Копье Лонгина. Эпизод 9. (Глава 9)

Эпизод 9. 1677-й год с даты основания Рима, 4-й год правления базилевса Романа Лакапина, 8-й год правления императора Запада Беренгария Фриульского (март 924 года от Рождества Христова).

Берта, едва войдя в вестибул покоев, в которых находилась посольская охрана, не терпящим возражения тоном потребовала себе священника Льва, и Гвидолину пришлось даже успокаивать всполошившихся стражников и уверять их в добросердечности намерений непрошеных визитеров. Графиня Тосканская, не обратив на стражу ровным счетом никакого внимания, начала своим сухоньким кулачком нетерпеливо стучать в дверь. Пока она добивалась ответа и будила папского посла, Гвидолин сконфуженно рассыпался в извинениях перед окружившими их охранниками, состоящими из числа римской городской милиции. Стражи с каждым мгновением прибывало все больше и больше, встрепенулась и местная охрана, настроение у обеих сторон было далеко от приветливого, но при виде хозяина Пьяченцы воинственный пыл воинов немного утихал.
— Однако, не слишком ли внушительная охрана для простого священника? – спросила Берта у епископа.
— Порядка тридцати человек. Но это, быть может, неудивительно, учитывая наши неспокойные времена?
— Может быть. Может быть, – отвечала Берта и по-прежнему требовательно колотила рукой в дверь.
Вскоре дверь распахнулась, и на пороге возник слегка потрепанный после сна отец Лев. Он был не то испуган, не то до крайности возмущен неслыханным нарушением законов гостеприимства. Гвидолин, стоявший позади Берты, в ответ на вопрошающий взгляд Льва даже обреченно развел руками, давая тому понять, что он здесь ни при чем.
— Доброго вечера, отец Лев! Его преподобие, епископ Гвидолин, в силу своей забывчивости, не удосужился представить нас друг другу и не рассказал вовремя о присутствии в городе папского посла. Я восполняю эту оплошность его преподобия, надеюсь, и вы не будете держать зла на меня за столь поздний визит. Перед вами Берта, дочь короля Лотаря Второго, графиня Тосканская!
— Доброй ночи, графиня! Благодарю Небеса за милость, оказанную мне, каковой стала возможность лицезреть столь сиятельнейшую и благороднейшую донну! Я был очень встревожен шумом, поднявшимся среди ночи, и прошу покорнейше простить за не слишком подобающий вид.
— Полно, отец Лев! В вашем возрасте любой вид подобающий, а подъем в любое время суток легок и скор! У нас есть неотложное дело, которое заставило нас в столь поздний час нарушить покой вашей милости!
С этими словами Берта непринужденно вторглась в покои священника. Приказав, словно слуге, епископу Гвидолину запереть засов, она тщательнейшим образом обследовала спальню, не поленившись заглянуть за тапетумы с изображением ветхозаветных сцен. В центре спальни возвышалась кровать с балдахином. Берта, сквозь щель занавесок, заглянула мельком даже туда и увидела в беспорядке набросанные тюфяки и одеяла.
— Вы кого-то ищете, графиня? – спросил Лев.
— Неважно кого-то или что-то, но как я вам уже сказала, у меня к вам весьма серьезный разговор, и я должна лично убедиться, что в этой комнате, кроме нас с епископом Гвидолином, никого более нет.
Она еще раз приоткрыла занавески балдахина и заглянула внутрь.
— Вас мучает бессонница, отец Лев?
— Увы, да, графиня.
— Бессонница в вашем возрасте может приключаться либо по причине нечистой совести либо излишнего томления духа.
Она приблизилась ко Льву, внимательно разглядывая его лицо, как будто стремясь его навсегда запомнить. Священник смутился.
— Из того, что мне сказали о вас, я могу сделать вывод, что с совестью у вас проблем не имеется. Но мне говорят слишком многое, и я должна проверять все, ни на кого не надеясь. Скажите, – она подошла совсем вплотную ко Льву, на расстояние доступное для непринужденного поцелуя, – у вас в услужении, говорят, есть очень милый юноша, который демонстрирует различные таланты. Как его имя?
— По всей видимости, ваша милость говорит о Домициане?
— Домициан! Какое редкое имя! А мне говорили, что в Риме уже невозможно встретить имена из той эпохи! Я хочу его видеть! Вы можете позвать его сюда?
— Тороплюсь исполнить вашу просьбу, графиня, – пробормотал растерянно Лев и вышел к своим слугам.
Следующие десять минут священники и графиня провели в полнейшей тишине, пока в дверь не постучали, и на пороге не появился мальчик лет двенадцати-тринадцати, одетый в достаточно богатый пажеский костюм, поверх которого был накинут плащ из грубой шерсти. Подведя мальчика к графине, Гвидолин глазами указал на него и малозаметно кивнул головой в качестве подтверждения, что это тот самый слуга.
На лице Берты отразилось громаднейшее разочарование. Она подняла лицо слуги за подбородок. Спокойное, миловидное, юношеское, кареглазое лицо, обрамленное мягкими светлыми волосами. Кажется чуточку знакомое, как будто когда-то встречавшееся, но совсем не то лицо, которое она подозревала увидеть.
— Как твое имя, милый?
— Домициан, сын Григория, римского комбиатория, прекраснейшая госпожа, – звонко отвечал мальчуган.
— Сын менялы? – с ноткой презрения переспросила графиня, тут же отпустив подбородок подростка на волю.
— Именно так, прекраснейшая госпожа.
— А скажи мне, обучен ли ты грамоте Домициан, сын менялы?
— Благодаря Господу и отцу Льву, давшему мне приют, да, прекраснейшая госпожа.
— Завтра мне предстоит написать важное письмо самому императору. Справишься ли ты с таким заданием?
— Домициан будет стараться услужить вам, прекраснейшая госпожа.
Берта, потеряв интерес, уже мельком взглянула на него. На мгновение она смутилась, лицо мальчика ей снова показалось знакомым. Она вновь подошла к нему и приподняла лицо пажа за подбородок.
— Скажи, но помни заповедь Божию о лжесвидетельстве, встречал ли ты когда-нибудь меня ранее?
— Клянусь, что Домициан никогда не встречал вас ранее, прекраснейшая госпожа. Я бы запомнил такую милость, оказанную мне столь благородной госпожой.
Берта слабо улыбнулась.
— Иди же, и жди моих приказаний.
Гвидолин запер засов, и они вновь остались втроем в спальне Льва. Хозяин разместил гостей в жестких деревянных креслах. Берта при этом долго ерзала с недовольным видом, пытаясь устроиться поудобнее. На лице ее явно читалась досада.
— Я не буду утомлять вас долгими предисловиями, святой отец, – начала она, — Мне известно о вашем предложении, сделанном Римом епископу Гвидолину.
Лев поспешил выразить удивление.
— Какое предложение? О чем вы? О чем вы, ваше высокопреподобие? – повернулся он к Гвидолину.
— Не надо упражняться в мастерстве мимов и фимеликов, – устало вздохнула Берта, – свой разговор с вами я начну той же фразой, с которой сегодня утром начала беседу с епископом Гвидолином. Скажите, есть ли в Италии кто-либо, более меня ненавидящий императора Беренгария? Вот именно, святой отец, поэтому сбросьте ваши маски, меня вам точно не следует опасаться. Я целиком и полностью поддерживаю ваше предложение и готова оказать для этого возможную помощь.
Лев не проронил ни слова.
— Я одобряю ваше предложение призвать к осуществлению вашей миссии епископа Милана Фламберта и мессера Гизельберта, графа Бергамского. Я одобряю кандидатуру епископа Гвидолина, как координатора действий заговорщиков. Но позвольте узнать, чьи интересы представляете здесь вы, и какими мотивами руководствуются те, кто вас сюда направил?
— Прошу простить меня, графиня, но имен я называть не буду, а покажу вам только рекомендательные письма моего сюзерена.
С этими словами Лев протянул Берте несколько свитков с папскими печатями.
— Святой город сожалеет о союзе Беренгария с безбожными венграми, результатом которого стало сожжение Павии. Мой сюзерен считает, что император поступил не как защитник христиан на вверенных ему Господом землях и, тем самым, нарушил свою клятву, данную им при коронации. Чашу терпения переполнили набеги венгров на территорию папских поместий в Пентаполисе.
— Это случилось около десяти дней тому назад, – осторожно добавил Гвидолин.
Берта молчала. Иного ответа от посла она и не ждала.
«Все слова его о папе, о его слезах при вести о сожженной Павии, конечно, ложь. Я ни за что не поверю, что Иоанн добровольно откажется от своей единственной поддержки в этом мире. Однако, пожалуй, что этого милого человечка с папскими рекомендациями было бы очень неплохо заставить также принять участие в заговоре. Если по каким-то причинам заговор сорвется, его можно будет со спокойной душой выставить как главного организатора. Это дело я поручу Гвидолину, на него, как мне кажется, по крайней мере, сейчас, можно положиться. И вот тогда в отношениях между Беренгарием и папой вспыхнет самый настоящий пожар!»
— Ваш план превосходен, отец Лев, мотивы вашего сюзерена мне понятны. Однако, в этом плане есть одно весьма тонкое место. После того, как два года назад был раскрыт заговор, в котором участвовали епископы Фламберт и Гвидолин, между этими достойными сынами Церкви сложились весьма напряженные отношения. Каждый из них подозревает другого в том, что именно тот донес на всех императору.
Лев взглянул на епископа. Гвидолин почувствовал себя неуютно.
— Я боюсь, это может стать камнем преткновения при организации заговора. Единственный человек, который может собрать все силы заговорщиков в единый кулак, это вы, отец Лев, и я прошу принять в заговоре самое деятельное участие, не мешкая отправиться в Верону, и предстать перед императором в качестве папского посла.
Лев озадаченно молчал.
— Ваши рекомендации от папы придадут всем действующим силам дополнительную поддержку и спокойствие. Их дух значительно приободрится, когда они узнают, что все их действия одобряет сам Рим. Это успокоит отношения между епископами Милана и Пьяченцы, ведь не секрет, что отец Гвидолин метит на место отца Фламберта.
— Графиня, помилуйте, – взмолился Гвидолин, видя, как с плеча рубит графиня Тосканская.
— Мне отец Гвидолин также более прочих нравится в сане Миланского архиепископа, – продолжала Берта, она и бровью не повела в ответ на просьбы Гвидолина, – и здесь я снова согласна с вами. Отец Фламберт своей излишней любовью к золотому тельцу роняет авторитет Святой церкви. Кроме того, епископ Гвидолин сегодня поведал мне о наличии у него сведений, доказывающих причастность отца архиепископа, графа Гуго Миланского, к смерти императора Ламберта и об определенной выгоде, которую от этой смерти получил Беренгар. Рекомендую использовать эти сведения при привлечении на свою сторону союзников.
— Это сильный аргумент, графиня, – сказал Лев.
О том, что следы убийства ведут к Теофилакту и Альбериху Сполетскому, Берта благоразумно умолчала. Не тот случай, подумала она.
— Однако, моя миссия заканчивается в здешнем городе и не …., — начал было Лев, но Берта прервала его.
— Я хочу и могу щедро вознаградить вас за ваши старания, отец Лев. Миссия ваших прежних заказчиков закончилась здесь, но отсюда и до Вероны вашим заказчиком теперь могу быть я. Определим же немедля вознаграждение за ваши труды. Епархия города, в котором вы сейчас находится, вас прельщает?
— Более чем, благородная графиня.
— Видите, отец Гвидолин, на ваше место появился достойный конкурент, – с улыбкой заявила она Гвидолину, тот криво усмехнулся. Его, человека хитрого и осторожного, до дрожи пугала бесшабашная тактика ведения переговоров тосканской графиней. До приезда Берты, они на пару со Львом целых два дня изощрялись в словесной игре, ходя вокруг да около и забрасывая оппонента каскадом намеков, метафор и библейских притч.
— Итак, отец Лев, я жду вашего решения. Все прочие детали меня не интересуют, это вы оговорите сами. Меня интересует скорый и конечный результат.
Несколько минут тишины даром пробежали в спальне священника прихода Святой Сусанны. Слышен был только легкий треск догорающих свечей.
— Ваше предложение, графиня, вполне согласуется с миссией, порученной мне, и прекрасно дополняет ее. На том не вижу основании отвергать ваше предложение, ценю вашу милость и щедрость, и буду рад услужить вам.
«Если заговор завершится успешно, Гвидолину надо будет сделать все возможное, чтобы ты никогда не вернулся в Рим», — мысленно подвела черту разговору Берта. Вслух же она выразила удовлетворение исходом беседы, и, после некоторых церемоний, покинула спальню Льва в сопровождении епископа Гвидолина. Священник Лев проводил их, замерев в глубоком, почтительном поклоне.
Едва закрыв за собой дверь, и, для верности, выждав еще пару минут, прислушиваясь к шагам снаружи, отец Лев осторожно подкрался к своей кровати и приподнял занавеску. Из груды тюфяков внезапно показалась изящная женская ножка и весело помахала ему. Вслед за этим сразу все тюфяки зашевелились, и свету догорающих свечей предстала не обремененная одеждами Мароция, жмурившаяся после долгого пребывания под одеялом.
— Уффф, герцогиня, за этот вечер я тысячу раз пожалел, что согласился взять вас с собой. Что за глупость, так играть с судьбой?!
— А я тысячу раз поблагодарила Господа за то, что поехала с вами. Я не простила бы себе, если бы пропустила такое лицедейство!
— Однако, вы слышали, они поставили меня в центре заговора?
— И вы правильно сделали, что согласились. Любой другой ответ мог бы закончиться тем, что вы не увидели бы свет завтрашнего дня. Да и мне пришлось бы очень туго.
— Они пообещали мне митру Пьяченцы!
— Это весьма щедро со стороны графини. Но я, мой милый друг, – она поднялась на колени и обвила руками шею Льва, – буду гораздо щедрее ее.
— Готов целовать ваши ноги, герцогиня, до конца своих дней, – и священник попытался доказать, что его слова не расходятся с делом.
— Довольно, мой друг, взяв такую клятву, вы не исполните тогда обещание, данное только что моей подруге Берте! Я обижусь за это на вас.
— Богиня! Как вам пришла в голову эта мысль с пажем?
— Когда-то, давным-давно, я уже выступала в этом качестве, мне доставило это неописуемое наслаждение, и я мечтала как-нибудь повторить этот трюк. Тогда я и моя мать также ходили по краю пропасти, но все закончилось благополучно. Для всех, не считая тогдашнего папу Христофора.
— Я также преклоняю колени перед вашим сыном. Он проявил и храбрость, и невероятную находчивость.
Мароция едва не расхохоталась в голос, вовремя удержавшись и закрыв себе рот руками.
— «Домициан никогда не видел вас, прекрасная графиня!» За эту фразу я зацелую его до смерти. Домициан, конечно, не видел графини, а вот Альбериху довелось не один день провести с ней под одной крышей. Хвала Небесам, это было слишком давно, он тогда был совсем еще ребенком, иначе бы она узнала его.
— Что нам надлежит теперь делать, любовь моя?
— Как что? Вы же слышали, что сказала вам ваша новая сердитая госпожа? Ехать в Верону, собирать заговорщиков, демонстрировать им для их собственного успокоения рекомендательные письма от папы. Надо будет, сделаем таких писем хоть тысячу! Но, увы, мой друг, в Верону вы, конечно, поедете без меня. Мне придется вернуться в Рим к моему любимому папе Тоссиньяно, к моей пугающейся своей старости матери, к докучливым поклонникам не то моей красоты, не то моего кошелька. Я буду с нетерпением ждать вестей от вас.
— Мне необходимы будут ваши молитвы, Мароция!
— О, за это не беспокойтесь, мой друг! Они будут горячи и искренни, что со мной случается, увы, достаточно редко.
— Не верю, любовь моя.
— И зря. Мне иногда кажется, что все мы жонглеры и выступаем на одной, какой-то очень большой и жуткой сцене, что все вокруг меня есть одно сплошное представление, и я сама вынуждена постоянно играть какую-то роль. И эти роли мне, как правило, не нравятся. И я редко бываю честной и искренней даже сама с собой.
Лев с удивлением посмотрел на нее. Мароция недолго пребывала в меланхолии. Она ударила Льва по руке и сверкнула на него своими темными глазами.
— Моя подруга Берта снова в круговороте страстей! Представь себе как забавно, ведь она направляет в Верону трех священников с целью убить императора, а потом сделать так, чтобы эти священники перегрызлись между собой в борьбе за ее призрачные дары. Бедняга Фламберт, он обречен на явное заклание. И ты, с тобой они постараются разделаться после того как все случится.
— Ты думаешь? – воскликнул, побледнев Лев.
— Уверена. И ты знаешь, у самого старого императора также не очень много шансов уцелеть. Как странно, – вновь начала размышлять она, покорно подставляя всю себя под жаркие поцелуи погибающего от своей страсти священника, – ведь все эти годы Беренгарий и я постоянно были во вражеских лагерях, хотя никакой ненависти и даже антипатии у меня к этому почтенному старичку никогда не было. Как странно порой распоряжается Провидение! Говорят, он очень набожный человек, очень любил своих жен, души не чаял в своей дочери. Однажды я просила его за Гвидо и он охотно пошел мне навстречу. Да, он может быть не очень удачливый воин и расточительный правитель, его армии терпели поражения, его казна сейчас совсем опустела……
— Говорят, он делал щедрые пожертвования церквям и не скупился на приобретение святых мощей.
— Думаю, что более всего его казну потрепали войны, интриги и заговоры. Там есть граф Мило, это умный и отважный воин, надо что-то придумать, чтобы он не помешал вам. Если это не будет возможным, он разделит участь своего государя и еще один благородный человек умрет! Ради чего или кого, ради чьих интересов? Ради этих хищных и лицемерных епископов, ради напыщенных бургундских баронов и графов, ради этой фурии Берты? ………. Наконец, ради меня, о чьих грехах я лучше умолчу, я их знаю за собой куда больше, чем думаете вы, и чем приписывает мне молва?
— Молва безжалостна в своих суждениях. Выводы черни подчас даже не требуют аргументации.
— Спасибо, мой друг, что не стал, как многие прочие, уверять меня в моей святости и непогрешимости. Обычно с такими словами они в ту же секунду залезают ко мне под камизу. Лучше попробуем-ка мы, — и в ее глазах мелькнули огненные искры, – помочь милому старичку Беренгарию продлить свои дни на этой грешной земле. Что ты на это скажешь? Завтра, нет послезавтра, на рассвете нам надо будет отправляться в путь.
— Почему не завтра?
— Сегодня вы продолжите милое общение с Бертой. Постарайтесь внушить, что вы полностью прониклись ее идеями. Если мы отправимся в путь немедленно, боюсь, это вновь вызовет подозрение у графини. Надеюсь, она не додумается проверять наши носилки. Я буду сопровождать тебя до Мантуи. Прибыв в Верону, ты донесешь императору на всех участников заговора.
— Как?!
— Упадешь перед Беренгарием на колени и расскажешь ему все в подробностях!
— Но, любовь моя, еще утром ты мне твердила обратное. Ведь помогая Беренгарию, мы помогаем папе.
— Что поделать, приходится выбирать меньшее из двух зол, а в данном случае сохранение баланса сил есть меньшее зло. Я не думала, что моя старая подруга Берта решится на свою последнюю охоту и поспешит нарушить сложившееся равновесие. Но ее намерения слишком серьезны, а ее цель – прибрать императорскую корону для своих детей.
— И в чем же дело, герцогиня? Ведь граф Гвидо…
— Причем здесь граф Гвидо? Она хлопочет вовсе не для него, а для старшего сына Гуго и если ее планы осуществятся, Италия очень быстро почувствует на себе всю крепость его рук. Это вам будет не Беренгарий и уж тем более не Людовик Слепой. Он, не раздумывая, двинет свои полки на Рим и, в лучшем случае, меня будет ждать участь его наложницы.
— Граф Гвидо вступится за вас.
— Граф Гвидо любит меня, но, как и у большинства моих поклонников, у него есть любовь и посильнее. Любовь к своей несчастной матери, которая так исстрадалась в мантуанской тюрьме, что теперь завидует черепахам за гладкость их кожи.
Резкая красота, изобретательный ум, жестокий цинизм и черная развращенность – все смешалось диким коктейлем в этой женщине. Лев, оправдывая свое имя, зверем кинулся к ней, дрожа всем телом от вожделения. Черные, смеющиеся глаза страшным омутом окутали его сознание и очередной священник начал падать в эту бездну, губя напрочь свою душу.
— Ой! – вскрикнула вдруг Мароция, когда Лев вошел в нее. Священник испуганно замер, – а ведь моя подруга Берта считает, что тебе больше нравится с другой стороны!