поживать, а сам все прятал мысль — «один я в целом свете без нее останусь. Даже у волка жизнь краше». Пожалел деда Алексей и оставил дочку, так что теперь Денис не сирота и есть ради кого жить.
***
Денис распарывал яловые сапоги, когда-то при встрече подаренные зятем. Нитка хорошая, крепкая, разрезаясь, под ножом негромко хрустела.
— Деда!- Раздался звонкий голос с печи.- Ты чего не спишь.
— Данечка, вот готовлю тебе обувку в школу, чтобы ты была у меня в школе самая нарядная.
— А зачем свои сапоги режешь, коли они у тебя единственные?
— Так они тебе нынче нужней. – Распоров еще один шов ответил негромко дед.- Мне-то в школу две версты не бегать, а тебе учиться надо. Ума разума набираться, да и ножки деткам нужно держать в тепле. Вот пойдешь в школу, а сапожки тебя от воды и холода сберегут, так что внученька тебе сапожки нужней. Я то, что… Я могу и в лаптях, походить, а вот тебе без сапожек никак нельзя. Да и красавица ты у меня. Ты видела красавиц без сапожек? Я — нет! Значит сапоги, красавицам обязательно положены. Ты глянь! Кожа яловая, тонкая, мягкая, тебе в самый раз! Как наденешь их на ножки, так раз и уже в школе, а потом раз и дома. И будут только у тебя свои сапоги-скороходы…
Денис еще долго продолжал в полголоса убеждать внучку, что ей сапоги нужней, чем ему. Незаметно за разговором Даша уснула, а дед Денис, вдев суровую нитку в толстую иглу, стал тачать внучке обувку. Он, приложив стельку к маленькой внучкиной ножке, торчавшей из-под одеяла, отрезал лишнее и делал для неё самый нужный на эту пору предмет — обувь. Ведь скоро сентябрь, а ножки у внучки не должны мокнуть и стынуть. Да верил дед, что сделанным им сапожкам сносу ввек не будет, ведь он вкладывал в них всю нерастраченную любовь ко всем своим потерянным дочерям. Шов получался ровный, всем рукодельницам на загляденье. Пусть Дашенька носит их на здоровье и деду с бабкой на радость.

Февраль 2020 года.