Копье Лонгина. Эпизод 20. (Глава 20)

Эпизод 20. 1679-й год с даты основания Рима, 5-й год правления базилевса Романа Лакапина
(август-сентябрь 925 года от Рождества Христова).

Герцогу Бурхарду выпала сомнительная честь стать одним из первых в длинной череде германских правителей, утянутых на дно коварным итальянским водоворотом политических интриг. Известие о его гибели от рук новарской милиции, прежде всего, несказанно обрадовало красавицу Ирменгарду Иврейскую, которая более не видела для себя препятствий водрузить на свою прелестную головку тяжелую и тесную корону лангобардских королей. Не испытал особых угрызений совести и сам король Рудольф, напротив, смерть герцога он посчитал знаком благоволения Небес к себе и одобрения принятых им решений. Теперь и ему уже ничто не мешало прогнать прочь от себя постылую швабскую принцессу и, наконец, соединиться перед Богом и людьми с той, чей очаровательный образ заместил в его сознании все прочие краски и удовольствия жизни. Король с трудом удержался от намерений закатить по случаю благополучного разрешения его военного и семейного конфликтов какой-нибудь грандиозный пир. Однако душа требовала праздника и тут весьма кстати подоспела льстивая речь одного из его придворных, напомнившего о безусловном участии в судьбе короля Священного копья, чья сила и великая история позволяет выигрывать все сражения. К такого рода сражениям при большом желании можно было отнести почти бескровную капитуляцию Павии, и у короля такое желание появилось. В итоге Рудольф, вернувшись со своим объединенным бургундско-иврейским войском в столицу, облек измышления своего слуги в изящную, насколько позволял тогдашний слог, литературную форму и, объявив Священное копье безмолвным судьей, решившим исход его военной кампании, все-таки устроил праздник в честь своей знаменитой реликвии.
В ходе торжества всем высокородным баронам войска, милостью короля, было разрешено обратиться с одной-единственной просьбой к Священному копью и передать эту просьбу Небу во время лобзания его сломанного наконечника. Один за другим подходили мужественные рыцари к великой реликвии и, воздев к небу руки, о чем-то горячо просили Господа, после чего с жаром прикладывались губами к почерневшему железу старого оружия. Весь процесс сопровождался слаженным исполнением местными монахами евангельских песнопений, а простонародье, которому было дозволено стать участником этого зрелища, громко умилялось благочестию своих владык. Первыми же славу и почет оружию, когда-то касавшемуся тела Спасителя, воздали, конечно же, сам Рудольф и Ирменгарда. Возвращаясь от копья к своим тронным сидениям, король с улыбкой поинтересовался у любимой о характере ее просьбы к Господу.
— Чего же другого могла пожелать я, кроме того, чтобы стать своему королю покорной и верной супругой до конца моих дней? – кротко потупив глазки, ответила Ирменгарда, и на сей раз была в своих словах предельно искренней.
Однако, то ли Святое оружие, в силу каких-то неведомых причин, заартачилось исполнять просьбу красавицы, то ли иное, прямо противоположное, ходатайство поступило в небесную канцелярию от не менее авторитетных слуг Божьих, только мечты и намерения Ирменгарды не спешили приобрести осязаемые черты. Враги бургундского короля, надо сказать, радовались не меньше, получив известие о гибели герцога Бурхарда, и теперь открыто насмехались над любвеобильным, но недальновидным и очевидно легкомысленным монархом. Торопливо направленное в Рим письмо Рудольфа с просьбой расторгнуть его брак с Бертой Швабской получило скорый и однозначный отказ. Мало того, папа Иоанн не пожалел красок при описании вечных мучений, которые испытывают в аду прелюбодеи за свое минутное сладострастие в скоротечной земной жизни. Вдобавок, еще большие мучения, со слов папы, будут испытывать те грешники, которые не внемлют словам Господа, произнесенным устами главы Церкви его. А уста эти категорическим тоном предписывали Рудольфу немедленно прогнать от себя распутную графиню Иврейскую и призвать к себе законную жену. В противном случае Рим отказывался признать коронацию и помазание короля-прелюбодея.
Тут же, после прочтения папского письма, король и его пассия с унынием обнаружили полное отсутствие у себя каких-либо мыслей относительно того, а что, собственно, им следует предпринять в дальнейшем? Стать королем без согласия Рима Рудольф смог без особых проблем, заставив короновать себя тогдашнего епископа Павии. Однако разрешить расторгнуть брак мог только епископ, решившийся открыто соперничать с Римом. Таковых в настоящий момент, увы, не находилось. Покладистый епископ Павии погиб при осаде города венграми, и папа Иоанн не торопился с выборами нового главы местной епархии. Епископ Пьяченцы Гвидолин поднял против короля бунт и отныне скрывался за крепкими крепостными стенами своего города. Онесто, архиепископ Равенны, был всецело, в том числе и своим саном, обязанным римскому понтифику. Оставался только Фламберт, архиепископ Миланский, оказавший им недавно труднопереоценимую услугу, отправив на тот свет герцога Бурхарда. И пусть архиепископ, как и отец Онесто, считался большим другом папы, король Рудольф поспешил направить к нему письмо того же содержания, что и в Рим. Ответ разом обескуражил Рудольфа и его спутницу – архиепископ, к сему моменту уже, естественно, получивший от них деньги за Бурхарда и, очевидно, питавший страсть к афоризмам древних, на своем пергаменте нацарапал ему две короткие фразы на латыни и – о, Боже! – на варварском языке саксов. Первая фраза, которую король прочел с недоумением, а прочие не поняли ее совершенно, гласила:
«CUJUS REGIO, EJUS LINGUA».
Вторая же фраза, заимствованная из Публилия Сира, все, по крайней мере, для короля, расставила по местам:
«BIS PECCAS, QUUM PECCANTI OBSEQUIUM ACCOMODAS».
О наказании архиепископа за дерзость не могло быть и речи, миланское войско совсем немного уступало по своей численности армии Рудольфа. Бургундцу оставалось только завидовать своему врагу во франкских землях, графу Вермандуа, который в подобных вещах не страшился идти наперекор Риму. Ирменгарда же, чье положение все более напоминало ей судьбу своей бабки, легендарной конкубины Вальдрады, в отчаянии написала письмо своему брату, Гвидо Тосканскому, и, после долгой внутренней борьбы, ненавистной ей Мароции, в которой умоляла обоих ходатайствовать за них перед лицом папы, обещая взамен все реальные и мнимые блага. Сколь ни велико было желание Мароции в сотый раз съехидничать ей в ответ, она, равно как и Гвидо, ответили весьма дипломатично и в том духе, что постараются сделать все возможное. Не более. В тоже время обстоятельства вынудили Мароцию после некоторых колебаний оставить Рим и прибыть в Лукку на радость Гвидо. Однако к этой поездке герцогиню Сполетскую вынудило отнюдь не томление от долгой разлуки с влюбленным в нее графом, а тревожные новости, постоянно перехватываемые ей из Рима. Почти каждую неделю папа направлял своих гонцов в Верону и в Арль, снабжая курьеров усиленной охраной, и спустя время гонцы возвращались в Рим с ответом от местных правителей. Однако шпионы Мароции работали и за страх, и за совесть, и копии некоторых писем все же нет-нет да и попадали в руки герцогини. Таким образом, ей удалось узнать о том, что папа Иоанн подбивает юного Беренгария, внука убитого императора, поднять бунт против своей мачехи Ирменгарды и восстановить свои наследственные права в Иврее. Поразмыслив немного, Мароция решила оставить эту информацию при себе, интересы Иврейской марки ее не интересовали, а симпатии ее уж точно были не на стороне Ирменгарды, которая и без того в своих амбициях зашла слишком далеко. А вот письма, отправленные папой в Бургундию к Гуго Арльскому, встревожили ее не на шутку и заставили приехать в Лукку. Граф Гвидо Тосканский был немедленно поставлен в известность о содержании писем, и его войска были в кратчайшие сроки мобилизованы и расквартированы на границе его марки с Лангобардией. Гвидо и Мароция пристально следили за Павией, в стенах которой Рудольф проводил безмятежные дни со своей пассией, однако вовсе не король с графиней были главным объектом их внимания. Текст перехваченных писем недвусмысленно свидетельствовал о готовности графа Гуго Арльского, их старого и давнего недруга, вскоре объявиться в пределах королевства, чтобы вторично попытать счастья в борьбе за итальянскую корону. Намечался поистине шекспировский сюжет — трое детей взбалмошной Берты Тосканской готовы были перегрызть друг другу глотку, но не допустить возвышения кого-нибудь из их семьи.